Пролог.
Ветер над долиной усиливался.
В то утро, когда в новостях сказали об исчезновении в Осло юной Кристины Гринс, шёл сильный снег. Прогноз в Тромсё предвещал бурю, жителей призывали лишний раз не выходить из дома: световой день был коротким — темнело в три часа, а туристы застревали на заснеженных трассах вдали от домов и отелей. В этот сезон им не везло: погода была такая, что ни о каких экскурсиях речи и не шло. Даже знаменитый Арктический Собор был закрыт.
Старый шаман Вальгард, хромая по холлу тёмного дома, прошёл к двери, вышел на улицу и ощутил, как колючий ледяной ветер безжалостно царапает лицо. За милю из-за вьюги ничего не было видно: ни гор, ни дороги в дали. Ночью старик видел тревожные сны и не удивлялся пришествию злостной изголодавшейся бури. Он знал, что вскоре те двое вернутся. Знал, что зло выжидало своего часа.
Минул год со дня, когда шаман оставил на их запястьях магические метки, породившие грядущую бурю. Один из них — внук детектива и шамана Лукаша Ларсена, Матс, второй — дитя эти долин Джеймс Эндрюс. Оба со шлейфом из тайн и проклятий, бросившие вызов силе куда более страшной, чем некогда жила и пряталась под снегами в Тромсё.
Вальгард тяжело вздохнул. Зря он согласился на просьбу Эндрюса и рисовал этот символ, пусть даже этого когда-то хотел сам Лукаш. Видения не врали, надвигалась буря.
— Дед? — крикнула из дома двенадцатилетняя Асе и подошла к двери, кутаясь в тёплую шаль. — Дед, там холодно, возвращайся в дом! В такую погоду никто не приедет!
— Приедет, Асе, — тихо ответил Вальгард, обернувшись. — Скоро один из них приедет.
Глава 1. Шарф
В ранние снегопады согревает тёплый свитер, любезно подаренный родственниками, или новая куртка, купленная на распродаже пару дней назад. Но никакая куртка не убережёт от пронзающего до костей холода чужого взгляда, когда ладонь зажимает рот, не давая кричать. Когда громко хлопает дверца машины, ставя точку в совсем юной жизни, а соседка, ставшая единственной свидетельницей, остаётся равнодушной и молча отворачивается.
Холод чужого взгляда, когда машина отъезжает, пробирает до костей. Именно кости найдут спустя несколько дней, когда закроются двери зала суда. Именно кости будут говорить с теми, кто сумеет правильно задать вопросы. Но даже кости не выдадут того, о чём в последние часы жизни плакала юная Кирстен Олсен.
Дождь лил с самого утра. Капли настойчиво стучали по стеклу, затем по капоту машины, а теперь замирали на лице, как слезы. Джеймс Эндрюс кутался в неудобный плащ, стараясь спастись от осеннего холода, и дрожал от томительного ожидания, пока полицейские без дела толпились вокруг, ожидая распоряжений. Арве Фолк, его скандальный начальник, успокаивал их доверителя Томаса Солти и обещал, что всё будет хорошо. В этом Джеймс сильно сомневался. Теперь уже ничего не будет хорошо.
Джеймс закурил и отвернулся. От запаха, повисшего над свалкой, уже начинало тошнить, и никакой дождь с ветром не спасали от гиблой вони. А полицейские не спешили приступать к делу — то и дело сверяли бумаги, опрашивали свидетелей и ждали инспектора. Джеймс курил всё это время. Вдыхал и выдыхал едкий дым, хотя хотелось пойти и напиться. Непременно стоило сделать это вечером.
Наконец, когда всё было улажено, инспектор подошёл к зловещему чемодану. Тот одиноко лежал перед горой мусора на размокшей земле и покорёжился от старости и сильного дождя. Замок оказался приоткрыт после того как местный бомж захотел поживиться чем получше и открыл чемодан, обнаружив страшную находку. Что ж, поживился. Теперь выступал свидетелем и не желал снова приближаться к жуткому чемодану.
Джеймс тоже боялся. Выбросив сигарету, он затоптал окурок и спрятал руки в карманы. Ветер усиливался, дождь тоже. Даже от погоды ничего хорошего ждать не приходилось, и мрачные мысли терзали Джеймса, вызывая тошноту и головокружение. Инспектор склонился над чемоданом, подождал пару секунд, а затем резко распахнул. Томас Солти, стоявший ближе других, зашёлся рыданиями, повторяя:
— Это она! Это её! Боже... Почему...
Со стороны ограждения свалки к ним бросился мужчина, до этого стоящий поодаль. Джеймс сразу узнал его по золотистым вихрам волос на голове: отец пропавшей Кирстен Олсен, полицейский в отставке. Джеймс попытался преградить ему дорогу, сказать, что разбирается полиция, но получил настолько мощный удар в челюсть, что на время отключился.
Второе слушание было назначено через месяц после жуткой находки в чемодане. К тому моменту синяк и отёк с щеки сошли, зубы больше не болели, и Джеймс выглядел так, как положено выглядеть адвокату. Только в нём не осталось былого лоска: костюм был подобран не по размеру, сидел небрежно, в глазах Джеймса не было былого огонька, да и выглядел он уставшим и разбитым.
— Ты готов? — спросил Арве по телефону. — Это дело мы обязаны выиграть. У нас все карты.
Джеймс и сам это знал. Сбросив звонок, он заказал такси, чтобы не опоздать в суд. Как же он не выспался!..
Всё случилось в начале сентября. Томаса Солти задержали, когда он вернулся домой с похорон матери. Томас, житель Осло, порядочный и законопослушный гражданин сорока пяти лет, высокий, крепкий и лысеющий, со смешным зализом своих редких волос, растерялся, но сопротивляться не стал. Полиция делает своё дело — сказал он. Обыск в доме ничего не дал, и только свидетельские показания сыграли против него. Какая-то парочка опознала в нём того самого человека, который наблюдал за пятнадцатилетней Кирстен Олсен в вечер её исчезновения. По их словам, девушка в итоге села к нему в машину.
Томас и не отрицал. Они были соседями, и Солти, как порядочный человек, подвёз Кирстен до дома — их видела женщина, живущая через дорогу. Она подтвердила, что девушка вышла из машины Солти и поспешила к дому, кутаясь в куртку, словно ей было холодно. Погода в тот день и правда не задалась. Последующие смс-сообщения, отправленные с телефона Кирстен, подтверждали это и свидетельствовали, что девушка собиралась уйти на какую-то встречу посреди ночи, воспользовавшись тем, что родители уехали.
Мориса Олсен, мама Кирстен, постоянно плакала, обвиняла Томаса и била его при встрече кулаками. Он её понимал, а потому никак не отвечал убитой горем матери и только опускал голову, скорбя о пропавшей девочке, которую он знал с малых лет. Отец Кирстен, Холджер Олсен, суровый и мрачный человек, только задумчиво хмурил брови, но на Томаса смотрел так, что кровь стыла в жилах.
Томас, будучи человеком неконфликтным, не знал, что на это отвечать. Всю свою сознательную жизнь он ухаживал за долго болеющей матерью, растил сына после ухода жены. По её же словам, супруг был слабым и добрым, неспособным обидеть кого-либо. Даже узнав, что она ему изменила, Томас только пожал плечами и напился ночью в баре, но ни разу не проявил к ней агрессии. Его сын, Иккинг, любил и уважал отца, потому что тот успел, заботясь о матери, дать ему образование и путёвку в жизнь. Иккинг, как и сам Томас, не отвечал на обвинения соседей, а только болезненно хмурился, понимая, что переживает семья погибшей Кирстен.
В качестве защитника рассеянный и простодушный Томас выбрал скандального Арве Фолка, заинтересовавшегося делом. Тот был только рад лишний раз оказаться на слуху. Он заморочил подозреваемому голову, обещая, что они сначала освободят его, а потом найдут девочку или её похитителей. Дело осложняли показания свидетелей, и Арве подключил к делу Джеймса Эндрюса, известного своей изворотливостью юриста. Тот за несколько дней сумел собрать нужный материал о личности Кирстен, но против них сыграла внезапная находка на свалке. Бомж, проверяя, нет ли ценных вещей, открыл старенький чемодан и обнаружил там обгоревшие кости и ярко-жёлтый шарф, перепачканный кровью. Чемодан несколько дней назад, ещё до исчезновения Кирстен, на свалку привёз сам Томас и торжественно выкинул рухлядь, заявив, что расчищает чердак для ремонта. Экспертиза установила, что кости принадлежат Кирстен, как и шарф, который узнала не только её мать, но и сам Томас.
Именно поэтому Джеймс и заработал удар в челюсть от Холджера Олсена: семья не сомневалась в виновности Томаса, несмотря на то, что они многие годы были соседями, и за Солти странностей и отклонений не наблюдалось. Ему было некогда засматриваться на подростков: его мать до последнего дня нуждалась в постоянном присмотре. Он был добрый и улыбчивым человеком, при этом Томас не жаловался, был приветлив, но друзей не имел.
— Мне некогда было дружить, — пояснил он как-то Арве и Джеймсу. — Я не отходил от матери дольше, чем на двадцать минут, она не могла даже встать. И в тот вечер меня не было дома всего пятнадцать минут. Я поехал в магазин, увидел Кирстен у трассы, позвал её и подвёз. Каждая минута, лично для меня, была на счету.
— Это подтверждают слова помогающей вам медсестры. К тому же, у меня достаточно свидетельских показаний, указывающих на то, что Кирстен была отнюдь не пай-девочкой, — сообщил Джеймс на том же совещании Арве Фолку и положил на стол папку с бумагами. — Мало ли, с кем она встречалась ночью? Мы изучили её соцсети: некоторые из её друзей курят запрещённые препараты, а некоторые торгуют травкой. Они вели с Кирстен активную переписку. А ещё она любила вечерами или ночами сидеть на пристани у городской ратуши. Мало ли, кто мог схватить её там?
— Не говорите плохо о Кирстен, — мрачно попросил Томас. — Она была обычной девочкой. Кто из подростков не любит уединиться?
— Я бы на вашем месте больше беспокоился о том, что вы её подвозили в вечер исчезновения, — перебил Фолк. — Этим нам может парировать прокурор.
— Нет никаких свидетельств того, что Томас проявлял к Кирстен интерес, — спокойно ответил Джеймс. — Жена сообщила, что никогда за ним такого не замечала. Жили они нормально. А раз нет доказательств, то это пустые догадки. Плюс, в ту ночь на карту Кирстен упали деньги, источник не отслеживается. Может, кто-то выслеживал Кирстен, через тот же интернет.
— Убийца выслеживал Кирстен, увидел её в компании соседа, потом поймал девочку, убил и спрятал кости в чемодан Томаса, чтобы подставить? — уточнил Фолк. — Нет, ну и не такое бывает. Особенно, если убийца хорошо знал их двоих.
— К тому же соседка видела, как Кирстен вернулась ночью домой, — согласился Джеймс. — Точнее, видела, как та подходила к дому. Одна. Отследить источник перевода денег или владельца номера, на который писала Кирстен, не удалось. Следы подчищал профессионал, на которого не тянет мистер Солти. Без обид!
Фолк удовлетворённо кивнул. Всё сходилось. Оставалось надавить на прокурора и доказать, что это полиция и детективы не желают работать. Эндрюс был способен задавить всех, он был умён и изворотлив, выводил и не такие дела.
За неделю до второго слушания соседка погибшей Кирстен ушла из дома и покончила с собой, сбросившись с моста на проезжую часть. Джеймс стал свидетелем гибели девочки вместе с инспектором Лесли Хадсон, когда они искали её для дачи показаний. Джеймса долго трясло, а его рубашка пропиталась кровью, когда он пытался помочь пострадавшей. Скорая приехала быстро, но по дороге девочка умерла. Арве Фолк едва ли не светился от этой новости: у погибшей были общие знакомые с Кирстен, и она знала, что произошло, вот совесть и подвела её к краю. Джеймс слушал его теории молча, мрачнея день ото дня.
В день суда Джеймс поймал Арве, чтобы спросить:
— А если мы ошибаемся? Девочка пятнадцати лет покончила с собой, неужели ты не думаешь...
Арве Фолк, до этого пребывающий в приподнятом настроении, моментально похолодел и поджал губы. Колючий взгляд крупных глаз на худощавом лице вызывал мурашки, а очки, угрожающе играли бликами от ламп. Фолк выдохнул, стараясь успокоиться, и осмотрелся: в коридоре толпились журналисты, со стороны на них мрачно смотрела семья убитой Кирстен Олсен.
— Ты сдурел? — прошипел он сквозь зубы. — Нас это не касается, Джеймс! Спрыгнула и спрыгнула, мало ли таких в год прыгает! Ты жил в Тромсё, где есть мост самоубийц! Иди и выиграй дело! Не будем делать из дорожных шлюх мучениц, хорошо? Если бы это кому-то было интересно, мы бы взялись представлять их семьи, а не Солти!
Джеймс понимающе кивнул. Да, Фолк был прав: прессе больше импонировал неопасный и наивно-обаятельный Томас Солти, выращивающий цветы и покупающий маме платья, а не истеричная женщина и её суровый муж, вырастившие из дочери непонятно кого.
— Что с тобой такое? — раздражённо спросил Фолк. — Выглядишь ужасно.
— Ночь была весёлая.
Начался суд, и Джеймс лишний раз убедился, что с доказательствами у прокурора всё плохо. Свидетели видели то, что Кирстен сама села в машину Томаса, что не делало его убийцей. Домой Солти вернулся один, Кирстен тоже вернулась одна. К тому же Томасу негде было сжечь тело, а ночью у свалки его никто не видел. Кто угодно мог подбросить кости в злополучный выброшенный чемодан.
— Расскажите, почему вы решили заговорить в тот вечер с Кирстен? — спросил Джеймс. Рядовой вопрос, не более. Ответ все слышали уже много раз.
— А почему нет? — робко улыбнулся Томас и развёл руками. Он сидел за пуленепробиваемым стеклом, рядом стояла охрана, и среди этого Солти выглядел крайне беззащитным. — Она дочь моих соседей, я увидел её поздно вечером в другом районе и предложил подвезти! Нам же по пути. Да и нечего такой молодой девушке одной добираться домой в столь позднее время. Мало ли что могло произойти. Точнее... уже произошло.
— Мало ли что... — повторил Джеймс и опустил голову, смотря в свои записи.
Он задал ещё несколько бесполезных вопросов и замолчал. Он говорил о Кирстен, о том, как воспринимал её Томас и соседи. Множество формальных, самых обычных вопросов. И наконец, Джеймс задумался, не зная, стоит ли задавать очередной вопрос. Он отвлёкся от размышлений, лишь когда судья окликнула его во второй раз.
— Мистер Эндрюс? — позвала она. — Вы закончили?
— Нет, — Джеймс мотнул головой. — Простите, ещё вопрос.
Он посмотрел в зал на безутешную семью Кирстен. Они уже понимали, что дело проиграно, и Томаса выпустят на свободу, да ещё и начнут защищать, как жертву обстоятельств. А Арве Фолк, напротив, радовался и гордо разводил плечи. Это громкое дело, оправдание невиновного, вернёт ему былую славу и репутацию, растраченные после нескольких скандальных махинаций. А на фотографии, лежащий перед Джеймсом, был запечатлён тот самый шарфик. Жёлтый, с огромными впитавшимися бордовыми следами.
— Последний вопрос, — повторил Джеймс и поправил бумаги, скрывая нервозность. Он выдохнул, сосредоточился и набрался холодной решимости. Поднял взгляд, внимательно смотря на Томаса Солти и видя в его глазах легкое волнение. — Что вы в ту ночь сказали осторожной и опасливой Кирстен Олсен, что она, не думая о безопасности, вышла из дома и села к вам в машину? Чем вы заманили её, и как она сумела вырваться, перед тем, как вы схватили её и увезли в неизвестном направлении?
В зале словно произошёл взрыв. Люди зашептались, тут же защёлкали затворы и вспышки фотоаппаратов, кто-то несколько раз охнул, а Арве побледнел и осел. Этот шум превратился в сплошной гул, а потом и вовсе стих, потому что Джеймс сосредоточился только на Томасе Солти.
