- Если бы не необходимость разобраться с наследством, ни за что бы туда не вернулась, - брезгливо говорила женщина, оглядывая витрины. – Да ты и сама увидишь разницу! Ты гостила у меня только пару недель, Юленька, но наверняка смогла сравнить, правда? Уровень жизни, уровень жизни! Да о чём ты говоришь! – всё больше накручивала себя тётка, хотя эмоциональной реакции от Юленьки, кроме однообразных кивков, не следовало. – Все эти мифические идеалы, которые нам вбивали в детстве, весь этот допотопный советский быт, никакой свободы для человека с амбициями, где это всё сейчас? А они, - женщина снова поморщилась, точно воспоминания о соотечественниках доставляло ей физический дискомфорт, - только и умеют блеять, как стадо, о каких-то духовных ценностях! Где они, я тебя спрашиваю, где они были, когда я нуждалась в деньгах? Так тупо – а они за это держатся! Мне противно, Юленька, даже думать о том, как я жила раньше. Как в болоте! А они его хвалят, потому что, видите ли, оно им родное. Пора смотреть на всё по-новому! Я могу теперь позволить себе всё, что хочу, я живу сытой, спокойной, уверенной жизнью, я свободна от предрассудков! Родина там, где хорошо живётся, - убеждённо твердила бывшая славянка, - я ни о чём не жалею!
Юленька выбрала журнал кроссвордов, с интересом просматривая английский текст. Женщина, выговорившись, тоже повернулась к киоску.
- Ты что купила? Кроссворды? А мне хочется чего-то будоражащего, скандального. У меня в последнее время депрессия, хочется себя встряхнуть, устроить эмоциональный взрыв. Психолог говорит, не нужно увлекаться антидепрессантами, но у меня в душе такая пустота после всего этого... хочется чем-то её заполнить. Смотри, Юленька! Свежие звёздные сплетни! Как раз то, что нужно!
Яркое издание тотчас оказалось в руках у женщины. Продолжая что-то рассказывать индифферентной Юленьке, та увлекла её за собой, и я вздохнул с некоторой долей облегчения.
- Эх, Родина, - негромко пропел Николай, - еду я на Родину… Пусть кричат: "уродина!", а она нам нравится... Спящая красавица! К сволочи доверчива...
Николай скосил на меня зелёные глаза и усмехнулся: выходит, он тоже слушал. Я грустно улыбнулся. Не знаю, о чём думал Ремизов, но мой гнев, против ожиданий, испарился, стоило мне услышать про пустоту в душе. Зато жизнь у неё сытая! Как страшно это прозвучало, но ещё страшнее, что она этого не заметила. Наверное, такие, как она, самые опасные наши враги. Ведающие или не ведающие, что творят...
- Скоро посадка, - бросил Ник, следя за бегущей строкой на экране. - Нам пора.
…Я был очень умным, когда летел в США. Всем известно – чтобы увидеть гору, от неё нужно отойти. Приблизившись, многое упускаешь из виду, многое сознательно не замечаешь, и ещё больше прощаешь... становясь бесконечно малой частью этого великого, растворяясь в нём и подчиняясь ему. Где-то я читал, что честь в том, чтобы бороться с тем, что ненавидишь. Честь в том, чтобы знать: станешь бить систему, попадёшь в себя. Поступаться меньшим ради большего или большим ради малого – неважно, всё равно не разберёшь вовремя, что есть где.
Чаще получается так, как со мной – я не смог ни сломать систему, ни хотя бы её пошатнуть, ни даже заставить её обратить на себя внимание. Я не мог победить, не мог сыграть вничью, не мог даже выйти из игры. У меня оставалось два пути – стать частью сети или попытаться сбежать. Я выбрал второе, хотя заранее знал, что сеть окутала собой весь мир. Где-то паутина была тонкой, где-то – толстой и густой, но она была повсюду. Если бы только хватило сил порвать её...
Как это оказалось бы трогательно и до отвращения наивно – рассказывать родным свои приключения в Америке так, чтобы никому не захотелось повторить мой подвиг. Кажется, я это и намеревался сделать, ступив на чужую землю. Сделайте скидку на возраст: я не воспринимал ни своё путешествие, ни свою жизнь всерьёз. Мы часто думаем, говорим и поступаем глупо, но мне хватило одного раза, чтобы понять. Я не расскажу ни слова о моём пребывании здесь, как не рассказывают ночные кошмары людям, в опасении, что те сбудутся.
Я понял ещё кое-что. Нет такого народа – американцы. Есть англичане, итальянцы, испанцы, кубинцы, немцы, русские, наконец. Не существует народа американского, нет у них общего корня. Американец — это тот, кто забыл, к какому народу принадлежит. Это все те, которые поверили внушению, будто можно быть счастливыми и без того, чтобы помнить, кто ты есть. Это те, кто поменял сытое тело на пустую душу.
Американцы – обманутая нация. Их заставили поверить, что можно забыть свой язык, родину, традиции, веру, в конце концов, - забыть без всяких последствий. Жить сегодняшним днём. Но это большой обман. Нельзя брать и не отдавать. Нельзя потребительски относиться к жизни. Нельзя не верить. Нельзя оставлять детям в наследие испорченный наркотиками и беспорядочными связями генофонд, культ тела, высмеивание духа, болезни, порножурналы, злые мультфильмы, жестокие правила выживания, и никакой надежды на светлое будущее.
Нельзя сдаваться. Нельзя забывать о том, кто ты есть. Проходит всё, даже посмертная слава, но в своих детях человек заново проживает жизнь. И нужно обеспечить потомкам достойный мир, который примет их, и будет к ним чуть милосерднее, чем был к нам...
Мне повезло. Я хорошо осознаю это и очень благодарен. Будь я чуть слабее или менее удачлив – я бы остался там, с ними, в качестве жертвы или палача. У меня возникло странное чувство – я ощущал себя другим человеком. Ушли желторотая наивность и юношеское самомнение, сгладился бескомпромиссный максимализм, из памяти стёрлось гадливое отвращение чёрных воспоминаний, появилась спокойная уверенность в себе и окружающем мире – то, чего мне не хватало с детства. Я замечал теперь намного больше, чем раньше, и был готов ко всему. Мне ещё подумалось, что одно и то же место, наполненное событиями, неодинаково действует на разных людей.
Я прошёл испытание, но знаю, что в этом нет моей заслуги. И за это я был тоже благодарен.
«Господь помилует Россию, и приведет ее путем страданий к великой славе»
Серафим Саровский
Просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам; Ибо всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят. (Матф. 7:7-8).
Николай дёрнул меня в сторону, и серебристая «Тойота», пронзительно посигналив, скрылась за поворотом.
- Вот дерьмо, - опустив голову, констатировал Ремизов.
Я равнодушно посмотрел на его брюки. Дерьмо – не то слово; мы оба оказались заляпаны грязью по самые колени.
- Какого чёрта, Олег? – раздражённо поинтересовался Ник. – Можешь мне объяснить, что с тобой происходит?
Я не мог. Вместо этого я молча отошёл к остановке и стал под навес. Моросящий дождь с мокрым снегом грозил затянуться до вечера, а автобус, как назло, задерживался. От Домодедово до Павелецкого вокзала мы доехали без особых проблем, правда, дороги я почти не запомнил: в общественном транспорте и лабиринтах метро Ремизов разбирался сам, я просто шёл за ним.
- Подождем ещё минуту, - мрачно бросил Ник, присоединяясь ко мне. – Потом пойдём пешком.
Я не отреагировал, и русский бросил на меня ещё один злой взгляд. Я понимал его, но ничего не мог с собой поделать. Только что я сделал несколько лишних шагов и остановился едва ли не посреди дороги, и если бы не Ник, меня бы наверняка сбили. Я не соображал, что делаю, и меня это даже не сильно заботило. Всё, что происходило со мной и вокруг меня, казалось тяжёлым сном, от которого я никак не мог пробудиться.
Ремизов прикурил, опираясь плечом о перегородку. Сумку с вещами он положил на скамейку; я от такой роскоши был освобождён. Самое ценное, что при мне находилось – документы и нательный крест, не представляющий никакого материального интереса.
- Застегнись, - бросил Ник, делая очередную затяжку. – Не хватало ещё…
Я послушно дёрнул змейкой молнии, застёгивая подаренную Примо куртку, и укутал нижнюю часть лица ярким сине-буро-малиновым шарфом. Манетта торопился, собирая меня, а мне было всё равно.
- Идём, - докурив, распорядился Ремизов.
Вымокли мы мгновенно, стоило отойти от остановки на несколько шагов. Николай тихо ругался сквозь зубы, я молчал, стараясь лишний раз не открывать рот. Снег бил по глазам, прилипал ко лбу, стекал по щекам ледяными дорожками, и не прошло и нескольких минут, как меня начало трясти от холода. Мой организм ещё не восстановился для того, чтобы претерпевать такие перепады климата, зато Ремизову было, похоже, наплевать. План составил тоже он: ночь провести у его знакомого, потом позвонить на вокзал и выяснить, во сколько отправляется последний в этом году поезд на Одессу. «Приедем к Кириллу, - сказал Ник, - разберёмся». Я не стал спорить: разберёмся так разберёмся. Нику я верил. Сам Николай домой не торопился, собираясь провести какое-то время в Москве.
Нам пришлось пройти несколько остановок. Автобус так и не появился, и мы убедились в правильности принятого решения, несмотря на то, что в результате оба промокли до нитки. Ремизов не сразу вспомнил адрес, потом не узнал дом, мимо которого мы прошли несколько раз, пытаясь по окнам определить нужный номер, и, в конце концов, поплутав во дворе, долго и сочно матерился, обнаружив на двери кодовый замок.
Пришлось подождать около получаса, пока к двери приблизился жилец, подозрительно покосившийся на Николая, и отпер дверь. В подъезде оказалось тепло и сухо, на площадке первого этажа витал сильный запах домашнего борща. Желудок предательски наполнился соком, я едва не пошатнулся от слабости. Впервые за последние несколько недель я хотел есть; прежде мысли о еде вызывали во мне одно отвращение.
- Это здесь, - не слишком уверенно сказал Ремизов, когда мы поднялись на четвёртый этаж.
Он позвонил, вначале один раз, потом ещё несколько, и в конце концов попросту зажал дверной звонок пальцем, мрачно уставившись на дверь. Я подумал, что такое поведение не слишком вежливо по отношению к хозяину, особенно если мы ошиблись адресом, но вслух ничего не сказал.
Через минуту мы услышали сдавленный мат с той стороны двери, и угрожающие обещания убить на месте, если идиот в коридоре не перестанет давить на звонок. «Идиот» угрюмо улыбнулся, не отрывая руки от кнопки, и по выражению его лица я догадался, что мы попали куда надо.
- Какого хрена?! – дверь распахнулась, и на пороге возник разъярённый мужчина средних лет.
Ник отпустил охрипший от трезвона звонок и улыбнулся шире. Хозяин с перекошенным от злости лицом глянул на Ремизова, вздрогнул, и улыбнулся недоверчиво, выпрямляясь во весь рост.
- Не верю, - протянул он, не спеша подавать руку гостю. – Не верю… Ник?!
- Я, - усмехнулся Николай.
- Чтоб я сдох! Колян! Ты живой!
Мужчины сжали друг друга в медвежьих объятьях. Оба улыбались и хлопали друг друга по спинам, а я съёжился у лифта, наблюдая за сценой со стороны. Хозяин квартиры оказался чуть ниже ростом, чем Ремизов, крепкий, мускулистый. Он выглядел моложе, но, как уже показала жизнь, я плохо разбираюсь в людях.
- Заходи, заходи! – замахал руками мужчина, бросая взгляд поверх плеча Николая. – А это с тобой?
- Мой товарищ, - кивнул на «это» Ник. – Знакомьтесь.
- Ну, здорово. Кирилл, - он протянул мне ладонь.
- Олег.
Кирилл провёл нас в прихожую. Порядок в двухкомнатной квартире оказался почти идеальным. Кирилл по-быстрому накрыл на стол, и мне подумалось, как же я отвык от этого – от обязательного застолья прежде, чем начнутся расспросы. Я глотал слюни, глядя на нарезанную колбасу, солёные огурцы, грибочки, шпроты, хлеб, и вазочку с печеньем. Кирилл предложил вчерашнего плова, мы с Ником не отказались. Выпили за встречу, дали утолить первый голод, и начали допрашивать. Говорил Ник, я наслаждался теплом, полным желудком, и пассивным участием в разговоре двух старых друзей.
Кирилл оказался бывшим сослуживцем Николая, он ушёл из армии на год раньше и занялся своим делом. Он организовал небольшую охранную фирму, и был крайне доволен собой и своей жизнью. Ремизов слушал со всем вниманием, изредка вставляя короткие междометия в монолог друга. В отличие от Николая, Кирилл женился, и сейчас готовился стать отцом. Неделю назад он отвёз жену Катю к родителям в область, и завтра собирался ехать за ней. На носу был Новый год.
Ник рассказал о себе более кратко. Вначале то, чем занимался после армии, и как пытался найти себе место под солнцем, затем про грин-кард и Америку. Все приключения Ремизов описал коротко: «связался не с теми людьми, пришлось застрять там на несколько лет». Я в его рассказе профигурировал как «малый, которому не повезло связаться с теми же выродками, что и мне».
- Спасибо, что принял, - проронил в конце Ник, - за мной должок.
Кирилл задумчиво посмотрел вначале на меня, потом на Ремизова.
- Куда вы теперь?
Ник пожал плечами.
- Олегу домой надо. Я собираюсь осмотреться в Москве, может, работа какая подвернётся.
Кирилл фыркнул, нанизывая кончиком ножа одинокую шпротину, лежавшую на тарелке.
- А как же Амэрыка? – ехидно поинтересовался он. – Баснословные заработки?
Ник косо глянул на товарища и вздохнул, не размыкая губ. Насколько я знал, все заработанные деньги Ремизов спустил, когда потребовалось срочно скрыться от Сандерсона и найти убежище в Чикаго. Затем я подумал о себе. Я честно копил доллары, пока работал на двух работах, и был вполне уверен в том, что пересланные домой деньги в целости и сохранности. Сейчас я думал о возвращении, предчувствуя, что все кровно заработанные деньги уйдут на лечение. Позвоночник по-прежнему болел при каждом неосторожном движении, и я понимал, что это только начало настоящих проблем со здоровьем. Я хотел сделать только одну вещь: скрыть произошедшее от родителей и лечиться тайком. Они волновались достаточно, чтобы не получать очередного удара.
Мысль ударила меня, точно током. Родители! Я не звонил им почти месяц: они, должно быть, жутко волновались. Мне повезёт, если они ещё не обратились в какую-нибудь международную службу поиска. Через три дня наступал Новый год, а я по-прежнему не добрался до Одессы. Лада не дождётся меня, уедет обратно в Донецк, и кто знает, захочет ли знать меня вообще… после того, что со мной произошло… насколько я изменился…
- Есть у меня предложение к вам, ребятки, - услышал я голос Кирилла. – Ты даже представить себе не можешь, старик, насколько вы вовремя подвернулись. Знакомый мой набирает бригаду, строят дом одному барину в глуши. Если есть желание поработать…
Я взглянул на Ника. Русский молчал.
- Нужны надёжные ребята, - проронил Кирилл. – За тебя я уверен.
Ремизов поднял глаза.
- Я тут не один, - сказал он без улыбки.
- Вот и ладушки, - пожал плечами Кирилл. – Ты, я смотрю, - обратился он ко мне, - парень крепкий, справишься. Служил?
Я покачал головой.
- Учился на военной кафедре в институте.
- Ага… - протянул Кирилл.
Юленька выбрала журнал кроссвордов, с интересом просматривая английский текст. Женщина, выговорившись, тоже повернулась к киоску.
- Ты что купила? Кроссворды? А мне хочется чего-то будоражащего, скандального. У меня в последнее время депрессия, хочется себя встряхнуть, устроить эмоциональный взрыв. Психолог говорит, не нужно увлекаться антидепрессантами, но у меня в душе такая пустота после всего этого... хочется чем-то её заполнить. Смотри, Юленька! Свежие звёздные сплетни! Как раз то, что нужно!
Яркое издание тотчас оказалось в руках у женщины. Продолжая что-то рассказывать индифферентной Юленьке, та увлекла её за собой, и я вздохнул с некоторой долей облегчения.
- Эх, Родина, - негромко пропел Николай, - еду я на Родину… Пусть кричат: "уродина!", а она нам нравится... Спящая красавица! К сволочи доверчива...
Николай скосил на меня зелёные глаза и усмехнулся: выходит, он тоже слушал. Я грустно улыбнулся. Не знаю, о чём думал Ремизов, но мой гнев, против ожиданий, испарился, стоило мне услышать про пустоту в душе. Зато жизнь у неё сытая! Как страшно это прозвучало, но ещё страшнее, что она этого не заметила. Наверное, такие, как она, самые опасные наши враги. Ведающие или не ведающие, что творят...
- Скоро посадка, - бросил Ник, следя за бегущей строкой на экране. - Нам пора.
…Я был очень умным, когда летел в США. Всем известно – чтобы увидеть гору, от неё нужно отойти. Приблизившись, многое упускаешь из виду, многое сознательно не замечаешь, и ещё больше прощаешь... становясь бесконечно малой частью этого великого, растворяясь в нём и подчиняясь ему. Где-то я читал, что честь в том, чтобы бороться с тем, что ненавидишь. Честь в том, чтобы знать: станешь бить систему, попадёшь в себя. Поступаться меньшим ради большего или большим ради малого – неважно, всё равно не разберёшь вовремя, что есть где.
Чаще получается так, как со мной – я не смог ни сломать систему, ни хотя бы её пошатнуть, ни даже заставить её обратить на себя внимание. Я не мог победить, не мог сыграть вничью, не мог даже выйти из игры. У меня оставалось два пути – стать частью сети или попытаться сбежать. Я выбрал второе, хотя заранее знал, что сеть окутала собой весь мир. Где-то паутина была тонкой, где-то – толстой и густой, но она была повсюду. Если бы только хватило сил порвать её...
Как это оказалось бы трогательно и до отвращения наивно – рассказывать родным свои приключения в Америке так, чтобы никому не захотелось повторить мой подвиг. Кажется, я это и намеревался сделать, ступив на чужую землю. Сделайте скидку на возраст: я не воспринимал ни своё путешествие, ни свою жизнь всерьёз. Мы часто думаем, говорим и поступаем глупо, но мне хватило одного раза, чтобы понять. Я не расскажу ни слова о моём пребывании здесь, как не рассказывают ночные кошмары людям, в опасении, что те сбудутся.
Я понял ещё кое-что. Нет такого народа – американцы. Есть англичане, итальянцы, испанцы, кубинцы, немцы, русские, наконец. Не существует народа американского, нет у них общего корня. Американец — это тот, кто забыл, к какому народу принадлежит. Это все те, которые поверили внушению, будто можно быть счастливыми и без того, чтобы помнить, кто ты есть. Это те, кто поменял сытое тело на пустую душу.
Американцы – обманутая нация. Их заставили поверить, что можно забыть свой язык, родину, традиции, веру, в конце концов, - забыть без всяких последствий. Жить сегодняшним днём. Но это большой обман. Нельзя брать и не отдавать. Нельзя потребительски относиться к жизни. Нельзя не верить. Нельзя оставлять детям в наследие испорченный наркотиками и беспорядочными связями генофонд, культ тела, высмеивание духа, болезни, порножурналы, злые мультфильмы, жестокие правила выживания, и никакой надежды на светлое будущее.
Нельзя сдаваться. Нельзя забывать о том, кто ты есть. Проходит всё, даже посмертная слава, но в своих детях человек заново проживает жизнь. И нужно обеспечить потомкам достойный мир, который примет их, и будет к ним чуть милосерднее, чем был к нам...
Мне повезло. Я хорошо осознаю это и очень благодарен. Будь я чуть слабее или менее удачлив – я бы остался там, с ними, в качестве жертвы или палача. У меня возникло странное чувство – я ощущал себя другим человеком. Ушли желторотая наивность и юношеское самомнение, сгладился бескомпромиссный максимализм, из памяти стёрлось гадливое отвращение чёрных воспоминаний, появилась спокойная уверенность в себе и окружающем мире – то, чего мне не хватало с детства. Я замечал теперь намного больше, чем раньше, и был готов ко всему. Мне ещё подумалось, что одно и то же место, наполненное событиями, неодинаково действует на разных людей.
Я прошёл испытание, но знаю, что в этом нет моей заслуги. И за это я был тоже благодарен.
ЧАСТЬ 3. ЦАРСТВО
«Господь помилует Россию, и приведет ее путем страданий к великой славе»
Серафим Саровский
Глава 1
Просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам; Ибо всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят. (Матф. 7:7-8).
Николай дёрнул меня в сторону, и серебристая «Тойота», пронзительно посигналив, скрылась за поворотом.
- Вот дерьмо, - опустив голову, констатировал Ремизов.
Я равнодушно посмотрел на его брюки. Дерьмо – не то слово; мы оба оказались заляпаны грязью по самые колени.
- Какого чёрта, Олег? – раздражённо поинтересовался Ник. – Можешь мне объяснить, что с тобой происходит?
Я не мог. Вместо этого я молча отошёл к остановке и стал под навес. Моросящий дождь с мокрым снегом грозил затянуться до вечера, а автобус, как назло, задерживался. От Домодедово до Павелецкого вокзала мы доехали без особых проблем, правда, дороги я почти не запомнил: в общественном транспорте и лабиринтах метро Ремизов разбирался сам, я просто шёл за ним.
- Подождем ещё минуту, - мрачно бросил Ник, присоединяясь ко мне. – Потом пойдём пешком.
Я не отреагировал, и русский бросил на меня ещё один злой взгляд. Я понимал его, но ничего не мог с собой поделать. Только что я сделал несколько лишних шагов и остановился едва ли не посреди дороги, и если бы не Ник, меня бы наверняка сбили. Я не соображал, что делаю, и меня это даже не сильно заботило. Всё, что происходило со мной и вокруг меня, казалось тяжёлым сном, от которого я никак не мог пробудиться.
Ремизов прикурил, опираясь плечом о перегородку. Сумку с вещами он положил на скамейку; я от такой роскоши был освобождён. Самое ценное, что при мне находилось – документы и нательный крест, не представляющий никакого материального интереса.
- Застегнись, - бросил Ник, делая очередную затяжку. – Не хватало ещё…
Я послушно дёрнул змейкой молнии, застёгивая подаренную Примо куртку, и укутал нижнюю часть лица ярким сине-буро-малиновым шарфом. Манетта торопился, собирая меня, а мне было всё равно.
- Идём, - докурив, распорядился Ремизов.
Вымокли мы мгновенно, стоило отойти от остановки на несколько шагов. Николай тихо ругался сквозь зубы, я молчал, стараясь лишний раз не открывать рот. Снег бил по глазам, прилипал ко лбу, стекал по щекам ледяными дорожками, и не прошло и нескольких минут, как меня начало трясти от холода. Мой организм ещё не восстановился для того, чтобы претерпевать такие перепады климата, зато Ремизову было, похоже, наплевать. План составил тоже он: ночь провести у его знакомого, потом позвонить на вокзал и выяснить, во сколько отправляется последний в этом году поезд на Одессу. «Приедем к Кириллу, - сказал Ник, - разберёмся». Я не стал спорить: разберёмся так разберёмся. Нику я верил. Сам Николай домой не торопился, собираясь провести какое-то время в Москве.
Нам пришлось пройти несколько остановок. Автобус так и не появился, и мы убедились в правильности принятого решения, несмотря на то, что в результате оба промокли до нитки. Ремизов не сразу вспомнил адрес, потом не узнал дом, мимо которого мы прошли несколько раз, пытаясь по окнам определить нужный номер, и, в конце концов, поплутав во дворе, долго и сочно матерился, обнаружив на двери кодовый замок.
Пришлось подождать около получаса, пока к двери приблизился жилец, подозрительно покосившийся на Николая, и отпер дверь. В подъезде оказалось тепло и сухо, на площадке первого этажа витал сильный запах домашнего борща. Желудок предательски наполнился соком, я едва не пошатнулся от слабости. Впервые за последние несколько недель я хотел есть; прежде мысли о еде вызывали во мне одно отвращение.
- Это здесь, - не слишком уверенно сказал Ремизов, когда мы поднялись на четвёртый этаж.
Он позвонил, вначале один раз, потом ещё несколько, и в конце концов попросту зажал дверной звонок пальцем, мрачно уставившись на дверь. Я подумал, что такое поведение не слишком вежливо по отношению к хозяину, особенно если мы ошиблись адресом, но вслух ничего не сказал.
Через минуту мы услышали сдавленный мат с той стороны двери, и угрожающие обещания убить на месте, если идиот в коридоре не перестанет давить на звонок. «Идиот» угрюмо улыбнулся, не отрывая руки от кнопки, и по выражению его лица я догадался, что мы попали куда надо.
- Какого хрена?! – дверь распахнулась, и на пороге возник разъярённый мужчина средних лет.
Ник отпустил охрипший от трезвона звонок и улыбнулся шире. Хозяин с перекошенным от злости лицом глянул на Ремизова, вздрогнул, и улыбнулся недоверчиво, выпрямляясь во весь рост.
- Не верю, - протянул он, не спеша подавать руку гостю. – Не верю… Ник?!
- Я, - усмехнулся Николай.
- Чтоб я сдох! Колян! Ты живой!
Мужчины сжали друг друга в медвежьих объятьях. Оба улыбались и хлопали друг друга по спинам, а я съёжился у лифта, наблюдая за сценой со стороны. Хозяин квартиры оказался чуть ниже ростом, чем Ремизов, крепкий, мускулистый. Он выглядел моложе, но, как уже показала жизнь, я плохо разбираюсь в людях.
- Заходи, заходи! – замахал руками мужчина, бросая взгляд поверх плеча Николая. – А это с тобой?
- Мой товарищ, - кивнул на «это» Ник. – Знакомьтесь.
- Ну, здорово. Кирилл, - он протянул мне ладонь.
- Олег.
Кирилл провёл нас в прихожую. Порядок в двухкомнатной квартире оказался почти идеальным. Кирилл по-быстрому накрыл на стол, и мне подумалось, как же я отвык от этого – от обязательного застолья прежде, чем начнутся расспросы. Я глотал слюни, глядя на нарезанную колбасу, солёные огурцы, грибочки, шпроты, хлеб, и вазочку с печеньем. Кирилл предложил вчерашнего плова, мы с Ником не отказались. Выпили за встречу, дали утолить первый голод, и начали допрашивать. Говорил Ник, я наслаждался теплом, полным желудком, и пассивным участием в разговоре двух старых друзей.
Кирилл оказался бывшим сослуживцем Николая, он ушёл из армии на год раньше и занялся своим делом. Он организовал небольшую охранную фирму, и был крайне доволен собой и своей жизнью. Ремизов слушал со всем вниманием, изредка вставляя короткие междометия в монолог друга. В отличие от Николая, Кирилл женился, и сейчас готовился стать отцом. Неделю назад он отвёз жену Катю к родителям в область, и завтра собирался ехать за ней. На носу был Новый год.
Ник рассказал о себе более кратко. Вначале то, чем занимался после армии, и как пытался найти себе место под солнцем, затем про грин-кард и Америку. Все приключения Ремизов описал коротко: «связался не с теми людьми, пришлось застрять там на несколько лет». Я в его рассказе профигурировал как «малый, которому не повезло связаться с теми же выродками, что и мне».
- Спасибо, что принял, - проронил в конце Ник, - за мной должок.
Кирилл задумчиво посмотрел вначале на меня, потом на Ремизова.
- Куда вы теперь?
Ник пожал плечами.
- Олегу домой надо. Я собираюсь осмотреться в Москве, может, работа какая подвернётся.
Кирилл фыркнул, нанизывая кончиком ножа одинокую шпротину, лежавшую на тарелке.
- А как же Амэрыка? – ехидно поинтересовался он. – Баснословные заработки?
Ник косо глянул на товарища и вздохнул, не размыкая губ. Насколько я знал, все заработанные деньги Ремизов спустил, когда потребовалось срочно скрыться от Сандерсона и найти убежище в Чикаго. Затем я подумал о себе. Я честно копил доллары, пока работал на двух работах, и был вполне уверен в том, что пересланные домой деньги в целости и сохранности. Сейчас я думал о возвращении, предчувствуя, что все кровно заработанные деньги уйдут на лечение. Позвоночник по-прежнему болел при каждом неосторожном движении, и я понимал, что это только начало настоящих проблем со здоровьем. Я хотел сделать только одну вещь: скрыть произошедшее от родителей и лечиться тайком. Они волновались достаточно, чтобы не получать очередного удара.
Мысль ударила меня, точно током. Родители! Я не звонил им почти месяц: они, должно быть, жутко волновались. Мне повезёт, если они ещё не обратились в какую-нибудь международную службу поиска. Через три дня наступал Новый год, а я по-прежнему не добрался до Одессы. Лада не дождётся меня, уедет обратно в Донецк, и кто знает, захочет ли знать меня вообще… после того, что со мной произошло… насколько я изменился…
- Есть у меня предложение к вам, ребятки, - услышал я голос Кирилла. – Ты даже представить себе не можешь, старик, насколько вы вовремя подвернулись. Знакомый мой набирает бригаду, строят дом одному барину в глуши. Если есть желание поработать…
Я взглянул на Ника. Русский молчал.
- Нужны надёжные ребята, - проронил Кирилл. – За тебя я уверен.
Ремизов поднял глаза.
- Я тут не один, - сказал он без улыбки.
- Вот и ладушки, - пожал плечами Кирилл. – Ты, я смотрю, - обратился он ко мне, - парень крепкий, справишься. Служил?
Я покачал головой.
- Учился на военной кафедре в институте.
- Ага… - протянул Кирилл.
