- Вот уж где ни за что бы я жить не хотела! – отзывалась Эби, тут же вспоминая железного кровососа, и добавляла: – Говорят, там живут существа из металла, которые пьют человеческую кровь!
- Такая взрослая девочка и веришь в сказки! – в ответ смеялась Лорки. – Кроме людей на этом свете нет больше никого. Но этих людей здесь так много…
Эбигейл не рассказывала подруге свою историю, не зная, как та отреагирует. Пусть просто мечтает о своем лесе. Вряд ли когда-нибудь ей придется там жить. В конце концов лесные жители этого не допустят.
А еще, когда ночами бурное городское движение наконец ставилось на небольшую паузу, и Эбигейл оставалась одна наедине с собой и своими мыслями, то голову тут же наполняли воспоминания о тех, с кем ее разлучила судьба. С родителями, убитыми неизвестными и жуткими тварями. Со Странным Доктором, который не хотел, чтобы она уезжала. С немного чудной лесной ведьмой Лаурой. И с мрачным и таинственным вором Джорданом, который забрал себе юное сердце Эби, но так и не вернул при прощании, хотя нужно ли оно ему было? Ее первый и последний пока в жизни поцелуй совсем не затирался в памяти, и она, закрыв глаза и прислушавшись к собственным чувствам, легко могла воссоздать все ощущения и эмоции, что пережила тогда в осеннем лесу. Она чувствовала касание жестких упрямых губ, которые, прильнув к ее губам, стали вдруг мягкими и нежными. Она слышала биение его сердца, и ощущала его удары своей грудью. Помнила до малейших нюансов запах его длинных темных волос.
Оставшись одна со своими мыслями, Эби тихо плакала, утирая серебряными пальцами слезы с горячих щек. Как он жил сейчас? Вел ли дальше свою ночную охоту, возвращаясь под утро в одинокое жилище, или он уже не один, а с Лаурой?
Эби по памяти сшила себе такое же длинное, прямое и свободное платье, как у лесной ведьмы. Оно, струясь, обволакивало ее худенькую фигурку, и, разглядывая себя в мутном зеркале, она надеялась, что чем-то теперь похожа на язычницу. С помощью тончайших металлических нитей разных оттенков девушка украсила рукава, подол и ворот платья красивейшей вышивкой. Цветами, вившимися вдоль краев ткани, невиданными птицами, расправляющими крылья, странными символами, что видела Эби на платье Лауры. Девушка мечтала как-нибудь вернуться в Торговый квартал и неожиданно предстать в этом платье перед вором. Может быть, тогда он поймет, что она ничуть не хуже его лесной ведьмы.
Черные как смоль волосы ее являли собой сильный контраст со светлыми прядями белокурой ведьмы, и Эбигейл вплела в них множество золотых нитей, словно осветлив их. Лишь огромные черные глаза невозможно было изменить. При прощании Джордан заглянул в них, и Эби показалось, что она видит тепло и нежность в его взгляде. А вдруг это была жалость? Так и засыпала девушка вся в слезах, разметав по подушке черные с золотым волнистые локоны, с тем, чтобы утром проснуться, взять себя в руки и снова нырнуть в быстрые волны Нового города.
Сегодняшняя поездка на примерку к новой клиентке была важна для Эби потому, что та принадлежала к знати, и дом ее находился аж в Старом городе. В Квартал механистов эта преклонных лет дама приехала из любопытства на несколько дней, чтобы «покататься в вагончиках», как она кокетливо всем признавалась. Про Эби она узнала из третьих рук, и ей очень рекомендовали черноглазую искусницу. Приходить в мастерскую она посчитала ниже своего достоинства, и назначила встречу в гостинице: как раз в одном из домов на окраине квартала с красивыми видами из окон.
Эбигейл накануне получила приглашение с адресом по пневмопочте: тубы с письмами по специальным трубкам перемещались между домами. В каждом здании имелось почтовое отделение, где письма и записки сортировались и рассылались дальше, а если конечным пунктом была квартира одного из жильцов – почтальон относил письмо адресату. Знатная дама указала время и место, где будет ждать портниху, и пояснила, что в случае удачной договоренности, на последующие примерки Эби потребуется ездить в Старый город.
От этих слов, от которых повеяло дорогой через Торговый квартал, у Эби сначала сжалось сердце от забытого страха, ведь еще не так давно они были объявлены там персонами нон-грата. А потом всколыхнулись в душе все чувства, что она пыталась задушить, но никак не получалось: Эби примечталось, что ей удастся проехать хотя бы мимо его дома. По той улице, где он ходил. Вдохнуть тот воздух, которым дышал он. Послушать звуки, что наполняли Средний город и которые касались его слуха. А может быть, ей повезет, и она одним глазом увидит его самого, крадущегося куда-то на свой промысел. Хотя девушка позабыла, что если вор отправится по своим делам, то никто не сможет увидеть его.
Погрузившись в плен своих грез, она даже не заметила, как добралась до гостиничного номера, где ожидала ее богатая заказчица. Обернувшись на здание напротив, на котором, как и на остальных, висели огромные механические часы, Эби удивленно усмехнулась: надо же, успела точь-в-точь. Девушка аккуратно постучала в нужную дверь, и вскоре услышала щелканье множества запоров. «Интересно, смог бы Джордан и здесь заниматься своим делом?» – подумала Эби, вспоминая сложный замок на своей двери. Здесь даже на самых простых дверях были установлены замысловатые запирающие устройства, которые открыть можно было только двумя руками. Считалось, что количество квартирных краж в Квартале механистов было сведено к минимуму.
Дверь распахнулась, и пожилая дородная женщина с презрительным выражением лица молча пропустила девушку внутрь.
В ночном лесу у яркого костра на бревне сидел старец с крючковатым носом, протягивая к огню постоянно мерзнущие руки с темными шишковатыми пальцами. Длинные седые волосы свалявшимися космами свисали вдоль узкого лица, испещренного глубокими морщинами. Слезящиеся бесцветные глаза равнодушно следили за веселой пляской костра. Старик ежился, кутаясь в широкую безрукавку с истертым мехом, качал головой в такт своим мыслям и что-то бормотал себе под нос.
- Что, отец? – раздался за его спиной негромкий мужской голос, и к костру подошел высокий стройный мужчина средних лет в длинной меховой накидке. – Говорил ли с тобой огонь?
Мужчина встал так, что в отблесках костра старику было хорошо виден его резкий профиль с ястребиным носом и упрямо сжатым ртом и длинные волосы, собранные на затылке и черными волнами спадающие на плечи. Дрожащие языки огня бросали отсвет на его худое лицо, озаряя впадины на щеках и татуировки, замысловатыми узорами покрывающие скулы. Мужчина щурился, глядя на золотое пламя, и оно бесновалось в его глазах и иногда вспыхивало в круглом амулете, висящем на смуглой шее.
- Что ты, Урман, - усмехнулся старец, - огонь со мной давно уже не говорит, ты же знаешь.
Урман молча перевел на него серьезный взгляд серых глаз.
- Он и раньше-то не особо со мной делился, - продолжал старик, грустно улыбаясь и глядя на костер. – А теперь я просто прихожу к нему погреться. Хотя бы тепла он для меня не жалеет.
Старик сухо то ли засмеялся, то ли закашлялся, слегка наклоняясь вперед, а затем поднялся с места и потянулся за суковатой палкой, лежавшей у его ног.
- Что с дорогой? – спросил он у Урмана.
- Вода почти ушла, скоро мы сможем идти.
- Урман, ты же сам говорил, что тебе лучше остаться здесь, - наморщив и без того морщинистый лоб пробубнил старик. – Город никого не пощадит, но тебя нам потерять просто недопустимо. Если она там, ее и без тебя найдут и приведут.
- Они ее не найдут, - с горечью ответил Урман, усаживаясь на место, где сидел до этого старец. – Только вот и я не найду. Она не хочет, чтобы ее нашли, и ей словно кто-то помогает укрыться. На наши послания она не отвечает.
- А что говорит сестра?
- Они пересылают друг другу птиц, только даже Еве она не говорит, как ее найти.
Старец хотел что-то сказать, но махнул рукой и поковылял прочь от костра, опираясь на свою палку.
Урман остался один. Он подкинул в костер несколько поленьев и вперил пронзительный взгляд в пламя. Золотые языки дрожали, змеились и извивались, складываясь на доли секунды в особые знаки и символы, понятные лишь шаману дальнего леса. Да и не каждому шаману дано было понимать язык огня. Урману открылась эта тайна, и он часами мог просиживать у костра, чтобы прочитать очередное послание. Не всегда пляска костра складывалась в слова, иногда это был просто танец огня, потрясающе красивый, но безмолвный.
Урман читал не только его. Природа говорила с ним через птиц, он слышал волю духов в шуме ветра и громовых раскатах, узнавал будущее из облаков, разметавшихся по небу, видел ответы в мерцании звезд. Знал он, конечно, и специальные обряды, с помощью которых люди взывали к духам и просили их поделиться информацией. Но с Урманом природа очень часто говорила сама, по собственной воле, желая сообщить что-то важное, так как сам он был очень важен для леса.
Он редко просил силы природы о чем-то и старался не использовать без особой надобности ритуалы, чтобы не брать в долг: ведь все это когда-то нужно будет вернуть. Но когда поздней осенью ему открылось, кто его суженая, и он наконец разыскал ее и понял, что Лаура в городе, то решил идти за ней, потому что от этого зависели судьбы очень многих его людей и самого леса. И тут словно сама природа воспротивилась его походу и перекрыла все пути к городу из дальнего леса, отрезав его жителей от Города водой из лесной реки, разлившейся вокруг, превратившей землю в болота и непроходимую топь. Трясина не замерзла даже зимой, став лишь опаснее из-за ледяной воды.
И вот тогда шаман дальнего леса обратился к духам, чтобы они осушили болота и дали пройти за нареченной, чтобы как можно быстрее они связали свои судьбы в одну. Он колдовал над костром, исполнял древний танец вокруг него, и его гибкое как у змеи тело завораживало собравшихся лесных жителей своими чарующими движениями, и все девушки и женщины дальнего леса, толпившиеся вокруг костра и колдующего шамана, пожирали голодными взглядами его обнаженный торс. Ледяной осенний воздух словно не достигал его разгоряченного крепкого тела, и капельки пота сверкали на его груди. И сиял, словно подожженный волшебством круглый амулет, источая светящийся дым. Тонкие черные пряди волос вились и липли к вискам, а по иссиня-черным татуировкам на лице и теле пробегали крошечные разряды молний.
Урман своим ритуальным танцем просил и почти умолял силы природы пропустить его к суженой, и казалось, что духи послушались: в тот момент когда шаман остановился, тяжело дыша и застыв в немыслимом страстном изгибе, из костра ввысь взметнулся сноп пламени, осыпавший всех, кто стоял близко, крошечными искрами, обогнувшими лишь смуглое змеиное тело Урмана. Это означало согласие духов, и все жители леса вздохнули спокойнее, зная, что теперь путь их шамана к нареченной свободен, и никакие беды не коснутся их. Но наутро вода словно разлилась еще шире, затопив даже те тропинки, по которым раньше можно было ходить.
* * *
Урман следил за рассказом огня. Языки пламени метались по углям, сливались воедино, разделялись, опадали и снова взвивались ввысь. Каждое их движение имело значение, каждый отблеск подмечал шаман, читая волшебные знаки, даруемые ему огнем. Но чем дольше он следил за костром, тем сильнее хмурился, и глубже пролегали морщины между его черными бровями. Ничего хорошего огонь ему не рассказывал.
Он мог идти в Город, дорога была открыта, но судьба словно насмехалась над ним. Суженая, которую нашептали ветры и напели звезды, не следовала воле духов. Она выбрала другой путь, она не желала возвращаться в лес. Урман когда-то слышал про юную девушку, что самовольно сбежала в Город. Ее почти никто не осуждал, хотя и не понимал. Жители леса никогда не подвергали гонениям тех, кто по какой-то причине хотел жить иначе. Почти такой же глупенькой была и ее сестрица, но та хотя бы не поселилась в самом железно-каменном чудище. Та же девушка же осталась в Городе, и таков был ее выбор.
Но духи показали Урману, что именно сбежавшая Лаура является его нареченной. Ни одна из девушек дальнего леса не могла бы составить с шаманом тот тандем, что так нужен был всем жителям. И кроме юной светловолосой Лауры никто не подходил в пару Урману. Любая женщина леса готова была полжизни отдать за эту роль, но даже сам шаман не волен был выбирать. Силы природы дали однозначный ответ, и только Лаура должна была стать избранницей Урмана, чтобы все осталось в равновесии, но те же самые силы не желали помочь шаману достигнуть своенравной возлюбленной. Всю зиму они закрывали путь в Город, где пряталась юная ведьма, и лишь в апреле вода стала уходить.
Зимними вечерами, сидя в одиночестве у костра, Шаман наблюдал за огнем, без остановки и без устали повествующем о прошлом и будущем. Он с тревогой внимал огненным символам, потому что предыдущие напугали его. Их еще не случившемуся союзу грозила опасность. Надвигалась беда: пока неосязаемая, неочевидная. Что-то происходило с Лаурой, и Урман, не в силах ничего изменить, маялся в лесу, запертом водяными запорами, а когда земля стала высыхать, он принялся готовиться к походу в Город.
Сейчас он сидел, устремив пронзительный взгляд в огонь, и языки пламени убеждали его повременить, остановиться, не уходить. Пусть другие идут на поиски приключений, пусть попадают в переделки, но шаману, в чьих руках судьбы всего леса, нужно быть невредимым. Пусть на опасный путь встают те, кому он покровительствует. Они же и должны привести к нему его нареченную ведьму.
Урман вдруг заметил, как догорает выпрыгнувший из костра уголек. Тот вдруг вспыхивал, переливался оранжевыми всполохами, затем тускнел, и лишь искры бегали по черной головешке, а затем снова из трещин выбивались крошечные язычки пламени. Они продолжали рассказывать ему, сообщать свои секреты. Светло-серые глаза шамана метались между костром и этим странным угольком, похожим на сбежавшего пленника, пытающегося передать тайную весточку из своего укрытия. Уголек угасал, пытаясь передать свое послание. Откуда ни возьмись потянуло холодом. Низко, близко к земле подул ветер, пытаясь погасить разболтавшийся вдруг огонек, словно хотел прервать его рассказ и остановить поток откровений.
Взволнованный Урман вперил свой взгляд в крошечное пламя, страдальчески извивающееся под напором ветра. Ему вдруг показалось, что огонек торопится рассказать ему важное и борется с некоей невидимой силой: извивается, корчится от боли и пытается сохранить хоть крупицу жизни, чтобы донести важную весть до шамана. Урман поднялся на ноги, шагнув к тлеющей головне, и длинная меховая накидка упала с его плеч. Шаман остался в тонкой льняной рубашке с шнурованным воротом. Налетевший порыв ветра тут же принялся трепать его волнистые волосы, черными змеями извивающиеся в воздухе, но Урман не чувствовал ни пронизывающего холода апрельской ночи, ни ветра, ни крупных капель дождя, внезапно и часто западавших с неба. Он все следил за пляской крошечных язычков пламени, когда вода погасила несчастный огонек, не дав ему закончить, но шаман успел прочитать главное.
Застывшими, остекленевшими глазами глядя в одну точку, Урман медленно опустился на бревно.
- Такая взрослая девочка и веришь в сказки! – в ответ смеялась Лорки. – Кроме людей на этом свете нет больше никого. Но этих людей здесь так много…
Эбигейл не рассказывала подруге свою историю, не зная, как та отреагирует. Пусть просто мечтает о своем лесе. Вряд ли когда-нибудь ей придется там жить. В конце концов лесные жители этого не допустят.
А еще, когда ночами бурное городское движение наконец ставилось на небольшую паузу, и Эбигейл оставалась одна наедине с собой и своими мыслями, то голову тут же наполняли воспоминания о тех, с кем ее разлучила судьба. С родителями, убитыми неизвестными и жуткими тварями. Со Странным Доктором, который не хотел, чтобы она уезжала. С немного чудной лесной ведьмой Лаурой. И с мрачным и таинственным вором Джорданом, который забрал себе юное сердце Эби, но так и не вернул при прощании, хотя нужно ли оно ему было? Ее первый и последний пока в жизни поцелуй совсем не затирался в памяти, и она, закрыв глаза и прислушавшись к собственным чувствам, легко могла воссоздать все ощущения и эмоции, что пережила тогда в осеннем лесу. Она чувствовала касание жестких упрямых губ, которые, прильнув к ее губам, стали вдруг мягкими и нежными. Она слышала биение его сердца, и ощущала его удары своей грудью. Помнила до малейших нюансов запах его длинных темных волос.
Оставшись одна со своими мыслями, Эби тихо плакала, утирая серебряными пальцами слезы с горячих щек. Как он жил сейчас? Вел ли дальше свою ночную охоту, возвращаясь под утро в одинокое жилище, или он уже не один, а с Лаурой?
Эби по памяти сшила себе такое же длинное, прямое и свободное платье, как у лесной ведьмы. Оно, струясь, обволакивало ее худенькую фигурку, и, разглядывая себя в мутном зеркале, она надеялась, что чем-то теперь похожа на язычницу. С помощью тончайших металлических нитей разных оттенков девушка украсила рукава, подол и ворот платья красивейшей вышивкой. Цветами, вившимися вдоль краев ткани, невиданными птицами, расправляющими крылья, странными символами, что видела Эби на платье Лауры. Девушка мечтала как-нибудь вернуться в Торговый квартал и неожиданно предстать в этом платье перед вором. Может быть, тогда он поймет, что она ничуть не хуже его лесной ведьмы.
Черные как смоль волосы ее являли собой сильный контраст со светлыми прядями белокурой ведьмы, и Эбигейл вплела в них множество золотых нитей, словно осветлив их. Лишь огромные черные глаза невозможно было изменить. При прощании Джордан заглянул в них, и Эби показалось, что она видит тепло и нежность в его взгляде. А вдруг это была жалость? Так и засыпала девушка вся в слезах, разметав по подушке черные с золотым волнистые локоны, с тем, чтобы утром проснуться, взять себя в руки и снова нырнуть в быстрые волны Нового города.
Сегодняшняя поездка на примерку к новой клиентке была важна для Эби потому, что та принадлежала к знати, и дом ее находился аж в Старом городе. В Квартал механистов эта преклонных лет дама приехала из любопытства на несколько дней, чтобы «покататься в вагончиках», как она кокетливо всем признавалась. Про Эби она узнала из третьих рук, и ей очень рекомендовали черноглазую искусницу. Приходить в мастерскую она посчитала ниже своего достоинства, и назначила встречу в гостинице: как раз в одном из домов на окраине квартала с красивыми видами из окон.
Эбигейл накануне получила приглашение с адресом по пневмопочте: тубы с письмами по специальным трубкам перемещались между домами. В каждом здании имелось почтовое отделение, где письма и записки сортировались и рассылались дальше, а если конечным пунктом была квартира одного из жильцов – почтальон относил письмо адресату. Знатная дама указала время и место, где будет ждать портниху, и пояснила, что в случае удачной договоренности, на последующие примерки Эби потребуется ездить в Старый город.
От этих слов, от которых повеяло дорогой через Торговый квартал, у Эби сначала сжалось сердце от забытого страха, ведь еще не так давно они были объявлены там персонами нон-грата. А потом всколыхнулись в душе все чувства, что она пыталась задушить, но никак не получалось: Эби примечталось, что ей удастся проехать хотя бы мимо его дома. По той улице, где он ходил. Вдохнуть тот воздух, которым дышал он. Послушать звуки, что наполняли Средний город и которые касались его слуха. А может быть, ей повезет, и она одним глазом увидит его самого, крадущегося куда-то на свой промысел. Хотя девушка позабыла, что если вор отправится по своим делам, то никто не сможет увидеть его.
Погрузившись в плен своих грез, она даже не заметила, как добралась до гостиничного номера, где ожидала ее богатая заказчица. Обернувшись на здание напротив, на котором, как и на остальных, висели огромные механические часы, Эби удивленно усмехнулась: надо же, успела точь-в-точь. Девушка аккуратно постучала в нужную дверь, и вскоре услышала щелканье множества запоров. «Интересно, смог бы Джордан и здесь заниматься своим делом?» – подумала Эби, вспоминая сложный замок на своей двери. Здесь даже на самых простых дверях были установлены замысловатые запирающие устройства, которые открыть можно было только двумя руками. Считалось, что количество квартирных краж в Квартале механистов было сведено к минимуму.
Дверь распахнулась, и пожилая дородная женщина с презрительным выражением лица молча пропустила девушку внутрь.
Глава 4. Что расскажет огонь.
В ночном лесу у яркого костра на бревне сидел старец с крючковатым носом, протягивая к огню постоянно мерзнущие руки с темными шишковатыми пальцами. Длинные седые волосы свалявшимися космами свисали вдоль узкого лица, испещренного глубокими морщинами. Слезящиеся бесцветные глаза равнодушно следили за веселой пляской костра. Старик ежился, кутаясь в широкую безрукавку с истертым мехом, качал головой в такт своим мыслям и что-то бормотал себе под нос.
- Что, отец? – раздался за его спиной негромкий мужской голос, и к костру подошел высокий стройный мужчина средних лет в длинной меховой накидке. – Говорил ли с тобой огонь?
Мужчина встал так, что в отблесках костра старику было хорошо виден его резкий профиль с ястребиным носом и упрямо сжатым ртом и длинные волосы, собранные на затылке и черными волнами спадающие на плечи. Дрожащие языки огня бросали отсвет на его худое лицо, озаряя впадины на щеках и татуировки, замысловатыми узорами покрывающие скулы. Мужчина щурился, глядя на золотое пламя, и оно бесновалось в его глазах и иногда вспыхивало в круглом амулете, висящем на смуглой шее.
- Что ты, Урман, - усмехнулся старец, - огонь со мной давно уже не говорит, ты же знаешь.
Урман молча перевел на него серьезный взгляд серых глаз.
- Он и раньше-то не особо со мной делился, - продолжал старик, грустно улыбаясь и глядя на костер. – А теперь я просто прихожу к нему погреться. Хотя бы тепла он для меня не жалеет.
Старик сухо то ли засмеялся, то ли закашлялся, слегка наклоняясь вперед, а затем поднялся с места и потянулся за суковатой палкой, лежавшей у его ног.
- Что с дорогой? – спросил он у Урмана.
- Вода почти ушла, скоро мы сможем идти.
- Урман, ты же сам говорил, что тебе лучше остаться здесь, - наморщив и без того морщинистый лоб пробубнил старик. – Город никого не пощадит, но тебя нам потерять просто недопустимо. Если она там, ее и без тебя найдут и приведут.
- Они ее не найдут, - с горечью ответил Урман, усаживаясь на место, где сидел до этого старец. – Только вот и я не найду. Она не хочет, чтобы ее нашли, и ей словно кто-то помогает укрыться. На наши послания она не отвечает.
- А что говорит сестра?
- Они пересылают друг другу птиц, только даже Еве она не говорит, как ее найти.
Старец хотел что-то сказать, но махнул рукой и поковылял прочь от костра, опираясь на свою палку.
Урман остался один. Он подкинул в костер несколько поленьев и вперил пронзительный взгляд в пламя. Золотые языки дрожали, змеились и извивались, складываясь на доли секунды в особые знаки и символы, понятные лишь шаману дальнего леса. Да и не каждому шаману дано было понимать язык огня. Урману открылась эта тайна, и он часами мог просиживать у костра, чтобы прочитать очередное послание. Не всегда пляска костра складывалась в слова, иногда это был просто танец огня, потрясающе красивый, но безмолвный.
Урман читал не только его. Природа говорила с ним через птиц, он слышал волю духов в шуме ветра и громовых раскатах, узнавал будущее из облаков, разметавшихся по небу, видел ответы в мерцании звезд. Знал он, конечно, и специальные обряды, с помощью которых люди взывали к духам и просили их поделиться информацией. Но с Урманом природа очень часто говорила сама, по собственной воле, желая сообщить что-то важное, так как сам он был очень важен для леса.
Он редко просил силы природы о чем-то и старался не использовать без особой надобности ритуалы, чтобы не брать в долг: ведь все это когда-то нужно будет вернуть. Но когда поздней осенью ему открылось, кто его суженая, и он наконец разыскал ее и понял, что Лаура в городе, то решил идти за ней, потому что от этого зависели судьбы очень многих его людей и самого леса. И тут словно сама природа воспротивилась его походу и перекрыла все пути к городу из дальнего леса, отрезав его жителей от Города водой из лесной реки, разлившейся вокруг, превратившей землю в болота и непроходимую топь. Трясина не замерзла даже зимой, став лишь опаснее из-за ледяной воды.
И вот тогда шаман дальнего леса обратился к духам, чтобы они осушили болота и дали пройти за нареченной, чтобы как можно быстрее они связали свои судьбы в одну. Он колдовал над костром, исполнял древний танец вокруг него, и его гибкое как у змеи тело завораживало собравшихся лесных жителей своими чарующими движениями, и все девушки и женщины дальнего леса, толпившиеся вокруг костра и колдующего шамана, пожирали голодными взглядами его обнаженный торс. Ледяной осенний воздух словно не достигал его разгоряченного крепкого тела, и капельки пота сверкали на его груди. И сиял, словно подожженный волшебством круглый амулет, источая светящийся дым. Тонкие черные пряди волос вились и липли к вискам, а по иссиня-черным татуировкам на лице и теле пробегали крошечные разряды молний.
Урман своим ритуальным танцем просил и почти умолял силы природы пропустить его к суженой, и казалось, что духи послушались: в тот момент когда шаман остановился, тяжело дыша и застыв в немыслимом страстном изгибе, из костра ввысь взметнулся сноп пламени, осыпавший всех, кто стоял близко, крошечными искрами, обогнувшими лишь смуглое змеиное тело Урмана. Это означало согласие духов, и все жители леса вздохнули спокойнее, зная, что теперь путь их шамана к нареченной свободен, и никакие беды не коснутся их. Но наутро вода словно разлилась еще шире, затопив даже те тропинки, по которым раньше можно было ходить.
* * *
Урман следил за рассказом огня. Языки пламени метались по углям, сливались воедино, разделялись, опадали и снова взвивались ввысь. Каждое их движение имело значение, каждый отблеск подмечал шаман, читая волшебные знаки, даруемые ему огнем. Но чем дольше он следил за костром, тем сильнее хмурился, и глубже пролегали морщины между его черными бровями. Ничего хорошего огонь ему не рассказывал.
Он мог идти в Город, дорога была открыта, но судьба словно насмехалась над ним. Суженая, которую нашептали ветры и напели звезды, не следовала воле духов. Она выбрала другой путь, она не желала возвращаться в лес. Урман когда-то слышал про юную девушку, что самовольно сбежала в Город. Ее почти никто не осуждал, хотя и не понимал. Жители леса никогда не подвергали гонениям тех, кто по какой-то причине хотел жить иначе. Почти такой же глупенькой была и ее сестрица, но та хотя бы не поселилась в самом железно-каменном чудище. Та же девушка же осталась в Городе, и таков был ее выбор.
Но духи показали Урману, что именно сбежавшая Лаура является его нареченной. Ни одна из девушек дальнего леса не могла бы составить с шаманом тот тандем, что так нужен был всем жителям. И кроме юной светловолосой Лауры никто не подходил в пару Урману. Любая женщина леса готова была полжизни отдать за эту роль, но даже сам шаман не волен был выбирать. Силы природы дали однозначный ответ, и только Лаура должна была стать избранницей Урмана, чтобы все осталось в равновесии, но те же самые силы не желали помочь шаману достигнуть своенравной возлюбленной. Всю зиму они закрывали путь в Город, где пряталась юная ведьма, и лишь в апреле вода стала уходить.
Зимними вечерами, сидя в одиночестве у костра, Шаман наблюдал за огнем, без остановки и без устали повествующем о прошлом и будущем. Он с тревогой внимал огненным символам, потому что предыдущие напугали его. Их еще не случившемуся союзу грозила опасность. Надвигалась беда: пока неосязаемая, неочевидная. Что-то происходило с Лаурой, и Урман, не в силах ничего изменить, маялся в лесу, запертом водяными запорами, а когда земля стала высыхать, он принялся готовиться к походу в Город.
Сейчас он сидел, устремив пронзительный взгляд в огонь, и языки пламени убеждали его повременить, остановиться, не уходить. Пусть другие идут на поиски приключений, пусть попадают в переделки, но шаману, в чьих руках судьбы всего леса, нужно быть невредимым. Пусть на опасный путь встают те, кому он покровительствует. Они же и должны привести к нему его нареченную ведьму.
Урман вдруг заметил, как догорает выпрыгнувший из костра уголек. Тот вдруг вспыхивал, переливался оранжевыми всполохами, затем тускнел, и лишь искры бегали по черной головешке, а затем снова из трещин выбивались крошечные язычки пламени. Они продолжали рассказывать ему, сообщать свои секреты. Светло-серые глаза шамана метались между костром и этим странным угольком, похожим на сбежавшего пленника, пытающегося передать тайную весточку из своего укрытия. Уголек угасал, пытаясь передать свое послание. Откуда ни возьмись потянуло холодом. Низко, близко к земле подул ветер, пытаясь погасить разболтавшийся вдруг огонек, словно хотел прервать его рассказ и остановить поток откровений.
Взволнованный Урман вперил свой взгляд в крошечное пламя, страдальчески извивающееся под напором ветра. Ему вдруг показалось, что огонек торопится рассказать ему важное и борется с некоей невидимой силой: извивается, корчится от боли и пытается сохранить хоть крупицу жизни, чтобы донести важную весть до шамана. Урман поднялся на ноги, шагнув к тлеющей головне, и длинная меховая накидка упала с его плеч. Шаман остался в тонкой льняной рубашке с шнурованным воротом. Налетевший порыв ветра тут же принялся трепать его волнистые волосы, черными змеями извивающиеся в воздухе, но Урман не чувствовал ни пронизывающего холода апрельской ночи, ни ветра, ни крупных капель дождя, внезапно и часто западавших с неба. Он все следил за пляской крошечных язычков пламени, когда вода погасила несчастный огонек, не дав ему закончить, но шаман успел прочитать главное.
Застывшими, остекленевшими глазами глядя в одну точку, Урман медленно опустился на бревно.
