ЛЮБОВЬ СО ВКУСОМ ПЛАМЕНИ И ЛЬДА
- Случилось это в давние времена, когда еще дед моего деда был ребенком. Леса вокруг нашей деревни были гуще, и зверья было много, как и рыбы в реках. Вообще, принято так говорить, что раньше все было лучше, но это совсем о другом… Так вот, в тот год было знойное лето, поля были вспаханы, и все свободные мужики занимались расчисткой новых участков под посевы. Бабы же в огородах пололи, да поливали. От жары ребятишки к реке убегали купаться, да в лес уходили за ягодами. Все же под сенью лесных деревьев не так жарко было. Несколько ребятишек и отправились в чащобу, что зовется сейчас Ледяной или Проклятой. Среди них и был дед моего деда. Ягод было вдоволь, быстро набрали они свои корзины, и пошли обратно, но тут завыл страшный ветер, началась настоящая метель, посыпал снег. Испугались ребятишки, покидали ягоды и бросились бежать. Первым бежал мой дальний родич, шустрый был мальчишка. Сзади слышал он топот своих друзей, мальчиков и девочек, что бежали за ним. Перебрался он через овраг с ручьем и оглянулся, чтобы помочь ребятам подняться из овражка, как всегда делали. А увидел на другой стороне только белую стену с завихрениями снега, да девочку, застывшую прямо на бегу, с волосами, замершими так, как развивались на ветру. Долго он кричал и звал друзей, но только завывания вьюги отвечали ему, - рассказывал нам сказку дед Есей, пасечник нашего села, добрый и бесхитростный старик, привечающий всех ребятишек историями и главное – медом, который был почти единственным лакомством для деревенской детворы. Многие истории мы слышали по десятку раз, но все равно просили повторить их. Вот и эту сказку о ледяном монстре, что живет в проклятом лесу, мы знали наизусть, но слушали так, как будто нам рассказывали её первый раз.
- Побежал мальчишка в деревню и начал рассказывать о случившемся, но мало кто поверил ему, только матери детишек, что ушли с ним в лес, обеспокоились и пошли за своими чадами, - продолжал повествование дед Есей. – Дошли до оврага, все вроде спокойно было, никакой пурги и снега, как и не бывало, только тихо и безжизненно было в лесу. Перешли матери овражек и стали находить своих мертвых детей, закоченевших и покрытых инеем. Заголосили бабы по детишкам, тут опять снег пошел, но без ветра, только похолодало опять. Забрали матери мертвых и принесли в деревню. Тут мужики с поля вернулись, услышав горькую весть. Стали они расспрашивать мальчишку и женщин, а потом и сами пошли, вооружившись вилами, да и тулупы надели, как будто в зимний лес отправились. Да только переступили линию оврага, как опять снег полетел, ветер поднялся. Испугались мужики, не пошли вглубь леса, только с той поры много людей сгинуло в Ледяной чащобе и из нашей деревни, и из деревни, что по другую сторону Проклятого леса. А дорога, что проходила там, заросла, приходиться нам в город ездить кругом, два дня тратить вместо одного.
- А дальше? – спросила маленькая Леська, которой в это лето только минуло пять годков.
- А дальше магов вызвали, чтобы дали они ответ о том, что случилось. Приехал один маг, говорят, молодой был совсем, ушел в лес и не вернулся. За ним еще двое приезжали, но дальше оврага уйти не смогли, быстро вернулись назад и запретили всем ходить в этот Проклятый лес. А причиной назвали какую-то магическую намалию. Уж что это за намалия, нам не ведомо. Вот и учим мы вас с пеленок, чтоб не совались вы в ту сторону, не заходили за ручей, не рисковали собой.
- А откуда стали говорить, что там, в чаще монстр живет? – спросил вихрастый мальчишка.
- Так видели некоторые в той пурге, что налетает на путников в заколдованном лесу, что-то живое, человек - не человек, зверь – не зверь. Одним словом, чудище. Вот только были те слова последними у тех, кто вышел из снежной стены. Говорю, же, всех ждет смерть. Вот и бродит то чудовище в одиночестве по лесу, да от злобы морозит все живое, что встает на его пути.
А потом начинались просьбы и мольбы деду Есею, чтобы рассказал о своей ноге. О, это была захватывающая и страшная для малышей история. При рассказе её, старик стучал батогом по деревянному протезу.
- Был я таким же сорванцом, как вы сейчас, и знал, что в тот лес ходить нельзя, да только не послушался взрослых, да пошел на поводу у мальчишек, что подначивали малышей на геройские подвиги. Вот я и полез в лес доказать, что я герой из героев и ничего не боюсь. Пересек я овраг, и стал в лес углубляться. Иду, оглядываюсь, дыхнуть боюсь. Шагов с сотню прошел – ничего, еще прошагал – опять ничего. Расхрабрился я, подумал, вот каков я молодец, и лес Проклятый мне по плечу, и монстр ледяной не страшен. Прошел еще немного, уже и оврага не видать, только холодать стало. Сначала подумал, что это от страха меня на озноб прошибло, но потом гляжу – снежинка пролетела. Тут я развернулся и обратно побежал. Да что побежал – полетел, ноги сами понесли. А за спиной уже ветер завыл, колючий снег в кожу так и впивается сквозь рубаху. Чувствую, что замерзает кровь во мне прямо на бегу, и сердце застывает. Не знаю, как оказался на дне оврага. Там меня и нашли. Обморозился я знатно. Ноги почернели, кожа лопухами сходила. Вот одну конечность и не смогли сберечь. Лекарь из городу приехал и отпилил мне её, - в этом месте Есей всегда показывал рукой, как пилили его ногу, а мы испуганно замолкали, закрывая рты ладошками, чтобы не вскрикнуть от страха. – Вот и стал я колченогим с молодых годков. Еле вернули меня с того света. Так, что не слушайте болтунов, что будут звать пойти в Ледяной лес. Не храбрость это, а дурость. Я за свою дурость заплатил ногой, и считаю, что мне сказочно повезло.
Сказки слушать я любила, да только времени у меня на это почти не было. Если лет до восьми я еще бегала со сверстниками и играла, то после восьмого лета занемогла мама, и пришлось мне впрягаться в работу, чтобы прокормить нашу небольшую семью. Двое только в ней и было – мама да я. Работала за еду. Деньгами платили только в трактире, что стоял несколько в стороне от деревни, у дороги, но там и без меня было кому стряпать и мыть.
- Малинка, девка вредная, опять в облаках витаешь, - раздался надо мной злой голос Гната, моего хозяина и родного дяди. – Что застыла над грядкой? В доме воду ждут, а она уснула над морковью. Корми эту лентяйку, делай милость, а она руками не шевелит…
Слушать подобное было привычно, но не менее обидно. И не ленивая я. Ну задумалась, так есть над чем и подумать. Например, как жить дальше. Мама с каждым годом слабеет, снадобья знахарки не помогают. В городе лекарь тоже только руками развел. Не знает причин этой болезни. Вот мама и заговаривать стала частенько, что скоро я останусь совсем одна. Первый раз, когда она это сказала, я так испугалась, что проревела полдня. Сейчас уже привыкаю и к этим словам, и к мысли, что мамы скоро не станет. И кому я буду нужна? Мне всего пятнадцать, правда, по виду выгляжу я моложе. Многие мои сверстницы уже оформились, стали пышными девицами, на которых заглядывают парни, и некоторых уже навестили свахи, а я как заморыш – ни ростом, ни кожей не вышла, только глаза сверкают необычным зеленым светом. Мама говорит, что это нормально для меня, вроде в родне отца так у всех молодых – позднее взросление. А от отца мне вся внешность и досталась. И эта смуглая золотистая кожа, как после легкого загара, черные волосы, как воронье крыло, и глаза тоже отцовские, цвета молодой зелени. И чертами лица на маму я не походила. Ни своим заостренным прямым носом, ни тонкими губами, ни овалом лица. Мама то у меня русоволосая, белокожая, сероглазая, как и многие уроженки этих мест. А дети все здесь рождаются белобрысыми. Вот и бегала я одна вороненком среди здешней малышни.
Вообще, мама по молодости сбежала из деревни. Знахарь заезжий сказал, что у неё есть магический дар и ей надо учиться, вот только отец её, а мой дед Нивад, решил её отдать замуж, да еще за вдовца из соседней деревни. Братец тут постарался. Если сестрицу замуж без приданного отдать, то землю делить не придется, вот и нашел такого. А мама возьми, да и сбеги в город, там пришла в магическую школу, где проверили её дар и силу. Только мало сил в ней было магических, вот и устроили её учиться на учителя грамматики.
Мама рассказывала, что дед приезжал за ней, хотел увести обратно в деревню, только она наотрез отказалась, ногой топнула, а он проклял её и велел больше у них не появляться. А мама выучилась и стала сама детей учить в школе, только в городе, намного южнее наших мест. В самой столице. Там мама и встретила моего отца. Он был учителем по магии. Они поженились, и у них родилась я. Папа назвал меня Малиной, своей ягодкой.
Только мама скучала по своим родным, вот и поехали мы навестить деда и бабушку, познакомиться, меня показать. Да только не доехали. По дороге на обоз напали разбойники и многих тех, кто сопротивлялся, убили. Тем более, в обозе не было много охраны. Женщины и дети разбежались по лесу, спрятались. Отец сражался до последнего, его несколько раз ранили, а потом закололи, подло, в спину. Он не успел обернуться. Так рассказывала мама.
Приехала мама в деревню только со мной, без мужа, жалкая, без вещей и денег. О, как злорадствовал мой дед, как таскал маму за волосы по двору, выкрикивая обидные прозвища, а потом просто вышвырнул нас со двора. Если бы не я, мама бы ушла, но куда ей деваться с младенцем на руках? Еще надеялась, что родители смилостивятся, когда увидят, какая у них внучка есть. Но чуда не случилось. Дед и дядя были непреклонны, считая, что у мамы и мужа не было, и что она падшая и распутная.
Приютила нас бабушка Матея, она была дальней родней нам, но одинокой. Мама хотела уехать, но на дорогу надо было скопить денег. Это было трудно, никто не брал на работу, даже её родной брат смотрел на нас, как на прокаженных. Так мы и остались изгоями среди родных. Только мамина мама, бабушка Нила жалела, и тайком от мужа и сына баловала меня то пряником, то булочкой, то просто куском хлеба, а однажды отдала нам старые платья моей двоюродной сестры, которая из них выросла. Мама их перешила, но дед увидел и узнал в моей одежке платья внучки, и бабушке досталось. Дед гонял её по двору с вилами, грозя убить за то, что пошла против него и привечает всякую шваль. Больше баба Нила ко мне не подходила.
Местные дети тоже не сразу меня приняли. Повторяя повадки и слова взрослых, меня долго били и отгоняли. И только благодаря деду Есею, я влилась в ребячью ватагу деревни. Он, рассказывая сказки, объяснял, что обижать младших и слабых – это подлость, что сильные должны защищать, в этом проявляется храбрость. Он устыдил мальчишек, даже не стал рассказывать свои истории, пока среди детворы не будет мира. Волей – неволей, но я стала своей, хотя в гости так ни к кому в дом не заходила, видя неприветливые взгляды взрослых, ведь меня и маму считали проклятыми родней.
Вскоре умерла бабушка Матея, а мама начала болеть. Свою хворь она воспринимала как что-то обыденное и неизбежное. Жизнь словно медленно гасла в ней без видимых причин, силы уходили. Я не раз слышала, как бабы шептались, что это действие проклятия моего деда. Поэтому его я боялась больше всего, и сразу пряталась, когда видела.
- Ну что расселась?! Живо иди к тетке, ей воды надо натаскать, - продолжал дядя Гнат. Я быстро соскочила и побежала из огорода, а то ему ничего не стоит схватить меня за косу и хорошенько дернуть до черных кругов перед глазами, до жгучих слез. Причинять боль он умел, впрочем, и его жена Лада тоже не отличалась добрым нравом, могла ударить поперек спины всем, что было в руках на момент её недовольства мной.
На работу к ним меня взяли только потому, что тетка Лада не управлялась с хозяйством, богатым по меркам деревни. Пока накормишь всю живность, надо управиться в огороде, да еще постирать, приготовить обед. Все знают, что в большом хозяйстве мало двух рук. Сыновья все больше с отцом, а в доме и огороде женщинам помогают дочери, да только моя двоюродная сестра Ула себя работой не хотела обременять, а мать ей потакала. «На её век работы хватит» - всегда отвечала она. Вот и упросила мужа взять для работы нахлебницу, то бишь, меня. Только каждый кусок хлеба вставал у меня поперек горла, так как сопровождался и сдабривался тычками и упреками.
В доме меня встретила недовольная Лада, но я быстро схватила ведра и коромысло и понеслась к колодцу, у которого, как всегда, собирались посплетничать местные кумушки. Вот и сейчас, стоило мне приблизиться, как до меня донеслись шипения баб:
- Смотри-ка, чернушка прибежала. Что мать – то, жива еще? - спросила ехидно тетка Рудка, женщина вредная и жуткая сплетница. Спросила меня, а сама и ответила бабам:
- Помрет скоро, проклятие-то душу выедает. Боги видят, и таких быстро забирают.
- Неправда, - гневно ответила я. – Мама поправиться, она добрая и хорошая, а боги добрых любят, а злых наказывают.
- Люди добрые, это что твориться! – запричитала Рудка. – Эта злыдня мне грозит! Богами стращает. А сама то кто?! Неизвестно от кого нагулянная! Дочь блудницы, от которой все отказались.
Крики бабы становились все громче и громче, вот уже из соседних домов выскочили сначала ребятишки, а потом стали выходить их родители. Вокруг нас начала собираться толпа односельчан.
- Я за водой пришла, это вы тут начали гадости говорить, - ответила я, от чего Рудка, всплеснув руками, набросилась на меня, схватила за косу и стала таскать, дергая из стороны в сторону.
- Ведьма растет, черная косой и душа черная, к старосте её надо, пусть плетей даст, за то, что на Рудку напала, - раздался чей-то злой голос.
- А ну, угомонитесь, куры бестолковые, - забасил голос нашего старосты Динея, мужика спокойного, но всегда следующего традициям общины. И если община не приняла нас, то и в глазах старосты – мы пришлые, а значит, он всегда будет на стороне своих. Вот и сейчас, увидев, как Рудка продолжает сжимать в своих руках мою косу, он сурово посмотрел на меня:
- Что утворило это отродие?
- Так пришла к колодцу и ну стращать Рудку карой божьей, - ответил кто-то из баб за моей спиной. Хватка Рудки ослабла, и я выдернула из её лап свои волосы.
- Неправда, я за водой пришла, а она сказала, что моя мама скоро умрет, - опять сказала я.
- Болеет, значит, умрет, - так же спокойно ответил староста. – Что тут рассуждать. И не стоит таким, как ты спорить с судьбой. Ты и твоя мать прокляты, значит, не смеете и пикнуть, а ты скандал устроила. Пошла вон отсюда, пока я тебя не запер в амбар на ночь. А вы, что собрались? – это он сказал уже односельчанам. - Делов нет? Разошлись быстро по домам.
Вскоре у колодца кроме меня и старосты никого не осталось. Я стояла как каменная, придавленная грузом несправедливости и человеческого равнодушия к чужому горю. Нет, это даже не равнодушие, а настоящая жестокость к моей матери и мне.
- А ты что встала! Сказал же, пошла отсюда. Я еще Гнату скажу, чтобы выпорол за эту выходку, - гаркнул мне староста. – Распустил тебя.
- Воды наберу и пойду, - ответила я, поднимая ведра. – Тетка Лада воды ждет.
Еще не хватало прийти с пустыми ведрами и коромыслом от тетки получить. На сегодня тумаков достаточно, а если староста нажалуется, так молока и хлеба сегодня не получу, а мне очень надо, ведь дома мама.
Пролог
- Случилось это в давние времена, когда еще дед моего деда был ребенком. Леса вокруг нашей деревни были гуще, и зверья было много, как и рыбы в реках. Вообще, принято так говорить, что раньше все было лучше, но это совсем о другом… Так вот, в тот год было знойное лето, поля были вспаханы, и все свободные мужики занимались расчисткой новых участков под посевы. Бабы же в огородах пололи, да поливали. От жары ребятишки к реке убегали купаться, да в лес уходили за ягодами. Все же под сенью лесных деревьев не так жарко было. Несколько ребятишек и отправились в чащобу, что зовется сейчас Ледяной или Проклятой. Среди них и был дед моего деда. Ягод было вдоволь, быстро набрали они свои корзины, и пошли обратно, но тут завыл страшный ветер, началась настоящая метель, посыпал снег. Испугались ребятишки, покидали ягоды и бросились бежать. Первым бежал мой дальний родич, шустрый был мальчишка. Сзади слышал он топот своих друзей, мальчиков и девочек, что бежали за ним. Перебрался он через овраг с ручьем и оглянулся, чтобы помочь ребятам подняться из овражка, как всегда делали. А увидел на другой стороне только белую стену с завихрениями снега, да девочку, застывшую прямо на бегу, с волосами, замершими так, как развивались на ветру. Долго он кричал и звал друзей, но только завывания вьюги отвечали ему, - рассказывал нам сказку дед Есей, пасечник нашего села, добрый и бесхитростный старик, привечающий всех ребятишек историями и главное – медом, который был почти единственным лакомством для деревенской детворы. Многие истории мы слышали по десятку раз, но все равно просили повторить их. Вот и эту сказку о ледяном монстре, что живет в проклятом лесу, мы знали наизусть, но слушали так, как будто нам рассказывали её первый раз.
- Побежал мальчишка в деревню и начал рассказывать о случившемся, но мало кто поверил ему, только матери детишек, что ушли с ним в лес, обеспокоились и пошли за своими чадами, - продолжал повествование дед Есей. – Дошли до оврага, все вроде спокойно было, никакой пурги и снега, как и не бывало, только тихо и безжизненно было в лесу. Перешли матери овражек и стали находить своих мертвых детей, закоченевших и покрытых инеем. Заголосили бабы по детишкам, тут опять снег пошел, но без ветра, только похолодало опять. Забрали матери мертвых и принесли в деревню. Тут мужики с поля вернулись, услышав горькую весть. Стали они расспрашивать мальчишку и женщин, а потом и сами пошли, вооружившись вилами, да и тулупы надели, как будто в зимний лес отправились. Да только переступили линию оврага, как опять снег полетел, ветер поднялся. Испугались мужики, не пошли вглубь леса, только с той поры много людей сгинуло в Ледяной чащобе и из нашей деревни, и из деревни, что по другую сторону Проклятого леса. А дорога, что проходила там, заросла, приходиться нам в город ездить кругом, два дня тратить вместо одного.
- А дальше? – спросила маленькая Леська, которой в это лето только минуло пять годков.
- А дальше магов вызвали, чтобы дали они ответ о том, что случилось. Приехал один маг, говорят, молодой был совсем, ушел в лес и не вернулся. За ним еще двое приезжали, но дальше оврага уйти не смогли, быстро вернулись назад и запретили всем ходить в этот Проклятый лес. А причиной назвали какую-то магическую намалию. Уж что это за намалия, нам не ведомо. Вот и учим мы вас с пеленок, чтоб не совались вы в ту сторону, не заходили за ручей, не рисковали собой.
- А откуда стали говорить, что там, в чаще монстр живет? – спросил вихрастый мальчишка.
- Так видели некоторые в той пурге, что налетает на путников в заколдованном лесу, что-то живое, человек - не человек, зверь – не зверь. Одним словом, чудище. Вот только были те слова последними у тех, кто вышел из снежной стены. Говорю, же, всех ждет смерть. Вот и бродит то чудовище в одиночестве по лесу, да от злобы морозит все живое, что встает на его пути.
А потом начинались просьбы и мольбы деду Есею, чтобы рассказал о своей ноге. О, это была захватывающая и страшная для малышей история. При рассказе её, старик стучал батогом по деревянному протезу.
- Был я таким же сорванцом, как вы сейчас, и знал, что в тот лес ходить нельзя, да только не послушался взрослых, да пошел на поводу у мальчишек, что подначивали малышей на геройские подвиги. Вот я и полез в лес доказать, что я герой из героев и ничего не боюсь. Пересек я овраг, и стал в лес углубляться. Иду, оглядываюсь, дыхнуть боюсь. Шагов с сотню прошел – ничего, еще прошагал – опять ничего. Расхрабрился я, подумал, вот каков я молодец, и лес Проклятый мне по плечу, и монстр ледяной не страшен. Прошел еще немного, уже и оврага не видать, только холодать стало. Сначала подумал, что это от страха меня на озноб прошибло, но потом гляжу – снежинка пролетела. Тут я развернулся и обратно побежал. Да что побежал – полетел, ноги сами понесли. А за спиной уже ветер завыл, колючий снег в кожу так и впивается сквозь рубаху. Чувствую, что замерзает кровь во мне прямо на бегу, и сердце застывает. Не знаю, как оказался на дне оврага. Там меня и нашли. Обморозился я знатно. Ноги почернели, кожа лопухами сходила. Вот одну конечность и не смогли сберечь. Лекарь из городу приехал и отпилил мне её, - в этом месте Есей всегда показывал рукой, как пилили его ногу, а мы испуганно замолкали, закрывая рты ладошками, чтобы не вскрикнуть от страха. – Вот и стал я колченогим с молодых годков. Еле вернули меня с того света. Так, что не слушайте болтунов, что будут звать пойти в Ледяной лес. Не храбрость это, а дурость. Я за свою дурость заплатил ногой, и считаю, что мне сказочно повезло.
Часть I
Глава 1
Сказки слушать я любила, да только времени у меня на это почти не было. Если лет до восьми я еще бегала со сверстниками и играла, то после восьмого лета занемогла мама, и пришлось мне впрягаться в работу, чтобы прокормить нашу небольшую семью. Двое только в ней и было – мама да я. Работала за еду. Деньгами платили только в трактире, что стоял несколько в стороне от деревни, у дороги, но там и без меня было кому стряпать и мыть.
- Малинка, девка вредная, опять в облаках витаешь, - раздался надо мной злой голос Гната, моего хозяина и родного дяди. – Что застыла над грядкой? В доме воду ждут, а она уснула над морковью. Корми эту лентяйку, делай милость, а она руками не шевелит…
Слушать подобное было привычно, но не менее обидно. И не ленивая я. Ну задумалась, так есть над чем и подумать. Например, как жить дальше. Мама с каждым годом слабеет, снадобья знахарки не помогают. В городе лекарь тоже только руками развел. Не знает причин этой болезни. Вот мама и заговаривать стала частенько, что скоро я останусь совсем одна. Первый раз, когда она это сказала, я так испугалась, что проревела полдня. Сейчас уже привыкаю и к этим словам, и к мысли, что мамы скоро не станет. И кому я буду нужна? Мне всего пятнадцать, правда, по виду выгляжу я моложе. Многие мои сверстницы уже оформились, стали пышными девицами, на которых заглядывают парни, и некоторых уже навестили свахи, а я как заморыш – ни ростом, ни кожей не вышла, только глаза сверкают необычным зеленым светом. Мама говорит, что это нормально для меня, вроде в родне отца так у всех молодых – позднее взросление. А от отца мне вся внешность и досталась. И эта смуглая золотистая кожа, как после легкого загара, черные волосы, как воронье крыло, и глаза тоже отцовские, цвета молодой зелени. И чертами лица на маму я не походила. Ни своим заостренным прямым носом, ни тонкими губами, ни овалом лица. Мама то у меня русоволосая, белокожая, сероглазая, как и многие уроженки этих мест. А дети все здесь рождаются белобрысыми. Вот и бегала я одна вороненком среди здешней малышни.
Вообще, мама по молодости сбежала из деревни. Знахарь заезжий сказал, что у неё есть магический дар и ей надо учиться, вот только отец её, а мой дед Нивад, решил её отдать замуж, да еще за вдовца из соседней деревни. Братец тут постарался. Если сестрицу замуж без приданного отдать, то землю делить не придется, вот и нашел такого. А мама возьми, да и сбеги в город, там пришла в магическую школу, где проверили её дар и силу. Только мало сил в ней было магических, вот и устроили её учиться на учителя грамматики.
Мама рассказывала, что дед приезжал за ней, хотел увести обратно в деревню, только она наотрез отказалась, ногой топнула, а он проклял её и велел больше у них не появляться. А мама выучилась и стала сама детей учить в школе, только в городе, намного южнее наших мест. В самой столице. Там мама и встретила моего отца. Он был учителем по магии. Они поженились, и у них родилась я. Папа назвал меня Малиной, своей ягодкой.
Только мама скучала по своим родным, вот и поехали мы навестить деда и бабушку, познакомиться, меня показать. Да только не доехали. По дороге на обоз напали разбойники и многих тех, кто сопротивлялся, убили. Тем более, в обозе не было много охраны. Женщины и дети разбежались по лесу, спрятались. Отец сражался до последнего, его несколько раз ранили, а потом закололи, подло, в спину. Он не успел обернуться. Так рассказывала мама.
Приехала мама в деревню только со мной, без мужа, жалкая, без вещей и денег. О, как злорадствовал мой дед, как таскал маму за волосы по двору, выкрикивая обидные прозвища, а потом просто вышвырнул нас со двора. Если бы не я, мама бы ушла, но куда ей деваться с младенцем на руках? Еще надеялась, что родители смилостивятся, когда увидят, какая у них внучка есть. Но чуда не случилось. Дед и дядя были непреклонны, считая, что у мамы и мужа не было, и что она падшая и распутная.
Приютила нас бабушка Матея, она была дальней родней нам, но одинокой. Мама хотела уехать, но на дорогу надо было скопить денег. Это было трудно, никто не брал на работу, даже её родной брат смотрел на нас, как на прокаженных. Так мы и остались изгоями среди родных. Только мамина мама, бабушка Нила жалела, и тайком от мужа и сына баловала меня то пряником, то булочкой, то просто куском хлеба, а однажды отдала нам старые платья моей двоюродной сестры, которая из них выросла. Мама их перешила, но дед увидел и узнал в моей одежке платья внучки, и бабушке досталось. Дед гонял её по двору с вилами, грозя убить за то, что пошла против него и привечает всякую шваль. Больше баба Нила ко мне не подходила.
Местные дети тоже не сразу меня приняли. Повторяя повадки и слова взрослых, меня долго били и отгоняли. И только благодаря деду Есею, я влилась в ребячью ватагу деревни. Он, рассказывая сказки, объяснял, что обижать младших и слабых – это подлость, что сильные должны защищать, в этом проявляется храбрость. Он устыдил мальчишек, даже не стал рассказывать свои истории, пока среди детворы не будет мира. Волей – неволей, но я стала своей, хотя в гости так ни к кому в дом не заходила, видя неприветливые взгляды взрослых, ведь меня и маму считали проклятыми родней.
Вскоре умерла бабушка Матея, а мама начала болеть. Свою хворь она воспринимала как что-то обыденное и неизбежное. Жизнь словно медленно гасла в ней без видимых причин, силы уходили. Я не раз слышала, как бабы шептались, что это действие проклятия моего деда. Поэтому его я боялась больше всего, и сразу пряталась, когда видела.
- Ну что расселась?! Живо иди к тетке, ей воды надо натаскать, - продолжал дядя Гнат. Я быстро соскочила и побежала из огорода, а то ему ничего не стоит схватить меня за косу и хорошенько дернуть до черных кругов перед глазами, до жгучих слез. Причинять боль он умел, впрочем, и его жена Лада тоже не отличалась добрым нравом, могла ударить поперек спины всем, что было в руках на момент её недовольства мной.
На работу к ним меня взяли только потому, что тетка Лада не управлялась с хозяйством, богатым по меркам деревни. Пока накормишь всю живность, надо управиться в огороде, да еще постирать, приготовить обед. Все знают, что в большом хозяйстве мало двух рук. Сыновья все больше с отцом, а в доме и огороде женщинам помогают дочери, да только моя двоюродная сестра Ула себя работой не хотела обременять, а мать ей потакала. «На её век работы хватит» - всегда отвечала она. Вот и упросила мужа взять для работы нахлебницу, то бишь, меня. Только каждый кусок хлеба вставал у меня поперек горла, так как сопровождался и сдабривался тычками и упреками.
В доме меня встретила недовольная Лада, но я быстро схватила ведра и коромысло и понеслась к колодцу, у которого, как всегда, собирались посплетничать местные кумушки. Вот и сейчас, стоило мне приблизиться, как до меня донеслись шипения баб:
- Смотри-ка, чернушка прибежала. Что мать – то, жива еще? - спросила ехидно тетка Рудка, женщина вредная и жуткая сплетница. Спросила меня, а сама и ответила бабам:
- Помрет скоро, проклятие-то душу выедает. Боги видят, и таких быстро забирают.
- Неправда, - гневно ответила я. – Мама поправиться, она добрая и хорошая, а боги добрых любят, а злых наказывают.
- Люди добрые, это что твориться! – запричитала Рудка. – Эта злыдня мне грозит! Богами стращает. А сама то кто?! Неизвестно от кого нагулянная! Дочь блудницы, от которой все отказались.
Крики бабы становились все громче и громче, вот уже из соседних домов выскочили сначала ребятишки, а потом стали выходить их родители. Вокруг нас начала собираться толпа односельчан.
- Я за водой пришла, это вы тут начали гадости говорить, - ответила я, от чего Рудка, всплеснув руками, набросилась на меня, схватила за косу и стала таскать, дергая из стороны в сторону.
- Ведьма растет, черная косой и душа черная, к старосте её надо, пусть плетей даст, за то, что на Рудку напала, - раздался чей-то злой голос.
- А ну, угомонитесь, куры бестолковые, - забасил голос нашего старосты Динея, мужика спокойного, но всегда следующего традициям общины. И если община не приняла нас, то и в глазах старосты – мы пришлые, а значит, он всегда будет на стороне своих. Вот и сейчас, увидев, как Рудка продолжает сжимать в своих руках мою косу, он сурово посмотрел на меня:
- Что утворило это отродие?
- Так пришла к колодцу и ну стращать Рудку карой божьей, - ответил кто-то из баб за моей спиной. Хватка Рудки ослабла, и я выдернула из её лап свои волосы.
- Неправда, я за водой пришла, а она сказала, что моя мама скоро умрет, - опять сказала я.
- Болеет, значит, умрет, - так же спокойно ответил староста. – Что тут рассуждать. И не стоит таким, как ты спорить с судьбой. Ты и твоя мать прокляты, значит, не смеете и пикнуть, а ты скандал устроила. Пошла вон отсюда, пока я тебя не запер в амбар на ночь. А вы, что собрались? – это он сказал уже односельчанам. - Делов нет? Разошлись быстро по домам.
Вскоре у колодца кроме меня и старосты никого не осталось. Я стояла как каменная, придавленная грузом несправедливости и человеческого равнодушия к чужому горю. Нет, это даже не равнодушие, а настоящая жестокость к моей матери и мне.
- А ты что встала! Сказал же, пошла отсюда. Я еще Гнату скажу, чтобы выпорол за эту выходку, - гаркнул мне староста. – Распустил тебя.
- Воды наберу и пойду, - ответила я, поднимая ведра. – Тетка Лада воды ждет.
Еще не хватало прийти с пустыми ведрами и коромыслом от тетки получить. На сегодня тумаков достаточно, а если староста нажалуется, так молока и хлеба сегодня не получу, а мне очень надо, ведь дома мама.
