- Действуй. Я распоряжусь создать дополнительные каналы для посольств и разведки. Остальные обойдутся, если, например, мой казначей проговориться кому-то в послании о прибыли ценных бумаг или доходах королевского дома. Ордани и знать не будет о замене.
- Если у него нет людей в вашем почтовом ведомстве, - развеял надежды короля его советник. – Но попытаться можно. Когда будет снята блокировка с королевской почты?
Король позвонил в колокольчик, вызывая слугу, которому приказал вызвать срочно начальника почтового департамента. Через час вопрос решился. Все должно остаться в тайне, и знать об этом будут только несколько человек.
…
Карета двигалась какими-то окольными дорогами, так как на основных трактах нет таких рытвин и ухабов. Я была под личиной молодого юноши, да и одета соответственно. Мой похититель, так и не назвавший своего имени, был в образе моего дяди, везущего из столицы в имение отпрыска их семьи.
Хотя дорога была второстепенной, но и тут карету останавливали для проверок, но похитителю пока везло. У гвардейцев не было амулетов, распознающих личину. Они проверяли документы и спокойно желали нам доброго пути. В первую остановку я порывалась привлечь к себе внимание, но мой «попутчик» незаметно показал мне перстень, из которого выскользнул кончик иголки, сверкнувший в лучах дневного светила. И я испугалась. Так не хотелось еще раз ощутить свою беспомощность и дурноту. Решила, что подожду более подходящий случай, но меня не оставляли ни на минуту без охраны. Так прошло два дня в дороге. Почти без остановок и привалов, ели и спали на ходу, не заворачивая в селения и редкие постоялые дворы.
Только на третий вечер мы остановились в небольшом постоялом дворе. Здание даже показалось мне заброшенным, так как не освещалось. Только собака залаяла, оповещая, что здесь есть хозяева. После стука в дверь на пороге возник человек. Радостно потирая руки, он пригласил посетителей пройти в его «прекрасную гостиницу», которая ждет-не дождется своих постояльцев. Но внутри здания было так же сумрачно и пыльно. Да сюда давно постояльцы не заглядывали. Что-то подсказывало мне, что не зря это место пустует, а значит, его избегают.
Между тем хозяин деятельно распоряжался сонными слугами, послав одного парня показать наши комнаты, а другого отправил на кухню быстро организовать гостям ужин. Что-то не нравилось и моему похитителю, но он только мрачно смотрел, да незаметно отдал какой-то приказ охране. Немного придало настроения хорошая горячая еда, по которой я просто изнывала, да чистая постель, на которой можно было растянуться. Что я и сделала сразу после ужина, но перед тем как лечь, я подперла двери стулом и выглянула в окно посмотреть. Куда оно выходит. Окно смотрело на двор, заставленный сейчас нашей каретой и повозкой с вещами. У них стояли стражники, мой «дядя» поставил караул на ночь. Тоже, видимо, данная гостиница вызвала в нем чувство опасности. Но постель манила, и я быстро уснула, скинув только сапоги и теплый жакет.
Разбудил меня лязг оружия и крики. А кто-то пытался открыть мою дверь. Я быстро подскочила, одеваясь и слушая, как меня поторапливал выйти мой похититель.
- Давайте быстрее, на нас напали. Выходите сейчас же, - кричал мужчина, не переставая бить в двери. – Или хочешь, чтобы нас здесь убили?!
Быть убитой не хотелось, но и следовать за «дядюшкой» тоже желания не было. Я выглянула в окно. Там в темноте сновали люди, вспышками искр скрещивались шпаги, раздавались крики, стоны и проклятия вперемежку с руганью долетали до меня. Но все же безопаснее казалось там, во дворе, а не рядом с похитителем, поэтому я выбралась на карниз и по стенке медленно стала пробираться к торцу строения, который выходил на конюшни. И я молилась всем богам, чтобы меня не заметили. Но внизу так все были увлечены боем, что никто не посмотрел на меня. Единственно, о чем я жалела, что не взяла теплый плащ и перчатки. Все же мы значительно продвинулись на север, а в середине зимы тут холодно, особенно по ночам. Руки, что цеплялись за выступы стены, закоченели, но я все же упрямо шла к своей цели. Передохнула только когда завернула за угол дома. Сейчас надо было как-то спуститься на землю, но вблизи не было ни лестницы, ни хоть чего-то, что помогло мне. Пришлось пройти за следующий угол дома, на задний двор. Тут-то мне и повезло – внизу стояла телега с сеном. Её еще не разгрузили, и я решительно прыгнула, убедившись, что рядом никого нет. Так, прячась под телегой, я осмотрелась. Сначала было желание пробраться к конюшне, взять коня, но такую смелость я решила проигнорировать, когда услышала на улице голос «дяди», кричавшего, что надо срочно найти «племянника». Как там обстояло дело с разбойниками, и кто побеждал, меня не интересовало, так как и те и другие были для меня одинаково опасны.
Я метнулась к забору, за которым виднелись верхушки сосен, и пнув ногой по одной из досок, проломила небольшой лаз, но тут же ойкнула от боли – щепка выбитой доски впилась в ногу как раз выше сапога. Что-то теплое скользнуло внутрь обувки, но я все же убрала доску и вылезла за забор.
Впереди чернел стеной лес, только земля блестела выпавшим недавно белым снегом. А это плохо, мои следы будут видны. Но я все же побрела к лесу, в его тень, надеясь скрыться. То, что меня будут искать, если останутся в живых мои похитители, я не сомневалась. Да чтоб их поубивали разбойники! Я даже не удивилась своей кровожадности, посылая проклятия «дяде».
Вскоре забор и сам постоялый двор скрылись за деревьями, а чтобы замести следы, обломила ветку молодой сосенки. Потом опомнилась, и сняла с себя амулет личины, бросила на стылую землю и наступила ногой, пытаясь раздавить. Хоть теперь я была девушкой в мужском костюме, но на амулете могло быть следящее заклинание, по которому меня нашли бы быстро. Так и брела, заметая следы веткой, пока сапог не отяжелел от крови и не начала замерзать нога. Пришлось остановиться, когда приметила поваленное дерево. Стянула сапог, выгребая из него замершие сгустки своей крови, а потом закатала штаны и перевязала рану, оторвав низ своей рубашки. Надевать мокрый сапог не хотелось, но и босиком по снегу не пойдешь, тут размышлять некогда, да и пока сидела, холод пробрался к телу, напоминая, что я без теплого плаща. А жакет спасет ненадолго. Сидеть в моем положении опасно. Побрела дальше, преодолевая бурелом и кусты подлеска.
Только к утру я вновь остановилась, идти больше не могу. Надо бы отдохнуть, но я понимала, что как только перестану двигаться, замерзну. Мозг сигнализировал, что надо искать людей и просить помощи, но страх останавливал. Все гады слишком живучи, поэтому похититель её тоже будет искать в ближайших селениях.
Вскоре рассвело, а я вышла из леса на открытую поляну, в центре которой был высокий сугроб. Сначала мне только показалось, что от сугроба поднимает в воздух какое-то марево, но приглядевшись, увидела край печной трубы, из которого и идет чуть сизый дымок. Пройдя кругом на приличном расстоянии, заметила низенькую дверь в деревянном срубе неказистой избушки, вросшей почти в землю. Блеснуло отсветом стекло маленького окошка.
Идти дальше или постучать? И кто там, за дверью? Вдруг разбойники?
Но на открытом месте сильнее дул ветер, руки окоченели так, что она уже не чувствовала пальцев, и ныла сильно пострадавшая нога. Сама не заметила, как оказалась у двери и постучала.
Сначала в домике загорелся свет, лучиком осветив клочок снега у окна, а потом за дверью зашевелились, и старческий голос, мужской или женский было не определить, спросил хрипло: «Кто там?»
- Я путник, заблудилась, помогите, пожалуйста, - голос мой прозвучал как-то жалко, сил не было даже говорить, словно с этими словами уходили последние частички крепости моего духа. Когда дверь открылась, мои ноги просто уже подгибались, и в домик на краю леса я ввалилась уже без памяти. Последнее, что я почувствовала, это удар головой об пол, но сознание тут же покинуло меня.
Очнулась я от пульсирующей боли в ноге, но мне было тепло, просто жарко, хотя я и продолжала так же лежать на полу. Распахнула глаза и увидела перед собой сморщенное старушечье лицо с прищуренными внимательными глазами, а которых не было и капли старческой пелены, что бывает у многих пожилых людей, когда радужка становиться блеклой, выцветшей. Эти глаза не сочетались с морщинистым лицом и дряблой кожей старушки.
- Девонька, пришла в себя. Вот и хорошо. Но ты уж извини, мне тебя на лавку не поднять было. А может сейчас постараешься подняться? – спросила хозяйка дома. Одета она была опрятно и чисто, я бы даже сказала с былым вкусом. На деревенскую жительницу она походила мало. Вон, платье с окантовкой из кружев, правда они в тон платья, не выделяются, но деревенская бабушка бы одевалась проще. Уж деревенских баб она видела, когда путешествовала с отцом по Лавийскому герцогству. Те рядятся в домотканые платья, отбеленные и украшенные простой вышивкой, да подпоясанные всегда фартуками. А на этой старушке поверх платья одет был жакет с пуговицами, да не деревянными, какими пользовались крестьяне, а перламутровыми, из ракушки.
Я попыталась встать, но сил хватило только поднять голову, которая почти сразу упала на пол, гулко отозвавшись болью.
- Ладно, ладно, лежи так. Я сейчас тебе подушку и плед на пол брошу, не так жестко будет. Потом на лавку переползешь, - скомандовала хозяйка и вернулась с подушкой и одеялом. Устроила меня удобнее, а потом напоила каким-то отваром. Пряным, но горьковатым на вкус.
- Пей, пей, тебе сейчас полезно. Много крови потеряла, хотя регенерация у тебя хорошая, быстро на ноги вскочишь. Рану я тебе промыла, сапоги почищу. Потом поедим, кашу сейчас сварю. Разносолов у меня тут нет. Будешь кашу? – спросила старушка.
Я утвердительно качнула головой, поняв, что хочу есть. Но сон сморил меня быстрее, чем думы о еде.
Разбудило меня мурлыканье, что-то пушистое терлось о моё лицо. Кошка или кот!
- Вот поганка, ты Киса, - услышала я ворчливое бурчание хозяйки. – Ведь сказала, чтоб не лезла, но нет же, надо сунуть свой нос, куда тебя не просят. Иди лучше мышей ловить! Опять мешок с крупой прогрызли. Нам так до тепла провизии не хватит. Вот будешь тогда мышей нам двоим ловить.
Кошка фыркнула лишь на это заявление, но от меня отошла. Открыв глаза, я увидела только белую спинку и пушистый хвост с черным пятнышком на кончике.
Прислушалась к своим ощущениям. Слабость еще была, но нога не болела. Встала сначала на четвереньки, а потом, держась за лавку и стенку, выпрямилась и окинула помещение. Я стояла почти у дверей небольшой комнатки, основное пространство которой занимала печка, от которой шел жар. В углу у окна располагался стол, на столешнице дымилась кастрюля. За печной виднелся край топчана с подушками и одеялом. Там же висела тулуп, а на соседнем крючке была повешена пушистая шаль.
- Встала, девица, - прошелестел голос старушки. – Проходи к столу, присаживайся.
И она указала на небольшой кованый сундук, покрытый рогожкой. Видимо, он служил как табурет. Второй табурет стоял тут же.
- Меня бабушкой Уликой зовут. Я тут одна живу. С кошкой. Давно очень. Травы летом собираю, отвары варю, да в деревне все на продукты и одежду меняю. Зимой никуда не хожу. А ты откуда здесь взялась? – поинтересовалась хозяйка, накладывая мне кашу в тарелку и отрезая хлеб от каравая. А я подумала, и все рассказала. А что скрывать? Ясно же, что бабушка с моими похитителями не связана.
- Вот оно как? – протянула Улика. – Ты не бойся, я тебя не выдам. А вот то, что разбойников нынче развелось, это плохо.
- А если мой похититель сюда явится? Что делать будем? – задала я мучивший меня вопрос.
- Не переживай. Я сейчас амулет отвода глаз на двери повешу, так никто мою избушку и не увидит. Слазь с сундука, - скомандовала хозяйка. Я соскочила и пересела на табурет, а она долго что-то перебирала и перекладывала, то разворачивая, то сворачивая какие-то сверточки и пакетики.
- Вот! – радостно воскликнула она, показывая мне блестящую золотом круглую бляшку, похожую на монету, но имеющую колечко сбоку. Потом она метнулась к дверям, да так шустро, что я опять удивилась её живости. Она выскользнула в двери, но через несколько секунд вернулась в дом, запуская за собой волну холодного воздуха. – Сейчас пусть хоть рядом пройдут, а ничего не увидят и не унюхают. Хороший амулет, старинный. Дай боги памяти, вроде второй мой поклонник подарил… - тут она задумалась, но потом махнула рукой и произнесла. – Не важно… Хорошо, что вспомнила, что он у меня есть. Память то старушечья.
Но глаза смотрели озорно и ярко, совсем не по-стариковски.
- Спасибо, бабушка Улика, - с признательностью поблагодарила я хозяйку. – Вы меня спасли, но как бы мне о себе мужу весточку дать? У вас там, в сундуке случайно почтовой шкатулочки нет? Может, забыли?
- Вот чего нет, того нет. Я когда в лес-то ушла, все связи с прошлым оборвала, и вестников мне слать некому. Не медведям же в дремучей чащобе. Да ты не переживай, милая. Что-нибудь придумаем. Переждем немного, чтоб увериться, что тебя твой похититель больше не ищет, и найдем способ связаться с внешним миром, - успокоила меня бабушка.
А поутру, когда я вышла на улицу набрать снега, чтобы растопить его для умывания, весь снег на полянке перед избушкой был утоптан множеством следов. Я в панике заскочила за дверь, запирая её на запор.
- Там, там…следы… - только и могла выдавить я из себя. Все казалось, что в дверь, на которую я опиралась, забарабанят.
- Ну и что? Подумаешь, следы! Утром рано были два всадника, объехали дом по кругу раза два и убрались опять в чащу. Говорю же, амулет очень хороший. Сейчас таких не делают.
- А вдруг вернуться? – не могла успокоиться я.
- Опять уедут, - просто ответила старушка. – Умывайся и давай завтракать. Каша стынет.
Так я прожила у Улики несколько дней. Бабушка немного рассказала о себе. Оказалось, что она была магиней, даже училась в академии, а потом работала в патруле с мужем. У неё был сын, тоже одаренный мальчик. Но потом случилось несчастье, муж и сын погибли, а она ушла от людей. Так и живет, но сколько – ответить не смогла, сказала, что потеряла счет годам. Жалеет ли она о своем выборе? Нет! Может это эгоизм, но Улика не могла смотреть на то, что люди продолжают жить так же, как будто не ушли из жизни её муж и сын. Она не смогла общаться с ними, как прежде, ей было тяжела среди них, хотя они пытались окружить её теплом и заботой, но женщина посчитала лучше побыть одной. И она привыкла к одиночеству. Оно её не тяготит. Тем более, что её любимые муж и сын всегда с ней.
Грустная история жизни – подумалось мне. Тяготами одиночества и суровой жизни в лесу эта женщина заглушала в себе боль о тех, кого потеряла.
Следов вокруг избушки больше не было, да и сами они несколько раз выходили на разведку, проверить ходит ли кто еще по лесу. Даже доходили до постоялого двора, который сейчас представлял жалкое зрелище. Из-за забора было видно, что почти все окна второго этажа были выбиты, пахло гарью. Люди отсутствовали. Оказалось, что этот постоялый двор всего в двух часах ходьбы от избушки Улики, а я шла почти полночи, видимо кругами бродила.
- Если у него нет людей в вашем почтовом ведомстве, - развеял надежды короля его советник. – Но попытаться можно. Когда будет снята блокировка с королевской почты?
Король позвонил в колокольчик, вызывая слугу, которому приказал вызвать срочно начальника почтового департамента. Через час вопрос решился. Все должно остаться в тайне, и знать об этом будут только несколько человек.
…
Карета двигалась какими-то окольными дорогами, так как на основных трактах нет таких рытвин и ухабов. Я была под личиной молодого юноши, да и одета соответственно. Мой похититель, так и не назвавший своего имени, был в образе моего дяди, везущего из столицы в имение отпрыска их семьи.
Хотя дорога была второстепенной, но и тут карету останавливали для проверок, но похитителю пока везло. У гвардейцев не было амулетов, распознающих личину. Они проверяли документы и спокойно желали нам доброго пути. В первую остановку я порывалась привлечь к себе внимание, но мой «попутчик» незаметно показал мне перстень, из которого выскользнул кончик иголки, сверкнувший в лучах дневного светила. И я испугалась. Так не хотелось еще раз ощутить свою беспомощность и дурноту. Решила, что подожду более подходящий случай, но меня не оставляли ни на минуту без охраны. Так прошло два дня в дороге. Почти без остановок и привалов, ели и спали на ходу, не заворачивая в селения и редкие постоялые дворы.
Только на третий вечер мы остановились в небольшом постоялом дворе. Здание даже показалось мне заброшенным, так как не освещалось. Только собака залаяла, оповещая, что здесь есть хозяева. После стука в дверь на пороге возник человек. Радостно потирая руки, он пригласил посетителей пройти в его «прекрасную гостиницу», которая ждет-не дождется своих постояльцев. Но внутри здания было так же сумрачно и пыльно. Да сюда давно постояльцы не заглядывали. Что-то подсказывало мне, что не зря это место пустует, а значит, его избегают.
Между тем хозяин деятельно распоряжался сонными слугами, послав одного парня показать наши комнаты, а другого отправил на кухню быстро организовать гостям ужин. Что-то не нравилось и моему похитителю, но он только мрачно смотрел, да незаметно отдал какой-то приказ охране. Немного придало настроения хорошая горячая еда, по которой я просто изнывала, да чистая постель, на которой можно было растянуться. Что я и сделала сразу после ужина, но перед тем как лечь, я подперла двери стулом и выглянула в окно посмотреть. Куда оно выходит. Окно смотрело на двор, заставленный сейчас нашей каретой и повозкой с вещами. У них стояли стражники, мой «дядя» поставил караул на ночь. Тоже, видимо, данная гостиница вызвала в нем чувство опасности. Но постель манила, и я быстро уснула, скинув только сапоги и теплый жакет.
Разбудил меня лязг оружия и крики. А кто-то пытался открыть мою дверь. Я быстро подскочила, одеваясь и слушая, как меня поторапливал выйти мой похититель.
- Давайте быстрее, на нас напали. Выходите сейчас же, - кричал мужчина, не переставая бить в двери. – Или хочешь, чтобы нас здесь убили?!
Быть убитой не хотелось, но и следовать за «дядюшкой» тоже желания не было. Я выглянула в окно. Там в темноте сновали люди, вспышками искр скрещивались шпаги, раздавались крики, стоны и проклятия вперемежку с руганью долетали до меня. Но все же безопаснее казалось там, во дворе, а не рядом с похитителем, поэтому я выбралась на карниз и по стенке медленно стала пробираться к торцу строения, который выходил на конюшни. И я молилась всем богам, чтобы меня не заметили. Но внизу так все были увлечены боем, что никто не посмотрел на меня. Единственно, о чем я жалела, что не взяла теплый плащ и перчатки. Все же мы значительно продвинулись на север, а в середине зимы тут холодно, особенно по ночам. Руки, что цеплялись за выступы стены, закоченели, но я все же упрямо шла к своей цели. Передохнула только когда завернула за угол дома. Сейчас надо было как-то спуститься на землю, но вблизи не было ни лестницы, ни хоть чего-то, что помогло мне. Пришлось пройти за следующий угол дома, на задний двор. Тут-то мне и повезло – внизу стояла телега с сеном. Её еще не разгрузили, и я решительно прыгнула, убедившись, что рядом никого нет. Так, прячась под телегой, я осмотрелась. Сначала было желание пробраться к конюшне, взять коня, но такую смелость я решила проигнорировать, когда услышала на улице голос «дяди», кричавшего, что надо срочно найти «племянника». Как там обстояло дело с разбойниками, и кто побеждал, меня не интересовало, так как и те и другие были для меня одинаково опасны.
Я метнулась к забору, за которым виднелись верхушки сосен, и пнув ногой по одной из досок, проломила небольшой лаз, но тут же ойкнула от боли – щепка выбитой доски впилась в ногу как раз выше сапога. Что-то теплое скользнуло внутрь обувки, но я все же убрала доску и вылезла за забор.
Впереди чернел стеной лес, только земля блестела выпавшим недавно белым снегом. А это плохо, мои следы будут видны. Но я все же побрела к лесу, в его тень, надеясь скрыться. То, что меня будут искать, если останутся в живых мои похитители, я не сомневалась. Да чтоб их поубивали разбойники! Я даже не удивилась своей кровожадности, посылая проклятия «дяде».
Вскоре забор и сам постоялый двор скрылись за деревьями, а чтобы замести следы, обломила ветку молодой сосенки. Потом опомнилась, и сняла с себя амулет личины, бросила на стылую землю и наступила ногой, пытаясь раздавить. Хоть теперь я была девушкой в мужском костюме, но на амулете могло быть следящее заклинание, по которому меня нашли бы быстро. Так и брела, заметая следы веткой, пока сапог не отяжелел от крови и не начала замерзать нога. Пришлось остановиться, когда приметила поваленное дерево. Стянула сапог, выгребая из него замершие сгустки своей крови, а потом закатала штаны и перевязала рану, оторвав низ своей рубашки. Надевать мокрый сапог не хотелось, но и босиком по снегу не пойдешь, тут размышлять некогда, да и пока сидела, холод пробрался к телу, напоминая, что я без теплого плаща. А жакет спасет ненадолго. Сидеть в моем положении опасно. Побрела дальше, преодолевая бурелом и кусты подлеска.
Только к утру я вновь остановилась, идти больше не могу. Надо бы отдохнуть, но я понимала, что как только перестану двигаться, замерзну. Мозг сигнализировал, что надо искать людей и просить помощи, но страх останавливал. Все гады слишком живучи, поэтому похититель её тоже будет искать в ближайших селениях.
Вскоре рассвело, а я вышла из леса на открытую поляну, в центре которой был высокий сугроб. Сначала мне только показалось, что от сугроба поднимает в воздух какое-то марево, но приглядевшись, увидела край печной трубы, из которого и идет чуть сизый дымок. Пройдя кругом на приличном расстоянии, заметила низенькую дверь в деревянном срубе неказистой избушки, вросшей почти в землю. Блеснуло отсветом стекло маленького окошка.
Идти дальше или постучать? И кто там, за дверью? Вдруг разбойники?
Но на открытом месте сильнее дул ветер, руки окоченели так, что она уже не чувствовала пальцев, и ныла сильно пострадавшая нога. Сама не заметила, как оказалась у двери и постучала.
Сначала в домике загорелся свет, лучиком осветив клочок снега у окна, а потом за дверью зашевелились, и старческий голос, мужской или женский было не определить, спросил хрипло: «Кто там?»
- Я путник, заблудилась, помогите, пожалуйста, - голос мой прозвучал как-то жалко, сил не было даже говорить, словно с этими словами уходили последние частички крепости моего духа. Когда дверь открылась, мои ноги просто уже подгибались, и в домик на краю леса я ввалилась уже без памяти. Последнее, что я почувствовала, это удар головой об пол, но сознание тут же покинуло меня.
Очнулась я от пульсирующей боли в ноге, но мне было тепло, просто жарко, хотя я и продолжала так же лежать на полу. Распахнула глаза и увидела перед собой сморщенное старушечье лицо с прищуренными внимательными глазами, а которых не было и капли старческой пелены, что бывает у многих пожилых людей, когда радужка становиться блеклой, выцветшей. Эти глаза не сочетались с морщинистым лицом и дряблой кожей старушки.
- Девонька, пришла в себя. Вот и хорошо. Но ты уж извини, мне тебя на лавку не поднять было. А может сейчас постараешься подняться? – спросила хозяйка дома. Одета она была опрятно и чисто, я бы даже сказала с былым вкусом. На деревенскую жительницу она походила мало. Вон, платье с окантовкой из кружев, правда они в тон платья, не выделяются, но деревенская бабушка бы одевалась проще. Уж деревенских баб она видела, когда путешествовала с отцом по Лавийскому герцогству. Те рядятся в домотканые платья, отбеленные и украшенные простой вышивкой, да подпоясанные всегда фартуками. А на этой старушке поверх платья одет был жакет с пуговицами, да не деревянными, какими пользовались крестьяне, а перламутровыми, из ракушки.
Я попыталась встать, но сил хватило только поднять голову, которая почти сразу упала на пол, гулко отозвавшись болью.
- Ладно, ладно, лежи так. Я сейчас тебе подушку и плед на пол брошу, не так жестко будет. Потом на лавку переползешь, - скомандовала хозяйка и вернулась с подушкой и одеялом. Устроила меня удобнее, а потом напоила каким-то отваром. Пряным, но горьковатым на вкус.
- Пей, пей, тебе сейчас полезно. Много крови потеряла, хотя регенерация у тебя хорошая, быстро на ноги вскочишь. Рану я тебе промыла, сапоги почищу. Потом поедим, кашу сейчас сварю. Разносолов у меня тут нет. Будешь кашу? – спросила старушка.
Я утвердительно качнула головой, поняв, что хочу есть. Но сон сморил меня быстрее, чем думы о еде.
Разбудило меня мурлыканье, что-то пушистое терлось о моё лицо. Кошка или кот!
- Вот поганка, ты Киса, - услышала я ворчливое бурчание хозяйки. – Ведь сказала, чтоб не лезла, но нет же, надо сунуть свой нос, куда тебя не просят. Иди лучше мышей ловить! Опять мешок с крупой прогрызли. Нам так до тепла провизии не хватит. Вот будешь тогда мышей нам двоим ловить.
Кошка фыркнула лишь на это заявление, но от меня отошла. Открыв глаза, я увидела только белую спинку и пушистый хвост с черным пятнышком на кончике.
Прислушалась к своим ощущениям. Слабость еще была, но нога не болела. Встала сначала на четвереньки, а потом, держась за лавку и стенку, выпрямилась и окинула помещение. Я стояла почти у дверей небольшой комнатки, основное пространство которой занимала печка, от которой шел жар. В углу у окна располагался стол, на столешнице дымилась кастрюля. За печной виднелся край топчана с подушками и одеялом. Там же висела тулуп, а на соседнем крючке была повешена пушистая шаль.
- Встала, девица, - прошелестел голос старушки. – Проходи к столу, присаживайся.
И она указала на небольшой кованый сундук, покрытый рогожкой. Видимо, он служил как табурет. Второй табурет стоял тут же.
- Меня бабушкой Уликой зовут. Я тут одна живу. С кошкой. Давно очень. Травы летом собираю, отвары варю, да в деревне все на продукты и одежду меняю. Зимой никуда не хожу. А ты откуда здесь взялась? – поинтересовалась хозяйка, накладывая мне кашу в тарелку и отрезая хлеб от каравая. А я подумала, и все рассказала. А что скрывать? Ясно же, что бабушка с моими похитителями не связана.
- Вот оно как? – протянула Улика. – Ты не бойся, я тебя не выдам. А вот то, что разбойников нынче развелось, это плохо.
- А если мой похититель сюда явится? Что делать будем? – задала я мучивший меня вопрос.
- Не переживай. Я сейчас амулет отвода глаз на двери повешу, так никто мою избушку и не увидит. Слазь с сундука, - скомандовала хозяйка. Я соскочила и пересела на табурет, а она долго что-то перебирала и перекладывала, то разворачивая, то сворачивая какие-то сверточки и пакетики.
- Вот! – радостно воскликнула она, показывая мне блестящую золотом круглую бляшку, похожую на монету, но имеющую колечко сбоку. Потом она метнулась к дверям, да так шустро, что я опять удивилась её живости. Она выскользнула в двери, но через несколько секунд вернулась в дом, запуская за собой волну холодного воздуха. – Сейчас пусть хоть рядом пройдут, а ничего не увидят и не унюхают. Хороший амулет, старинный. Дай боги памяти, вроде второй мой поклонник подарил… - тут она задумалась, но потом махнула рукой и произнесла. – Не важно… Хорошо, что вспомнила, что он у меня есть. Память то старушечья.
Но глаза смотрели озорно и ярко, совсем не по-стариковски.
- Спасибо, бабушка Улика, - с признательностью поблагодарила я хозяйку. – Вы меня спасли, но как бы мне о себе мужу весточку дать? У вас там, в сундуке случайно почтовой шкатулочки нет? Может, забыли?
- Вот чего нет, того нет. Я когда в лес-то ушла, все связи с прошлым оборвала, и вестников мне слать некому. Не медведям же в дремучей чащобе. Да ты не переживай, милая. Что-нибудь придумаем. Переждем немного, чтоб увериться, что тебя твой похититель больше не ищет, и найдем способ связаться с внешним миром, - успокоила меня бабушка.
А поутру, когда я вышла на улицу набрать снега, чтобы растопить его для умывания, весь снег на полянке перед избушкой был утоптан множеством следов. Я в панике заскочила за дверь, запирая её на запор.
- Там, там…следы… - только и могла выдавить я из себя. Все казалось, что в дверь, на которую я опиралась, забарабанят.
- Ну и что? Подумаешь, следы! Утром рано были два всадника, объехали дом по кругу раза два и убрались опять в чащу. Говорю же, амулет очень хороший. Сейчас таких не делают.
- А вдруг вернуться? – не могла успокоиться я.
- Опять уедут, - просто ответила старушка. – Умывайся и давай завтракать. Каша стынет.
Так я прожила у Улики несколько дней. Бабушка немного рассказала о себе. Оказалось, что она была магиней, даже училась в академии, а потом работала в патруле с мужем. У неё был сын, тоже одаренный мальчик. Но потом случилось несчастье, муж и сын погибли, а она ушла от людей. Так и живет, но сколько – ответить не смогла, сказала, что потеряла счет годам. Жалеет ли она о своем выборе? Нет! Может это эгоизм, но Улика не могла смотреть на то, что люди продолжают жить так же, как будто не ушли из жизни её муж и сын. Она не смогла общаться с ними, как прежде, ей было тяжела среди них, хотя они пытались окружить её теплом и заботой, но женщина посчитала лучше побыть одной. И она привыкла к одиночеству. Оно её не тяготит. Тем более, что её любимые муж и сын всегда с ней.
Грустная история жизни – подумалось мне. Тяготами одиночества и суровой жизни в лесу эта женщина заглушала в себе боль о тех, кого потеряла.
Следов вокруг избушки больше не было, да и сами они несколько раз выходили на разведку, проверить ходит ли кто еще по лесу. Даже доходили до постоялого двора, который сейчас представлял жалкое зрелище. Из-за забора было видно, что почти все окна второго этажа были выбиты, пахло гарью. Люди отсутствовали. Оказалось, что этот постоялый двор всего в двух часах ходьбы от избушки Улики, а я шла почти полночи, видимо кругами бродила.
