- Что ты, дочка?! Это твоя сила и твоя магия. Они часть тебя, слушают и подчиняются тебе, и как своей хозяйке, не могут причинить вред. Даже сжечь твою одежду. А вот для других людей твой огонь опасен. Он магический, а значит, может гореть без дров и угля, ему не нужна подпитка, и его не затушить водой, только заклинаниями магов.
- Это рассказывал отец? – поинтересовалась я. Дальнейший разговор мы продолжили уже в доме.
- Ренир рассказывал мне о своей магии. Только в одном случае огонь не может навредить другому – это когда двое любят друг друга искренне и преданно. Они связывают свою судьбу и жизнь в одну специальным ритуалом. Тогда магия начинает воспринимать второго человека, как хозяина, - рассказывала мама, а я слушала, затаив дыхание. Еще ни разу она так много не говорила об отце. До этого её ответы всегда были односложными: «Любил», «заботился». А сейчас я узнаю самое интересное.
- И папин огонь принял тебя? – шепотом задала я вопрос от волнения.
- Принял.
- А что это за ритуал? Он специально для магов? – любопытство выпрыгивало из меня кучей вопросов. – Это как пожениться или выйти замуж? А кто его проводит?
- Вот ведь почемучка! Не знаю как другие маги, но мы с твоим отцом прошли этот обряд по традициям его народа. Это значит, что у меня с твоим папой одна жизнь и одна судьба, - уже тихо закончила свой ответ мама и посмотрела на меня грустными глазами. А я поняла! Одна жизнь!
-Но ведь папа погиб! Ты поэтому болеешь, и собралась умирать?! – выкрикнула я свою догадку, от которой по спине пробежал холодок. – А как же я?!
- Да. Если бы он был жив, я прожила бы очень долгую жизнь. Гораздо длиннее века обычного человека. Твой отец был драконом, огненным драконом. Но при нападении его сразу ранили, обернуться драконом он не смог, а врагов было очень много, очень. И сейчас моя жизнь, связанная с ним, заканчивается. Только ты, Малина, держишь меня на этом свете. Я не могу умереть, пока ты не встанешь на крыло. Только после этого я смогу уйти к своему Рениру.
Пока она говорила, я разрыдалась. Слезы жалости к маме и к себе застилали глаза. Ну почему судьба так жестока к нам! Как мы могли бы быть счастливы в своей семье! Как бы меня любил отец и учил всему, что знает сам!
- Не плачь, доченька, - матушка погладила меня по волосам. – Не стоит лить слезы. Я еще жива, и ты не одна. Все будет хорошо. Поверь.
И тут до меня дошло! Встану на крыло! Папа был драконом! Я подскочила, как будто меня овод ужалил.
- Мама! Я буду драконом?! Ты это имела в виду, когда сказала, что я встану на крыло? – выдохнула я, хватая ртом воздух. Мысли не хотели воспринимать услышанное, как нечто сказочное и даже жуткое. Мне быть монстром?! Зверем?!
- Будешь. Правда, не скоро. Лет пяток еще надо подрасти. Драконы медленно растут, магию копят, а уж потом у них оборот проходит. А для этого магии много надо в себе иметь.
- Ты почему мне ничего раньше не говорила? – с обидой спросила я. Вот ведь мама, скрытная какая.
- Мала ты была, могла проговориться. Тогда бы нам жизни не дали. Сама же знаешь, как в наших местах к нелюдям относятся. Убьют, и совесть не замучит. Что зря тебе голову морочить.
- Мама, но ведь я по крови как бы полудракон! Может, и не буду я монстром?
- Будешь. Драконья кровь сильна. Она преобладает и подавляет другую, поэтому у драконов всегда рождаются драконята. Отец был в этом уверен.
После этого мы много раз говорили об отце. Мама рассказала, как они познакомились, как Ренир ухаживал, как мама узнала, что жених не простой человек, а дракон. Она вспоминала моего отца, и её глаза начинали светиться, с них сползала пелена болезни. Он называл маму «сероглазой нежностью», «ласковым цветком», и ухаживал так, как никогда не могла представить себе деревенская девушка, хоть и выучившаяся на учительницу. Я, открыв рот, слушала и мечтала, что, может, и я встречу мужчину, который так будет называть меня. Но в этой роли я не могла представить ни одного деревенского парня, их ухаживания сводились к заигрываниям на посиделках, а потом скорое сватовство и свадьба. Не дай боги, если какую девушку заметят в компании парня! Начнутся такие пересуды, что хоть топись! И ведь было такое! Только молодцу все с рук сойдет, а девушке и после смерти покоя не будет, даже могилы на погосте не положено.
Мама смотрела на моё восторженное лицо при воспоминаниях об отце, улыбалась и ласково гладила по моим черным волосам. Мне, почему-то, казалось, что она гладит волосы Ренира, представляя его перед собой.
- У тебя глаза и волосы отца, - говорила матушка. – Я любила смотреть в зелень его радужки, видя, как круглый зрачок вытягивается в узкую щелочку. И на меня уже глядят змеиные глаза. Первый раз, увидев такое, я испугалась, но потом поняла, что это любовь так смотрит на меня. И это знак доверия не скрывать свою сущность.
Мы много говорили той зимой, особенно о моем первом обороте. К сожалению, мама ни чем не могла поделиться со мной по этим вопросам, только все советовала, чтобы я скрывала своего зверя от людей, особенно здесь, в этой глуши.
Но было то, чего я не рассказывала маме. Это мои сны с тем снежным мужчиной. Они приходили почти каждую ночь, вернее, этот беловолосый маг приходил в мои сны и говорил. Сейчас его голос был отчетливо слышен мной, вот только отвечать ему я боялась. А он не настаивал. Мага вполне удовлетворял мой кивок головой. Он сказал, что его зовут Алькором, но про себя я стала звать его ночным учителем. Ведь он начал обучать меня магии. Было сказочно интересно слушать, а потом на практике, тайно повторять те приемы, что были показаны мне во сне.
Почему я скрывала это от матушки? Сама не знаю. Просто хотелось, чтобы у меня были свои волшебные воспоминания, принадлежащие только мне.
Первый раз, когда я пыталась воспроизвести заклинание огненного смерча, я не была уверена, что знания, полученные через сон, будут действовать. Вдруг, это только плод моего воображения, разыгравшегося на фоне просыпающейся во мне магии? Но у меня получилось. Я повторила действия и заклинание, учла даже приложенную силу, как мне советовал ночной маг, и небольшой огненный вихрь закружился над полем. Получилось! С тех пор я стала внимательнее слушать, что рассказывал Алькор. Хотелось бы все это еще записывать, но ни тетради, ни карандаша у меня не было. Вспомнила, что у деда Есея я видела тетрадку с замасленной обложкой, в которую он заносил количество меда от каждого улья, но вряд ли у него найдется еще такая же чистая тетрадь. Попытка – не пытка, решила сходить и спросить. Давненько я у него не бывала. В гостинцы взяла мешочек душистых трав, хотя у пасечника и свои есть, он их на мед у травницы каждый год менял.
- О, какая гостья, - обрадовался Есей моему приходу. – Гляжу, подросла немного. Молодец, что пришла. Проходи, сейчас чай заварим, медком побалуемся.
Я прошла в избу, сняла платок и шубейку, протянула деду Есею гостинец.
- Деда, это тебе травки на заварку, дух больно от них хорош, - нахваливала я подношение.
- Вот и попробуем их, спасибо, - принял мешочек старик. Я с благодарностью улыбнулась, понимая, что не больно то и нужны ему эти травки. – Рассказывай, Малинка, как поживаешь, как матушка твоя? Все хворает?
- Да все по-прежнему. Живем – поживаем, матушка, слава богам, жива, только хворь не проходит. Правда, по дому помогает.
- Что же, хорошо, что жива, - отозвался Есей. – Я загляну, попроведаю.
- Приходите, мы вам всегда рады, - искренне ответила я. К нам ведь никто никогда не заглядывал на огонь очага, все боялись проклятия. Даже Есей бывал у нас всего пару раз, после которых вся деревня в пересудах высказывала ему дружное осуждение. Ведь он шел против общества. Но все же старик имел авторитет, поэтому кривотолки баб у колодца быстро заканчивались.
- Угощайся медком, - сказал старик, пододвигая мне миску с янтарным лакомством, в центре которого стояла деревянная ложка, таким густым был дар жужжащих тружениц.
Мы пили молча душистый чай и заедали его не менее душистым медом. В избе установился запах лета и солнца, казалось, что сейчас запоют птицы и распахнется от знойного ветра окно. И не верилось, что за дверью зимний день с пролетающими снежинками, поднимаемыми поземкой.
Я решила начать разговор по делу, с которым и пришла к старичку.
- Дед Есей, а нет ли у тебя чистой тетради и карандаша? – спросила и испугалась, вдруг начнет спрашивать, а лгать мне не хотелось. Но он только лукаво улыбнулся и сказал:
- Не уж-то, Рина учить тебя взялась? Давно пора. А то у учительницы дочь неграмотной растет.
Я не стала его разубеждать и говорить, что давно и читаю, и пишу, только согласно кивнула головой. Оказывается, дед знает, кем была матушка.
- Есть у меня тетрадка, правда, я часть листов исписал и вырвал, но она достаточно толстая, и карандаш найду. Учись, Малинка. В жизни все пригодится.
Старичок встал и зашел за печку, где загремел посудой и утварью.
- Вот держи, - Есей протянул мне неслыханное богатство.
- Спасибо, дедушка, – я радостно пискнула. – Я за такое отработаю, могу огород прополоть. Что хотите?
- То, что подарки бесплатно не принимаешь – это хорошо. Но никогда не говори «Что хотите». Люди разные есть, дадут на медяк, а взамен попросят вдесятеро больше. Я же тебе от чистого сердца даю, и много не потребую…
- Что? – спросила, холодея от его отповеди.
- Почаще ко мне в гости приходи, да улыбайся почаще. Уж больно улыбка у тебя светлая, - выставил свои условия дед.
- Хорошо, - я заливисто рассмеялась от такой оплаты. – Буду приходить, как смогу. Скоро весна, работы прибавится…
- Знаю, знаю, Малинка, - с горечью произнес Есей, - Тяжко вам с мамкой живется…
- Я не жалуюсь, - быстро проговорила, еще не хватало, чтобы меня жалели. От жалости хотелось только плакать, а мне нельзя. Слезы не помогут и маму расстроят.
Прижав тетрадь к груди одной рукой, а другой - горшочек меда, который дед Есей дал в качестве подарка для матушки, я побежала домой, счастливая и окрыленная. Сейчас я смогу записывать то, что говорит мой беловолосый учитель.
- Это откуда бежит наша проклятая? – раздался надо мной голос моего двоюродного брата Гина, он был самым старшим из трех сыновей дяди Гната. Этому бугаю исполнилось восемнадцать лет, по комплекции он уже не уступал отцу, да и характер имел самый вредный. Хорошо, что Гин всегда был в поле, а то бы проходу не давал своими придирками. Это у него с детства повелось, как только я пришла к ним работать. Любил он руки распускать, часто по малолетству мы дрались. Только вот вел себя Гин не по-мужски, получив от меня тумаков, бежал жаловаться отцу и матери, а потом со злорадной улыбкой наблюдал, когда меня наказывали. Впрочем, такой участи не избежали и его младшие братья, на них он тоже ябедничал. Но это когда было! А сейчас вон, какой жлоб вымахал, с ним уже не справиться.
– Что молчишь? Язык проглотила? – продолжал братец, перегораживая мне тропинку в сугробах. – Почему на посиделки не ходишь? Брезгуешь нашим обществом?
- Пропусти, - проговорила я. – Некогда мне по посиделкам ходить.
-Ух-ты, занятая какая! – зло ответил парень, и схватил за руку, дернув на себя. – Чтобы сегодня пришла к Леське, у неё в избе девчата собираются.
Я стояла вплотную к Гину, а он держал, не выпуская.
- Пусти, - пискнула я, - Вдруг кто увидит, разговоры пойдут.
- А что такой, как ты, переживать о бабьих пересудах? Яблоко от яблони, как говорят, - и усмехнулся похабно и зло. – А не придешь, пожалеешь!
Как несправедливо! Так захотелось сделать этому злыдню что-то такое, от чего бы его наглая ухмылка сползла с лица! Сама не ожидала, как горячий ручеек силы прошел по моей руке и впился в ладонь парня. Его глаза удивленно расширились, а потом он оттолкнул меня и заорал:
- А-а-а, что так больно! – и посмотрел на ожог на ладони, подул, а потом засунул покрасневшую руку в снег. А я не нашла ничего лучшего, как припустить бегом домой.
Прибежала, заперла за собой дверь и обессилено опустилась на пол, сползая по косяку.
- Что случилось? – заволновалась мама, когда увидела меня. – Ты бледная, как смерть.
Пришлось рассказать про встречу с Гином и про ожог от моей магии.
- Мамочка, что сейчас будет?! Ведь он расскажет, и сюда прибегут, - ревела я.
- Не хнычь раньше времени! В крынку налей горячих щей, что в печке стоят. Скажем, что парень о крынку горячую обжегся, которую ты несла от Есея. Он ведь не знает, с чем крынка была? Да помалкивай, я сама говорить буду.
Быстро сделала, как просила мама. Не успела я поставить мед на полку, как за дверью избы раздались громкие голоса, а потом она без стука распахнулась, и в горницу ввалился староста, за ним вошли Гнат, Лада и поскуливающий Гин, тряся свою забинтованную руку. В нашей небольшой избе стало тесно.
- Вот она. Вот эта ведьма, что инвалидом сына сделала, - тетка надвигалась на меня, тыча пальцем, а я отходила к маме, которая затолкнула меня за свою спину. Зрелище было жутким и комическим одновременно. Хрупкая мама прятала меня за своей спиной, а над ней нависали мощные фигуры мужчин, один из которых скулил, как побитая собака. Но смеяться не хотелось.
- Погодь, Ладка, - остановил поток ругательств тетки староста и обратился к маме. – Тут такое дело. Гнат жалуется, что опалила твоё отродие руку его сыну Гину. Что скажешь в оправдание?
- А нечего эти руки к девчушке распускать, да угрожать. А рукой о горячую крынку он сам схватился. Никто не заставлял, - твердо ответила матушка, смотря прямо в глаза старосты.
- Вот как заговорила! – зло выпалила тетка, опять выступая вперед. – Какая горячая крынка? Что ты несешь?
- Дед Есей щей Малинке налил, когда она к нему ходила, горячие, только из печи были. Вот дочка и несла их мне, шубейкой придерживала. А тут твое ОТРОДИЕ, - мама специально произнесла это слово с презрением и медленно. – Загородило ей дорогу и еще руки распускать начало. Вот и хватанул за горячее.
- Была в руках у девки крынка? – спросил староста Гина. Тот, подвывая от боли, кивнул. – Стало быть, была. Но нанесенные увечья есть, а значит, это лето твоя дочь работает на Гната бесплатно, – распорядился Диней. Гнат и его жена одобрительно замотали головами.
- Вот еще, бесплатно! – резко сказала мама. – Она и так у них за двоих работает. И умысла в её действиях не было. А за чужую дурную голову моя дочь не в ответе.
Я только удивлялась, откуда у моей мамочки взялись силы и мужество так отвечать старосте.
- На твоем месте я бы промолчал и согласился, - строго, но с угрозой в голосе произнес староста.
- А ты побудь на моем месте! – выкрикнула матушка в глаза Динею. – А потом советы давай. Не будет моя дочь у него бесплатно работать. Дочку свою, белоручку, пусть к труду приучают, а то её в жены никто не возьмет.
- Ах, ты гадина падшая, - завопила Лада, выскакивая вперед и не давая слова вымолвить ни старосте, ни мужу. – Не смей своим поганым ртом говорить о моей дочери. Она не чета твоей чернушке-заморышу. Мы, может, из милости вас кормили, а вы вон как отвечаете! Ничего! Я вам устрою такую жизнь в деревне, что сами в Проклятый лес побежите! С голоду подохнете!
Тетка Лада брызгала слюной, скакала перед нами, топая ногами.
- Это рассказывал отец? – поинтересовалась я. Дальнейший разговор мы продолжили уже в доме.
- Ренир рассказывал мне о своей магии. Только в одном случае огонь не может навредить другому – это когда двое любят друг друга искренне и преданно. Они связывают свою судьбу и жизнь в одну специальным ритуалом. Тогда магия начинает воспринимать второго человека, как хозяина, - рассказывала мама, а я слушала, затаив дыхание. Еще ни разу она так много не говорила об отце. До этого её ответы всегда были односложными: «Любил», «заботился». А сейчас я узнаю самое интересное.
- И папин огонь принял тебя? – шепотом задала я вопрос от волнения.
- Принял.
- А что это за ритуал? Он специально для магов? – любопытство выпрыгивало из меня кучей вопросов. – Это как пожениться или выйти замуж? А кто его проводит?
- Вот ведь почемучка! Не знаю как другие маги, но мы с твоим отцом прошли этот обряд по традициям его народа. Это значит, что у меня с твоим папой одна жизнь и одна судьба, - уже тихо закончила свой ответ мама и посмотрела на меня грустными глазами. А я поняла! Одна жизнь!
-Но ведь папа погиб! Ты поэтому болеешь, и собралась умирать?! – выкрикнула я свою догадку, от которой по спине пробежал холодок. – А как же я?!
- Да. Если бы он был жив, я прожила бы очень долгую жизнь. Гораздо длиннее века обычного человека. Твой отец был драконом, огненным драконом. Но при нападении его сразу ранили, обернуться драконом он не смог, а врагов было очень много, очень. И сейчас моя жизнь, связанная с ним, заканчивается. Только ты, Малина, держишь меня на этом свете. Я не могу умереть, пока ты не встанешь на крыло. Только после этого я смогу уйти к своему Рениру.
Пока она говорила, я разрыдалась. Слезы жалости к маме и к себе застилали глаза. Ну почему судьба так жестока к нам! Как мы могли бы быть счастливы в своей семье! Как бы меня любил отец и учил всему, что знает сам!
- Не плачь, доченька, - матушка погладила меня по волосам. – Не стоит лить слезы. Я еще жива, и ты не одна. Все будет хорошо. Поверь.
И тут до меня дошло! Встану на крыло! Папа был драконом! Я подскочила, как будто меня овод ужалил.
- Мама! Я буду драконом?! Ты это имела в виду, когда сказала, что я встану на крыло? – выдохнула я, хватая ртом воздух. Мысли не хотели воспринимать услышанное, как нечто сказочное и даже жуткое. Мне быть монстром?! Зверем?!
- Будешь. Правда, не скоро. Лет пяток еще надо подрасти. Драконы медленно растут, магию копят, а уж потом у них оборот проходит. А для этого магии много надо в себе иметь.
- Ты почему мне ничего раньше не говорила? – с обидой спросила я. Вот ведь мама, скрытная какая.
- Мала ты была, могла проговориться. Тогда бы нам жизни не дали. Сама же знаешь, как в наших местах к нелюдям относятся. Убьют, и совесть не замучит. Что зря тебе голову морочить.
- Мама, но ведь я по крови как бы полудракон! Может, и не буду я монстром?
- Будешь. Драконья кровь сильна. Она преобладает и подавляет другую, поэтому у драконов всегда рождаются драконята. Отец был в этом уверен.
После этого мы много раз говорили об отце. Мама рассказала, как они познакомились, как Ренир ухаживал, как мама узнала, что жених не простой человек, а дракон. Она вспоминала моего отца, и её глаза начинали светиться, с них сползала пелена болезни. Он называл маму «сероглазой нежностью», «ласковым цветком», и ухаживал так, как никогда не могла представить себе деревенская девушка, хоть и выучившаяся на учительницу. Я, открыв рот, слушала и мечтала, что, может, и я встречу мужчину, который так будет называть меня. Но в этой роли я не могла представить ни одного деревенского парня, их ухаживания сводились к заигрываниям на посиделках, а потом скорое сватовство и свадьба. Не дай боги, если какую девушку заметят в компании парня! Начнутся такие пересуды, что хоть топись! И ведь было такое! Только молодцу все с рук сойдет, а девушке и после смерти покоя не будет, даже могилы на погосте не положено.
Мама смотрела на моё восторженное лицо при воспоминаниях об отце, улыбалась и ласково гладила по моим черным волосам. Мне, почему-то, казалось, что она гладит волосы Ренира, представляя его перед собой.
- У тебя глаза и волосы отца, - говорила матушка. – Я любила смотреть в зелень его радужки, видя, как круглый зрачок вытягивается в узкую щелочку. И на меня уже глядят змеиные глаза. Первый раз, увидев такое, я испугалась, но потом поняла, что это любовь так смотрит на меня. И это знак доверия не скрывать свою сущность.
Мы много говорили той зимой, особенно о моем первом обороте. К сожалению, мама ни чем не могла поделиться со мной по этим вопросам, только все советовала, чтобы я скрывала своего зверя от людей, особенно здесь, в этой глуши.
Глава 2
Но было то, чего я не рассказывала маме. Это мои сны с тем снежным мужчиной. Они приходили почти каждую ночь, вернее, этот беловолосый маг приходил в мои сны и говорил. Сейчас его голос был отчетливо слышен мной, вот только отвечать ему я боялась. А он не настаивал. Мага вполне удовлетворял мой кивок головой. Он сказал, что его зовут Алькором, но про себя я стала звать его ночным учителем. Ведь он начал обучать меня магии. Было сказочно интересно слушать, а потом на практике, тайно повторять те приемы, что были показаны мне во сне.
Почему я скрывала это от матушки? Сама не знаю. Просто хотелось, чтобы у меня были свои волшебные воспоминания, принадлежащие только мне.
Первый раз, когда я пыталась воспроизвести заклинание огненного смерча, я не была уверена, что знания, полученные через сон, будут действовать. Вдруг, это только плод моего воображения, разыгравшегося на фоне просыпающейся во мне магии? Но у меня получилось. Я повторила действия и заклинание, учла даже приложенную силу, как мне советовал ночной маг, и небольшой огненный вихрь закружился над полем. Получилось! С тех пор я стала внимательнее слушать, что рассказывал Алькор. Хотелось бы все это еще записывать, но ни тетради, ни карандаша у меня не было. Вспомнила, что у деда Есея я видела тетрадку с замасленной обложкой, в которую он заносил количество меда от каждого улья, но вряд ли у него найдется еще такая же чистая тетрадь. Попытка – не пытка, решила сходить и спросить. Давненько я у него не бывала. В гостинцы взяла мешочек душистых трав, хотя у пасечника и свои есть, он их на мед у травницы каждый год менял.
- О, какая гостья, - обрадовался Есей моему приходу. – Гляжу, подросла немного. Молодец, что пришла. Проходи, сейчас чай заварим, медком побалуемся.
Я прошла в избу, сняла платок и шубейку, протянула деду Есею гостинец.
- Деда, это тебе травки на заварку, дух больно от них хорош, - нахваливала я подношение.
- Вот и попробуем их, спасибо, - принял мешочек старик. Я с благодарностью улыбнулась, понимая, что не больно то и нужны ему эти травки. – Рассказывай, Малинка, как поживаешь, как матушка твоя? Все хворает?
- Да все по-прежнему. Живем – поживаем, матушка, слава богам, жива, только хворь не проходит. Правда, по дому помогает.
- Что же, хорошо, что жива, - отозвался Есей. – Я загляну, попроведаю.
- Приходите, мы вам всегда рады, - искренне ответила я. К нам ведь никто никогда не заглядывал на огонь очага, все боялись проклятия. Даже Есей бывал у нас всего пару раз, после которых вся деревня в пересудах высказывала ему дружное осуждение. Ведь он шел против общества. Но все же старик имел авторитет, поэтому кривотолки баб у колодца быстро заканчивались.
- Угощайся медком, - сказал старик, пододвигая мне миску с янтарным лакомством, в центре которого стояла деревянная ложка, таким густым был дар жужжащих тружениц.
Мы пили молча душистый чай и заедали его не менее душистым медом. В избе установился запах лета и солнца, казалось, что сейчас запоют птицы и распахнется от знойного ветра окно. И не верилось, что за дверью зимний день с пролетающими снежинками, поднимаемыми поземкой.
Я решила начать разговор по делу, с которым и пришла к старичку.
- Дед Есей, а нет ли у тебя чистой тетради и карандаша? – спросила и испугалась, вдруг начнет спрашивать, а лгать мне не хотелось. Но он только лукаво улыбнулся и сказал:
- Не уж-то, Рина учить тебя взялась? Давно пора. А то у учительницы дочь неграмотной растет.
Я не стала его разубеждать и говорить, что давно и читаю, и пишу, только согласно кивнула головой. Оказывается, дед знает, кем была матушка.
- Есть у меня тетрадка, правда, я часть листов исписал и вырвал, но она достаточно толстая, и карандаш найду. Учись, Малинка. В жизни все пригодится.
Старичок встал и зашел за печку, где загремел посудой и утварью.
- Вот держи, - Есей протянул мне неслыханное богатство.
- Спасибо, дедушка, – я радостно пискнула. – Я за такое отработаю, могу огород прополоть. Что хотите?
- То, что подарки бесплатно не принимаешь – это хорошо. Но никогда не говори «Что хотите». Люди разные есть, дадут на медяк, а взамен попросят вдесятеро больше. Я же тебе от чистого сердца даю, и много не потребую…
- Что? – спросила, холодея от его отповеди.
- Почаще ко мне в гости приходи, да улыбайся почаще. Уж больно улыбка у тебя светлая, - выставил свои условия дед.
- Хорошо, - я заливисто рассмеялась от такой оплаты. – Буду приходить, как смогу. Скоро весна, работы прибавится…
- Знаю, знаю, Малинка, - с горечью произнес Есей, - Тяжко вам с мамкой живется…
- Я не жалуюсь, - быстро проговорила, еще не хватало, чтобы меня жалели. От жалости хотелось только плакать, а мне нельзя. Слезы не помогут и маму расстроят.
Прижав тетрадь к груди одной рукой, а другой - горшочек меда, который дед Есей дал в качестве подарка для матушки, я побежала домой, счастливая и окрыленная. Сейчас я смогу записывать то, что говорит мой беловолосый учитель.
- Это откуда бежит наша проклятая? – раздался надо мной голос моего двоюродного брата Гина, он был самым старшим из трех сыновей дяди Гната. Этому бугаю исполнилось восемнадцать лет, по комплекции он уже не уступал отцу, да и характер имел самый вредный. Хорошо, что Гин всегда был в поле, а то бы проходу не давал своими придирками. Это у него с детства повелось, как только я пришла к ним работать. Любил он руки распускать, часто по малолетству мы дрались. Только вот вел себя Гин не по-мужски, получив от меня тумаков, бежал жаловаться отцу и матери, а потом со злорадной улыбкой наблюдал, когда меня наказывали. Впрочем, такой участи не избежали и его младшие братья, на них он тоже ябедничал. Но это когда было! А сейчас вон, какой жлоб вымахал, с ним уже не справиться.
– Что молчишь? Язык проглотила? – продолжал братец, перегораживая мне тропинку в сугробах. – Почему на посиделки не ходишь? Брезгуешь нашим обществом?
- Пропусти, - проговорила я. – Некогда мне по посиделкам ходить.
-Ух-ты, занятая какая! – зло ответил парень, и схватил за руку, дернув на себя. – Чтобы сегодня пришла к Леське, у неё в избе девчата собираются.
Я стояла вплотную к Гину, а он держал, не выпуская.
- Пусти, - пискнула я, - Вдруг кто увидит, разговоры пойдут.
- А что такой, как ты, переживать о бабьих пересудах? Яблоко от яблони, как говорят, - и усмехнулся похабно и зло. – А не придешь, пожалеешь!
Как несправедливо! Так захотелось сделать этому злыдню что-то такое, от чего бы его наглая ухмылка сползла с лица! Сама не ожидала, как горячий ручеек силы прошел по моей руке и впился в ладонь парня. Его глаза удивленно расширились, а потом он оттолкнул меня и заорал:
- А-а-а, что так больно! – и посмотрел на ожог на ладони, подул, а потом засунул покрасневшую руку в снег. А я не нашла ничего лучшего, как припустить бегом домой.
Прибежала, заперла за собой дверь и обессилено опустилась на пол, сползая по косяку.
- Что случилось? – заволновалась мама, когда увидела меня. – Ты бледная, как смерть.
Пришлось рассказать про встречу с Гином и про ожог от моей магии.
- Мамочка, что сейчас будет?! Ведь он расскажет, и сюда прибегут, - ревела я.
- Не хнычь раньше времени! В крынку налей горячих щей, что в печке стоят. Скажем, что парень о крынку горячую обжегся, которую ты несла от Есея. Он ведь не знает, с чем крынка была? Да помалкивай, я сама говорить буду.
Быстро сделала, как просила мама. Не успела я поставить мед на полку, как за дверью избы раздались громкие голоса, а потом она без стука распахнулась, и в горницу ввалился староста, за ним вошли Гнат, Лада и поскуливающий Гин, тряся свою забинтованную руку. В нашей небольшой избе стало тесно.
- Вот она. Вот эта ведьма, что инвалидом сына сделала, - тетка надвигалась на меня, тыча пальцем, а я отходила к маме, которая затолкнула меня за свою спину. Зрелище было жутким и комическим одновременно. Хрупкая мама прятала меня за своей спиной, а над ней нависали мощные фигуры мужчин, один из которых скулил, как побитая собака. Но смеяться не хотелось.
- Погодь, Ладка, - остановил поток ругательств тетки староста и обратился к маме. – Тут такое дело. Гнат жалуется, что опалила твоё отродие руку его сыну Гину. Что скажешь в оправдание?
- А нечего эти руки к девчушке распускать, да угрожать. А рукой о горячую крынку он сам схватился. Никто не заставлял, - твердо ответила матушка, смотря прямо в глаза старосты.
- Вот как заговорила! – зло выпалила тетка, опять выступая вперед. – Какая горячая крынка? Что ты несешь?
- Дед Есей щей Малинке налил, когда она к нему ходила, горячие, только из печи были. Вот дочка и несла их мне, шубейкой придерживала. А тут твое ОТРОДИЕ, - мама специально произнесла это слово с презрением и медленно. – Загородило ей дорогу и еще руки распускать начало. Вот и хватанул за горячее.
- Была в руках у девки крынка? – спросил староста Гина. Тот, подвывая от боли, кивнул. – Стало быть, была. Но нанесенные увечья есть, а значит, это лето твоя дочь работает на Гната бесплатно, – распорядился Диней. Гнат и его жена одобрительно замотали головами.
- Вот еще, бесплатно! – резко сказала мама. – Она и так у них за двоих работает. И умысла в её действиях не было. А за чужую дурную голову моя дочь не в ответе.
Я только удивлялась, откуда у моей мамочки взялись силы и мужество так отвечать старосте.
- На твоем месте я бы промолчал и согласился, - строго, но с угрозой в голосе произнес староста.
- А ты побудь на моем месте! – выкрикнула матушка в глаза Динею. – А потом советы давай. Не будет моя дочь у него бесплатно работать. Дочку свою, белоручку, пусть к труду приучают, а то её в жены никто не возьмет.
- Ах, ты гадина падшая, - завопила Лада, выскакивая вперед и не давая слова вымолвить ни старосте, ни мужу. – Не смей своим поганым ртом говорить о моей дочери. Она не чета твоей чернушке-заморышу. Мы, может, из милости вас кормили, а вы вон как отвечаете! Ничего! Я вам устрою такую жизнь в деревне, что сами в Проклятый лес побежите! С голоду подохнете!
Тетка Лада брызгала слюной, скакала перед нами, топая ногами.
