- Мне стало стыдно, что я завёл тебя в такую нехитрую западню, и я вернулся, чтобы восстановить своё запятнанное имя.
- Не верю, - шепнул Кай, откидывая голову на столб. Горло болело нещадно, каждое слово приходилось выдавливать из себя едва ли не силой.
- Ты бы предпочёл, чтобы я перебил всё это отребье, добираясь до тебя?
- Но ведь ты… не поэтому их… не тронул… Не из жалости?..
- Нет, конечно, - шёпотом отрезал ассасин. – Я стараюсь не поднимать шума, если это возможно. Если я просто помогу тебе бежать, за нами не погонится столько народу, чем если бы я перерезал десяток-другой этих обезьян. В последнем случае ожила бы вся пустыня, поверь мне.
- Эй! – крикнул от входа главного шатра один из вооружённых сарацинов. – Вы двое! Молчать!!!
Некоторое время пришлось и впрямь не раскрывать ртов, затем Кай рискнул:
- Где твой конь? И… всё остальное?
- Спрятал перед тем, как идти сюда, - хмуро и тихо отозвался ассасин. – Когда мы сбежим, оно нам пригодится. И больше ни слова, крестоносец! Я и так… сам себе удивляюсь…
Последние слова он выговорил почти неслышно: Кай едва разобрал. Следующие несколько часов молчали. Чем был занят ассасин, рыцарь не знал: впал в забытьё. Ближе к рассвету, когда устали даже часовые, рассевшись у одного из догоравших костров, Сабир несильно пихнул Кая в бок.
- Просыпайся, - прошипел он. – Ночь – прекрасное время для сна, но не в твоём положении, сэр Кай! Нам пора…
Юный лорд не успел ответить: со стороны дальних шатров раздались крики, и весь лагерь тотчас ожил. Кай услышал, как Сабир выдал долгую и витиеватую фразу, из которой разобрал лишь «аха» - дерьмо.
К главному шатру, из которого уже выскочил заспанный Джабаль, подбежало несколько женщин. Они несли на руках ребёнка; приглядевшись, Кай узнал юного Джана. Лицо мальчика было бледным; его сотрясал озноб. За процессией бежала, спотыкаясь, маленькая Джана.
Со своего места Кай видел, как сына главаря внесли внутрь шатра, оставив полог открытым. Уложили его на подушках и одеялах; и в то время как кто-то из женщин хлопотал над ребёнком, скручивая крепкую верёвку под жгут, остальные хором объясняли что-то побледневшему Джабалю. Когда женский вой и причитания стали оглушающими, главарь хлестнул ближайшую женщину по щеке, дико выкрикнул ей что-то в лицо и оттолкнул от себя. Она кубарем выкатилась из шатра и рухнула на колени рядом с ним, обхватив руками голову и подвывая тонко, едва слышно. Вслед за ней выбежали и остальные женщины, попадали, как одна, на колени, не решаясь войти вновь. Одна лишь Джана осталась у самого полога, нервно кусая кончик длинной косы.
- Что случилось? – хрипло спросил Кай и поморщился: боль раздирала пересохшее горло.
- Гадёныша ночью укусил скорпион, - откликнулся Сабир. – Они это только сейчас обнаружили. Шайтан его побери! Именно в тот миг, когда всё готово к побегу!
Кай тревожно покосился на ассасина, но ничего не ответил. Зато вгляделся в суматошные приготовления в шатре и тотчас нахмурился.
- Сабир! – хрипло позвал крестоносец. – Они перевязывают ему ногу! Этого нельзя делать! Яд распространится в любом случае, а жгут лишь вызовет омертвение кожи… и куда более стремительную смерть!
- И что ты от меня хочешь? – поразился Сабир.
Оба разговаривали вполголоса, не особо таясь: шум у главного шатра заглушал посторонние звуки.
- Скажи им! – в свою очередь удивился Кай. – Скажи им, что нельзя этого делать! Ты – не я, тебя послушают! Ну же, Сабир! Джана ещё можно спасти… или хотя бы попытаться!
- Заткнись, крестоносец, - всё ещё слегка ошарашено посоветовал ассасин. – Ты наживёшь нам куда больше проблем, если сунешься с советами. Ринешься помогать и не поможешь – четвертуют на месте, будь уверен. Да и кто такой этот мальчишка? Сын шакала, ничем не лучший своего отца! Не он ли первым набросился на тебя, сэр Кай? Не сарацины, а он и его кулаки поработали над твоим лицом! И после этого ты хочешь, чтобы щенок жил?
Кай вспыхнул: выходит, Сабир наблюдал за лагерем долгое время, не то колеблясь в принятии трудного решения, не то готовясь к внедрению в стан врага. И видел всё, что здесь происходило, во всех подробностях.
- Он ребёнок, - слабо возразил рыцарь. – И всего лишь повторяет то, что видит – а что он мог видеть среди сарацин? И что хорошего познал от таких, как я? Прошу тебя, Сабир, скажи им! Нельзя… смотри, они хотят дать ему вино! Это ещё хуже! Ну же, Сабир!
Кай не видел лица своего спутника, но зато услышал очередную яростную тираду, из которой на этот раз ничего не разобрал. Затем ассасин позвал – громко, перекрывая гул голосов в шатре:
- Джабаль!!! Если хочешь, чтобы твой щенок жил, убери от его губ вино и немедленно развяжи ногу! Ты сошёл с ума, если позволяешь с ним делать такое!
Странным образом главарь услышал. Оттолкнув с дороги зазевавшегося сарацина, Джабаль размашисто шагнул из шатра и тяжело уставился на ассасина.
- Что ты сказал, сын шакала?!
- Если это то, что ты думаешь о моём отце, тогда ничего, - лаконично сообщил пленник.
Джабаль глубоко вдохнул, расправил широкие плечи. Тревога ли за жизнь сына, или что-то ещё заставило его принимать быстрые решения не в пользу своей гордости – но кочевник сдался:
- Что ты говорил о Джане, о сын почтеннейшего Заххара?!
Сабир удовлетворённо кивнул и ухмыльнулся.
- Мой добрый друг Кай говорит, что нельзя накладывать жгут и давать мальчику вино, - охотно поделился он. – Он говорит, что это лишь усилит страдания твоего сына и ускорит его смерть.
Джабаль уставился на крестоносца с подозрением.
- Он лекарь?
- Лучший из лучших, - подтвердил ассасин. – Видел королевский герб на рукояти? Сам английский король подарил сэру Каю – лорду и сыну лорда, как ты, верно, помнишь – этот меч в благодарность за исцеление от долгой болезни!
Кай едва воздухом не поперхнулся от такой откровенной лжи.
- Время дорого, - напомнил тем временем ассасин. – Если у тебя есть знахарь в лагере, пусть скорее принимается за лечение. Но без вина и без жгутов. Если нет – плохи твои дела, Джабаль, ты лишишься сына.
Джабаль скрипнул зубами. Кивнул своим людям на Кая. Те бросились к пленнику тотчас, распутали крепкие верёвки, развязали ноги и руки. Молодой рыцарь охнул, когда тугие путы отпустили истерзанную грудь, и едва подавил вскрик, когда верёвка наконец соскользнула с опухших, онемевших кистей.
- Знахаря нет, - хмуро сказал Джабаль, глядя, как крестоносец с гримасами растирает руки. – Молись Аллаху, нечестивец, чтобы твой сэр Кай оказался таким лекарем, о котором ты говоришь!
- Твоего сына укусил геиурис****, - хмыкнул Сабир. – Ни один лекарь в мире не сотворит чуда, если только оно не произойдёт само.
(****прим. авт. – жёлтый палестинский скорпион, яд которого по силе равен яду кобры, однако геиурис выделяет его в меньших количествах).
Кая тем временем протащили к шатру – опухшие лодыжки не давали крестоносцу ступить ни шагу – и усадили рядом со стонущим на подушках Джаном. Правое бедро мальчика покраснело и опухло, и в середине пятна виднелась тёмная точка укуса.
- Нужно протереть рану водой и вином, - тщетно растирая покрасневшие запястья, сказал крестоносец. – Яд отсасывать уже поздно, он давно в крови. И приложить к ране что-то холодное – это облегчит страдания и снимет отёк. Не трогайте его! – прикрикнул Кай на женщину, попытавшуюся устроить Джана поудобнее. И добавил уже потише, – нельзя…
На него смотрели непонимающе; от волнения он путал арабские слова с английскими, допустив в коротком монологе столько ошибок, что его едва ли дословно понял даже Сабир.
- Сабир! – осенило крестоносца. – Сабир, переведи!
- Мне отсюда плохо слышно, - насмешливо отозвался снаружи ассасин. – Попроси нашего доброго хозяина развязать меня и пригласить в шатёр! Может, тогда…
Вождь сарацинов, впрочем, понял раньше – кивнул людям, и Сабира тотчас отвязали от столба, потащив к входу. Рук, впрочем, не развязали, но ассасин этим не смутился: быстро перевёл все требования молодого рыцаря и умолк, поглядывая по сторонам. Пока женщина обтирала рану маленького Джана, Кай рискнул обратиться к Джабалю:
- Воды, - попросил, запинаясь, - можно?
Джабаль кивнул, ревниво следя за каждым сделанным глотком. Кувшин рыцарь зажал локтями, но к пальцам уже медленно возвращалась чувствительность.
- Сабир, - негромко позвал Кай, оторвавшись от живительной влаги, - я помолиться должен. О мальчике. Объясни Джабалю, спроси его разрешения.
Сабир фыркнул, но перевёл. В этот самый миг маленький Джан пришёл в себя. Тяжело дыша, резко сел и вырвал – Кай едва успел развернуть его в сторону от обработанной раны. Осторожно опустив мальчика обратно на подушки, подул на разгорячённый, покрытый испариной лоб. Вопросительно глянул на Джабаля.
Вождь сарацинов скрипнул зубами и кивком отпустил лишних людей. В шатре остались лишь двое сарацинов, державших Сабира, ухаживавшая за Джаном женщина и сам Джабаль, хмуро кусавший губы.
- Будь ты проклят, - разрешил он кивком.
Кай повернулся спиной к находившимся в шатре, закрыл глаза, низко опуская голову. Внезапно стало очень легко – слова молитвы, хоть и вполголоса, наполнили душу уверенностью, а сердце – любовью. Знакомое ощущение разлилось в груди, вернуло уставшему телу силу, тронуло кончики пальцев жаркими иглами. Не открывая глаз, Кай протянул руку, легко коснувшись опухшей ноги Джана. Вторую ладонь он положил на лоб мальчика, полностью погружаясь в молитву. Сосредоточившись, Кай не слышал, как охнула женщина, отпрянув от смятых одеял, как тихо выдохнул за спиной Джабаль. Сам Кай открыл глаза, лишь закончив несколько псалмов, и по привычке осенил спящего мальчика крестным знамением. Про реакцию главаря в тот миг не подумал. Провёл ладонью по прохладному лбу Джана, вгляделся в бледное, спокойное лицо, и лишь затем обернулся, встретившись взглядом с Джабалем.
- Ему отдых нужен, - выговорил Кай, вновь принимаясь растирать собственные затекшие руки. – И хорошая вода. Я… если можно, останусь с ним… хотя бы до полудня. Ничего, кроме молитвы, я больше дать ему не могу. Теперь всё зависит только от Господа и… от него самого.
Джабаль смотрел на него широко распахнутыми глазами и молчал. Кай непонимающе глянул на Сабира, поймав в ответ его пристальный, изучающий взгляд. Двое сарацинов выглядели едва ли лучше, чем перепуганная женщина, прижавшаяся спиной к натянутому пологу шатра.
- Ну что, Джабаль, правду я сказал? – негромко спросил ассасин. – Или господину лекарю помолиться ещё немножко, чтобы ты полюбовался на божественный свет снова?..
…До Иерусалима оставалось пару часов пути. Шли всё теми же дикими тропами, из-за которых уже раз нарвались на сарацинов. Ассасин остался твёрд в своём стремлении избегать людных дорог и поселений. Кай не спорил, хотя и логики спутника не понимал: всё же здешние пути оставались открытыми как для мирных переселенцев, так и для торговых караванов. Кроме того, Салах ад-Дин не препятствовал христианским паломникам, которые приходили в город для поклонения своим святыням. Отец, помнится, ни разу не высказывался о мусульманском полководце неуважительно, даже выражал сожаление о том, что волею судьбы им приходится воевать друг с другом. По мнению лорда Ллойда, с египетским султаном стоило договориться, а не вести открытый и заведомо проигрышный бой на чужой территории.
Сабир, впрочем, на осторожный вопрос Кая отмалчиваться не стал, пояснил: грядёт последняя в этой войне битва. Всеобщее напряжение чувствовалось даже у береговой полосы; теперь же, когда они углублялись в материк, уровень тревоги всё нарастал. Воины, боевые отряды, стражники, даже мирные кочевники и горожане – все готовились к решающему бою, и это наполняло человеческие сердца подозрительностью, страхом и жестокостью. Какие указания даны охранникам городских ворот, ассасин не знал, и рисковать не хотел.
И хотя он выпросил у Джабаля чалму да балахон для Кая, но результатом всё равно остался недоволен: даже укутав рыцаря так, что свисавшая ткань прикрывала часть лица, ассасин не мог спрятать зелёные глаза и светлые брови молодого рыцаря.
- Сабир, - позвал ассасина Кай, - как же ты собирался вытащить меня из лагеря?
- Отстань, крестоносец, - вздохнул тот. – Довольно и того, что я за тобой вообще вернулся. Я начал уже думать, что ты не стоишь всех усилий… А ведь была, между прочим, здравая мысль бросить бесполезного и раненого спутника там, где он сам пожелал остаться!
- Раны у меня и впрямь плохо заживают, - извиняющимся тоном вставил Кай, пряча виноватые глаза.
- Хорошо, впрочем, что я этого не сделал, - задумчиво продолжил Сабир. – Как показывает жизнь, ты всё же крайне везучий человек. Кто бы мог подумать, что этот мерзавец Джабаль отпустит нас на все четыре стороны, всего один раз увидев твои фокусы! Даром я только всю ночь у столба руки исцарапывал, освобождаясь от верёвки…
Кай вновь потупился, вспоминая события прошлого дня. По словам Сабира, его собственные руки светились во время молитвы – оттого и напугался главарь сарацинов, и проникся сразу же его лекарским даром, подкреплённым христианской молитвой. К полудню Джану стало гораздо лучше, а к вечеру мальчик даже пришёл в себя. Он по-прежнему казался слабым, но, как показалось Каю, уже вне опасности. Рыцарь так и сказал счастливому Джабалю, который от избытка чувств велел накормить и напоить обоих спутников, и даже без напоминаний вернул Каю его вещи и оружие. Расставаться с ними, впрочем, главарь поначалу не хотел: среди его людей многие нуждались в лекарском даре сэра Кая. К мягким просьбам молодого рыцаря присоединился Сабир, который принялся что-то втолковывать Джабалю на его наречии. После долгой беседы главарь всё же согласился с правом Кая «завершить своё паломничество». На свободу их отпускал тайком, под покровом ночи: не все в его стане желали расставаться с пленниками, один из которых, к тому же, обладал поистине бесценным даром.
- Не знаю, получится ли у тебя завоевать сердце леди Штрауб, - сменил тему Сабир, - но одно женское сердце ты уже разбил! Небрежно, походя…
- О чём ты? – искренне удивился Кай.
- Дочка Джабаля, - пояснил Сабир, - глаз от тебя не отрывала всё то время, что ты её брата лечил. И затем целый день сквозь щели в шатре подглядывала… Знаешь ли, что значит «Джана»? Золото, мёд, виноград… Сладкая девочка тебе в невесты просится, сэр Кай!
- Сабир, - усмехнувшись, отмахнулся Кай. – Она же маленькая. Ей всего… семь лет или около того.
- Уже семь, - поправил Сабир. – Ну, как знаешь.
- А чего ты про леди Штрауб вспомнил? – улыбнулся Кай. – Покоя не даёт?
По лицу ассасина пробежала тень, затем он через силу рассмеялся.
- А хоть бы и так, крестоносец! Могу я помечтать о красивой женщине?
- Но ведь ты не только мечтаешь, Сабир, - задумчиво сказал Кай. – Я видел, как ты смотрел на неё…
- Сэр Кай, - насмешливо сказал ассасин, - с твоим опытом в женском вопросе не тебе судить о том, куда и как я смотрел!
Кай вспыхнул, потрепал гриву своего коня – Джабаль вернул, скрепя сердце – но от важной темы не отступился.
- Не верю, - шепнул Кай, откидывая голову на столб. Горло болело нещадно, каждое слово приходилось выдавливать из себя едва ли не силой.
- Ты бы предпочёл, чтобы я перебил всё это отребье, добираясь до тебя?
- Но ведь ты… не поэтому их… не тронул… Не из жалости?..
- Нет, конечно, - шёпотом отрезал ассасин. – Я стараюсь не поднимать шума, если это возможно. Если я просто помогу тебе бежать, за нами не погонится столько народу, чем если бы я перерезал десяток-другой этих обезьян. В последнем случае ожила бы вся пустыня, поверь мне.
- Эй! – крикнул от входа главного шатра один из вооружённых сарацинов. – Вы двое! Молчать!!!
Некоторое время пришлось и впрямь не раскрывать ртов, затем Кай рискнул:
- Где твой конь? И… всё остальное?
- Спрятал перед тем, как идти сюда, - хмуро и тихо отозвался ассасин. – Когда мы сбежим, оно нам пригодится. И больше ни слова, крестоносец! Я и так… сам себе удивляюсь…
Последние слова он выговорил почти неслышно: Кай едва разобрал. Следующие несколько часов молчали. Чем был занят ассасин, рыцарь не знал: впал в забытьё. Ближе к рассвету, когда устали даже часовые, рассевшись у одного из догоравших костров, Сабир несильно пихнул Кая в бок.
- Просыпайся, - прошипел он. – Ночь – прекрасное время для сна, но не в твоём положении, сэр Кай! Нам пора…
Юный лорд не успел ответить: со стороны дальних шатров раздались крики, и весь лагерь тотчас ожил. Кай услышал, как Сабир выдал долгую и витиеватую фразу, из которой разобрал лишь «аха» - дерьмо.
К главному шатру, из которого уже выскочил заспанный Джабаль, подбежало несколько женщин. Они несли на руках ребёнка; приглядевшись, Кай узнал юного Джана. Лицо мальчика было бледным; его сотрясал озноб. За процессией бежала, спотыкаясь, маленькая Джана.
Со своего места Кай видел, как сына главаря внесли внутрь шатра, оставив полог открытым. Уложили его на подушках и одеялах; и в то время как кто-то из женщин хлопотал над ребёнком, скручивая крепкую верёвку под жгут, остальные хором объясняли что-то побледневшему Джабалю. Когда женский вой и причитания стали оглушающими, главарь хлестнул ближайшую женщину по щеке, дико выкрикнул ей что-то в лицо и оттолкнул от себя. Она кубарем выкатилась из шатра и рухнула на колени рядом с ним, обхватив руками голову и подвывая тонко, едва слышно. Вслед за ней выбежали и остальные женщины, попадали, как одна, на колени, не решаясь войти вновь. Одна лишь Джана осталась у самого полога, нервно кусая кончик длинной косы.
- Что случилось? – хрипло спросил Кай и поморщился: боль раздирала пересохшее горло.
- Гадёныша ночью укусил скорпион, - откликнулся Сабир. – Они это только сейчас обнаружили. Шайтан его побери! Именно в тот миг, когда всё готово к побегу!
Кай тревожно покосился на ассасина, но ничего не ответил. Зато вгляделся в суматошные приготовления в шатре и тотчас нахмурился.
- Сабир! – хрипло позвал крестоносец. – Они перевязывают ему ногу! Этого нельзя делать! Яд распространится в любом случае, а жгут лишь вызовет омертвение кожи… и куда более стремительную смерть!
- И что ты от меня хочешь? – поразился Сабир.
Оба разговаривали вполголоса, не особо таясь: шум у главного шатра заглушал посторонние звуки.
- Скажи им! – в свою очередь удивился Кай. – Скажи им, что нельзя этого делать! Ты – не я, тебя послушают! Ну же, Сабир! Джана ещё можно спасти… или хотя бы попытаться!
- Заткнись, крестоносец, - всё ещё слегка ошарашено посоветовал ассасин. – Ты наживёшь нам куда больше проблем, если сунешься с советами. Ринешься помогать и не поможешь – четвертуют на месте, будь уверен. Да и кто такой этот мальчишка? Сын шакала, ничем не лучший своего отца! Не он ли первым набросился на тебя, сэр Кай? Не сарацины, а он и его кулаки поработали над твоим лицом! И после этого ты хочешь, чтобы щенок жил?
Кай вспыхнул: выходит, Сабир наблюдал за лагерем долгое время, не то колеблясь в принятии трудного решения, не то готовясь к внедрению в стан врага. И видел всё, что здесь происходило, во всех подробностях.
- Он ребёнок, - слабо возразил рыцарь. – И всего лишь повторяет то, что видит – а что он мог видеть среди сарацин? И что хорошего познал от таких, как я? Прошу тебя, Сабир, скажи им! Нельзя… смотри, они хотят дать ему вино! Это ещё хуже! Ну же, Сабир!
Кай не видел лица своего спутника, но зато услышал очередную яростную тираду, из которой на этот раз ничего не разобрал. Затем ассасин позвал – громко, перекрывая гул голосов в шатре:
- Джабаль!!! Если хочешь, чтобы твой щенок жил, убери от его губ вино и немедленно развяжи ногу! Ты сошёл с ума, если позволяешь с ним делать такое!
Странным образом главарь услышал. Оттолкнув с дороги зазевавшегося сарацина, Джабаль размашисто шагнул из шатра и тяжело уставился на ассасина.
- Что ты сказал, сын шакала?!
- Если это то, что ты думаешь о моём отце, тогда ничего, - лаконично сообщил пленник.
Джабаль глубоко вдохнул, расправил широкие плечи. Тревога ли за жизнь сына, или что-то ещё заставило его принимать быстрые решения не в пользу своей гордости – но кочевник сдался:
- Что ты говорил о Джане, о сын почтеннейшего Заххара?!
Сабир удовлетворённо кивнул и ухмыльнулся.
- Мой добрый друг Кай говорит, что нельзя накладывать жгут и давать мальчику вино, - охотно поделился он. – Он говорит, что это лишь усилит страдания твоего сына и ускорит его смерть.
Джабаль уставился на крестоносца с подозрением.
- Он лекарь?
- Лучший из лучших, - подтвердил ассасин. – Видел королевский герб на рукояти? Сам английский король подарил сэру Каю – лорду и сыну лорда, как ты, верно, помнишь – этот меч в благодарность за исцеление от долгой болезни!
Кай едва воздухом не поперхнулся от такой откровенной лжи.
- Время дорого, - напомнил тем временем ассасин. – Если у тебя есть знахарь в лагере, пусть скорее принимается за лечение. Но без вина и без жгутов. Если нет – плохи твои дела, Джабаль, ты лишишься сына.
Джабаль скрипнул зубами. Кивнул своим людям на Кая. Те бросились к пленнику тотчас, распутали крепкие верёвки, развязали ноги и руки. Молодой рыцарь охнул, когда тугие путы отпустили истерзанную грудь, и едва подавил вскрик, когда верёвка наконец соскользнула с опухших, онемевших кистей.
- Знахаря нет, - хмуро сказал Джабаль, глядя, как крестоносец с гримасами растирает руки. – Молись Аллаху, нечестивец, чтобы твой сэр Кай оказался таким лекарем, о котором ты говоришь!
- Твоего сына укусил геиурис****, - хмыкнул Сабир. – Ни один лекарь в мире не сотворит чуда, если только оно не произойдёт само.
(****прим. авт. – жёлтый палестинский скорпион, яд которого по силе равен яду кобры, однако геиурис выделяет его в меньших количествах).
Кая тем временем протащили к шатру – опухшие лодыжки не давали крестоносцу ступить ни шагу – и усадили рядом со стонущим на подушках Джаном. Правое бедро мальчика покраснело и опухло, и в середине пятна виднелась тёмная точка укуса.
- Нужно протереть рану водой и вином, - тщетно растирая покрасневшие запястья, сказал крестоносец. – Яд отсасывать уже поздно, он давно в крови. И приложить к ране что-то холодное – это облегчит страдания и снимет отёк. Не трогайте его! – прикрикнул Кай на женщину, попытавшуюся устроить Джана поудобнее. И добавил уже потише, – нельзя…
На него смотрели непонимающе; от волнения он путал арабские слова с английскими, допустив в коротком монологе столько ошибок, что его едва ли дословно понял даже Сабир.
- Сабир! – осенило крестоносца. – Сабир, переведи!
- Мне отсюда плохо слышно, - насмешливо отозвался снаружи ассасин. – Попроси нашего доброго хозяина развязать меня и пригласить в шатёр! Может, тогда…
Вождь сарацинов, впрочем, понял раньше – кивнул людям, и Сабира тотчас отвязали от столба, потащив к входу. Рук, впрочем, не развязали, но ассасин этим не смутился: быстро перевёл все требования молодого рыцаря и умолк, поглядывая по сторонам. Пока женщина обтирала рану маленького Джана, Кай рискнул обратиться к Джабалю:
- Воды, - попросил, запинаясь, - можно?
Джабаль кивнул, ревниво следя за каждым сделанным глотком. Кувшин рыцарь зажал локтями, но к пальцам уже медленно возвращалась чувствительность.
- Сабир, - негромко позвал Кай, оторвавшись от живительной влаги, - я помолиться должен. О мальчике. Объясни Джабалю, спроси его разрешения.
Сабир фыркнул, но перевёл. В этот самый миг маленький Джан пришёл в себя. Тяжело дыша, резко сел и вырвал – Кай едва успел развернуть его в сторону от обработанной раны. Осторожно опустив мальчика обратно на подушки, подул на разгорячённый, покрытый испариной лоб. Вопросительно глянул на Джабаля.
Вождь сарацинов скрипнул зубами и кивком отпустил лишних людей. В шатре остались лишь двое сарацинов, державших Сабира, ухаживавшая за Джаном женщина и сам Джабаль, хмуро кусавший губы.
- Будь ты проклят, - разрешил он кивком.
Кай повернулся спиной к находившимся в шатре, закрыл глаза, низко опуская голову. Внезапно стало очень легко – слова молитвы, хоть и вполголоса, наполнили душу уверенностью, а сердце – любовью. Знакомое ощущение разлилось в груди, вернуло уставшему телу силу, тронуло кончики пальцев жаркими иглами. Не открывая глаз, Кай протянул руку, легко коснувшись опухшей ноги Джана. Вторую ладонь он положил на лоб мальчика, полностью погружаясь в молитву. Сосредоточившись, Кай не слышал, как охнула женщина, отпрянув от смятых одеял, как тихо выдохнул за спиной Джабаль. Сам Кай открыл глаза, лишь закончив несколько псалмов, и по привычке осенил спящего мальчика крестным знамением. Про реакцию главаря в тот миг не подумал. Провёл ладонью по прохладному лбу Джана, вгляделся в бледное, спокойное лицо, и лишь затем обернулся, встретившись взглядом с Джабалем.
- Ему отдых нужен, - выговорил Кай, вновь принимаясь растирать собственные затекшие руки. – И хорошая вода. Я… если можно, останусь с ним… хотя бы до полудня. Ничего, кроме молитвы, я больше дать ему не могу. Теперь всё зависит только от Господа и… от него самого.
Джабаль смотрел на него широко распахнутыми глазами и молчал. Кай непонимающе глянул на Сабира, поймав в ответ его пристальный, изучающий взгляд. Двое сарацинов выглядели едва ли лучше, чем перепуганная женщина, прижавшаяся спиной к натянутому пологу шатра.
- Ну что, Джабаль, правду я сказал? – негромко спросил ассасин. – Или господину лекарю помолиться ещё немножко, чтобы ты полюбовался на божественный свет снова?..
…До Иерусалима оставалось пару часов пути. Шли всё теми же дикими тропами, из-за которых уже раз нарвались на сарацинов. Ассасин остался твёрд в своём стремлении избегать людных дорог и поселений. Кай не спорил, хотя и логики спутника не понимал: всё же здешние пути оставались открытыми как для мирных переселенцев, так и для торговых караванов. Кроме того, Салах ад-Дин не препятствовал христианским паломникам, которые приходили в город для поклонения своим святыням. Отец, помнится, ни разу не высказывался о мусульманском полководце неуважительно, даже выражал сожаление о том, что волею судьбы им приходится воевать друг с другом. По мнению лорда Ллойда, с египетским султаном стоило договориться, а не вести открытый и заведомо проигрышный бой на чужой территории.
Сабир, впрочем, на осторожный вопрос Кая отмалчиваться не стал, пояснил: грядёт последняя в этой войне битва. Всеобщее напряжение чувствовалось даже у береговой полосы; теперь же, когда они углублялись в материк, уровень тревоги всё нарастал. Воины, боевые отряды, стражники, даже мирные кочевники и горожане – все готовились к решающему бою, и это наполняло человеческие сердца подозрительностью, страхом и жестокостью. Какие указания даны охранникам городских ворот, ассасин не знал, и рисковать не хотел.
И хотя он выпросил у Джабаля чалму да балахон для Кая, но результатом всё равно остался недоволен: даже укутав рыцаря так, что свисавшая ткань прикрывала часть лица, ассасин не мог спрятать зелёные глаза и светлые брови молодого рыцаря.
- Сабир, - позвал ассасина Кай, - как же ты собирался вытащить меня из лагеря?
- Отстань, крестоносец, - вздохнул тот. – Довольно и того, что я за тобой вообще вернулся. Я начал уже думать, что ты не стоишь всех усилий… А ведь была, между прочим, здравая мысль бросить бесполезного и раненого спутника там, где он сам пожелал остаться!
- Раны у меня и впрямь плохо заживают, - извиняющимся тоном вставил Кай, пряча виноватые глаза.
- Хорошо, впрочем, что я этого не сделал, - задумчиво продолжил Сабир. – Как показывает жизнь, ты всё же крайне везучий человек. Кто бы мог подумать, что этот мерзавец Джабаль отпустит нас на все четыре стороны, всего один раз увидев твои фокусы! Даром я только всю ночь у столба руки исцарапывал, освобождаясь от верёвки…
Кай вновь потупился, вспоминая события прошлого дня. По словам Сабира, его собственные руки светились во время молитвы – оттого и напугался главарь сарацинов, и проникся сразу же его лекарским даром, подкреплённым христианской молитвой. К полудню Джану стало гораздо лучше, а к вечеру мальчик даже пришёл в себя. Он по-прежнему казался слабым, но, как показалось Каю, уже вне опасности. Рыцарь так и сказал счастливому Джабалю, который от избытка чувств велел накормить и напоить обоих спутников, и даже без напоминаний вернул Каю его вещи и оружие. Расставаться с ними, впрочем, главарь поначалу не хотел: среди его людей многие нуждались в лекарском даре сэра Кая. К мягким просьбам молодого рыцаря присоединился Сабир, который принялся что-то втолковывать Джабалю на его наречии. После долгой беседы главарь всё же согласился с правом Кая «завершить своё паломничество». На свободу их отпускал тайком, под покровом ночи: не все в его стане желали расставаться с пленниками, один из которых, к тому же, обладал поистине бесценным даром.
- Не знаю, получится ли у тебя завоевать сердце леди Штрауб, - сменил тему Сабир, - но одно женское сердце ты уже разбил! Небрежно, походя…
- О чём ты? – искренне удивился Кай.
- Дочка Джабаля, - пояснил Сабир, - глаз от тебя не отрывала всё то время, что ты её брата лечил. И затем целый день сквозь щели в шатре подглядывала… Знаешь ли, что значит «Джана»? Золото, мёд, виноград… Сладкая девочка тебе в невесты просится, сэр Кай!
- Сабир, - усмехнувшись, отмахнулся Кай. – Она же маленькая. Ей всего… семь лет или около того.
- Уже семь, - поправил Сабир. – Ну, как знаешь.
- А чего ты про леди Штрауб вспомнил? – улыбнулся Кай. – Покоя не даёт?
По лицу ассасина пробежала тень, затем он через силу рассмеялся.
- А хоть бы и так, крестоносец! Могу я помечтать о красивой женщине?
- Но ведь ты не только мечтаешь, Сабир, - задумчиво сказал Кай. – Я видел, как ты смотрел на неё…
- Сэр Кай, - насмешливо сказал ассасин, - с твоим опытом в женском вопросе не тебе судить о том, куда и как я смотрел!
Кай вспыхнул, потрепал гриву своего коня – Джабаль вернул, скрепя сердце – но от важной темы не отступился.
