— Просто превосходно! — язвительно ответил я. — Во мне сидит мощный источник энергии, который живёт своей жизнью и мыслит не советуясь со мной.
— Ага! — довольно улыбнулась Зимба. — И вдобавок ко всему, это вполне нормальное явление, встречающееся у людей при определённых жизненных обстоятельствах. Другое дело, что обстоятельства эти в вашем мире происходят всё реже и реже. Поэтому ваше общество сейчас испытывает острый дефицит любви.
— Но подожди, — нахмурился я. — А как же все семьи? Неужели некоторые из них живут без любви?
— Некоторые, говоришь... — Зимба приподняла уголок рта в грустной усмешке. — Твой папа любит маму?
— Думаю, нет...
— А мама — папу?
— Она его любит только пилить и критиковать, какой он никчёмный.
— Ну а ты хоть кого-то из них любишь?
Я молча уставился на воду, не желая отвечать правду, но предательски навернувшиеся слёзы сдали меня с потрохами.
— Я всю жизнь боюсь быть плохим. Плохим студентом, плохим другом, плохим сыном. А хороший сын должен любить своих родителей, какими бы они ни были, понимаешь?
— В том-то и дело, Витька, — Зимба ласково взъерошила мои волосы. — Большинство людей носит маски, лишь изображая эмоции, которые якобы должны испытывать в нужный момент, но которых нет и в помине. Вы сами создали общество, целиком построенное на лжи, и сами захлебнулись в ней. Мало кто из людей сможет сказать правду, не боясь быть освистанным, а может, даже наказанным. Поэтому большинство семей живут без любви, лишь изображая её перед другими семьями, так же живущими с холодными сердцами и спящими врозь. Но мне на вашей планете бояться некого, поэтому я могу тебе сказать, что ты никому ничего не должен. Родителям особенно: ты не просил их рожать тебя. Ты не должен изображать эмоции, которых на самом деле не испытываешь, равно как и не должен скрывать свои настоящие чувства.
— От тебя я и не скрывал, — грустно улыбнулся я. — Но ты можешь себе представить, каково это мне: желать одного, но быть вынужденным говорить, делать, а в конечном итоге даже думать абсолютно по-другому! А если ты утверждаешь, что точно так же живёт большинство людей, то я просто понятия не имею, куда катится этот мир.
Взлетев, наконец, с ограждения, птица на прощание что-то прокричала на своём языке. Видимо, указала направление движения мира.
— Представить очень даже могу, — вздохнула Зимба, провожая взглядом пернатую гостью. — Последние полгода нашего с тобой, без преувеличения сказать, романа я пребывала в таком же замешательстве. Хотя, оно имело немного другую природу, другой внутренний конфликт.
— А у тебя-то что может быть за конфликт? — не понял я.
— Внутренний спор о том, что мне делать с твоей любовью. Ведь коли уж она появилась в тебе, то с некоторой натяжкой тебя можно назвать её владельцем. А за время нашего общения ты для меня постепенно превратился из плодородной грядки в существо равное мне если не в физических возможностях, то хотя бы в правах. А раз так, то теперь я не имею не только желания съедать её, но и права распоряжаться ей вместо тебя.
— Премного благодарен за признание моих прав, — улыбнулся я. — Но я пока не понял, в чём здесь загвоздка.
— В том, что ты используешь свою любовь не по назначению, — назидательно сказала Зимба.
— Вот как? — приподнял я бровь. — И какое же у неё назначение, позволь узнать?
— Вообще если не брать в расчет личность её носителя, то штука эта многофункциональна. Она может быть и источником энергии, и неким средством модификации окружающей реальности, и хранилищем огромных объёмов знаний, и ещё чёрт знает чем. Но конкретно в существах подобных человеку она вырастает для помощи в продолжении рода, а также для объединения двух или более особей в группу с едиными ценностями и стремлениями.
— Ты думаешь, она нас с тобой не объединила?
— Ха! Ещё бы не объединила! — воскликнула Зимба. — Так объединила, что захочешь — не расцепишься. Но вот с первым пунктом у нас полное фиаско. Рожать человеческих детёнышей я, увы, не в состоянии.
— Ну так и хрен бы с ними! — махнул я рукой. — Пусть другие пары рожают, желающих много. Я не видел мужчин, реально счастливых в роли отцов, поэтому сам никогда не хотел заводить собственных детей. И вряд ли захочу в будущем. Так что, Зимбочка, эта проблема тобой надумана и не стоит, как говорят, выеденного яйца!
— Да, Вить, я ещё маленькая и глупенькая, — грустно покачала головой Зимба, — и тебе вполне может показаться, что я раздуваю проблему на пустом месте, но увы, это не так. Те эмоции, которые ты испытывал ко мне и которые стали питательной средой для любви, они всё же сугубо человеческие, и лучше всего подходят для выращивания любви к человеческой девушке. Но так как ты изначально знал, что я — не человек, и та картинка, что я показывала тебе для удобства общения, не имеет со мной ничего общего, то любовь у тебя выросла... как бы это сказать... неправильная, что ли. Несовместимая с человеком и его остальными эмоциями. Неродная. Знаешь, как если бы на грибе мухоморе вдруг вырос цветок.
— Ну так ведь вырос же! И это круто! — воодушевлённо отстаивал я свою позицию. — Почему ты решила, что необычное не имеет права на существование? Ведь если так, то и ты сама не должна находиться на Земле, потому что для этой планеты ты — самое необычное существо!
— Да не в том дело, Вить! — отмахнулась она. — Просто я посчитала нечестным, неправильным тот факт, что продолжаю использовать тебя в своих интересах! Да, пускай теперь эти интересы из гастрономических превратились в духовно-эстетические, но всё же! Признав твои права, я решила, что тебе не стоит против своей воли тратить свои чувства на существо, для которого они не должны предназначаться.
— Но почему?! Почему не должны-то? — недоумевал я.
— По твоей человеческой природе! Как ни крути, но в человеке должна расти любовь к другому человеку, а не к кому попало, не имеющему даже тела. Во-первых, это её основное назначение. А во-вторых, мне совсем неизвестно, как может повести себя такая «ненормальная» любовь, находясь в тебе. Вот прямо вообще не представляю!
— А что мешало нам с тобой проверить это на практике? — поинтересовался я.
Зимба посмотрела на меня снисходительно, как на младенца.
— Я поражаюсь твоему бесстрашию, Витька! Сначала не испугался подружиться с инопланетным существом, теперь так же легко предлагаешь дать волю неведомой силе, имеющей своё собственное мнение и видение мира. Я вот побаиваюсь, а ты — хоть бы хны!
— Но я не чувствую никакой опасности от неё! — удивленно помотал головой я. — Наоборот, по моим ощущениям, от неё исходят лишь тепло, наслаждение и уверенность.
— Ну... — меланхолично протянула Зимба. — Котики обычно тоже милые и мягкие. Но при большом желании и сноровке вполне могут прокусить вену на шее человека.
Пока я думал, что на это ответить, музыканты на верхней палубе заиграли «Колыбельную Клары», и я решил, что они тоже знают, о чём мы с Зимбой беседуем уже несколько часов кряду. Когда-то в детстве я слышал эту песню по телевизору и примерно запомнил слова:
«Однажды утром ты поднимешься с песней.
Ты расправишь крылья и полетишь в небо.
А до того утра, ничто не сможет навредить тебе.»
Хоть я и не знал наверняка, с каким настроением я проснусь после нашего разговора, но меня всё сильнее наполняло ощущение спокойствия и отрешённости от всей суеты.
— В общем, как бы то ни было, — тихо продолжила Зимба, когда колыбельная закончилась, — но я решила, что эти странные взаимоотношения продолжать не стоит. Не могу сказать точно, что двигало мной сильнее: страх перед дальнейшим развитием наших самостоятельных эмоций или же желание того, чтобы твоя любовь была использована по назначению. Точнее, не любовь, а питательная среда, в которой та выросла. Ибо уже выросшую любовь, увы, не переделаешь: она всегда будет направлена в мою сторону. Но её можно уничтожить. Недаром у вас говорят: «От любви до ненависти один шаг».
— Нет, всё-таки ты жопа сатаны! — со смесью досады и восхищения констатировал я.
— Почему только жопа? — слегка обиженно спросила она. — Из всех мифов, что я читала об этом интереснейшем персонаже, я могла бы повторить практически каждый из его подвигов. Так что вполне тяну на целого Сатану, а не только на его филейную часть.
— Нисколько не сомневаюсь! — расхохотался я и легонько ткнул её локтем в бок. Получив в ответ плечом, я почувствовал, что жизнь любит меня гораздо сильнее, чем я представлял до этого. Про Зимбу я пока не мог утверждать того же с полной уверенностью, но подозревал, что в некоторых вопросах они с жизнью солидарны.
— Я посчитала, что нужно создать такую ситуацию, которая заставила бы тебя возненавидеть меня всем своим существом. Ведь иначе сколь бы далеко я от тебя ни улетала, твоя главная эмоция не разорвёт связи с моей и будет продолжать расти. А в отсутствие меня это может доставить тебе сильные страдания, чего я никак не хотела. И вот здесь мне здорово пригодились эти бравые служаки в штатском. К тому моменту они уже месяцев пять кружили возле нашего с тобой генератора. Оставалось только позволить им точно засечь его местонахождение, оставив включённым подольше, а уж дальше, я полагала, они тебе нарассказывали бы обо мне столько весёлых историй, что твоей ненависти должно было хватить для испепеления небольшого астероида, а не только на уничтожение своей любви. А тут — тадам! — такой удобный случай: ты напился. Мне оставалось только устроить небольшое театрализованное представление для одного зрителя, раскланяться и уехать с гастролями в другой город. Или даже страну — для меня разница не принципиальна.
— Значит, ты меня усыпила и паралич наслала? — насупился я.
— Вот понимаю, что ты вряд ли мне поверишь, но вырубило тебя абсолютно без моей помощи, равно как и в овощ превратило. Порой зелёному змию удаются такие каверзные штуки, до которых не додумался бы наш приятель Сатана. Или его ученица. — Зимба учтиво склонила голову.
— Ну, зная твои возможности, мне действительно сложно поверить, что это произошло без их применения. Ладно, пусть будет по-твоему: теперь это уже не имеет никакого значения. Но скажи мне лучше вот что: ты была где-то рядом, когда состоялся весь наш разговор с этими двумя эээ... интеллигентными мужчинами?
— Что было, то было, — констатировала Зимба. — Мне стало очень любопытно, что они тебе наплетут про меня, и я тихонечко примостилась в четвёртом измерении твоей кухни. Сидела, слушала и грустила.
Тут я явственно представил себя на её месте, и даже более утрированно: будто я собственными руками сжимаю сердце какого-нибудь бесконечно любимого мной существа в надежде, что оно лишь перестанет любить, но каким-то образом выживет... От этой жути меня основательно тряхнуло, и я подозреваю, что движение это произошло даже там, наяву, где моё измотанное тельце мирно посапывало на изрядно потёртой простыне. Зимба взволнованно глянула на меня, но не стала расспрашивать о том, что со мной случилось. То ли ей и без объяснений было понятно, то ли опять приврала насчёт чтения моих мыслей во сне.
— Но в итоге твой коварный план по убийству моей любви с треском провалился! — задумчиво произнес я с грустной усмешкой.
— И это был первый раз в моей жизни, когда я обрадовалась своей неудаче, — в тон мне продолжила она.
Над поверхностью воды стали появляться лёгкие перья тумана. Огромная белая птица укрывала своим крылом рябящее зеркало воды вместе с одиноким речным трамвайчиком, вместе со всеми его палубами, столиками и баром, вместе со мной, с Зимбой и с нашими двумя невероятно мощными сгустками любви, один из которых оказалось не под силу убить даже квантому из далёкой галактики.
До моих ушей тихой извивающейся струйкой донеслась ещё одна знакомая мелодия: музыканты заиграли поистине сказочную джазовую песню «Misty», будто сам туман нашептал им её. Повинуясь зову текущего мгновения, я поднялся со скамейки и протянул руку Зимбе, приглашая её на танец. Закончившая свою исповедь желанная гостья моего сна с радостью приняла моё предложение, и спустя пару мгновений мы уже держали друг друга в объятиях, стоя на свободном участке площадки на корме, и плавно покачивались в такт музыке, неспешно кружась.
Я вспомнил шутку, что парный танец — это искусство убрать свою ногу раньше, чем на неё наступит партнёр. Но за свои ноги я совсем не переживал: мне казалось, что мы с Зимбой просто стоим на месте, а вокруг нас танцует и кружится в чувственных па сам речной трамвайчик, а с ним — все пассажиры, вся команда, и даже река, вместо того, чтобы просто течь себе на юг, лихо ведёт хоровод своими лесистыми берегами и своей зеркальной гладью со всеми отражающимися в ней звёздами. Те, разумеется, тоже не оставались в стороне от такой движухи и чертили в небе большие и маленькие круги, центром которых были мы.
Весь мир моего сна говорил мне о том, что произошедшее с нами было самым удачным стечением обстоятельств, которое только можно было себе представить. Я поймал себя на мысли, что давно, ещё почти в самом начале этой нашей встречи, простил Зимбе все её пакости, о которых она даже ещё не успела мне рассказать. А может быть, это сделал не я, а мой горячий всепрощающий шарик, который обладает собственной волей, и которому без разницы, какая бестия носит его ответную часть. Но даже если и так, я был согласен с его решением. Сейчас главным для меня было то, что он жив и продолжает копить в себе тепло и созидательную энергию. Я знал, что она никогда не станет разрушительной. Никогда!
В какой момент закончилась музыка, ни я, ни Зимба не заметили. Мы продолжали стоять обнявшись на корме окутанного туманом судна, несущего нас в полную неизвестность. В плотную, почти осязаемую хмарь было запечатано продолжение самой странной истории рождения любви между столь разными существами. Куда ещё заведут нас эти два полюса великой силы, способной изменять реальность и совмещать несовместимое? Должны ли мы безропотно следовать за ней или же в наших силах перехватить инициативу, став хозяевами положения? Что нам делать с этой любовью?
— Что нам делать с этой любовью, Витька? — эхом повторила мою мысль Зимба.
— Почему нельзя просто радоваться её существованию? — спросил я. — Забыть все неприятные вещи, что мы натворили по глупости и незнанию, и продолжать быть вместе, наблюдая за тем, как в нас крепнут её ростки.
— Мы с тобой два наивных ребёнка, Вить... — она обречённо помотала головой, уткнувшись лбом в моё плечо. — Ну как ты представляешь себе наши дальнейшие отношения? Каким способом мы сможем быть вместе столько, сколько захотим? Конечно, я могу наклепать ещё сколько угодно генераторов поля, но ты ведь понимаешь, что эти ищейки не уймутся! И если они снова застукают тебя с этим устройством, то к тебе возникнут уже гораздо более серьёзные вопросы! А если мне попробовать поддерживать человеческий облик своими силами, без генератора, то для восполнения энергии мне нужно будет объедать по десять человек в день! Посчитай, на сколько дней хватит населения твоего города. И опять же, пока я раскручиваю на эмоции стольких человек, у меня просто не останется времени на тебя!
— А если уехать далеко-далеко, туда, где нет этих ищеек? — предложил я. — Куда-нибудь на остров, и там держать генератор постоянно включенным.
— Ага! — довольно улыбнулась Зимба. — И вдобавок ко всему, это вполне нормальное явление, встречающееся у людей при определённых жизненных обстоятельствах. Другое дело, что обстоятельства эти в вашем мире происходят всё реже и реже. Поэтому ваше общество сейчас испытывает острый дефицит любви.
— Но подожди, — нахмурился я. — А как же все семьи? Неужели некоторые из них живут без любви?
— Некоторые, говоришь... — Зимба приподняла уголок рта в грустной усмешке. — Твой папа любит маму?
— Думаю, нет...
— А мама — папу?
— Она его любит только пилить и критиковать, какой он никчёмный.
— Ну а ты хоть кого-то из них любишь?
Я молча уставился на воду, не желая отвечать правду, но предательски навернувшиеся слёзы сдали меня с потрохами.
— Я всю жизнь боюсь быть плохим. Плохим студентом, плохим другом, плохим сыном. А хороший сын должен любить своих родителей, какими бы они ни были, понимаешь?
— В том-то и дело, Витька, — Зимба ласково взъерошила мои волосы. — Большинство людей носит маски, лишь изображая эмоции, которые якобы должны испытывать в нужный момент, но которых нет и в помине. Вы сами создали общество, целиком построенное на лжи, и сами захлебнулись в ней. Мало кто из людей сможет сказать правду, не боясь быть освистанным, а может, даже наказанным. Поэтому большинство семей живут без любви, лишь изображая её перед другими семьями, так же живущими с холодными сердцами и спящими врозь. Но мне на вашей планете бояться некого, поэтому я могу тебе сказать, что ты никому ничего не должен. Родителям особенно: ты не просил их рожать тебя. Ты не должен изображать эмоции, которых на самом деле не испытываешь, равно как и не должен скрывать свои настоящие чувства.
— От тебя я и не скрывал, — грустно улыбнулся я. — Но ты можешь себе представить, каково это мне: желать одного, но быть вынужденным говорить, делать, а в конечном итоге даже думать абсолютно по-другому! А если ты утверждаешь, что точно так же живёт большинство людей, то я просто понятия не имею, куда катится этот мир.
Взлетев, наконец, с ограждения, птица на прощание что-то прокричала на своём языке. Видимо, указала направление движения мира.
— Представить очень даже могу, — вздохнула Зимба, провожая взглядом пернатую гостью. — Последние полгода нашего с тобой, без преувеличения сказать, романа я пребывала в таком же замешательстве. Хотя, оно имело немного другую природу, другой внутренний конфликт.
— А у тебя-то что может быть за конфликт? — не понял я.
— Внутренний спор о том, что мне делать с твоей любовью. Ведь коли уж она появилась в тебе, то с некоторой натяжкой тебя можно назвать её владельцем. А за время нашего общения ты для меня постепенно превратился из плодородной грядки в существо равное мне если не в физических возможностях, то хотя бы в правах. А раз так, то теперь я не имею не только желания съедать её, но и права распоряжаться ей вместо тебя.
— Премного благодарен за признание моих прав, — улыбнулся я. — Но я пока не понял, в чём здесь загвоздка.
— В том, что ты используешь свою любовь не по назначению, — назидательно сказала Зимба.
— Вот как? — приподнял я бровь. — И какое же у неё назначение, позволь узнать?
— Вообще если не брать в расчет личность её носителя, то штука эта многофункциональна. Она может быть и источником энергии, и неким средством модификации окружающей реальности, и хранилищем огромных объёмов знаний, и ещё чёрт знает чем. Но конкретно в существах подобных человеку она вырастает для помощи в продолжении рода, а также для объединения двух или более особей в группу с едиными ценностями и стремлениями.
— Ты думаешь, она нас с тобой не объединила?
— Ха! Ещё бы не объединила! — воскликнула Зимба. — Так объединила, что захочешь — не расцепишься. Но вот с первым пунктом у нас полное фиаско. Рожать человеческих детёнышей я, увы, не в состоянии.
— Ну так и хрен бы с ними! — махнул я рукой. — Пусть другие пары рожают, желающих много. Я не видел мужчин, реально счастливых в роли отцов, поэтому сам никогда не хотел заводить собственных детей. И вряд ли захочу в будущем. Так что, Зимбочка, эта проблема тобой надумана и не стоит, как говорят, выеденного яйца!
— Да, Вить, я ещё маленькая и глупенькая, — грустно покачала головой Зимба, — и тебе вполне может показаться, что я раздуваю проблему на пустом месте, но увы, это не так. Те эмоции, которые ты испытывал ко мне и которые стали питательной средой для любви, они всё же сугубо человеческие, и лучше всего подходят для выращивания любви к человеческой девушке. Но так как ты изначально знал, что я — не человек, и та картинка, что я показывала тебе для удобства общения, не имеет со мной ничего общего, то любовь у тебя выросла... как бы это сказать... неправильная, что ли. Несовместимая с человеком и его остальными эмоциями. Неродная. Знаешь, как если бы на грибе мухоморе вдруг вырос цветок.
— Ну так ведь вырос же! И это круто! — воодушевлённо отстаивал я свою позицию. — Почему ты решила, что необычное не имеет права на существование? Ведь если так, то и ты сама не должна находиться на Земле, потому что для этой планеты ты — самое необычное существо!
— Да не в том дело, Вить! — отмахнулась она. — Просто я посчитала нечестным, неправильным тот факт, что продолжаю использовать тебя в своих интересах! Да, пускай теперь эти интересы из гастрономических превратились в духовно-эстетические, но всё же! Признав твои права, я решила, что тебе не стоит против своей воли тратить свои чувства на существо, для которого они не должны предназначаться.
— Но почему?! Почему не должны-то? — недоумевал я.
— По твоей человеческой природе! Как ни крути, но в человеке должна расти любовь к другому человеку, а не к кому попало, не имеющему даже тела. Во-первых, это её основное назначение. А во-вторых, мне совсем неизвестно, как может повести себя такая «ненормальная» любовь, находясь в тебе. Вот прямо вообще не представляю!
— А что мешало нам с тобой проверить это на практике? — поинтересовался я.
Зимба посмотрела на меня снисходительно, как на младенца.
— Я поражаюсь твоему бесстрашию, Витька! Сначала не испугался подружиться с инопланетным существом, теперь так же легко предлагаешь дать волю неведомой силе, имеющей своё собственное мнение и видение мира. Я вот побаиваюсь, а ты — хоть бы хны!
— Но я не чувствую никакой опасности от неё! — удивленно помотал головой я. — Наоборот, по моим ощущениям, от неё исходят лишь тепло, наслаждение и уверенность.
— Ну... — меланхолично протянула Зимба. — Котики обычно тоже милые и мягкие. Но при большом желании и сноровке вполне могут прокусить вену на шее человека.
Пока я думал, что на это ответить, музыканты на верхней палубе заиграли «Колыбельную Клары», и я решил, что они тоже знают, о чём мы с Зимбой беседуем уже несколько часов кряду. Когда-то в детстве я слышал эту песню по телевизору и примерно запомнил слова:
«Однажды утром ты поднимешься с песней.
Ты расправишь крылья и полетишь в небо.
А до того утра, ничто не сможет навредить тебе.»
Хоть я и не знал наверняка, с каким настроением я проснусь после нашего разговора, но меня всё сильнее наполняло ощущение спокойствия и отрешённости от всей суеты.
— В общем, как бы то ни было, — тихо продолжила Зимба, когда колыбельная закончилась, — но я решила, что эти странные взаимоотношения продолжать не стоит. Не могу сказать точно, что двигало мной сильнее: страх перед дальнейшим развитием наших самостоятельных эмоций или же желание того, чтобы твоя любовь была использована по назначению. Точнее, не любовь, а питательная среда, в которой та выросла. Ибо уже выросшую любовь, увы, не переделаешь: она всегда будет направлена в мою сторону. Но её можно уничтожить. Недаром у вас говорят: «От любви до ненависти один шаг».
— Нет, всё-таки ты жопа сатаны! — со смесью досады и восхищения констатировал я.
— Почему только жопа? — слегка обиженно спросила она. — Из всех мифов, что я читала об этом интереснейшем персонаже, я могла бы повторить практически каждый из его подвигов. Так что вполне тяну на целого Сатану, а не только на его филейную часть.
— Нисколько не сомневаюсь! — расхохотался я и легонько ткнул её локтем в бок. Получив в ответ плечом, я почувствовал, что жизнь любит меня гораздо сильнее, чем я представлял до этого. Про Зимбу я пока не мог утверждать того же с полной уверенностью, но подозревал, что в некоторых вопросах они с жизнью солидарны.
— Я посчитала, что нужно создать такую ситуацию, которая заставила бы тебя возненавидеть меня всем своим существом. Ведь иначе сколь бы далеко я от тебя ни улетала, твоя главная эмоция не разорвёт связи с моей и будет продолжать расти. А в отсутствие меня это может доставить тебе сильные страдания, чего я никак не хотела. И вот здесь мне здорово пригодились эти бравые служаки в штатском. К тому моменту они уже месяцев пять кружили возле нашего с тобой генератора. Оставалось только позволить им точно засечь его местонахождение, оставив включённым подольше, а уж дальше, я полагала, они тебе нарассказывали бы обо мне столько весёлых историй, что твоей ненависти должно было хватить для испепеления небольшого астероида, а не только на уничтожение своей любви. А тут — тадам! — такой удобный случай: ты напился. Мне оставалось только устроить небольшое театрализованное представление для одного зрителя, раскланяться и уехать с гастролями в другой город. Или даже страну — для меня разница не принципиальна.
— Значит, ты меня усыпила и паралич наслала? — насупился я.
— Вот понимаю, что ты вряд ли мне поверишь, но вырубило тебя абсолютно без моей помощи, равно как и в овощ превратило. Порой зелёному змию удаются такие каверзные штуки, до которых не додумался бы наш приятель Сатана. Или его ученица. — Зимба учтиво склонила голову.
— Ну, зная твои возможности, мне действительно сложно поверить, что это произошло без их применения. Ладно, пусть будет по-твоему: теперь это уже не имеет никакого значения. Но скажи мне лучше вот что: ты была где-то рядом, когда состоялся весь наш разговор с этими двумя эээ... интеллигентными мужчинами?
— Что было, то было, — констатировала Зимба. — Мне стало очень любопытно, что они тебе наплетут про меня, и я тихонечко примостилась в четвёртом измерении твоей кухни. Сидела, слушала и грустила.
Тут я явственно представил себя на её месте, и даже более утрированно: будто я собственными руками сжимаю сердце какого-нибудь бесконечно любимого мной существа в надежде, что оно лишь перестанет любить, но каким-то образом выживет... От этой жути меня основательно тряхнуло, и я подозреваю, что движение это произошло даже там, наяву, где моё измотанное тельце мирно посапывало на изрядно потёртой простыне. Зимба взволнованно глянула на меня, но не стала расспрашивать о том, что со мной случилось. То ли ей и без объяснений было понятно, то ли опять приврала насчёт чтения моих мыслей во сне.
— Но в итоге твой коварный план по убийству моей любви с треском провалился! — задумчиво произнес я с грустной усмешкой.
— И это был первый раз в моей жизни, когда я обрадовалась своей неудаче, — в тон мне продолжила она.
Над поверхностью воды стали появляться лёгкие перья тумана. Огромная белая птица укрывала своим крылом рябящее зеркало воды вместе с одиноким речным трамвайчиком, вместе со всеми его палубами, столиками и баром, вместе со мной, с Зимбой и с нашими двумя невероятно мощными сгустками любви, один из которых оказалось не под силу убить даже квантому из далёкой галактики.
До моих ушей тихой извивающейся струйкой донеслась ещё одна знакомая мелодия: музыканты заиграли поистине сказочную джазовую песню «Misty», будто сам туман нашептал им её. Повинуясь зову текущего мгновения, я поднялся со скамейки и протянул руку Зимбе, приглашая её на танец. Закончившая свою исповедь желанная гостья моего сна с радостью приняла моё предложение, и спустя пару мгновений мы уже держали друг друга в объятиях, стоя на свободном участке площадки на корме, и плавно покачивались в такт музыке, неспешно кружась.
Я вспомнил шутку, что парный танец — это искусство убрать свою ногу раньше, чем на неё наступит партнёр. Но за свои ноги я совсем не переживал: мне казалось, что мы с Зимбой просто стоим на месте, а вокруг нас танцует и кружится в чувственных па сам речной трамвайчик, а с ним — все пассажиры, вся команда, и даже река, вместо того, чтобы просто течь себе на юг, лихо ведёт хоровод своими лесистыми берегами и своей зеркальной гладью со всеми отражающимися в ней звёздами. Те, разумеется, тоже не оставались в стороне от такой движухи и чертили в небе большие и маленькие круги, центром которых были мы.
Весь мир моего сна говорил мне о том, что произошедшее с нами было самым удачным стечением обстоятельств, которое только можно было себе представить. Я поймал себя на мысли, что давно, ещё почти в самом начале этой нашей встречи, простил Зимбе все её пакости, о которых она даже ещё не успела мне рассказать. А может быть, это сделал не я, а мой горячий всепрощающий шарик, который обладает собственной волей, и которому без разницы, какая бестия носит его ответную часть. Но даже если и так, я был согласен с его решением. Сейчас главным для меня было то, что он жив и продолжает копить в себе тепло и созидательную энергию. Я знал, что она никогда не станет разрушительной. Никогда!
В какой момент закончилась музыка, ни я, ни Зимба не заметили. Мы продолжали стоять обнявшись на корме окутанного туманом судна, несущего нас в полную неизвестность. В плотную, почти осязаемую хмарь было запечатано продолжение самой странной истории рождения любви между столь разными существами. Куда ещё заведут нас эти два полюса великой силы, способной изменять реальность и совмещать несовместимое? Должны ли мы безропотно следовать за ней или же в наших силах перехватить инициативу, став хозяевами положения? Что нам делать с этой любовью?
— Что нам делать с этой любовью, Витька? — эхом повторила мою мысль Зимба.
— Почему нельзя просто радоваться её существованию? — спросил я. — Забыть все неприятные вещи, что мы натворили по глупости и незнанию, и продолжать быть вместе, наблюдая за тем, как в нас крепнут её ростки.
— Мы с тобой два наивных ребёнка, Вить... — она обречённо помотала головой, уткнувшись лбом в моё плечо. — Ну как ты представляешь себе наши дальнейшие отношения? Каким способом мы сможем быть вместе столько, сколько захотим? Конечно, я могу наклепать ещё сколько угодно генераторов поля, но ты ведь понимаешь, что эти ищейки не уймутся! И если они снова застукают тебя с этим устройством, то к тебе возникнут уже гораздо более серьёзные вопросы! А если мне попробовать поддерживать человеческий облик своими силами, без генератора, то для восполнения энергии мне нужно будет объедать по десять человек в день! Посчитай, на сколько дней хватит населения твоего города. И опять же, пока я раскручиваю на эмоции стольких человек, у меня просто не останется времени на тебя!
— А если уехать далеко-далеко, туда, где нет этих ищеек? — предложил я. — Куда-нибудь на остров, и там держать генератор постоянно включенным.
