— Не бойся, я не укушу. Пока что. Мы же цивилизованные люди.
— Цивилизованные люди обычно стучатся, перед тем как войти, — парировала я, чувствуя, как по рукам бегут противные иголки. Браслеты отзывались на его близость тупой, сосущей болью.
— Это мои будущие владения, милая. Все двери здесь для меня открыты. Как и все тайны. — Его взгляд упал на мои запястья. — Например, твои изящные украшения. Они тебе к лицу. Подчеркивают… хрупкость.
Он знал. Черт возьми, он все знал.
— Спасибо, это семейная реликвия, — парировала я. — Дарят на совершеннолетие всем несговорчивым девушкам.
Лидрих мягко рассмеялся, и этот звук был страшнее любого крика.
— О, я обожаю несговорчивых. С ними так… интересно играть. Они дольше ломаются.
Он отошел к камину, на полке над которым когда-то стояла шкатулка Милы. Теперь полка была пуста.
— Жаль, что твоя сестренка не смогла насладиться зрелищем нашей помолвки, — произнес он безразличным тоном, будто констатировал погодное явление. — Хрупкие создания так легко ломаются. Одно дуновение ветра — и нет их.
По моей спине прошел ледяной холод. Он не просто знал о ее смерти. Он использовал ее как еще один инструмент для давления.
— Не смей о ней говорить, — выдохнула я, и голос мой дрогнул от ярости.
— Почему? Боязнь смерти — это так… по-человечески. Но мы-то с тобой скоро станем чем-то большим, не так ли? — Он повернулся ко мне, и его глаза сверкнули. — Ты знаешь, мой брат, наш добрый король Луторгин, считает, что магия — это дар, который нужно лелеять. Скучно, не находишь?
Я молчала, следя за ним глазами, сжимая кулаки в карманах.
— Я же вижу в магии… потенциал. Неограниченный потенциал для… изменений. Для переустройства мира по своему вкусу. Но для этого нужен ключ. Особенный ключ. — Его взгляд снова прилип к моим браслетам. — Спящая сила, которую можно разбудить и… перенаправить. Скажем, на низвержение устаревшего режима.
Вот оно. Он говорил об этом так легко, так буднично, словно обсуждал погоду.
— Ты хочешь свергнуть собственного брата? — спросила я, и голос мой, к моему удивлению, звучал ровно.
— Я хочу сделать королевство… интереснее, — поправил он меня. — А твой милый приемный папочка, князь Барагос, хочет занять место у трона. Мы нашли точки соприкосновения. Он поставляет мне ключ, а я… я даю ему власть. Симбиоз, ничего личного.
Он подошел ко мне вплотную, его ледяные глаза заглядывали в самую душу.
— Твоя сила, моя дорогая, будет тем топором, что разрубит старый порядок. И когда я возьму то, что мне причитается, я, возможно, даже оставлю тебя себе. В качестве живого напоминания о… победе.
Его рука молнией взметнулась и схватила меня за подбородок, заставляя смотреть на него. Пальцы впились в кожу с такой силой, что на глазах выступили слезы.
— А пока… нам предстоит много работы. Тебе нужно научиться слушаться. Или, по крайней мере, бояться непослушания.
Он отпустил меня, и на моей коже остались красные следы от его пальцев.
— До завтра, моя невеста, — он повернулся и вышел, оставив меня стоять посреди комнаты с колотящимся сердцем и с новым знанием, что было страшнее любой угрозы.
Он не просто садист. Он честолюбивый маньяк с планом. И я была в самом его центре.
Я медленно провела пальцами по краснеющим отметинам на подбородке.
«Хочешь поиграть, тёмный принц? — подумала я, чувствуя, как ярость побеждает страх. — Что ж, посмотрим, кто кого сломает.»
Но впервые за этот вечер по моей спине пробежал не просто страх. А леденящий ужас от масштаба его безумия.
Торд
Владения Барагоса встречали нас удушающей тишиной, непривычной после вольного гула Седых Скал. Воздух, прежде звонкий и напоенный хвойной свежестью, здесь, у подножия Утеса, отдавал пылью, влажной землей и запахом пресной воды с орошаемых полей. Мой варг, чуя мою ярость, фыркал и мотал головой, разбрасывая слюни. Я вжал пятки в его бока, заставляя замедлить шаг. Позади, словно тени, выплывали из ночи два десятка моих лучших воинов. Мы остановились в чаще у самой кромки леса, уставившись на неприступную громаду замка, вцепившегося в склон холма.
Логово льва. И в нем — моя плененная пантера.
Гарт подъехал ко мне вплотную, его лицо в лунном свете было похоже на высеченный из дуба маскaron.
— Вождь? — он не стал тратить слова на вопросы. Он видел мое лицо и читал в нем бурю.
— Она там, — прорычал я, и слова обожгли горло, как раскаленный шлак. — За этими стенами.
Мои воины замерли. Ни один не усомнился, не спросил, откуда я знаю. Они видели, как я изменился за эти недели. Как тень незнакомой человечихи встала между мной и моим разумом, заставив вождя племени Седых Скал метаться по лесам, как юнца в первой горячке.
Я спрыгнул с варга, позволив ему отойти к другим. Мне нужна была земля под ногами. Твердь. Камень. То, что не подведет. Но даже земля здесь казалась чужой, мягкой и податливой после вечных скал моего дома.
«Будь скалой». Слова Магды прожгли память, как молния.
Я был плохой скалой. Во мне бушевала лава. Беспокойство за нее грызло внутренности острее любого голода. Я закрыл глаза, пытаясь загнать обратно образы, что преследовали меня всю дорогу: ее, снова в цепях. Ее, испуганную. Ее, сломленную. Этого я вынести не мог. Лучше бы мне самому сгореть в огне.
— Гарт, — голос мой прозвучал хрипло. — Карта.
Старый воин развернул передо мной кусок обработанной кожи с нанесенными углем линиями — план замка и его окрестностей, добытый лазутчиками неделю назад. Я впился в него взглядом, пытаясь силой воли прожечь камень, найти в этих линиях ее.
— Главные ворота. Боковые входы. Посты стражи здесь, здесь и здесь, — пальцы Гарта, толстые и покрытые шрамами, тыкали в точки на карте. — Ночью охрана удваивается. Взять тихо не получится.
— Мне и не нужно тихо, — я провел пальцем по стене, окружавшей замок. — Мне нужно быстро.
— Штурм? — в голосе Гарта прозвучало не сомнение, а холодная констатация факта. — Мы втроем заложим взрывчатку у восточной стены, у конюшен. Шум прикроет, пока остальные штурмуют главные ворота.
Я покачал головой, все еще глядя на карту, но не видя ее. Я видел ее комнату. Ту, что описывали лазутчики. На западной стороне, с окном, выходящим в сад.
— Нет, — я отодвинул его руку и ткнул пальцем в западную стену. — Здесь.
Гарт нахмурился.
— Там крутой склон, Вождь. И частокол. Подобраться незамеченным невозможно.
— Именно поэтому они будут ждать атаки на ворота, а не на стену, — я поднял на него взгляд. — Я поведу группу на западную стену. Остальные — отвлекающий удар на ворота. Шума много. Огня. Пусть думают, что это главная атака.
— Это безумие, — пробормотал кто-то из воинов сзади. Я обернулся, и он тут же опустил глаза.
— Да, — согласился я. — Это безумие. Но она там. И я не оставлю ее там еще на одну ночь.
В тишине, что повисла после моих слов, было слышно, как скрипят зубами мои воины. Они были готовы умереть за меня. Но умирать за человечиху? За ту, что ранила одного из наших и сбежала? Я видел вопрос в их глазах. И не мог их винить.
— Она не то, чем кажется, — сказал я, и слова дались мне тяжело. Я не умел говорить о таких вещах. — Ее сила… Она может изменить все. Не только для меня. Для всех нас. Барагос и Лидрих хотят использовать ее как оружие. Я… — я запнулся, подбирая слова. — Я не дам им этого сделать.
Я не сказал им о ветре. О скале. О пророчестве. Это было бы глупо. Но я сказал то, что они могли понять: угрозу и стратегический интерес.
Гарт первым кивнул.
— Твоя воля, Вождь. Мы с тобой.
Его преданность была как камень в бушующем море моего безумия. Один за другим воины стали кивать, хмурясь, но принимая мое решение. Они верили мне. Даже когда я вел их на верную смерть.
Я снова посмотрел на замок. Где-то там она была. Моя дикая, яростная буря. Запертая в каменной клетке.
«Держись, Анна, — мысленно послал я ей приказ, мольбу, клятву. — Держись, моя непокорная. Я уже близко. Твоя скала идет за тобой.»
И пусть весь этот проклятый замок содрогнется от нашего прихода.
Анна
Тишина в моей комнате была густой и липкой, как смола. Она давила на уши, на виски, на душу. Я сидела на краю кровати, вцепившись пальцами в шелковое покрывало, и пыталась не слышать собственных мыслей. Они кричали об одном: о побеге, о мести, о бессилии. Браслеты на запястьях были ледяными и невыносимо тяжелыми.
И вдруг тишину разорвали.
Сначала это был приглушенный, далекий гул, словно где-то за горой началась гроза. Я замерла, прислушиваясь. Сердце заколотилось в такт этому нарастающему гулу. Потом к нему присоединились другие звуки — металлический лязг, короткие, отрывистые крики, треск, от которого кровь стыла в жилах.
Бой.
Я сорвалась с кровати и метнулась к окну, распахнув створки настежь. Ночной воздух, прежде спокойный и сладковатый, ударил мне в лицо, пахнущий дымом, гарью и чем-то медным, знакомым до тошноты — кровью.
Замок, уснувший мгновение назад, взорвался хаосом. Внизу, у главных ворот, полыхал огонь. В его багровом свете мелькали фигуры в доспехах людей Барагоса, сбитые в кучу, отчаянно отбивающиеся от…
Я вгляделась, и дыхание перехватило.
Орки.
Их было не так много, но они сражались с яростью стихийного бедствия. Мои пальцы впились в холодный камень подоконника. Это было одновременно и страшно, и… прекрасно. Дико, первобытно, свободно. Так, как я не могла.
«Они пришли за мной?» — пронеслась безумная, эгоистичная мысль. Но нет, это было невозможно. Они ненавидят меня. Я ранила одного из них. Я сбежала.
Но затем мой взгляд упал на западную стену, ту, что считалась неприступной из-за крутого обрыва. И я увидела ЕГО.
Он был огромен, даже на расстоянии. На голову, а то и на две, выше своих соплеменников. Его черные волосы, заплетенные в дреды, развевались на ветру, словно боевое знамя. Он не просто сражался — он рушил. Его огромный топор сверкал в огненном свете, описывая смертоносные дуги, и люди Барагоса разлетались от него, как щепки. Он двигался с невероятной, хищной грацией, мощно и неумолимо, как лавина.
Вождь.
Тот самый, что нашел меня у озера. Чьи ледяные глаза видели меня насквозь. Чьи руки обжигали кожу. Чей низкий голос звучал у меня в ушах по ночам.
Он пришел. ОН пришел сюда. За мной.
В груди что-то оборвалось, и по телу разлилось жгучее, ослепительное тепло. Все сомнения, весь страх, вся ярость — все смешалось в один клубок и ударило в голову.
Истинный вождь.
Слова шаманки прозвучали в памяти так ясно, будто она стояла рядом. «Только истинный вождь, чья воля сильнее воли надевшего эти оковы, может разомкнуть их. Тот, кто примет не только тебя, но и твою бурю.»
Я смотрела на него, на этого дикого, яростного короля битвы, и не могла оторвать глаз. Он был воплощением силы. Не той показной, жестокой силы Лидриха или Барагоса, а настоящей. Силы духа, чести, воли. Он был…
Скалой.
Той самой, о которой говорила старая орчиха. Нерушимой, несокрушимой, той, о которую разбиваются все волны. И он пришел за своей бурей. За мной.
Что-то горячее и соленое потекло по моим щекам. Слезы. Я не могла остановиться. Это были слезы облегчения, ярости и чего-то еще, какого-то дикого, всепоглощающего чувства, которое рвалось из меня наружу.
Я любила его.
Не просто хотела. Не просто помнила ту ночь. Я любила этого свирепого, молчаливого великана с глазами цвета зимнего неба. Любила его честь, его ярость, его силу. Любила за то, что он видел во мне не вещь, не инструмент, а равную. Любила за то, что он сейчас здесь, крушил целый замок, чтобы до меня добраться.
И в тот миг, когда эта мысль оформилась в моем сознании, браслеты на моих запястьях взорвались болью.
Но на этот раз это была не тупая, сосущая боль, которую они причиняли рядом с Лидрихом. Это было жгучее, пронзительное, почти невыносимое покалывание, будто изнутри по металлу били молотом, раскаляя его докрасна. Руны на черной стали вспыхнули ослепительным синим светом, заливая все вокруг мертвенным сиянием.
Они реагировали. Реагировали на него. На мое прозрение. На мою любовь.
Я отшатнулась от окна, сжимая запястья. Боль была адской, но сквозь нее пробивалось что-то новое. Ощущение… давления. Огромной, неукротимой силы, которая билась изнутри, требуя выхода. Силы, которая ждала своего часа два долгих года.
Я снова посмотрела в окно, на него. Он пробивался ко двору, к главному подъезду. К моей башне.
«Держись, — подумала я, обращаясь к нему, к своей скале. — Держись. Я почти свободна.»
И впервые за все это время я улыбнулась. Яростно, по-волчьи.
Громыхнул новый взрыв, и замок содрогнулся до основания. Игра начиналась по-настоящему. И на кону была уже не только моя свобода.
Анна
Боль стала единственной вселенной. Огненная, рвущая на части, она пульсировала в такт бешеному стуку сердца, выжигая изнутри. Синие руны на браслетах пылали, впиваясь в кожу раскаленными иглами. Я согнулась пополам, сжимая запястья, и из горла вырвался не крик, а хриплый стон. Это была агония. Агония моей собственной силы, рвущейся на свободу из двухлетнего заточения.
И сквозь боль я видела его. В проеме разрушенной двери, залитом алым светом пожаров и синим свечением моих оков, стоял он. Мой вождь. Мой орк. Его могучая грудь вздымалась, лицо было иссечено брызгами чужой крови, а в ледяных глазах горела такая ярость, что казалось, он один мог обратить в пепел весь этот проклятый замок.
Наши взгляды встретились.
И в этот миг что-то щелкнуло внутри. Не в браслетах. Во мне.
Это была не магия. Это была любовь. Дикая, яростная, всепоглощающая, как ураган. Любовь к нему, к его силе, к его чести, к тому, что он пришел за мной. Любовь к себе самой, к той девушке, что не сломалась, что дождалась. Любовь к жизни, которую у меня украли.
И воля. Железная, несгибаемая воля быть свободной. Быть с ним.
«НЕТ!» — это был не крик, а мысленный приказ, обращенный к оковам, к Барагосу, ко всему этому миру, что пытался меня сломать.
Я выпрямилась во весь рост. Глаза залило серебристо-голубым светом, мир стал морем сияющего тумана, сквозь который я видела только его.
Браслеты на запястьях взревели. Не просто засветились — они затрещали, по черному металлу поползла паутина тончайших трещин, из которых хлынул ослепительный, слепящий ветер.
И тогда это случилось.
Громовой хлопок. Оглушительный, абсолютный. Браслеты разлетелись на тысячи острых осколков, которые тут же подхватило и унесло рождающимся вихрем.
И я… я взорвалась.
Из меня вырвалось То Самое. То, что томилось в заточении все эти годы. Дух Ветра, подаривший мне второй шанс, проснулся.
Комната наполнилась ревущей мощью. Ковер взметнулся в воздух, обломки мебели закружились в бешеном танце, со стен сорвались гобелены и картины, превратившись в летящий хлам. Я парила в центре урагана, который сама и породила. Мои волосы бились по лицу, шелковое платье трепетало и рвалось на клочья, но мне было не больно, не страшно. Я была жива. Я была свободна. Я была самой бурей.
Сила лилась через край, пьянящая, неукротимая. Я протянула руку — и в коридоре с воплем сорвало с петель массивную дверь и швырнуло ее в группу солдат Барагоса. Я взмахнула другой — и каменная кладка пола вздыбилась волной, сметая все на своем пути.
И сквозь рев стихии я увидела его снова.
— Цивилизованные люди обычно стучатся, перед тем как войти, — парировала я, чувствуя, как по рукам бегут противные иголки. Браслеты отзывались на его близость тупой, сосущей болью.
— Это мои будущие владения, милая. Все двери здесь для меня открыты. Как и все тайны. — Его взгляд упал на мои запястья. — Например, твои изящные украшения. Они тебе к лицу. Подчеркивают… хрупкость.
Он знал. Черт возьми, он все знал.
— Спасибо, это семейная реликвия, — парировала я. — Дарят на совершеннолетие всем несговорчивым девушкам.
Лидрих мягко рассмеялся, и этот звук был страшнее любого крика.
— О, я обожаю несговорчивых. С ними так… интересно играть. Они дольше ломаются.
Он отошел к камину, на полке над которым когда-то стояла шкатулка Милы. Теперь полка была пуста.
— Жаль, что твоя сестренка не смогла насладиться зрелищем нашей помолвки, — произнес он безразличным тоном, будто констатировал погодное явление. — Хрупкие создания так легко ломаются. Одно дуновение ветра — и нет их.
По моей спине прошел ледяной холод. Он не просто знал о ее смерти. Он использовал ее как еще один инструмент для давления.
— Не смей о ней говорить, — выдохнула я, и голос мой дрогнул от ярости.
— Почему? Боязнь смерти — это так… по-человечески. Но мы-то с тобой скоро станем чем-то большим, не так ли? — Он повернулся ко мне, и его глаза сверкнули. — Ты знаешь, мой брат, наш добрый король Луторгин, считает, что магия — это дар, который нужно лелеять. Скучно, не находишь?
Я молчала, следя за ним глазами, сжимая кулаки в карманах.
— Я же вижу в магии… потенциал. Неограниченный потенциал для… изменений. Для переустройства мира по своему вкусу. Но для этого нужен ключ. Особенный ключ. — Его взгляд снова прилип к моим браслетам. — Спящая сила, которую можно разбудить и… перенаправить. Скажем, на низвержение устаревшего режима.
Вот оно. Он говорил об этом так легко, так буднично, словно обсуждал погоду.
— Ты хочешь свергнуть собственного брата? — спросила я, и голос мой, к моему удивлению, звучал ровно.
— Я хочу сделать королевство… интереснее, — поправил он меня. — А твой милый приемный папочка, князь Барагос, хочет занять место у трона. Мы нашли точки соприкосновения. Он поставляет мне ключ, а я… я даю ему власть. Симбиоз, ничего личного.
Он подошел ко мне вплотную, его ледяные глаза заглядывали в самую душу.
— Твоя сила, моя дорогая, будет тем топором, что разрубит старый порядок. И когда я возьму то, что мне причитается, я, возможно, даже оставлю тебя себе. В качестве живого напоминания о… победе.
Его рука молнией взметнулась и схватила меня за подбородок, заставляя смотреть на него. Пальцы впились в кожу с такой силой, что на глазах выступили слезы.
— А пока… нам предстоит много работы. Тебе нужно научиться слушаться. Или, по крайней мере, бояться непослушания.
Он отпустил меня, и на моей коже остались красные следы от его пальцев.
— До завтра, моя невеста, — он повернулся и вышел, оставив меня стоять посреди комнаты с колотящимся сердцем и с новым знанием, что было страшнее любой угрозы.
Он не просто садист. Он честолюбивый маньяк с планом. И я была в самом его центре.
Я медленно провела пальцами по краснеющим отметинам на подбородке.
«Хочешь поиграть, тёмный принц? — подумала я, чувствуя, как ярость побеждает страх. — Что ж, посмотрим, кто кого сломает.»
Но впервые за этот вечер по моей спине пробежал не просто страх. А леденящий ужас от масштаба его безумия.
Глава 29: У стен логова льва.
Торд
Владения Барагоса встречали нас удушающей тишиной, непривычной после вольного гула Седых Скал. Воздух, прежде звонкий и напоенный хвойной свежестью, здесь, у подножия Утеса, отдавал пылью, влажной землей и запахом пресной воды с орошаемых полей. Мой варг, чуя мою ярость, фыркал и мотал головой, разбрасывая слюни. Я вжал пятки в его бока, заставляя замедлить шаг. Позади, словно тени, выплывали из ночи два десятка моих лучших воинов. Мы остановились в чаще у самой кромки леса, уставившись на неприступную громаду замка, вцепившегося в склон холма.
Логово льва. И в нем — моя плененная пантера.
Гарт подъехал ко мне вплотную, его лицо в лунном свете было похоже на высеченный из дуба маскaron.
— Вождь? — он не стал тратить слова на вопросы. Он видел мое лицо и читал в нем бурю.
— Она там, — прорычал я, и слова обожгли горло, как раскаленный шлак. — За этими стенами.
Мои воины замерли. Ни один не усомнился, не спросил, откуда я знаю. Они видели, как я изменился за эти недели. Как тень незнакомой человечихи встала между мной и моим разумом, заставив вождя племени Седых Скал метаться по лесам, как юнца в первой горячке.
Я спрыгнул с варга, позволив ему отойти к другим. Мне нужна была земля под ногами. Твердь. Камень. То, что не подведет. Но даже земля здесь казалась чужой, мягкой и податливой после вечных скал моего дома.
«Будь скалой». Слова Магды прожгли память, как молния.
Я был плохой скалой. Во мне бушевала лава. Беспокойство за нее грызло внутренности острее любого голода. Я закрыл глаза, пытаясь загнать обратно образы, что преследовали меня всю дорогу: ее, снова в цепях. Ее, испуганную. Ее, сломленную. Этого я вынести не мог. Лучше бы мне самому сгореть в огне.
— Гарт, — голос мой прозвучал хрипло. — Карта.
Старый воин развернул передо мной кусок обработанной кожи с нанесенными углем линиями — план замка и его окрестностей, добытый лазутчиками неделю назад. Я впился в него взглядом, пытаясь силой воли прожечь камень, найти в этих линиях ее.
— Главные ворота. Боковые входы. Посты стражи здесь, здесь и здесь, — пальцы Гарта, толстые и покрытые шрамами, тыкали в точки на карте. — Ночью охрана удваивается. Взять тихо не получится.
— Мне и не нужно тихо, — я провел пальцем по стене, окружавшей замок. — Мне нужно быстро.
— Штурм? — в голосе Гарта прозвучало не сомнение, а холодная констатация факта. — Мы втроем заложим взрывчатку у восточной стены, у конюшен. Шум прикроет, пока остальные штурмуют главные ворота.
Я покачал головой, все еще глядя на карту, но не видя ее. Я видел ее комнату. Ту, что описывали лазутчики. На западной стороне, с окном, выходящим в сад.
— Нет, — я отодвинул его руку и ткнул пальцем в западную стену. — Здесь.
Гарт нахмурился.
— Там крутой склон, Вождь. И частокол. Подобраться незамеченным невозможно.
— Именно поэтому они будут ждать атаки на ворота, а не на стену, — я поднял на него взгляд. — Я поведу группу на западную стену. Остальные — отвлекающий удар на ворота. Шума много. Огня. Пусть думают, что это главная атака.
— Это безумие, — пробормотал кто-то из воинов сзади. Я обернулся, и он тут же опустил глаза.
— Да, — согласился я. — Это безумие. Но она там. И я не оставлю ее там еще на одну ночь.
В тишине, что повисла после моих слов, было слышно, как скрипят зубами мои воины. Они были готовы умереть за меня. Но умирать за человечиху? За ту, что ранила одного из наших и сбежала? Я видел вопрос в их глазах. И не мог их винить.
— Она не то, чем кажется, — сказал я, и слова дались мне тяжело. Я не умел говорить о таких вещах. — Ее сила… Она может изменить все. Не только для меня. Для всех нас. Барагос и Лидрих хотят использовать ее как оружие. Я… — я запнулся, подбирая слова. — Я не дам им этого сделать.
Я не сказал им о ветре. О скале. О пророчестве. Это было бы глупо. Но я сказал то, что они могли понять: угрозу и стратегический интерес.
Гарт первым кивнул.
— Твоя воля, Вождь. Мы с тобой.
Его преданность была как камень в бушующем море моего безумия. Один за другим воины стали кивать, хмурясь, но принимая мое решение. Они верили мне. Даже когда я вел их на верную смерть.
Я снова посмотрел на замок. Где-то там она была. Моя дикая, яростная буря. Запертая в каменной клетке.
«Держись, Анна, — мысленно послал я ей приказ, мольбу, клятву. — Держись, моя непокорная. Я уже близко. Твоя скала идет за тобой.»
И пусть весь этот проклятый замок содрогнется от нашего прихода.
Глава 30: Рёв твоей скалы.
Анна
Тишина в моей комнате была густой и липкой, как смола. Она давила на уши, на виски, на душу. Я сидела на краю кровати, вцепившись пальцами в шелковое покрывало, и пыталась не слышать собственных мыслей. Они кричали об одном: о побеге, о мести, о бессилии. Браслеты на запястьях были ледяными и невыносимо тяжелыми.
И вдруг тишину разорвали.
Сначала это был приглушенный, далекий гул, словно где-то за горой началась гроза. Я замерла, прислушиваясь. Сердце заколотилось в такт этому нарастающему гулу. Потом к нему присоединились другие звуки — металлический лязг, короткие, отрывистые крики, треск, от которого кровь стыла в жилах.
Бой.
Я сорвалась с кровати и метнулась к окну, распахнув створки настежь. Ночной воздух, прежде спокойный и сладковатый, ударил мне в лицо, пахнущий дымом, гарью и чем-то медным, знакомым до тошноты — кровью.
Замок, уснувший мгновение назад, взорвался хаосом. Внизу, у главных ворот, полыхал огонь. В его багровом свете мелькали фигуры в доспехах людей Барагоса, сбитые в кучу, отчаянно отбивающиеся от…
Я вгляделась, и дыхание перехватило.
Орки.
Их было не так много, но они сражались с яростью стихийного бедствия. Мои пальцы впились в холодный камень подоконника. Это было одновременно и страшно, и… прекрасно. Дико, первобытно, свободно. Так, как я не могла.
«Они пришли за мной?» — пронеслась безумная, эгоистичная мысль. Но нет, это было невозможно. Они ненавидят меня. Я ранила одного из них. Я сбежала.
Но затем мой взгляд упал на западную стену, ту, что считалась неприступной из-за крутого обрыва. И я увидела ЕГО.
Он был огромен, даже на расстоянии. На голову, а то и на две, выше своих соплеменников. Его черные волосы, заплетенные в дреды, развевались на ветру, словно боевое знамя. Он не просто сражался — он рушил. Его огромный топор сверкал в огненном свете, описывая смертоносные дуги, и люди Барагоса разлетались от него, как щепки. Он двигался с невероятной, хищной грацией, мощно и неумолимо, как лавина.
Вождь.
Тот самый, что нашел меня у озера. Чьи ледяные глаза видели меня насквозь. Чьи руки обжигали кожу. Чей низкий голос звучал у меня в ушах по ночам.
Он пришел. ОН пришел сюда. За мной.
В груди что-то оборвалось, и по телу разлилось жгучее, ослепительное тепло. Все сомнения, весь страх, вся ярость — все смешалось в один клубок и ударило в голову.
Истинный вождь.
Слова шаманки прозвучали в памяти так ясно, будто она стояла рядом. «Только истинный вождь, чья воля сильнее воли надевшего эти оковы, может разомкнуть их. Тот, кто примет не только тебя, но и твою бурю.»
Я смотрела на него, на этого дикого, яростного короля битвы, и не могла оторвать глаз. Он был воплощением силы. Не той показной, жестокой силы Лидриха или Барагоса, а настоящей. Силы духа, чести, воли. Он был…
Скалой.
Той самой, о которой говорила старая орчиха. Нерушимой, несокрушимой, той, о которую разбиваются все волны. И он пришел за своей бурей. За мной.
Что-то горячее и соленое потекло по моим щекам. Слезы. Я не могла остановиться. Это были слезы облегчения, ярости и чего-то еще, какого-то дикого, всепоглощающего чувства, которое рвалось из меня наружу.
Я любила его.
Не просто хотела. Не просто помнила ту ночь. Я любила этого свирепого, молчаливого великана с глазами цвета зимнего неба. Любила его честь, его ярость, его силу. Любила за то, что он видел во мне не вещь, не инструмент, а равную. Любила за то, что он сейчас здесь, крушил целый замок, чтобы до меня добраться.
И в тот миг, когда эта мысль оформилась в моем сознании, браслеты на моих запястьях взорвались болью.
Но на этот раз это была не тупая, сосущая боль, которую они причиняли рядом с Лидрихом. Это было жгучее, пронзительное, почти невыносимое покалывание, будто изнутри по металлу били молотом, раскаляя его докрасна. Руны на черной стали вспыхнули ослепительным синим светом, заливая все вокруг мертвенным сиянием.
Они реагировали. Реагировали на него. На мое прозрение. На мою любовь.
Я отшатнулась от окна, сжимая запястья. Боль была адской, но сквозь нее пробивалось что-то новое. Ощущение… давления. Огромной, неукротимой силы, которая билась изнутри, требуя выхода. Силы, которая ждала своего часа два долгих года.
Я снова посмотрела в окно, на него. Он пробивался ко двору, к главному подъезду. К моей башне.
«Держись, — подумала я, обращаясь к нему, к своей скале. — Держись. Я почти свободна.»
И впервые за все это время я улыбнулась. Яростно, по-волчьи.
Громыхнул новый взрыв, и замок содрогнулся до основания. Игра начиналась по-настоящему. И на кону была уже не только моя свобода.
Глава 31: Рождение бури.
Анна
Боль стала единственной вселенной. Огненная, рвущая на части, она пульсировала в такт бешеному стуку сердца, выжигая изнутри. Синие руны на браслетах пылали, впиваясь в кожу раскаленными иглами. Я согнулась пополам, сжимая запястья, и из горла вырвался не крик, а хриплый стон. Это была агония. Агония моей собственной силы, рвущейся на свободу из двухлетнего заточения.
И сквозь боль я видела его. В проеме разрушенной двери, залитом алым светом пожаров и синим свечением моих оков, стоял он. Мой вождь. Мой орк. Его могучая грудь вздымалась, лицо было иссечено брызгами чужой крови, а в ледяных глазах горела такая ярость, что казалось, он один мог обратить в пепел весь этот проклятый замок.
Наши взгляды встретились.
И в этот миг что-то щелкнуло внутри. Не в браслетах. Во мне.
Это была не магия. Это была любовь. Дикая, яростная, всепоглощающая, как ураган. Любовь к нему, к его силе, к его чести, к тому, что он пришел за мной. Любовь к себе самой, к той девушке, что не сломалась, что дождалась. Любовь к жизни, которую у меня украли.
И воля. Железная, несгибаемая воля быть свободной. Быть с ним.
«НЕТ!» — это был не крик, а мысленный приказ, обращенный к оковам, к Барагосу, ко всему этому миру, что пытался меня сломать.
Я выпрямилась во весь рост. Глаза залило серебристо-голубым светом, мир стал морем сияющего тумана, сквозь который я видела только его.
Браслеты на запястьях взревели. Не просто засветились — они затрещали, по черному металлу поползла паутина тончайших трещин, из которых хлынул ослепительный, слепящий ветер.
И тогда это случилось.
Громовой хлопок. Оглушительный, абсолютный. Браслеты разлетелись на тысячи острых осколков, которые тут же подхватило и унесло рождающимся вихрем.
И я… я взорвалась.
Из меня вырвалось То Самое. То, что томилось в заточении все эти годы. Дух Ветра, подаривший мне второй шанс, проснулся.
Комната наполнилась ревущей мощью. Ковер взметнулся в воздух, обломки мебели закружились в бешеном танце, со стен сорвались гобелены и картины, превратившись в летящий хлам. Я парила в центре урагана, который сама и породила. Мои волосы бились по лицу, шелковое платье трепетало и рвалось на клочья, но мне было не больно, не страшно. Я была жива. Я была свободна. Я была самой бурей.
Сила лилась через край, пьянящая, неукротимая. Я протянула руку — и в коридоре с воплем сорвало с петель массивную дверь и швырнуло ее в группу солдат Барагоса. Я взмахнула другой — и каменная кладка пола вздыбилась волной, сметая все на своем пути.
И сквозь рев стихии я увидела его снова.
