- Содомия, Рафаэль? – не выдержал Курт, когда молчание затянулось. – Серьёзно?!
Бывший ведьмолов усмехнулся и отбросил скомканную телеграмму в огонь. Тот сжевал неожиданное подношение весело и жадно, не оставив даже пепла.
- То есть, когда я тебя на вкус пробовал, ты не удивился? Или когда в губы целовал? Насквозь проходил? Лапать ты себя тоже всем мужикам позволяешь? – склонив голову, полюбопытствовал Рафаэль.
Курт открыл и закрыл рот, вспыхнул, вскочил и опустился обратно.
- Ты просто… летел следом и промахнулся… не притормозил вовремя! Что за чушь, Рафаэль?!
Бывший ведьмолов внезапно развеселился.
- Ага, - кивнул он так серьёзно, что Курт тотчас усомнился. – Чёт я в твоего толстого ирландца ни разу не врезался. Ни спереди, ни сзади, ни даже боком не задел. Не заметил? Э, э, - заволновался Рафаэль, когда Курт потянул ведьмин амулет с шеи. – Повесь обратно! Когда ещё погреюсь на груди молодого да пылкого… Да сядь, говорю!
Курта, уже поднявшегося, чтобы зашвырнуть амулет куда подальше, с неожиданной силой толкнули в кресло. Плечи придавило чугунной тяжестью – для верности, не иначе.
- Ты меня выслушаешь, юный ведьмолов, - тихо и угрожающе заговорил Рафаэль, нависая над ним. Показалось, или призрак и впрямь увеличился в размерах? – Ты чего удумал, а? Что я развлекался с напарником, и поэтому меня пнули из ордена? Спешу тебя разочаровать, светлячок: ничего такого между нами не было. Петер остался чист, как ангел… Вот как твоя монашка. Я впервые хотел не того, о чем ты, юный девственник, даже понятия не имеешь, но просто – смотреть в одном направлении. Восхищаться издалека. Знать, что он жив, здоров, счастлив. Молиться на него, потому что за всю свою паршивую жизнь я не встречал большей святости… Я же сказал: я тебя хорошо понимаю, юный ведьмолов. Ты-то тоже на это купился, а? Первозданный свет, который мы ищем всю жизнь…
Рафаэль медленно выпрямился, отпуская его плечи.
- Стукач, который донёс обо мне высшему начальству, сделал это слишком поздно, - отчеканил бывший ведьмолов. – Содомитом я был до Петера. Глядя на него – я впервые понял, что хочу только того, чего и он. Вечного света. Бескорыстного служения. Высшей цели… Когда поступила та кляуза, меня словно в чан с дерьмом окунули. Наружу, вместо просветлённого Рафаэля, вынырнуло чудовище, готовое сожрать каждого, кто нас оклеветал. И если я прошлыми делами и заслужил обвинений в мужеложстве, то он… мой светлый ангел… нет! И как докажешь, что ничего не было? Мятежный Рафаэль, которого терпели только потому, что он был лучшим среди охотников, и на шалости которого закрывали глаза до тех пор, пока он не наступил на чью-то больную мозоль… И непогрешимый клеветник, которого доселе не уличали ни в одном отступлении. Моё слово против его. Петера никто не слушал – слишком молод для авторитетного начальства. А ведь он защищал меня. Я точно знаю – до последнего не отступал, даже когда его заперли в келье и морили голодом, выбивая признание… Что смотришь, юный ведьмолов? Да, времена были другие, пожёстче…
- Что случилось потом?
По лицу призрака пробежала мучительная тень. Рафаэль отвернулся, так что огонь камина просвечивал сквозь него кровавыми отблесками.
- Мне дали сбежать, - глухо признался бывший ведьмолов. – Подозреваю, по распоряжению самого кляузника. Совесть сожрала? Петер вымолил? Другие охотники заступились? Я так и не узнал. Кружил вокруг Ватикана, не уезжая далеко, перебивался разовыми заработками, только чтобы дождаться вестей от… него.
Курт посмотрел сквозь Рафаэля на огонь. Мощным оказался пожар, терзающий призрака изнутри: зыбкий силуэт увеличивал языки пламени, словно раздувая их невидимыми мехами.
- Дождался?
Рафаэль горько усмехнулся.
- Почему, ты думаешь, меня понесло по дальним странам? Бывшие товарищи, из ведьмоловов, пожалели и рассказали. Петер погиб. На первом же задании, куда его отправили без меня. В паре с другим. И знаешь, что хуже всего? – вдруг резко обернулся Рафаэль. – Этого можно было избежать, если бы не паршивая кляуза. Его смерти. Моего векового заточения. Будь мы в паре, я не дал бы ему погибнуть! И тебе не дам, - внезапно оборвал себя бывший ведьмолов. – Напоминаешь ты мне его, Курт Леманн. Петер ведь тоже оттуда, из твоей Пруссии. Тоже светлый такой был, невозмутимый… Так что принимай мою помощь и не уворачивайся, когда тебе делают добро, - пригрозил призрак. – Может, ты мой последний шанс совершить подвиг. Не ради тебя, не обольщайся! Хотя, не стану отрицать, будь на твоем месте кто другой, я бы трижды подумал… Что? – усмехнулся Рафаэль. – Побоишься теперь спиной ко мне поворачиваться? Расслабься, светлячок, что я в таком виде сделаю? Валяй, выскажи мне, что думаешь! Каким словом ты в меня сейчас ни сплюнешь, поверь, старина Рафаэль слышал и похуже…
- Посторожишь, пока я сплю?
Курт потянулся к пальто, достал из глубокого кармана флягу с водой. Сделал несколько глотков, не глядя на ошарашенного призрака.
- Прости, режим, - коротко просветил его Курт, закрутив флягу. – Не хочу, чтоб получилось, как на кладбище. День вышел тяжёлый, да и ритуал на крови забрал все силы. Так покараулишь? Не то, чтобы я ожидал неприятностей, но место всё-таки нехорошее.
Курт ощущал на себе настороженный взгляд всё то время, пока скидывал ботинки и устраивался на диване. Пальто послужило одеялом, а жар от камина приятно согревал холодную кожу.
- Слушай, я для кого старался? – возмутился наконец Рафаэль, убедившись, что Курт не шутит и сейчас и в самом деле заснёт. – Ты меня хорошо расслышал, светлячок? Перед тобой кающийся грешник! В прошлом кающийся, а сейчас так вполне готовый на новые греховные подвиги! Содомит, мужеложец, уранист, как ещё доступнее?! Я зачем тут распинался? Где шок, осуждение, рвотные позывы?
- А ты что осуждаешь брата твоего? – сонно процитировал Курт. – Или и ты, что унижаешь брата твоего? Все мы предстанем на суд Христов. Послание римлянам…
- Возмутительно, – уже шёпотом пожаловался Рафаэль, усаживаясь на пол перед камином. – До чего люди обмельчали! Даже осудить им лень. Какая деградация за сто лет! Дальше что, светлячок? Тебя спрашиваю! Терпимость ко всякому греху, толерантность, смерть?
Курт, не открывая глаз, запустил в Рафаэля ботинком.
- Завтра, - пообещал он, удобно устраиваясь щекой на подлокотнике. – Всё завтра…
Бывший ведьмолов поймал ботинок, поставил его обратно и укоризненно звякнул призрачным арбалетом, прислоняясь спиной к дивану.
- Вот что значит юность и невинность, - посетовал призрак в никуда. – Даже не знает, чего бояться при соседстве с таким, как я. Святая простота… Да спи уже, спи…
- Давно бы уже, - приоткрыл один глаз Курт. – Если бы кто-то не бубнил под ухом. Ты всю ночь мне серенады петь будешь? Отец Иероним строго наказывал не забывать о режиме.
- Ладно уж, заботься о бренном теле… - пробурчал Рафаэль, складывая руки на коленях. – Некоторые из нас такой роскоши лишены.
Курт уже почти провалился в тяжёлый сон, когда резкий порыв ледяного ветра едва не перевернул его на диване. Открыв глаза, он непонимающе уставился на взвившегося в воздух Рафаэля. Призрак раздулся в размерах, налился багровым цветом, а по уплотнившемуся телу то и дело пробегали короткие разряды. Жуткое зрелище и гарантированный сердечный приступ для таких, как Барри.
К счастью, Курт впечатлительностью не отличался.
- КАК ТЫ СКАЗАЛ? – прогрохотал под потолком призрак. – ОТЕЦ ИЕРОНИМ?..
- Тише! – возмутился Курт, поглядывая на застонавшего О’Салливана. – Он самый. Мой наставник, один из старейших и заслуженных в отделе… Да что с тобой, Рафаэль?
Бывший ведьмолов метал молнии ещё с минуту, прежде чем выдохнуть и медленно опуститься на пол, уменьшаясь до привычных размеров. Багровые молнии всё ещё пробегали по призрачному телу, когда Рафаэль откликнулся.
- Стукача, который донёс на меня, звали Джером, - сквозь зубы процедил бывший ведьмолов. – Иероним на восточный манер… Ну-ка, расскажи мне о нём подробнее, юный ведьмолов. Кажется, я начинаю догадываться, почему сюда прислали именно тебя…
Из дневника Курта Леманна:
«Преподобный отче Иероним!
У меня к вам столько вопросов, что я даже не знаю, стоит ли начинать. Пожалуй, оставлю их для личной встречи, а пока о насущном.
Ритуал на крови не дал особых результатов, ведь тому, что видели умирающие, я так и не нашёл объяснения. Рафаэль, к слову, тоже. Ещё и усомнился, что я ритуал правильно провёл, потому что таких фантазий он, мол, даже под сильным хмелем не видал.
В прошлом Морриган Мюррей копаться смысла нет: наниматель Рафаэля оказался братом одного из убитых ею грабителей. Никакого отношения к теперешним событиям он не имеет и давно истлел в могиле.
Сегодня едем с Барри на фабрику, к Броди Бёрну. Послушаем, что соврёт.
У меня теперь два напарника: дневной и ночной. Каждый утверждает, что он главный, оба нелестно отзываются друг о друге и стараются не пересекаться. Но Барри хотя бы неприличные надписи на стенах не пишет.
А Рафаэль пишет прямо сейчас, пока я делаю запись в дневнике. Я сказал, что зря старается, ведь Барри не читает на латыни. Зря подсказал, конечно, потому что Рафаэль быстро сориентировался и переделал на английском. Я спросил, почему это «О’Салливан – старый козёл»? Рафаэль ответил, что в его время столько не жили, и по его меркам ирландец и старый, и козёл, и О’Салливан ещё легко отделался.
Приходится верить, потому что за век заточения Рафаэль перечитал всю библиотеку у Морриган. Впечатляет, но попросил его больше не портить стены. Рафаэль обозвал меня скучным немцем и сказал творить бардак, пока мы здесь проездом.
О, Барри просыпается. И вот как ему сейчас доказать, что надпись делал не я?..»
Бывший ведьмолов усмехнулся и отбросил скомканную телеграмму в огонь. Тот сжевал неожиданное подношение весело и жадно, не оставив даже пепла.
- То есть, когда я тебя на вкус пробовал, ты не удивился? Или когда в губы целовал? Насквозь проходил? Лапать ты себя тоже всем мужикам позволяешь? – склонив голову, полюбопытствовал Рафаэль.
Курт открыл и закрыл рот, вспыхнул, вскочил и опустился обратно.
- Ты просто… летел следом и промахнулся… не притормозил вовремя! Что за чушь, Рафаэль?!
Бывший ведьмолов внезапно развеселился.
- Ага, - кивнул он так серьёзно, что Курт тотчас усомнился. – Чёт я в твоего толстого ирландца ни разу не врезался. Ни спереди, ни сзади, ни даже боком не задел. Не заметил? Э, э, - заволновался Рафаэль, когда Курт потянул ведьмин амулет с шеи. – Повесь обратно! Когда ещё погреюсь на груди молодого да пылкого… Да сядь, говорю!
Курта, уже поднявшегося, чтобы зашвырнуть амулет куда подальше, с неожиданной силой толкнули в кресло. Плечи придавило чугунной тяжестью – для верности, не иначе.
- Ты меня выслушаешь, юный ведьмолов, - тихо и угрожающе заговорил Рафаэль, нависая над ним. Показалось, или призрак и впрямь увеличился в размерах? – Ты чего удумал, а? Что я развлекался с напарником, и поэтому меня пнули из ордена? Спешу тебя разочаровать, светлячок: ничего такого между нами не было. Петер остался чист, как ангел… Вот как твоя монашка. Я впервые хотел не того, о чем ты, юный девственник, даже понятия не имеешь, но просто – смотреть в одном направлении. Восхищаться издалека. Знать, что он жив, здоров, счастлив. Молиться на него, потому что за всю свою паршивую жизнь я не встречал большей святости… Я же сказал: я тебя хорошо понимаю, юный ведьмолов. Ты-то тоже на это купился, а? Первозданный свет, который мы ищем всю жизнь…
Рафаэль медленно выпрямился, отпуская его плечи.
- Стукач, который донёс обо мне высшему начальству, сделал это слишком поздно, - отчеканил бывший ведьмолов. – Содомитом я был до Петера. Глядя на него – я впервые понял, что хочу только того, чего и он. Вечного света. Бескорыстного служения. Высшей цели… Когда поступила та кляуза, меня словно в чан с дерьмом окунули. Наружу, вместо просветлённого Рафаэля, вынырнуло чудовище, готовое сожрать каждого, кто нас оклеветал. И если я прошлыми делами и заслужил обвинений в мужеложстве, то он… мой светлый ангел… нет! И как докажешь, что ничего не было? Мятежный Рафаэль, которого терпели только потому, что он был лучшим среди охотников, и на шалости которого закрывали глаза до тех пор, пока он не наступил на чью-то больную мозоль… И непогрешимый клеветник, которого доселе не уличали ни в одном отступлении. Моё слово против его. Петера никто не слушал – слишком молод для авторитетного начальства. А ведь он защищал меня. Я точно знаю – до последнего не отступал, даже когда его заперли в келье и морили голодом, выбивая признание… Что смотришь, юный ведьмолов? Да, времена были другие, пожёстче…
- Что случилось потом?
По лицу призрака пробежала мучительная тень. Рафаэль отвернулся, так что огонь камина просвечивал сквозь него кровавыми отблесками.
- Мне дали сбежать, - глухо признался бывший ведьмолов. – Подозреваю, по распоряжению самого кляузника. Совесть сожрала? Петер вымолил? Другие охотники заступились? Я так и не узнал. Кружил вокруг Ватикана, не уезжая далеко, перебивался разовыми заработками, только чтобы дождаться вестей от… него.
Курт посмотрел сквозь Рафаэля на огонь. Мощным оказался пожар, терзающий призрака изнутри: зыбкий силуэт увеличивал языки пламени, словно раздувая их невидимыми мехами.
- Дождался?
Рафаэль горько усмехнулся.
- Почему, ты думаешь, меня понесло по дальним странам? Бывшие товарищи, из ведьмоловов, пожалели и рассказали. Петер погиб. На первом же задании, куда его отправили без меня. В паре с другим. И знаешь, что хуже всего? – вдруг резко обернулся Рафаэль. – Этого можно было избежать, если бы не паршивая кляуза. Его смерти. Моего векового заточения. Будь мы в паре, я не дал бы ему погибнуть! И тебе не дам, - внезапно оборвал себя бывший ведьмолов. – Напоминаешь ты мне его, Курт Леманн. Петер ведь тоже оттуда, из твоей Пруссии. Тоже светлый такой был, невозмутимый… Так что принимай мою помощь и не уворачивайся, когда тебе делают добро, - пригрозил призрак. – Может, ты мой последний шанс совершить подвиг. Не ради тебя, не обольщайся! Хотя, не стану отрицать, будь на твоем месте кто другой, я бы трижды подумал… Что? – усмехнулся Рафаэль. – Побоишься теперь спиной ко мне поворачиваться? Расслабься, светлячок, что я в таком виде сделаю? Валяй, выскажи мне, что думаешь! Каким словом ты в меня сейчас ни сплюнешь, поверь, старина Рафаэль слышал и похуже…
- Посторожишь, пока я сплю?
Курт потянулся к пальто, достал из глубокого кармана флягу с водой. Сделал несколько глотков, не глядя на ошарашенного призрака.
- Прости, режим, - коротко просветил его Курт, закрутив флягу. – Не хочу, чтоб получилось, как на кладбище. День вышел тяжёлый, да и ритуал на крови забрал все силы. Так покараулишь? Не то, чтобы я ожидал неприятностей, но место всё-таки нехорошее.
Курт ощущал на себе настороженный взгляд всё то время, пока скидывал ботинки и устраивался на диване. Пальто послужило одеялом, а жар от камина приятно согревал холодную кожу.
- Слушай, я для кого старался? – возмутился наконец Рафаэль, убедившись, что Курт не шутит и сейчас и в самом деле заснёт. – Ты меня хорошо расслышал, светлячок? Перед тобой кающийся грешник! В прошлом кающийся, а сейчас так вполне готовый на новые греховные подвиги! Содомит, мужеложец, уранист, как ещё доступнее?! Я зачем тут распинался? Где шок, осуждение, рвотные позывы?
- А ты что осуждаешь брата твоего? – сонно процитировал Курт. – Или и ты, что унижаешь брата твоего? Все мы предстанем на суд Христов. Послание римлянам…
- Возмутительно, – уже шёпотом пожаловался Рафаэль, усаживаясь на пол перед камином. – До чего люди обмельчали! Даже осудить им лень. Какая деградация за сто лет! Дальше что, светлячок? Тебя спрашиваю! Терпимость ко всякому греху, толерантность, смерть?
Курт, не открывая глаз, запустил в Рафаэля ботинком.
- Завтра, - пообещал он, удобно устраиваясь щекой на подлокотнике. – Всё завтра…
Бывший ведьмолов поймал ботинок, поставил его обратно и укоризненно звякнул призрачным арбалетом, прислоняясь спиной к дивану.
- Вот что значит юность и невинность, - посетовал призрак в никуда. – Даже не знает, чего бояться при соседстве с таким, как я. Святая простота… Да спи уже, спи…
- Давно бы уже, - приоткрыл один глаз Курт. – Если бы кто-то не бубнил под ухом. Ты всю ночь мне серенады петь будешь? Отец Иероним строго наказывал не забывать о режиме.
- Ладно уж, заботься о бренном теле… - пробурчал Рафаэль, складывая руки на коленях. – Некоторые из нас такой роскоши лишены.
Курт уже почти провалился в тяжёлый сон, когда резкий порыв ледяного ветра едва не перевернул его на диване. Открыв глаза, он непонимающе уставился на взвившегося в воздух Рафаэля. Призрак раздулся в размерах, налился багровым цветом, а по уплотнившемуся телу то и дело пробегали короткие разряды. Жуткое зрелище и гарантированный сердечный приступ для таких, как Барри.
К счастью, Курт впечатлительностью не отличался.
- КАК ТЫ СКАЗАЛ? – прогрохотал под потолком призрак. – ОТЕЦ ИЕРОНИМ?..
- Тише! – возмутился Курт, поглядывая на застонавшего О’Салливана. – Он самый. Мой наставник, один из старейших и заслуженных в отделе… Да что с тобой, Рафаэль?
Бывший ведьмолов метал молнии ещё с минуту, прежде чем выдохнуть и медленно опуститься на пол, уменьшаясь до привычных размеров. Багровые молнии всё ещё пробегали по призрачному телу, когда Рафаэль откликнулся.
- Стукача, который донёс на меня, звали Джером, - сквозь зубы процедил бывший ведьмолов. – Иероним на восточный манер… Ну-ка, расскажи мне о нём подробнее, юный ведьмолов. Кажется, я начинаю догадываться, почему сюда прислали именно тебя…
***
Из дневника Курта Леманна:
«Преподобный отче Иероним!
У меня к вам столько вопросов, что я даже не знаю, стоит ли начинать. Пожалуй, оставлю их для личной встречи, а пока о насущном.
Ритуал на крови не дал особых результатов, ведь тому, что видели умирающие, я так и не нашёл объяснения. Рафаэль, к слову, тоже. Ещё и усомнился, что я ритуал правильно провёл, потому что таких фантазий он, мол, даже под сильным хмелем не видал.
В прошлом Морриган Мюррей копаться смысла нет: наниматель Рафаэля оказался братом одного из убитых ею грабителей. Никакого отношения к теперешним событиям он не имеет и давно истлел в могиле.
Сегодня едем с Барри на фабрику, к Броди Бёрну. Послушаем, что соврёт.
У меня теперь два напарника: дневной и ночной. Каждый утверждает, что он главный, оба нелестно отзываются друг о друге и стараются не пересекаться. Но Барри хотя бы неприличные надписи на стенах не пишет.
А Рафаэль пишет прямо сейчас, пока я делаю запись в дневнике. Я сказал, что зря старается, ведь Барри не читает на латыни. Зря подсказал, конечно, потому что Рафаэль быстро сориентировался и переделал на английском. Я спросил, почему это «О’Салливан – старый козёл»? Рафаэль ответил, что в его время столько не жили, и по его меркам ирландец и старый, и козёл, и О’Салливан ещё легко отделался.
Приходится верить, потому что за век заточения Рафаэль перечитал всю библиотеку у Морриган. Впечатляет, но попросил его больше не портить стены. Рафаэль обозвал меня скучным немцем и сказал творить бардак, пока мы здесь проездом.
О, Барри просыпается. И вот как ему сейчас доказать, что надпись делал не я?..»
