– Небеса свидетели, я не хотел вас обижать. Но если вам нужны объяснения, что ж… – он сделал паузу. – Судя по всему, вы неопытны в постельных делах, поэтому мне придется кое-что вам рассказать. Так вот, чтобы мужчина был готов зачать наследника, его детородный орган должен был быть в боевой готовности. Вы понимаете?
Я неуверенно кивнула.
– Он должен быть крепким и восставшим, чтобы мужчина мог ввести его в лоно женщины и там пролить семя, – продолжил Дан. – Наверное, вы видели, каким он был, когда та бесстыдница ласкала его?
Я снова мысленно поблагодарила вуаль за то, что Дан не видит моего смущения, и опять неуверенно кивнула.
– А теперь посмотрите на него, – и с этими словами Дан откинул полу своего халата.
Его мужское достоинство теперь уменьшилось в размерах, стало мягким и уютно покоилось на бедре.
– Таким орудием я не смогу сделать наследника.
– Но почему раньше он был крепким, а теперь стал таким? – пролепетала я.
Этот разговор меня смущал, и в то же время я чувствовала странное возбуждение.
– Чтобы он стал крепким, женщина должна мне нравиться, – тихо произнес Дан.
Несколько секунд я молчала, пока до меня не дошел смысл его слов.
Я некрасива, а потому я никогда не смогу понравиться Дану. А значит, он не сможет зачать наследника. У меня никогда не будет не только мужа, но и детей.
– Что же мне теперь делать? – беспомощно произнесла я, так как все мои надежды, все мои и так не слишком амбициозные чаяния растаяли как дым.
– Извините, дорогая, здесь я вам не помощник. Вам придется решить это самой. Единственное, я вас прошу всегда носить вуаль, чтобы ни одна живая душа в королевстве не видела вашего лица. Поверьте, это для вашего же блага.
Я еще раз взглянула на мягкий мешочек, лежащий между бедер Дана и, не отдавая себе отчета в том, что говорю, с отчаянием произнесла:
– Но я же не виновата, что некрасива!
Дан встал и запахнул халат, потом, вздохнув, ответил:
– Конечно, вы не виноваты, дорогая. Но и я в этом не виноват.
Он дернул шнурок, чтобы вызвать слуг, и сказал:
– Вы, наверняка, устали с дороги. Вас проводят.
Я не могла обижаться на Дана. Он был вежлив, он старался обходить молчанием неприятную для нас обоих тему моей внешности. Я думала, что мы сможем стать хотя бы друзьями, но в скором времени поняла, что он тяготится моим присутствием. Несмотря на то, что я везде ходила с закрытым лицом, как только появлялась в месте, где находился мой супруг, будь это утренняя столовая или комната для игры в шахматы, он тут же замолкал и уходил в себя. Он не прогонял меня и никак не намекал на то, что не рад меня видеть, но сам или начинал заниматься каким-то делом, от которого я не имела права его отвлечь, либо под каким-то предлогом покидал комнату.
Осознав это, я перестала вообще появляться там, где он бывал.
Всему двору был объявлено, что вуаль, которую я ношу, дань уважения традициям, ибо в моей стране так принято. Но через некоторое время до меня дошли рассказы, передаваемые придворными друг другу тихим шепотком о том, что я невероятная красавица, и что тот, кто взглянет на меня, может ослепнуть от такой невиданной красоты, и только моя забота о людях заставляет меня закрывать лицо. Я не понимала, откуда взялись подобного рода слухи, но меня они забавляли и в какой-то степени даже льстили, так как предполагали во мне великодушие и доброту. И в то же время было до крайности обидно, потому что я понимала, что никто не захотел бы меня видеть такой, какой я была на самом деле. Я все больше вспоминала времена моего детства, когда все, кто меня окружал, любили и заботились обо мне так, что я даже не подозревала, насколько уродлива.
Мне совершенно нечем было заняться. Редкие официальные приемы, на которых я присутствовала в качестве королевы, меня только расстраивали, потому что мой вид смущал прибывших гостей, повергая всех в тягостное молчание, а Дан из-за этого становился все более хмурым и раздраженным. Он не запрещал мне находиться в обществе, но я сама старалась показываться как можно меньше, дабы не огорчать его и не вводить в неловкость гостей. В остальное время я была предоставлена самой себе, проводя его в одиночестве. Придворных дам, назначенных мне в услужение, я избегала. Завести с кем-нибудь из них дружбу не представлялось возможным, потому что была вынуждена вести достаточно скрытный образ жизни. Да и, честно говоря, любопытные фрейлины, шушукающиеся за моей спиной, меня раздражали.
Я скучала. Привыкнув в Эринее подолгу гулять или кататься на лошадях, здесь я лишена была этой возможности. Иногда я могла куда-то выехать, но сильные морозы и внезапно начавшаяся метель загоняли меня домой. Сидеть в четырех стенах было невесело.
Но все это было не так уж страшно по сравнению с одной терзавшей меня проблемой: я скучала вдали от Дана. Мне хотелось видеть его, слушать его голос, любоваться его красивым лицом и статной фигурой. Но как я могла добиться желаемого, если любое мое официальное появление вызывало напряженную обстановку? Вот тогда я и вспомнила о своем умении казаться практически невидимой.
Я сказывалась больной и незаметно покидала свои покои, предварительно переодевшись в чужую неприметную одежду и скрыв лицо так, чтобы никто меня не узнал. Как тень, я проскальзывала в те места, где бывал Дан, но где на меня никто не обращал внимания. Никто даже не подозревал, что сама королева находится тут же, рядом с ними.
Увы, не все места были мне доступны. Например, я не могла сама запрячь карету или оседлать коня, чтобы отправиться вслед за Даном, если он покидал дворец. Мне требовался помощник. Недолго поразмыслив, я обратила внимание на Мирха.
Молодой парень, приставленный ко мне в услужение, неслышной тенью ходил за мной, но я замечала, что он всегда под рукой, когда нужен, что он всегда первым бросается выполнить какое-нибудь мое поручение. Говорил он со мной, потупив глаза, и голос его дрожал от волнения. Я была уверена, что он искренне верит в то, что его королева – неописуемая красавица, и что только забота о здоровье подданных вынуждает ее скрывать лицо. Судя по всему, он считал меня святой.
Решив проверить его, я как-то дала ему совершенно невинное поручение, но попросила сохранить его в тайне. Через некоторое время я поняла, что Мирх не обмолвился никому ни словом об этом. Я давала слуге новые поручения, которые были все более и более рискованными, и сильнее убеждалась, что могу ему довериться.
Дан как раз собирался на зимнюю охоту с толпой придворных. Я, разумеется, в число избранных не входила. Причина моего отсутствия объяснялась тем, что я имею настолько доброе сердце, что не выношу вида крови. Я знала, что Дан непременно остановится в нашем охотничьем домике, совсем небольшом, всего лишь на пятьдесят комнат, и решила отправиться туда тоже, разумеется, инкогнито. Мне казалось, что я вполне смогу затеряться среди слуг, и это была отличная возможность быть рядом с Даном в неофициальной обстановке.
Разумеется, для такого приключения мне нужна была помощь, поэтому пришлось открыться Мирху и попросить его поддержки. Он согласился, хотя, как мне показалось, был расстроен этим. Конечно же, слуга никогда не позволял себе каких-либо намеков в адрес моего мужа, но я была уверена, что Мирх считает возмутительным тот факт, что король Данихард Третий пренебрегает своей женой, в то же время не стесняясь открыто общаться со своими фаворитками.
Поздно вечером, когда охота уже закончилась, и все высшее общество расположилось в охотничьем домике для вечерних увеселений, мы с Мирхом прибыли и незамеченными разместились в доме для слуг. Гостей было много, и упомнить, где чей слуга, было затруднительно, поэтому никто не заподозрил, что мы не те, за кого себя выдаем.
Когда я не выступала в роли королевы, вуаль я не носила, но по-прежнему прятала лицо, надевая одежду с глубокими капюшонами и заматывая шарфы, поэтому Мирх не знал, как я выгляжу, но, надо отдать ему должное, никогда и не пытался заглянуть под шалетту. Преданность и верность моего слуги не знала пределов.
По моей просьбе Мирх отправился разузнавать, в каких комнатах расположился мой супруг. Вернувшись с разведки, парень сообщил, что сейчас король и его приближенные находятся в таверне на краю охотничьих угодий. Королю захотелось инкогнито отведать тамошнего эля. Меня позабавило такое сходство в наших желаниях. Несмотря на то, что Дану не было необходимости скрывать свою внешность, у него, тем не менее, возникало желание побыть кем-то другим, а не тем, кем ему быть приходится.
Оставив огорченного Мирха в доме для слуг, я направилась в таверну, натянув капюшон пониже на лицо.
Подобравшись к изысканно украшенному зданию и спрятавшись за заснеженным кустарником, я посмотрела в окно. Дан вместе с парой своих друзей сидел за столом, размахивал кружкой с элем, и по всему было видно, что он уже прилично набрался. Правда, выглядел он по-прежнему сногсшибательно, и я не понимала, почему он думает, что его никто не узнает. Его осанка и величественный вид, которые он никак не мог скрыть даже под простой одеждой, выдавали его с головой. Он смеялся, громко пел, рассказывал охотничьи истории, и мое сердце беспомощно трепыхалось. При мне он всегда был хмур и замкнут, а вот таким веселым, открытым, бесшабашным я могла его видеть только со стороны. Осознание этого было болезненным.
Пока я предавалась невеселым мыслям, Дан куда-то исчез. Так как его друзья оставались на месте, я решила, что он просто вышел куда-нибудь прогуляться, подышать свежим воздухом или попросту освободить место для новой выпивки.
Поэтому я осталась ждать, когда он вернется.
И вдруг практически за моей спиной я услышала его насмешливый голос:
– Кого это ты тут высматриваешь, красавица?
Я испуганно замерла: неужели он догадался, что я приехала следить за ним? Но Дан развернул меня к себе и тут же добавил:
– Ты кто? Дочка хозяина таверны, да? Хочешь посмотреть на знатных гостей, а отец не пускает?
У меня отлегло от сердца. Нет, не узнал! Он всего лишь увидел женский силуэт в темной одежде, а так как был пьян, то решил позабавиться.
Я склонила пониже голову и, изменив голос, с простонародным говором произнесла:
– Ой, господин, вы токмо не говорите батюшке, что меня туточки видели, а то он ужо меня высечет.
– Конечно, это было бы совсем неправильно, если бы такую хорошую девочку высекли, – низкие нотки его голоса произвели на меня странное волнующее впечатление. – А как тебя сечет отец? Розгами?
– Когда сильно осерчает, то розгами, – я принялась вдохновенно сочинять, вспоминая, как однажды в детстве видела порку.
Конюший лупил своего восьмилетнего сына, а тот не знал, куда деваться от стыда, потому что отец приспустил с него штаны, и от жесткой ладони на белых ягодицах ребенка оставались красные следы.
– А когда не очень сердится, то может просто ладонью приложить, – продолжала я рассказ, войдя во вкус. – Но это даже хуже, потому что стыдно.
– Почему тебе стыдно? – Дан произнес это тихим проникновенным голосом, и я вдруг осознала, что он подошел почти вплотную и навис надо мной. – Отец задирает тебе подол, да? Перегибает через колени и шлепает по твоей маленькой попке?
У меня внезапно пересохло во рту. Странные неприличные видения промелькнули в голове. Я сглотнула и попыталась выдавить из себя:
– Д-да.
Дан медленно протянул руки и, обхватив меня за ягодицы, чуть притянул к себе. Он не держал меня крепко, я вполне могла бы вырваться и убежать. Но сейчас впервые мой муж прикасался ко мне. И мне вдруг захотелось почувствовать все то, что чувствуют те женщины, которые бывают в его объятиях.
– Моя ты хорошая, – пробормотал он поверх моей макушки. – И что, вот по этой попке он тебя и лупит? Делает тебе больно?
Его руки прошлись по моим ягодицам и погладили их. Хотя на мне была теплая плотная юбка и сверху шерстяной плащ, я чуть не задохнулась от чувств, которые забурлили во мне.
– Да, – прошептала я.
– Разве можно такой хорошей девочке делать больно, – пробормотал Дан рядом с моих ухом, едва прикрытым капюшоном, и я вдруг почувствовала холод, скользнувший по ногам: Дан начал комкать подол моей одежды, задирая его вверх.
Что-то невообразимое творилось во мне. Я понимала, что нужно сейчас же удирать отсюда, пока Дан не узнал меня, но от его прикосновений что-то таяло во мне, ноги ослабели и почти не держали. Я уткнулась лицом в его грудь, а он все так же медленно и завораживающе тянул вверх край моего одеяния, пока наконец его ладони не коснулись голой кожи. Дан подхватил меня под ягодицы, чуть приподнял, прижал к себе, и я с немым восторгом ощутила своим животом твердый бугор в его штанах.
Значит, я все же могу ему нравиться как женщина? Когда он не знает, что это я, когда он не видит моего лица, я могу ему нравиться! И он мог бы даже сделать мне ребенка!
Дан продолжал мять мои ягодицы, что-то бормоча на ухо и все крепче прижимая меня к себе:
– От тебя так сладко пахнет! Как мед! Ты такая сладкая.
Я вдруг с испугом почувствовала, что между ног стало мокро. Боже мой, это же не… Ведь сейчас не срок!
А Дан уже поворачивал меня к себе спиной. Я позволила ему это сделать, потому что так было меньше вероятности, что он увидит мое лицо. Все так же придерживая подол, задранный к моей талии, он вдруг присел на корточки и поцеловал сначала одну ягодицу, потом другую.
Заволновавшись, что он сейчас увидит то, что ему совсем видеть не нужно, я попыталась опустить подол.
– Что ты, что ты, – ласково забормотал он, не позволяя мне это сделать. – Не бойся. Я не сделаю ничего плохого. Я просто жалею твою бедную попку, которая незаслуженно подвергалась наказаниям. – И он снова погладил меня по ягодицам.
– Иногда я и правда это… того… делала чего не велено, – ответила я, войдя в роль и желая показать, что не такая я уж хорошая.
– Вот как? – переспросил Дан, и я услышала по его голосу, что он улыбается. – То есть ты бываешь и плохой девочкой? И тебя иногда все же надо шлепать?
Его дыхание касалось моей обнаженной кожи, он продолжал ласкать мои ягодицы, и от его голоса и от его действий я чувствовала, что в животе ворочается невиданный зверь, который чего-то ждет.
– Да, пожалуй, что и стоит иногда приложить, – ответила я и вдруг поняла, что действительно хочу почувствовать, как ладонь Дана с силой опустится на меня, и на моей коже проступят розовые следы от его пальцев. Словно печать, которую я смогу какое-то время носить. – Может, и надо меня наказать, чтобы не делала, чего не положено.
– Тебе ведь говорил отец, что негоже позволять мужчинам задирать тебе подол да трогать тебя за разные места? – ласково спросил Дан.
– Да-а, говорил, – пролепетала я и ощутила, как его пальцы вдруг скользнули ниже между моих расставленных ног.
Испугавшись, я дернулась, но Дан одной рукой тут же ухватил меня за живот и удержал.
– Стой, кобылка, не убегай. Я же чувствую, что тебе нравится. Смотри, какая уже мокрая.
Вот как? Значит, так и должно быть, чтобы между ног появлялась влага?
– Нравится? – переспросил Дан.
– Да-а, – простонала я, чувствуя, как его пальцы нежно поглаживают меня по складкам между ног. – Нра-авится!
Я неуверенно кивнула.
– Он должен быть крепким и восставшим, чтобы мужчина мог ввести его в лоно женщины и там пролить семя, – продолжил Дан. – Наверное, вы видели, каким он был, когда та бесстыдница ласкала его?
Я снова мысленно поблагодарила вуаль за то, что Дан не видит моего смущения, и опять неуверенно кивнула.
– А теперь посмотрите на него, – и с этими словами Дан откинул полу своего халата.
Его мужское достоинство теперь уменьшилось в размерах, стало мягким и уютно покоилось на бедре.
– Таким орудием я не смогу сделать наследника.
– Но почему раньше он был крепким, а теперь стал таким? – пролепетала я.
Этот разговор меня смущал, и в то же время я чувствовала странное возбуждение.
– Чтобы он стал крепким, женщина должна мне нравиться, – тихо произнес Дан.
Несколько секунд я молчала, пока до меня не дошел смысл его слов.
Я некрасива, а потому я никогда не смогу понравиться Дану. А значит, он не сможет зачать наследника. У меня никогда не будет не только мужа, но и детей.
– Что же мне теперь делать? – беспомощно произнесла я, так как все мои надежды, все мои и так не слишком амбициозные чаяния растаяли как дым.
– Извините, дорогая, здесь я вам не помощник. Вам придется решить это самой. Единственное, я вас прошу всегда носить вуаль, чтобы ни одна живая душа в королевстве не видела вашего лица. Поверьте, это для вашего же блага.
Я еще раз взглянула на мягкий мешочек, лежащий между бедер Дана и, не отдавая себе отчета в том, что говорю, с отчаянием произнесла:
– Но я же не виновата, что некрасива!
Дан встал и запахнул халат, потом, вздохнув, ответил:
– Конечно, вы не виноваты, дорогая. Но и я в этом не виноват.
Он дернул шнурок, чтобы вызвать слуг, и сказал:
– Вы, наверняка, устали с дороги. Вас проводят.
***
Я не могла обижаться на Дана. Он был вежлив, он старался обходить молчанием неприятную для нас обоих тему моей внешности. Я думала, что мы сможем стать хотя бы друзьями, но в скором времени поняла, что он тяготится моим присутствием. Несмотря на то, что я везде ходила с закрытым лицом, как только появлялась в месте, где находился мой супруг, будь это утренняя столовая или комната для игры в шахматы, он тут же замолкал и уходил в себя. Он не прогонял меня и никак не намекал на то, что не рад меня видеть, но сам или начинал заниматься каким-то делом, от которого я не имела права его отвлечь, либо под каким-то предлогом покидал комнату.
Осознав это, я перестала вообще появляться там, где он бывал.
Всему двору был объявлено, что вуаль, которую я ношу, дань уважения традициям, ибо в моей стране так принято. Но через некоторое время до меня дошли рассказы, передаваемые придворными друг другу тихим шепотком о том, что я невероятная красавица, и что тот, кто взглянет на меня, может ослепнуть от такой невиданной красоты, и только моя забота о людях заставляет меня закрывать лицо. Я не понимала, откуда взялись подобного рода слухи, но меня они забавляли и в какой-то степени даже льстили, так как предполагали во мне великодушие и доброту. И в то же время было до крайности обидно, потому что я понимала, что никто не захотел бы меня видеть такой, какой я была на самом деле. Я все больше вспоминала времена моего детства, когда все, кто меня окружал, любили и заботились обо мне так, что я даже не подозревала, насколько уродлива.
Мне совершенно нечем было заняться. Редкие официальные приемы, на которых я присутствовала в качестве королевы, меня только расстраивали, потому что мой вид смущал прибывших гостей, повергая всех в тягостное молчание, а Дан из-за этого становился все более хмурым и раздраженным. Он не запрещал мне находиться в обществе, но я сама старалась показываться как можно меньше, дабы не огорчать его и не вводить в неловкость гостей. В остальное время я была предоставлена самой себе, проводя его в одиночестве. Придворных дам, назначенных мне в услужение, я избегала. Завести с кем-нибудь из них дружбу не представлялось возможным, потому что была вынуждена вести достаточно скрытный образ жизни. Да и, честно говоря, любопытные фрейлины, шушукающиеся за моей спиной, меня раздражали.
Я скучала. Привыкнув в Эринее подолгу гулять или кататься на лошадях, здесь я лишена была этой возможности. Иногда я могла куда-то выехать, но сильные морозы и внезапно начавшаяся метель загоняли меня домой. Сидеть в четырех стенах было невесело.
Но все это было не так уж страшно по сравнению с одной терзавшей меня проблемой: я скучала вдали от Дана. Мне хотелось видеть его, слушать его голос, любоваться его красивым лицом и статной фигурой. Но как я могла добиться желаемого, если любое мое официальное появление вызывало напряженную обстановку? Вот тогда я и вспомнила о своем умении казаться практически невидимой.
Я сказывалась больной и незаметно покидала свои покои, предварительно переодевшись в чужую неприметную одежду и скрыв лицо так, чтобы никто меня не узнал. Как тень, я проскальзывала в те места, где бывал Дан, но где на меня никто не обращал внимания. Никто даже не подозревал, что сама королева находится тут же, рядом с ними.
Увы, не все места были мне доступны. Например, я не могла сама запрячь карету или оседлать коня, чтобы отправиться вслед за Даном, если он покидал дворец. Мне требовался помощник. Недолго поразмыслив, я обратила внимание на Мирха.
Молодой парень, приставленный ко мне в услужение, неслышной тенью ходил за мной, но я замечала, что он всегда под рукой, когда нужен, что он всегда первым бросается выполнить какое-нибудь мое поручение. Говорил он со мной, потупив глаза, и голос его дрожал от волнения. Я была уверена, что он искренне верит в то, что его королева – неописуемая красавица, и что только забота о здоровье подданных вынуждает ее скрывать лицо. Судя по всему, он считал меня святой.
Решив проверить его, я как-то дала ему совершенно невинное поручение, но попросила сохранить его в тайне. Через некоторое время я поняла, что Мирх не обмолвился никому ни словом об этом. Я давала слуге новые поручения, которые были все более и более рискованными, и сильнее убеждалась, что могу ему довериться.
Дан как раз собирался на зимнюю охоту с толпой придворных. Я, разумеется, в число избранных не входила. Причина моего отсутствия объяснялась тем, что я имею настолько доброе сердце, что не выношу вида крови. Я знала, что Дан непременно остановится в нашем охотничьем домике, совсем небольшом, всего лишь на пятьдесят комнат, и решила отправиться туда тоже, разумеется, инкогнито. Мне казалось, что я вполне смогу затеряться среди слуг, и это была отличная возможность быть рядом с Даном в неофициальной обстановке.
Разумеется, для такого приключения мне нужна была помощь, поэтому пришлось открыться Мирху и попросить его поддержки. Он согласился, хотя, как мне показалось, был расстроен этим. Конечно же, слуга никогда не позволял себе каких-либо намеков в адрес моего мужа, но я была уверена, что Мирх считает возмутительным тот факт, что король Данихард Третий пренебрегает своей женой, в то же время не стесняясь открыто общаться со своими фаворитками.
Поздно вечером, когда охота уже закончилась, и все высшее общество расположилось в охотничьем домике для вечерних увеселений, мы с Мирхом прибыли и незамеченными разместились в доме для слуг. Гостей было много, и упомнить, где чей слуга, было затруднительно, поэтому никто не заподозрил, что мы не те, за кого себя выдаем.
Когда я не выступала в роли королевы, вуаль я не носила, но по-прежнему прятала лицо, надевая одежду с глубокими капюшонами и заматывая шарфы, поэтому Мирх не знал, как я выгляжу, но, надо отдать ему должное, никогда и не пытался заглянуть под шалетту. Преданность и верность моего слуги не знала пределов.
По моей просьбе Мирх отправился разузнавать, в каких комнатах расположился мой супруг. Вернувшись с разведки, парень сообщил, что сейчас король и его приближенные находятся в таверне на краю охотничьих угодий. Королю захотелось инкогнито отведать тамошнего эля. Меня позабавило такое сходство в наших желаниях. Несмотря на то, что Дану не было необходимости скрывать свою внешность, у него, тем не менее, возникало желание побыть кем-то другим, а не тем, кем ему быть приходится.
Оставив огорченного Мирха в доме для слуг, я направилась в таверну, натянув капюшон пониже на лицо.
Подобравшись к изысканно украшенному зданию и спрятавшись за заснеженным кустарником, я посмотрела в окно. Дан вместе с парой своих друзей сидел за столом, размахивал кружкой с элем, и по всему было видно, что он уже прилично набрался. Правда, выглядел он по-прежнему сногсшибательно, и я не понимала, почему он думает, что его никто не узнает. Его осанка и величественный вид, которые он никак не мог скрыть даже под простой одеждой, выдавали его с головой. Он смеялся, громко пел, рассказывал охотничьи истории, и мое сердце беспомощно трепыхалось. При мне он всегда был хмур и замкнут, а вот таким веселым, открытым, бесшабашным я могла его видеть только со стороны. Осознание этого было болезненным.
Пока я предавалась невеселым мыслям, Дан куда-то исчез. Так как его друзья оставались на месте, я решила, что он просто вышел куда-нибудь прогуляться, подышать свежим воздухом или попросту освободить место для новой выпивки.
Поэтому я осталась ждать, когда он вернется.
И вдруг практически за моей спиной я услышала его насмешливый голос:
– Кого это ты тут высматриваешь, красавица?
Я испуганно замерла: неужели он догадался, что я приехала следить за ним? Но Дан развернул меня к себе и тут же добавил:
– Ты кто? Дочка хозяина таверны, да? Хочешь посмотреть на знатных гостей, а отец не пускает?
У меня отлегло от сердца. Нет, не узнал! Он всего лишь увидел женский силуэт в темной одежде, а так как был пьян, то решил позабавиться.
Я склонила пониже голову и, изменив голос, с простонародным говором произнесла:
– Ой, господин, вы токмо не говорите батюшке, что меня туточки видели, а то он ужо меня высечет.
– Конечно, это было бы совсем неправильно, если бы такую хорошую девочку высекли, – низкие нотки его голоса произвели на меня странное волнующее впечатление. – А как тебя сечет отец? Розгами?
– Когда сильно осерчает, то розгами, – я принялась вдохновенно сочинять, вспоминая, как однажды в детстве видела порку.
Конюший лупил своего восьмилетнего сына, а тот не знал, куда деваться от стыда, потому что отец приспустил с него штаны, и от жесткой ладони на белых ягодицах ребенка оставались красные следы.
– А когда не очень сердится, то может просто ладонью приложить, – продолжала я рассказ, войдя во вкус. – Но это даже хуже, потому что стыдно.
– Почему тебе стыдно? – Дан произнес это тихим проникновенным голосом, и я вдруг осознала, что он подошел почти вплотную и навис надо мной. – Отец задирает тебе подол, да? Перегибает через колени и шлепает по твоей маленькой попке?
У меня внезапно пересохло во рту. Странные неприличные видения промелькнули в голове. Я сглотнула и попыталась выдавить из себя:
– Д-да.
Дан медленно протянул руки и, обхватив меня за ягодицы, чуть притянул к себе. Он не держал меня крепко, я вполне могла бы вырваться и убежать. Но сейчас впервые мой муж прикасался ко мне. И мне вдруг захотелось почувствовать все то, что чувствуют те женщины, которые бывают в его объятиях.
– Моя ты хорошая, – пробормотал он поверх моей макушки. – И что, вот по этой попке он тебя и лупит? Делает тебе больно?
Его руки прошлись по моим ягодицам и погладили их. Хотя на мне была теплая плотная юбка и сверху шерстяной плащ, я чуть не задохнулась от чувств, которые забурлили во мне.
– Да, – прошептала я.
– Разве можно такой хорошей девочке делать больно, – пробормотал Дан рядом с моих ухом, едва прикрытым капюшоном, и я вдруг почувствовала холод, скользнувший по ногам: Дан начал комкать подол моей одежды, задирая его вверх.
Что-то невообразимое творилось во мне. Я понимала, что нужно сейчас же удирать отсюда, пока Дан не узнал меня, но от его прикосновений что-то таяло во мне, ноги ослабели и почти не держали. Я уткнулась лицом в его грудь, а он все так же медленно и завораживающе тянул вверх край моего одеяния, пока наконец его ладони не коснулись голой кожи. Дан подхватил меня под ягодицы, чуть приподнял, прижал к себе, и я с немым восторгом ощутила своим животом твердый бугор в его штанах.
Значит, я все же могу ему нравиться как женщина? Когда он не знает, что это я, когда он не видит моего лица, я могу ему нравиться! И он мог бы даже сделать мне ребенка!
Дан продолжал мять мои ягодицы, что-то бормоча на ухо и все крепче прижимая меня к себе:
– От тебя так сладко пахнет! Как мед! Ты такая сладкая.
Я вдруг с испугом почувствовала, что между ног стало мокро. Боже мой, это же не… Ведь сейчас не срок!
А Дан уже поворачивал меня к себе спиной. Я позволила ему это сделать, потому что так было меньше вероятности, что он увидит мое лицо. Все так же придерживая подол, задранный к моей талии, он вдруг присел на корточки и поцеловал сначала одну ягодицу, потом другую.
Заволновавшись, что он сейчас увидит то, что ему совсем видеть не нужно, я попыталась опустить подол.
– Что ты, что ты, – ласково забормотал он, не позволяя мне это сделать. – Не бойся. Я не сделаю ничего плохого. Я просто жалею твою бедную попку, которая незаслуженно подвергалась наказаниям. – И он снова погладил меня по ягодицам.
– Иногда я и правда это… того… делала чего не велено, – ответила я, войдя в роль и желая показать, что не такая я уж хорошая.
– Вот как? – переспросил Дан, и я услышала по его голосу, что он улыбается. – То есть ты бываешь и плохой девочкой? И тебя иногда все же надо шлепать?
Его дыхание касалось моей обнаженной кожи, он продолжал ласкать мои ягодицы, и от его голоса и от его действий я чувствовала, что в животе ворочается невиданный зверь, который чего-то ждет.
– Да, пожалуй, что и стоит иногда приложить, – ответила я и вдруг поняла, что действительно хочу почувствовать, как ладонь Дана с силой опустится на меня, и на моей коже проступят розовые следы от его пальцев. Словно печать, которую я смогу какое-то время носить. – Может, и надо меня наказать, чтобы не делала, чего не положено.
– Тебе ведь говорил отец, что негоже позволять мужчинам задирать тебе подол да трогать тебя за разные места? – ласково спросил Дан.
– Да-а, говорил, – пролепетала я и ощутила, как его пальцы вдруг скользнули ниже между моих расставленных ног.
Испугавшись, я дернулась, но Дан одной рукой тут же ухватил меня за живот и удержал.
– Стой, кобылка, не убегай. Я же чувствую, что тебе нравится. Смотри, какая уже мокрая.
Вот как? Значит, так и должно быть, чтобы между ног появлялась влага?
– Нравится? – переспросил Дан.
– Да-а, – простонала я, чувствуя, как его пальцы нежно поглаживают меня по складкам между ног. – Нра-авится!
