— Жду тебя у Варвары Петровны. Это срочно.
— А что случилось?
— Оля отказывается от госпитализации.
— Сейчас буду.
Через несколько минут Матвей уже сидел в кабинете Варвары Петровны.
— Рассказывай. Что сказала Оля?
— Что она уже не хочет лечиться. Хочет подписать отказ от госпитализации, вернуться домой…
Борис запнулся.
— И там бешено трахаться с тобой, — подсказала Варвара Петровна.
Борис молча кивнул.
— Понятно, — сказал Матвей, — а теперь давай всё с самого начала. И поподробнее. Приняла она религию мультиверса?
— Скорее теорию, — поправил Борис, — хотя, какая разница. Приняла, конечно. Но она бы в неё поверила и без заражения, сам же знаешь. Хуже другое — она её не только приняла, но и доработала. С учётом новых знаний о паразите. У неё был интернет, и была масса свободного времени — вот она и начиталась всяких странных теорий. Я должен был проводить с ней всё время, а я, дурак, всё метался, непонятно зачем…
— Прекрати! — оборвал его Матвей. — Давай конкретнее, что она тебе сказала?
Борис схватил стакан с водой и сделал большой глоток, лязгнув зубами о стекло.
— Оля считает, что и религия Горева, и всё его пацифистское движение — это расширенный фенотип генов пацифика. Этот фенотип помогает ему распространяться — и весьма успешно. Но результаты его деятельности таковы, что мы уже не можем считать пацифика паразитом. Теперь он стал нашим симбионтом; мы предоставляем ему всё необходимое жизнеобеспечение, а он нам — защиту от Третьей мировой. И даже больше — защиту от зла в самом широком смысле. Оля сказала, что человек и пацифик станут единым организмом и будут взаимодействовать согласно религии мультиверса. То есть как предписывает расширенный фенотип.
— Колыванов подписался бы под каждым словом, — вставила Варвара Петровна.
— Верно, — согласился Борис. — А в конце Оля даже заговорила о мутуализме. Знаете, что это такое?
— Симбиоз, без которого уже никак, — ответил Матвей, — жизненно необходимый.
— Вот-вот, — подтвердил Борис, — а это уже полная капитуляция перед паразитом. Я не знал, что и сказать, начал говорить о социальных стратегиях…
— О чём? — спросил Матвей.
— О социальных стратегиях, это Костя меня недавно просветил. В каждой социальной популяции, грубо говоря, действуют две стратегии — «голуби» и «ястребы». Одни осы роют норки и таскают туда парализованных кузнечиков, другие выгоняют хозяев и захватывают чужие норки. Чтобы обе стратегии были успешны, в популяции должно соблюдаться определённое процентное соотношение тех и других. Если приверженцев какой-то стратегии станет больше, эта стратегия перестанет быть выгодной. Я сказал, что сегодня быть пацифистом — социально выгодная позиция, именно поэтому паразит её и выбрал. А когда он распространится достаточно широко, позиция станет невыгодной — и как он тогда отреагирует? Но Оля перебила меня, сказала, что это чушь, что пацифик жёстко сцеплен со своим мемом. Что глупо даже сравнивать поведение высокоразвитых социальных животных и стратегию генов одноклеточного, это совсем другое.
— Вообще-то, она права, — заметил Матвей. — При перекосе в соотношении социальных стратегий обратная связь действует очень оперативно. Но для фенотипических эффектов время срабатывания обратной связи надо считать не в сутках, а в поколениях. А это уже совсем иная шкала.
— Я понимаю, — сказал Борис. — Но она ответила сразу, без колебаний, не раздумывая ни секунды. На мою Олю это не похоже. И потом, мне не нравится фраза «это совсем другое». Не её это слова.
— Колыванов сказал именно так, — вмешалась Варвара Петровна, — хотя двух наблюдений недостаточно, чтобы считать фразу «это совсем другое» симптомом болезни.
— Варвара Петровна, давайте ближе к делу, — попросил Матвей. — Что вы предлагаете?
— Сегодня же расширю курс и назначу капельницы. Девочку надо спасать.
— Но если она отказывается от лечения, у вас же ничего не получится.
Варвара Петровна пожала плечами.
— Усыпим и введём.
— Э-э, — протянул Матвей, — а это вообще законно?
— А ты как думаешь? — усмехнулась Варвара Петровна. — Тут дело в другом. Если ваша теория о биомеме верна и мем жёстко сцеплен с паразитом, то после выздоровления Ольга не будет иметь к вам никаких претензий. Она даже будет вам благодарна. Но если теория ошибочна и жёсткой сцепки нет, тогда держитесь. Меня-то просто выпрут на пенсию; начну, наконец, с правнуками нянькаться. А вот у вас начнётся весёлая жизнь. Так как? Готовы проверить свою теорию при таких ставках?
Борис вскочил с места.
— Да мне плевать на последствия! Верните мне мою Олю!
Он отшвырнул стул и выскочил из кабинета, хлопнув дверью. Варвара Петровна посмотрела ему вслед.
— Какой резкий! Интересно, если бы его подружка была постервознее, он бы сейчас так же бесился?
26
Ночью Борис долго не мог заснуть. Включил ноутбук, зашёл на сайт Горева и в который раз просмотрел все основные материалы, начиная с манифеста. А утром заглянул к Матвею поделиться впечатлениями.
— У него там всё очень красиво представлено. Логично и гуманно, убойная связка. Я сам проникся. И даже готов принять — не как религию, конечно, а как теорию. И как способ жизни. Вот чего так не хватало современной философии — а Горев очень вовремя пришёл на это пустое место со своими ответами. Мне вчера так легко всё зашло, что, пожалуй, мне стоит ещё раз сдать кровь на анализ. Схожу к Варваре; хочу убедиться, что это сработал чистый мем, без паразита.
— Варвару сегодня лучше не отвлекать, — сказал Борис, — сходишь завтра. А пока пройдись ещё раз по сайту Горева — вдруг ты что-то упустил.
Но назавтра всем стало не до анализов. Около пяти утра Борису пришёл код срочного вызова. Наскоро одевшись и сполоснув лицо, он выбежал из дома. Матвей, увидев его, даже не поздоровался.
— Где ты ходишь? Ночью на нас напали.
— Как напали? — не понял Борис.
— В прямом смысле. Оля же обещала вести дневник. Она его и вела, и выкладывала в инет. А в последних постах написала, что не хочет лечиться, но её всё никак не могут выписать.
— Ё-моё! — выругался Борис. — Как же я раньше об этом не подумал!
— Никто не подумал, — подтвердил Матвей, — урок нам на будущее. А сейчас у нас новая проблема. У стрелочников Оля уже стала живым символом, несломленной героиней. Пленённая девушка — что может быть эффективнее, тем более когда на аватарке такое милое личико! И там ещё были её фотографии; а ты знаешь, как такой типаж действует на мужчин. Субтильная девочка — сразу хочется прикрыть и защитить.
— Знаю, — кивнул Борис.
— Вот стрелочники и пришли её освобождать. Устроили митинг у центрального входа, собрали человек двадцать с плакатами и фотографиями узницы совести. Постояли, покричали. А потом кто-то очень грамотно взломал нашу защиту, отключил свет в отделении и дистанционно вскрыл все замки. Стрелочники тут же побросали свои плакаты и попыталась прорваться в институт.
— Как прорваться? — не понял Борис. — Там же охрана. Не могли же инфицированные драться с охранниками, им бы религия не позволила. Или паразит, но точно ведь не позволили бы.
— Так и было, — подтвердил Матвей, — спасли старые дедовские методы. Пятеро охранников смогли сдержать толпу стрелочников. А боксы Варвара дополнительно запирает на свой ключ — старый, железный, такие ещё рисуют на пиктограммах. Там механические замки, их дистанционно не взломаешь.
— Повезло, — сказал Борис.
— Кстати, о взломе, — продолжил Матвей, — ты ведь тоже участвовал в разработке нашей защитной системы? Что можешь сказать?
Борис покачал головой.
— Маловероятно. Мы ограничили число попыток входа, а за три раза пароль не подберёшь. Скорее всего, свои же и слили. Надо проверить всех сотрудников института и отстранить инфицированных от работы. Пусть сидят на больничном, их же формально можно считать больными.
— Понятно, — кивнул Матвей, — сделаем. И сегодня же надо внепланово сменить все пароли, займись этим. А я договорюсь с охраной, чтоб усилили посты. Ночью стрелочники, видимо, снова придут — надо быть готовыми. Нам ещё очень повезло, что они физически не способны на насилие.
— Инфицированные неспособны, — поправил Борис.
— Что ты имеешь в виду?
— Вчерашняя неудача должна была чему-то их научить. Так что сегодня среди стрелочников наверняка будут истинноверующие — те, кто уже заражён мемом, но ещё не заражён паразитом. Религиозные фанатики. Если Оля права, они тоже входят в расширенный фенотип пацифика, давая ему эволюционные выгоды. А религиозных фанатиков легко можно переключать, ты же знаешь.
Матвей побледнел.
— Ты хочешь сказать, что теперь у Горева есть не только тысячи сторонников, но и своя армия, не ограниченная запретом на насилие?
— Не у Горева, а у пацифика. Да, думаю, нельзя исключать такой возможности.
— Приплыли, — сказал Матвей, — вот тебе, бабушка, и религия добра. Если к вечеру нам не удастся решить вопрос с Олей, придётся привлекать военизированную охрану. А это мы уже никак не сможем скрыть.
27
Выйдя из Олиного бокса, Борис направился в кабинет Варвары Петровны. Голос Матвея он услышал ещё из коридора. Тот говорил тёплым доверительным тоном, который безотказно действовал на молодых сотрудниц; но здесь явно был не тот случай.
— Варвара Петровна, поверьте, я всё понимаю. Но у нас критическая ситуация. Надо форсировать лечение.
— Флаг тебе в руки! Как ты себе это представляешь? Соберёшь вместе девять беременных женщин… Чёрт, да что ты лезешь не в своё дело! Я и так делаю всё, что могу.
— Я понимаю, — попробовал успокоить её Матвей, — но если к ночи ничего не изменится, институт, скорее всего, снова будут штурмовать. И возможно, среди нападающих будут люди, способные на насилие.
— Может, привлечь сотрудников? — предложил Борис. — Вооружить их…
— Микроскопами! — перебил его Матвей. — Боря, ты просто не представляешь, на что способны фанатики! Если в толпе будут истинноверующие, они порвут наших ботанов в клочья.
— В крайнем случае, я могу перехватить Олин блог, — сказал Борис. — Всё, что она напишет, попадёт в наше облако. Там есть несколько интеллектуальных ботов как раз для таких случаев. Они проанализируют сообщения самых активных её комментаторов, возьмут их ники и будут имитировать живое общение. От настоящих не отличишь. А в инет мы вывесим что-то вроде: «Выписалась, вышла за ворота, иду домой». Так пойдёт?
— Пойдёт, — согласился Матвей, — только не вышла, а выехала. За воротами может кто-то наблюдать. Но все машины они не отследят, их слишком много.
Варвара Петровна укоризненно посмотрела на Бориса.
— Боренька, ты хоть понимаешь, что сейчас говоришь о своей девушке? О своей любимой? Как ты после этого сможешь смотреть ей в глаза?
Борис упрямо тряхнул головой.
— Это не о ней. Это о той чужой части, от которой, я надеюсь, вы избавите мою Олю.
— Ты так твёрдо веришь в теорию биомемов? — спросила Варвара Петровна.
— А вы разве нет?
— Нет. Я верю в то, что вижу. Я вижу паразита и вижу новую религию. Но, товарищи — мухи отдельно, котлеты отдельно. Когда я была комсомолкой, нам впаривали очень похожие мемы. Счастья всем, всё во имя человека, всё для блага человека. Построим рай на Земле и так далее, практически по Гореву. Те же яйца, только без паразитов. Хотя паразитами они, конечно, были ещё теми…
— А действительно, — оживился Борис, — может, паразит и был, только тогда его никто не смог найти? Может, всё коммунистическое движение было расширенным фенотипом этого паразита?
Варвара Петровна усмехнулась.
— Ну ты загнул! Скажи ещё, что и фашизм был фенотипом какой-то его мутации.
— Почему нет? — спросил Борис.
— Кстати, интересная мысль, — подхватил Матвей. — Мы же знаем, что наш пацифик — продукт долгой эволюции, только совершенно не представляем какой. Так может, его предок и был коммунистическим паразитом? Всё по учебнику — сначала паразит агрессивен, выкашивает носителей миллионами. А потом приспосабливается, перестаёт убивать, пытается стать симбионтом.
— Логично, — сказал Борис.
— Но паразит всегда остаётся паразитом — продолжал Матвей, — помнишь, я рассказывал тебе про осу-наездника? Её личинки пожирают божью коровку изнутри, а жертва при этом продолжает охранять их от внешних опасностей. То есть мало того, что они её жрут, так они ещё и заставляют её работать их личным телохранителем. Чистейший паразитизм, симбиозом здесь и не пахнет, так?
— Так, — подтвердил Борис.
— Но вот что интересно. После того, как личинки осы покинут свою кормушку, четверть божьих коровок выживает и восстанавливается. А представь, что через сто тысяч лет личинки научатся жрать аккуратнее, пользоваться ножом и вилкой. И выживать будет не четверть, а, скажем, девяносто пять процентов божьих коровок. Тогда кто-то может сказать, что это симбиоз — оса работает санитаром популяции, отсеивая слабых и больных. Но суть-то остаётся ровно той же — жрут и заставляют себя охранять.
— Мне кажется, — возразил Борис, — это какой-то нетипичный пример. Если паразиту выгодно мирное сосуществование, он в итоге может стать симбионтом. То есть приносить своему носителю реальные выгоды. Костя рассказывал мне про рабочих муравьёв, они живут в среднем восемь-девять месяцев — если здоровы. А их сородичи, заражённые личинками ленточных червей, могут прожить больше трёх лет. Паразиту это выгодно — чем дольше будет жить промежуточный носитель, тем больше вероятность, что он попадёт в желудок дятла, конечного носителя. Прожить несколько отмеренных сроков — чем плохо?
— С животными такое иногда получается, — согласился Матвей, — потому что у них нет свободы воли. А вот получится ли такое с людьми — зависит только от нас.
— Фантазёры! — сказала Варвара Петровна. — На словах-то у вас всё просто. Но жизнь посложнее ваших схем. Ты, Боря, всё же подумай, стоит ли тебе поступать так с матерью твоего будущего ребёнка.
— Что-о?! — выдохнул Борис.
— Чё-чё, — передразнила Варвара Петровна, — через плечо! Ольга беременна.
28
С минуту Борис глотал воздух, не в силах сказать ни слова. Наконец он смог выдавить из себя:
— Она знала об этом, когда… Когда заразилась?
Варвара Петровна вздохнула.
— И этот человек числится у нас аналитиком! Подумай сам. Или ты не в курсе циклов любимой женщины?
— А… Ну да, конечно… — Борис с трудом подбирал слова. — Скажите, а паразит может навредить нашему ребёнку?
— Паразит — нет. Он не заинтересован в сокращении своей кормовой базы. А вот лечение… Я подобрала для Ольги довольно радикальную схему; уверена, что уже через неделю мы сможем её вытащить.
— Но это убьёт ребёнка? — спросил Борис.
— Не сразу. Но девять к одному, что он проживёт не больше года. Через полтора месяца на скрининге можно будет узнать точный прогноз. Но тогда принимать решение о прерывании беременности будет уже гораздо тяжелее.
Борис упёрся локтями в стол и обхватил голову руками.
— То есть ребёнок всё же может родиться здоровым?
— Если случится чудо. Но при шансах один к девяти я бы на это не надеялась.
— И я сейчас должен принять решение — жить ему или даже не начинать?
Варвара Петровна покачала головой.
— Не ты. Вы с Ольгой.
— Нет! — вскинулся Борис. — Не впутывайте её сюда! Последние слова моей… настоящей Оли были: «Свобода воли дороже». Она сказала, что подпишет согласие на любое лечение. Что это её собственное свободное решение — пока она ещё в своём уме. А всё, что она будет говорить потом, можно не слушать — это будет говорить уже не она.
— А что случилось?
— Оля отказывается от госпитализации.
— Сейчас буду.
Через несколько минут Матвей уже сидел в кабинете Варвары Петровны.
— Рассказывай. Что сказала Оля?
— Что она уже не хочет лечиться. Хочет подписать отказ от госпитализации, вернуться домой…
Борис запнулся.
— И там бешено трахаться с тобой, — подсказала Варвара Петровна.
Борис молча кивнул.
— Понятно, — сказал Матвей, — а теперь давай всё с самого начала. И поподробнее. Приняла она религию мультиверса?
— Скорее теорию, — поправил Борис, — хотя, какая разница. Приняла, конечно. Но она бы в неё поверила и без заражения, сам же знаешь. Хуже другое — она её не только приняла, но и доработала. С учётом новых знаний о паразите. У неё был интернет, и была масса свободного времени — вот она и начиталась всяких странных теорий. Я должен был проводить с ней всё время, а я, дурак, всё метался, непонятно зачем…
— Прекрати! — оборвал его Матвей. — Давай конкретнее, что она тебе сказала?
Борис схватил стакан с водой и сделал большой глоток, лязгнув зубами о стекло.
— Оля считает, что и религия Горева, и всё его пацифистское движение — это расширенный фенотип генов пацифика. Этот фенотип помогает ему распространяться — и весьма успешно. Но результаты его деятельности таковы, что мы уже не можем считать пацифика паразитом. Теперь он стал нашим симбионтом; мы предоставляем ему всё необходимое жизнеобеспечение, а он нам — защиту от Третьей мировой. И даже больше — защиту от зла в самом широком смысле. Оля сказала, что человек и пацифик станут единым организмом и будут взаимодействовать согласно религии мультиверса. То есть как предписывает расширенный фенотип.
— Колыванов подписался бы под каждым словом, — вставила Варвара Петровна.
— Верно, — согласился Борис. — А в конце Оля даже заговорила о мутуализме. Знаете, что это такое?
— Симбиоз, без которого уже никак, — ответил Матвей, — жизненно необходимый.
— Вот-вот, — подтвердил Борис, — а это уже полная капитуляция перед паразитом. Я не знал, что и сказать, начал говорить о социальных стратегиях…
— О чём? — спросил Матвей.
— О социальных стратегиях, это Костя меня недавно просветил. В каждой социальной популяции, грубо говоря, действуют две стратегии — «голуби» и «ястребы». Одни осы роют норки и таскают туда парализованных кузнечиков, другие выгоняют хозяев и захватывают чужие норки. Чтобы обе стратегии были успешны, в популяции должно соблюдаться определённое процентное соотношение тех и других. Если приверженцев какой-то стратегии станет больше, эта стратегия перестанет быть выгодной. Я сказал, что сегодня быть пацифистом — социально выгодная позиция, именно поэтому паразит её и выбрал. А когда он распространится достаточно широко, позиция станет невыгодной — и как он тогда отреагирует? Но Оля перебила меня, сказала, что это чушь, что пацифик жёстко сцеплен со своим мемом. Что глупо даже сравнивать поведение высокоразвитых социальных животных и стратегию генов одноклеточного, это совсем другое.
— Вообще-то, она права, — заметил Матвей. — При перекосе в соотношении социальных стратегий обратная связь действует очень оперативно. Но для фенотипических эффектов время срабатывания обратной связи надо считать не в сутках, а в поколениях. А это уже совсем иная шкала.
— Я понимаю, — сказал Борис. — Но она ответила сразу, без колебаний, не раздумывая ни секунды. На мою Олю это не похоже. И потом, мне не нравится фраза «это совсем другое». Не её это слова.
— Колыванов сказал именно так, — вмешалась Варвара Петровна, — хотя двух наблюдений недостаточно, чтобы считать фразу «это совсем другое» симптомом болезни.
— Варвара Петровна, давайте ближе к делу, — попросил Матвей. — Что вы предлагаете?
— Сегодня же расширю курс и назначу капельницы. Девочку надо спасать.
— Но если она отказывается от лечения, у вас же ничего не получится.
Варвара Петровна пожала плечами.
— Усыпим и введём.
— Э-э, — протянул Матвей, — а это вообще законно?
— А ты как думаешь? — усмехнулась Варвара Петровна. — Тут дело в другом. Если ваша теория о биомеме верна и мем жёстко сцеплен с паразитом, то после выздоровления Ольга не будет иметь к вам никаких претензий. Она даже будет вам благодарна. Но если теория ошибочна и жёсткой сцепки нет, тогда держитесь. Меня-то просто выпрут на пенсию; начну, наконец, с правнуками нянькаться. А вот у вас начнётся весёлая жизнь. Так как? Готовы проверить свою теорию при таких ставках?
Борис вскочил с места.
— Да мне плевать на последствия! Верните мне мою Олю!
Он отшвырнул стул и выскочил из кабинета, хлопнув дверью. Варвара Петровна посмотрела ему вслед.
— Какой резкий! Интересно, если бы его подружка была постервознее, он бы сейчас так же бесился?
26
Ночью Борис долго не мог заснуть. Включил ноутбук, зашёл на сайт Горева и в который раз просмотрел все основные материалы, начиная с манифеста. А утром заглянул к Матвею поделиться впечатлениями.
— У него там всё очень красиво представлено. Логично и гуманно, убойная связка. Я сам проникся. И даже готов принять — не как религию, конечно, а как теорию. И как способ жизни. Вот чего так не хватало современной философии — а Горев очень вовремя пришёл на это пустое место со своими ответами. Мне вчера так легко всё зашло, что, пожалуй, мне стоит ещё раз сдать кровь на анализ. Схожу к Варваре; хочу убедиться, что это сработал чистый мем, без паразита.
— Варвару сегодня лучше не отвлекать, — сказал Борис, — сходишь завтра. А пока пройдись ещё раз по сайту Горева — вдруг ты что-то упустил.
Но назавтра всем стало не до анализов. Около пяти утра Борису пришёл код срочного вызова. Наскоро одевшись и сполоснув лицо, он выбежал из дома. Матвей, увидев его, даже не поздоровался.
— Где ты ходишь? Ночью на нас напали.
— Как напали? — не понял Борис.
— В прямом смысле. Оля же обещала вести дневник. Она его и вела, и выкладывала в инет. А в последних постах написала, что не хочет лечиться, но её всё никак не могут выписать.
— Ё-моё! — выругался Борис. — Как же я раньше об этом не подумал!
— Никто не подумал, — подтвердил Матвей, — урок нам на будущее. А сейчас у нас новая проблема. У стрелочников Оля уже стала живым символом, несломленной героиней. Пленённая девушка — что может быть эффективнее, тем более когда на аватарке такое милое личико! И там ещё были её фотографии; а ты знаешь, как такой типаж действует на мужчин. Субтильная девочка — сразу хочется прикрыть и защитить.
— Знаю, — кивнул Борис.
— Вот стрелочники и пришли её освобождать. Устроили митинг у центрального входа, собрали человек двадцать с плакатами и фотографиями узницы совести. Постояли, покричали. А потом кто-то очень грамотно взломал нашу защиту, отключил свет в отделении и дистанционно вскрыл все замки. Стрелочники тут же побросали свои плакаты и попыталась прорваться в институт.
— Как прорваться? — не понял Борис. — Там же охрана. Не могли же инфицированные драться с охранниками, им бы религия не позволила. Или паразит, но точно ведь не позволили бы.
— Так и было, — подтвердил Матвей, — спасли старые дедовские методы. Пятеро охранников смогли сдержать толпу стрелочников. А боксы Варвара дополнительно запирает на свой ключ — старый, железный, такие ещё рисуют на пиктограммах. Там механические замки, их дистанционно не взломаешь.
— Повезло, — сказал Борис.
— Кстати, о взломе, — продолжил Матвей, — ты ведь тоже участвовал в разработке нашей защитной системы? Что можешь сказать?
Борис покачал головой.
— Маловероятно. Мы ограничили число попыток входа, а за три раза пароль не подберёшь. Скорее всего, свои же и слили. Надо проверить всех сотрудников института и отстранить инфицированных от работы. Пусть сидят на больничном, их же формально можно считать больными.
— Понятно, — кивнул Матвей, — сделаем. И сегодня же надо внепланово сменить все пароли, займись этим. А я договорюсь с охраной, чтоб усилили посты. Ночью стрелочники, видимо, снова придут — надо быть готовыми. Нам ещё очень повезло, что они физически не способны на насилие.
— Инфицированные неспособны, — поправил Борис.
— Что ты имеешь в виду?
— Вчерашняя неудача должна была чему-то их научить. Так что сегодня среди стрелочников наверняка будут истинноверующие — те, кто уже заражён мемом, но ещё не заражён паразитом. Религиозные фанатики. Если Оля права, они тоже входят в расширенный фенотип пацифика, давая ему эволюционные выгоды. А религиозных фанатиков легко можно переключать, ты же знаешь.
Матвей побледнел.
— Ты хочешь сказать, что теперь у Горева есть не только тысячи сторонников, но и своя армия, не ограниченная запретом на насилие?
— Не у Горева, а у пацифика. Да, думаю, нельзя исключать такой возможности.
— Приплыли, — сказал Матвей, — вот тебе, бабушка, и религия добра. Если к вечеру нам не удастся решить вопрос с Олей, придётся привлекать военизированную охрану. А это мы уже никак не сможем скрыть.
27
Выйдя из Олиного бокса, Борис направился в кабинет Варвары Петровны. Голос Матвея он услышал ещё из коридора. Тот говорил тёплым доверительным тоном, который безотказно действовал на молодых сотрудниц; но здесь явно был не тот случай.
— Варвара Петровна, поверьте, я всё понимаю. Но у нас критическая ситуация. Надо форсировать лечение.
— Флаг тебе в руки! Как ты себе это представляешь? Соберёшь вместе девять беременных женщин… Чёрт, да что ты лезешь не в своё дело! Я и так делаю всё, что могу.
— Я понимаю, — попробовал успокоить её Матвей, — но если к ночи ничего не изменится, институт, скорее всего, снова будут штурмовать. И возможно, среди нападающих будут люди, способные на насилие.
— Может, привлечь сотрудников? — предложил Борис. — Вооружить их…
— Микроскопами! — перебил его Матвей. — Боря, ты просто не представляешь, на что способны фанатики! Если в толпе будут истинноверующие, они порвут наших ботанов в клочья.
— В крайнем случае, я могу перехватить Олин блог, — сказал Борис. — Всё, что она напишет, попадёт в наше облако. Там есть несколько интеллектуальных ботов как раз для таких случаев. Они проанализируют сообщения самых активных её комментаторов, возьмут их ники и будут имитировать живое общение. От настоящих не отличишь. А в инет мы вывесим что-то вроде: «Выписалась, вышла за ворота, иду домой». Так пойдёт?
— Пойдёт, — согласился Матвей, — только не вышла, а выехала. За воротами может кто-то наблюдать. Но все машины они не отследят, их слишком много.
Варвара Петровна укоризненно посмотрела на Бориса.
— Боренька, ты хоть понимаешь, что сейчас говоришь о своей девушке? О своей любимой? Как ты после этого сможешь смотреть ей в глаза?
Борис упрямо тряхнул головой.
— Это не о ней. Это о той чужой части, от которой, я надеюсь, вы избавите мою Олю.
— Ты так твёрдо веришь в теорию биомемов? — спросила Варвара Петровна.
— А вы разве нет?
— Нет. Я верю в то, что вижу. Я вижу паразита и вижу новую религию. Но, товарищи — мухи отдельно, котлеты отдельно. Когда я была комсомолкой, нам впаривали очень похожие мемы. Счастья всем, всё во имя человека, всё для блага человека. Построим рай на Земле и так далее, практически по Гореву. Те же яйца, только без паразитов. Хотя паразитами они, конечно, были ещё теми…
— А действительно, — оживился Борис, — может, паразит и был, только тогда его никто не смог найти? Может, всё коммунистическое движение было расширенным фенотипом этого паразита?
Варвара Петровна усмехнулась.
— Ну ты загнул! Скажи ещё, что и фашизм был фенотипом какой-то его мутации.
— Почему нет? — спросил Борис.
— Кстати, интересная мысль, — подхватил Матвей. — Мы же знаем, что наш пацифик — продукт долгой эволюции, только совершенно не представляем какой. Так может, его предок и был коммунистическим паразитом? Всё по учебнику — сначала паразит агрессивен, выкашивает носителей миллионами. А потом приспосабливается, перестаёт убивать, пытается стать симбионтом.
— Логично, — сказал Борис.
— Но паразит всегда остаётся паразитом — продолжал Матвей, — помнишь, я рассказывал тебе про осу-наездника? Её личинки пожирают божью коровку изнутри, а жертва при этом продолжает охранять их от внешних опасностей. То есть мало того, что они её жрут, так они ещё и заставляют её работать их личным телохранителем. Чистейший паразитизм, симбиозом здесь и не пахнет, так?
— Так, — подтвердил Борис.
— Но вот что интересно. После того, как личинки осы покинут свою кормушку, четверть божьих коровок выживает и восстанавливается. А представь, что через сто тысяч лет личинки научатся жрать аккуратнее, пользоваться ножом и вилкой. И выживать будет не четверть, а, скажем, девяносто пять процентов божьих коровок. Тогда кто-то может сказать, что это симбиоз — оса работает санитаром популяции, отсеивая слабых и больных. Но суть-то остаётся ровно той же — жрут и заставляют себя охранять.
— Мне кажется, — возразил Борис, — это какой-то нетипичный пример. Если паразиту выгодно мирное сосуществование, он в итоге может стать симбионтом. То есть приносить своему носителю реальные выгоды. Костя рассказывал мне про рабочих муравьёв, они живут в среднем восемь-девять месяцев — если здоровы. А их сородичи, заражённые личинками ленточных червей, могут прожить больше трёх лет. Паразиту это выгодно — чем дольше будет жить промежуточный носитель, тем больше вероятность, что он попадёт в желудок дятла, конечного носителя. Прожить несколько отмеренных сроков — чем плохо?
— С животными такое иногда получается, — согласился Матвей, — потому что у них нет свободы воли. А вот получится ли такое с людьми — зависит только от нас.
— Фантазёры! — сказала Варвара Петровна. — На словах-то у вас всё просто. Но жизнь посложнее ваших схем. Ты, Боря, всё же подумай, стоит ли тебе поступать так с матерью твоего будущего ребёнка.
— Что-о?! — выдохнул Борис.
— Чё-чё, — передразнила Варвара Петровна, — через плечо! Ольга беременна.
28
С минуту Борис глотал воздух, не в силах сказать ни слова. Наконец он смог выдавить из себя:
— Она знала об этом, когда… Когда заразилась?
Варвара Петровна вздохнула.
— И этот человек числится у нас аналитиком! Подумай сам. Или ты не в курсе циклов любимой женщины?
— А… Ну да, конечно… — Борис с трудом подбирал слова. — Скажите, а паразит может навредить нашему ребёнку?
— Паразит — нет. Он не заинтересован в сокращении своей кормовой базы. А вот лечение… Я подобрала для Ольги довольно радикальную схему; уверена, что уже через неделю мы сможем её вытащить.
— Но это убьёт ребёнка? — спросил Борис.
— Не сразу. Но девять к одному, что он проживёт не больше года. Через полтора месяца на скрининге можно будет узнать точный прогноз. Но тогда принимать решение о прерывании беременности будет уже гораздо тяжелее.
Борис упёрся локтями в стол и обхватил голову руками.
— То есть ребёнок всё же может родиться здоровым?
— Если случится чудо. Но при шансах один к девяти я бы на это не надеялась.
— И я сейчас должен принять решение — жить ему или даже не начинать?
Варвара Петровна покачала головой.
— Не ты. Вы с Ольгой.
— Нет! — вскинулся Борис. — Не впутывайте её сюда! Последние слова моей… настоящей Оли были: «Свобода воли дороже». Она сказала, что подпишет согласие на любое лечение. Что это её собственное свободное решение — пока она ещё в своём уме. А всё, что она будет говорить потом, можно не слушать — это будет говорить уже не она.
