Ее выжгла боль за Милу и… странная, несвоевременная тоска по незнакомцу с озера.
Что осталось? Пустота. И долг.
Долг сидеть здесь, в этой комнате, и держать ее за руку, пока она не перестанет дышать. А потом — позволить надеть на себя свадебное платье и повести к другому монстру. Без возражений. Без искр. Без ветра в волосах.
Я закрыла глаза, прижавшись лбом к краю ее постели. Усталость накатывала тяжелыми волнами.
«Прости, сестренка, — подумала я. — Прости, что не смогла быть сильнее. Ни для тебя, ни для себя.»
Где-то там, за стенами замка, начинался новый день. Где-то пели птицы, светило солнце. А в этой комнате время остановилось, запертое в четырех стенах вместе с двумя сестрами — одна умирала, а другая добровольно хоронила себя заживо.
Я не знала, что хуже.
Торд
Дорога назад в Логово Рока была одним сплошным наказанием. Каждый звук лап моего варга по камню отдавался в висках назойливым эхом: ушла, ушла, ушла . Я гнал зверя так, будто за мной гнались демоны из преданий, но самые главные демоны сидели внутри — в памяти о ее глазах, ее прикосновениях, ее запахе.
Серый Тень, чувствуя мое смятение, изредка покряхтывал и бросал на меня умоляющие взгляды. Он не понимал причины моей ярости, но видел бурю.
Воздух в горах был чист и резок, пах снегом и хвоей. Но я все еще чуял ее. Тот самый запах, что впитался в мою кожу у потухшего костра — сладковатый, терпкий, с горькой ноткой отчаяния. Я закрывал глаза — и видел. Бледную кожу, испещренную мурашками. Глаза, полные ярости и бездонной боли. Тяжелые, мокрые пряди волос.
И этот вопрос. Этот проклятый, ранимый шепот: «Я что… не красивая?»
От него сжималось что-то внутри, заставляя стискивать зубы до хруста. Кто? Кто довел ее до этого?
Я вонзил пятки в бока варга, заставляя его рвануть с новой силой. Бесполезно. Чем быстрее я мчался, тем отчетливее становился ее образ.
Логово встретило меня привычным гулом жизни. Лязг кузниц, крики воинов, запах жареного мяса. Обычно этот шум действовал умиротворяюще. Сегодня он резал слух. Воины у ворот, встретив мой взгляд, поспешно отводили глаза. Они видели тень на лице своего вождя.
Я спешился у своей пещеры и, не говоря ни слова, прошел внутрь. Серый рухнул на свою подстилку, тяжело вздохнув.
Пещера — моя крепость, моя твердыня — сегодня казалась чужой и пустой. Слишком тихой.
С грохотом отшвырнул ногой чурбан у очага. Он раскололся о стену. Серый встревоженно поднял голову, но, видя, что я не продолжаю разрушать, снова улегся.
Бегство не помогло. Ярость не помогла.
Я был Торд, сын Грома, вождь, смотревший в лицо смерти десятки раз. А теперь я был сломлен воспоминанием о хрупкой человечихе, чьего имени не знал.
Это было унизительно. И… пугающе.
Мне нужен был совет. Не совет воина. Не донесения разведчиков. Мне нужна была старая мудрость. Та, что видит не глазами.
Я вышел из пещеры. Серый Тень мгновенно вскочил и пошел за мной.
Я шел не спеша, но целеустремленно. Мимо любопытных взглядов, мимо почтительных поклонов. Я не отвечал ни на что.
Жилище Магды было на отшибе, у священного источника. Воздух здесь был иным — тонким, звонким, пахнущим озоном и влажным камнем.
Она сидела на камне у воды, что-то шептала, перебирая засушенные травы и бросая их в небольшой костерок. Густой ароматный дым стелился по земле.
Она не обернулась, но ее согбенная спина выпрямилась.
— Пришел, — произнесла она своим скрипучим голосом. Не вопрос. Констатация.
— Пришел, — буркнул я, останавливаясь в нескольких шагах.
Серый Тень сел поодаль, насторожив уши. Он уважал старуху и не смел мешать.
Магда закончила бормотать и медленно, с трудом повернулась ко мне. Ее слепое око было затянуто пленкой, но второе, ясное и пронзительное, уставилось на меня, словно видя насквозь.
— Ветер все еще воет о потере. Он ищет свою пропавшую песню.
Я сжал кулаки. Ее слова, как всегда, били в цель.
— Я нашел ее. Твою аномалию.
— И потерял.
— Она ушла! — мой голос прозвучал громче, чем я хотел. Эхо покатилось по скалам. — Добровольно! Вернулась в свою клетку!
Магда покачала головой, костяные бусины в ее волосах тихо зашелестели.
— Не в клетку, Вождь. На плаху. Ты же чувствовал это. Ее боль. Ее оковы.
Я отвернулся, глядя на черную воду источника. Да. Я чувствовал.
— Она предложила мне себя, — выдохнул я, и слова дались с трудом. — Как орудие мести. Чтобы испортить ее для другого.
Старуха издала звук, похожий на сухое потрескивание хвороста. Я понял, что она смеется.
— Сильная. Горячая. Глупая. Как молодая варгиня, кусающая скалу.
— Она отчаянная, — поправил я, не зная, почему защищаю ее.
— Это одно и то же. А ты? Что ответил великий Вождь?
Я почувствовал прилив той самой ярости, что охватила меня тогда.
— Я отказал! Я не орудие! Я не стал бы брать ее так… так…
— Так, как того заслуживает женщина? — она закончила за меня. Ее единственный глаз сверлил меня. — С почтением? Со страстью? С… любовью?
Последнее слово повисло в воздухе, тяжелое и незнакомое. Я вздрогнул.
И тогда во мне что-то надломилось. Вся моя гордость, вся моя вождеская спесь рухнула под грузом воспоминаний, что жгли меня изнутри. Я пришел сюда за правдой. Значит, я должен дать ее всю.
— Я… мы… — я запнулся, голос внезапно осип. Я посмотрел куда-то поверх ее головы, не в силах выдержать этот пронзительный взгляд. — После моего отказа… она не ушла. И я… я не отпустил.
В пещере повисла тишина, нарушаемая лишь потрескиванием костерка. Даже Серый Тень замер, не шевелясь.
— Говори, сын Грома, — голос Магды утратил насмешку, став тихим и повелительным. — Говори, если пришел за истиной.
Я сглотнул ком в горле. Говорить об этом было все равно что обнажать рану.
— Я взял ее. Не как орудие. Не как трофей. Я… — я искал слова, чувствуя, как жар заливает мое тело. — Я прикоснулся к ней. И она… ответила. Ее плоть плакала под моими руками, а душа пела. И была боль, и был гнев, но было и… принятие. Ее браслеты… они светились, Магда. Золотым светом. И ветер танцевал вокруг нас, хотя ночь была тихой.
Я выдохнул, опустошенный этим признанием, ожидая ее осуждения, ее гнева за то, что я смешал все карты, поддавшись страсти.
Но она молчала. Долго молчала. Потом медленно кивнула.
— И теперь она не дает тебе покоя? Ее образ, ее запах? Тебе кажется, что ты предал ее? Или себя?
Ее вопросы били прямо в цель.
— ВСЕ! — вырвалось у меня. — Я чувствую ее под своей кожей, как заразу! Я злюсь на нее за то, что ушла! Я злюсь на себя за то, что отпустил! Я не знаю ее имени, шаманка! Но я знаю вкус ее губ! Какой я после этого вождь?!
Я почти кричал, и эхо моего голоса раскатилось по скалам. Я стоял, тяжело дыша, сжимая кулаки, чувствуя себя не могучим предводителем орков, а сбитым с толку юнцом.
Магда поднялась с камня. Ее движения были внезапно плавными и полными странной силы. Она подошла ко мне вплотную и подняла руку, словно собираясь коснуться моей груди. Я застыл.
— Ты не предал ни ее, ни себя, — ее голос прозвучал тихо, но с невероятной мощью. — Ты ответил на зов. Зов ее духа. Ты принял ее дар — ее боль, ее ярость, ее дикую силу. И отдал ей частицу своей в ответ. Теперь вы связаны. Не просто плотью. Ты принял ее судьбу в себя. Ее оковы… — она сделала паузу, — …стали и твоими.
Я замер, не в силах пошевельнуться, завороженный ее словами.
— Что это значит? — прошептал я.
Она открыла глаз. В нем горел странный, неземной свет.
— Это значит, что ты должен быть сильнее. Сильнее своей ярости. Сильнее своей гордости. Чтобы освободить ее, тебе придется сначала поймать ветер. А чтобы поймать ветер… его нужно полюбить. Принять его дикую, непокорную суть. Со всей его яростью, болью и силой. Ты стал ей скалой, Вождь. Теперь ты должен выдержать ее напор.
Она повернулась и пошла прочь, к своему костерку, оставив меня стоять одного в наступающих сумерках с ее словами, что гудели в моей голове, как набат.
Поймать ветер. Любить ветер. Быть скалой.
Я смотрел на темнеющее небо, чувствуя, как внутри меня что-то перестраивается. Стыд и ярость отступили, сменившись холодной, тяжелой ответственностью. Охота была окончена. Начиналось нечто большее. Испытание.
Я развернулся и твердыми шагами пошел к своему жилищу. Серый Тень бросился за мной.
— Гарт! — крикнул я, и мой голос снова обрел привычную твердость, но теперь в нем звучала не просто целеустремленность, а непоколебимая решимость.
Мой старый дружинник появился из тени.
— Вождь?
— Собери двух самых быстрых и незаметных лазутчиков. Теней. Они должны проникнуть в земли Барагоса. Узнать все о его приемной дочери. Как зовут. Что с ней. Все. Я должен знать.
Гарт кивнул, без лишних вопросов.
— Будет сделано.
Он скрылся. Я остался один, глядя на зажигающиеся звезды.
Где-то там была она. Моя дикая, яростная, потерянная девушка ветра. Моя боль. Моя судьба.
И я дал себе клятву. Я узнаю ее имя. Я найду ее.
И я буду ее скалой.
Торд
Слова Магды висели в воздухе моей пещеры, густые и тягучие, как дым от ее костра. «Любить ветер. Быть скалой.» Казалось, они отпечатались на камнях, звучали в потрескивании углей в очаге, в мерном дыхании Серого Тени у входа.
Я остался один, но одиночество мое было теперь иным. Оно было наполнено ею. Ее призраком. Ее болью, которую, как сказала шаманка, я теперь носил в себе.
«Ты принял ее судьбу».
Я смотрел на свои руки — могучие, испещренные шрамами, способные сокрушать и убивать. Они все еще помнили тепло ее кожи, дрожь ее тела. Как эти руки могут удержать ветер? Как они могут стать защитой, а не угрозой?
Любовь. Это слово было чужим, неудобным. Оно не из моего мира. В моем мире были уважение, сила, долг, ярость в бою, суровая нежность к своим. Но любовь? Это было что-то из людских баллад, слащавое и бесполезное. Магда говорила о другом. О силе. О принятии. О долге, выкованном не из клятв, а из плоти и духа.
Я вышел из пещеры. Ночь была безлунной, усыпанной бриллиантовой россыпью звезд. Воздух звенел от мороза. Я подошел к краю плато, откуда открывался вид на бескрайние владения моего народа — темные, безмолвные, увенчанные зубчатыми пиками. Мои Скалы. Моя твердыня. Они стояли тысячелетия, непоколебимые перед любыми ветрами.
«Будь скалой.»
Ветер, что всегда был моим союзником, моей картой и моим голосом, теперь казался мне насмешкой. Он трепал мои дреды, завывал в ущельях, и в его голосе мне чудился ее шепот. Ее смех. Ее рыдания.
Как полюбить это? Как принять то, что не можешь контролировать? То, что может принести и прохладу, и разрушительную бурю?
Я привык командовать. Приказывать. Моя воля была законом. А как приказать ветру? Как приказать ей? Приказать не бояться? Приказать быть счастливой? Это было бы новым насилием. Новыми оковами.
Магда говорила не о командах. Она говорила о понимании. О терпении.
С грохотом, от которого содрогнулась земля под ногами, я ударил кулаком в ближайший валун. Боль пронзила костяшки, принося странное облегчение. Физическая боль была проста. Понятна. В ней не было этой душевной смуты.
Серый Тень подошел и ткнулся мокрым носом в мою ладонь, тихо поскуливая. Он чувствовал мою агонию и не знал, как помочь.
— Что, старик? — я грубо потрепал его за загривок. — И тебе не знакомы такие сложности? Выбрал самку, победил соперников, и нет проблем.
Но и это была ложь. Даже звери чувствовали связь. И преданность. И тоску.
Я снова погрузился в воспоминания. Но теперь не о страсти. Я искал в них ключи. Ключи к ее душе. Ее слова. Ее отчаянная, ядовитая храбрость. Ее попытка использовать меня как орудие мести — это был крик. Крик загнанного в угол, но не сломленного существа. Она не просила о пощаде. Она предлагала сделку. Всегда — борьба. Даже в поражении.
Именно это я должен был полюбить? Ее ярость? Ее непокорность? Ее боль?
Мысль была пугающей. Принять это — значит, позволить ей бушевать. Позволить ранить себя. Рискнуть быть сметенным этим ураганом.
Но разве скала боится ветра? Нет. Она стоит. Она принимает на себя его ярость, укрывая в своих расщелинах все живое. Она шлифуется им, становясь только прочнее. Она не подчиняет ветер. Она просто… существует. Незыблемая. И в этом ее сила.
Вот оно. Пророчество обретало форму.
Любить ветер — не значит его укротить. Не значит посадить в клетку или приказать дуть в нужную сторону. Любить ветер — значит уважать его природу. Знать, что он может быть ласковым и разрушительным. Быть готовым принять на себя его удары, не падая и не ломаясь. Доверять ему, даже когда он затихает, зная, что сила его никуда не делась. Искать в его бесконечной изменчивости ту постоянную суть, что делает его… им.
Любить ее — не значит сломать ее волю или спасти против ее желания. Значит — принять всю ее. С ее колкостями и ранимостью. С ее яростью и страхом. С ее странными речами и дикой, непонятной магией. Быть рядом. Быть тем, о кого она сможет разбиться, если будет нужно, и не рассыпаться при этом. Доверять ей, даже когда она убегает. Искать в ней ту искру, что зажгла свет в ее браслетах, и защищать ее, даже если пламя опалит.
Это была не сладкая баллада. Это был суровый долг. Бремя. Самое тяжелое, что я на себя взвалил.
Я снова посмотрел на свои руки. Теперь я смотрел на них не как на орудие силы, а как на инструмент защиты. Чтобы укрыть. Чтобы удержать. Чтобы быть опорой.
В ту ночь я не сомкнул глаз. Я сидел у входа в пещеру, спиной к теплу очага, лицом к холодному звездному небу, и учился слушать ветер. Не как полководец — как ученик. Я впускал его в себя, пытаясь различить в его многоголосом хоре ту единственную, потерянную ноту.
Серый Тень сидел рядом, положив тяжелую голову мне на колени, и мы слушали вместе.
На рассвете ко мне пришел Гарт. Его лицо было серьезным, в руках он держал сверток.
— Вождь. Гонец от лазутчиков. Первые вести.
Мое сердце ударило по ребрам один раз, громко и тяжело. Я кивнул, не доверяя своему голосу.
Гарт развернул сверток. Внутри была тонкая, испещренная мелкими знаками береста — донесение, написанное зольной палочкой.
— Они проникли в замок под личиной торговцев целебными травами, — начал докладывать Гарт. — Имя ей — Анна.
«Анна». Имя обожгло мой разум, как молния. Оно перестало быть абстракцией. Оно обрело плоть. Звук. Значение.
— Приемная дочь Барагоса. Появилась около двух лет назад при загадочных обстоятельствах. Ее нашли без памяти. Барагос объявил ее своей дочерью, — Гарт читал, и с каждым словом моя хватка на рукояти ножа у пояса становилась все жестче. — Говорят, она… странная. Говорит не так, как все. Смотрит прямо. Никого не боится.
Гордость шевельнулась у меня в груди. Конечно, не боится. Она — буря.
— О ней ходят слухи, — продолжал Гарт, и его голос стал осторожнее. — Слухи о помолвке.
Ледяная волна прокатилась по моей спине.
— С кем? — мой голос прозвучал низко и опасно.
— С принцем Лидрихом. Младшим братом короля.
Имя было мне знакомо. Слишком знакомо. Лидрих. Человек с глазами змеи и репутацией, от которой кровь стынет в жилах. Коллекционер живых игрушек. Изощренный садист.
Ярость, старая, знакомая, поднялась во мне, черная и слепая. Мне захотелось крушить, ломать, вести орду на штурм этого жалкого замка и вырвать ее оттуда.
Но я сжал зубы и подавил этот порыв.
Что осталось? Пустота. И долг.
Долг сидеть здесь, в этой комнате, и держать ее за руку, пока она не перестанет дышать. А потом — позволить надеть на себя свадебное платье и повести к другому монстру. Без возражений. Без искр. Без ветра в волосах.
Я закрыла глаза, прижавшись лбом к краю ее постели. Усталость накатывала тяжелыми волнами.
«Прости, сестренка, — подумала я. — Прости, что не смогла быть сильнее. Ни для тебя, ни для себя.»
Где-то там, за стенами замка, начинался новый день. Где-то пели птицы, светило солнце. А в этой комнате время остановилось, запертое в четырех стенах вместе с двумя сестрами — одна умирала, а другая добровольно хоронила себя заживо.
Я не знала, что хуже.
Глава 13. Исповедь вождя.
Торд
Дорога назад в Логово Рока была одним сплошным наказанием. Каждый звук лап моего варга по камню отдавался в висках назойливым эхом: ушла, ушла, ушла . Я гнал зверя так, будто за мной гнались демоны из преданий, но самые главные демоны сидели внутри — в памяти о ее глазах, ее прикосновениях, ее запахе.
Серый Тень, чувствуя мое смятение, изредка покряхтывал и бросал на меня умоляющие взгляды. Он не понимал причины моей ярости, но видел бурю.
Воздух в горах был чист и резок, пах снегом и хвоей. Но я все еще чуял ее. Тот самый запах, что впитался в мою кожу у потухшего костра — сладковатый, терпкий, с горькой ноткой отчаяния. Я закрывал глаза — и видел. Бледную кожу, испещренную мурашками. Глаза, полные ярости и бездонной боли. Тяжелые, мокрые пряди волос.
И этот вопрос. Этот проклятый, ранимый шепот: «Я что… не красивая?»
От него сжималось что-то внутри, заставляя стискивать зубы до хруста. Кто? Кто довел ее до этого?
Я вонзил пятки в бока варга, заставляя его рвануть с новой силой. Бесполезно. Чем быстрее я мчался, тем отчетливее становился ее образ.
Логово встретило меня привычным гулом жизни. Лязг кузниц, крики воинов, запах жареного мяса. Обычно этот шум действовал умиротворяюще. Сегодня он резал слух. Воины у ворот, встретив мой взгляд, поспешно отводили глаза. Они видели тень на лице своего вождя.
Я спешился у своей пещеры и, не говоря ни слова, прошел внутрь. Серый рухнул на свою подстилку, тяжело вздохнув.
Пещера — моя крепость, моя твердыня — сегодня казалась чужой и пустой. Слишком тихой.
С грохотом отшвырнул ногой чурбан у очага. Он раскололся о стену. Серый встревоженно поднял голову, но, видя, что я не продолжаю разрушать, снова улегся.
Бегство не помогло. Ярость не помогла.
Я был Торд, сын Грома, вождь, смотревший в лицо смерти десятки раз. А теперь я был сломлен воспоминанием о хрупкой человечихе, чьего имени не знал.
Это было унизительно. И… пугающе.
Мне нужен был совет. Не совет воина. Не донесения разведчиков. Мне нужна была старая мудрость. Та, что видит не глазами.
Я вышел из пещеры. Серый Тень мгновенно вскочил и пошел за мной.
Я шел не спеша, но целеустремленно. Мимо любопытных взглядов, мимо почтительных поклонов. Я не отвечал ни на что.
Жилище Магды было на отшибе, у священного источника. Воздух здесь был иным — тонким, звонким, пахнущим озоном и влажным камнем.
Она сидела на камне у воды, что-то шептала, перебирая засушенные травы и бросая их в небольшой костерок. Густой ароматный дым стелился по земле.
Она не обернулась, но ее согбенная спина выпрямилась.
— Пришел, — произнесла она своим скрипучим голосом. Не вопрос. Констатация.
— Пришел, — буркнул я, останавливаясь в нескольких шагах.
Серый Тень сел поодаль, насторожив уши. Он уважал старуху и не смел мешать.
Магда закончила бормотать и медленно, с трудом повернулась ко мне. Ее слепое око было затянуто пленкой, но второе, ясное и пронзительное, уставилось на меня, словно видя насквозь.
— Ветер все еще воет о потере. Он ищет свою пропавшую песню.
Я сжал кулаки. Ее слова, как всегда, били в цель.
— Я нашел ее. Твою аномалию.
— И потерял.
— Она ушла! — мой голос прозвучал громче, чем я хотел. Эхо покатилось по скалам. — Добровольно! Вернулась в свою клетку!
Магда покачала головой, костяные бусины в ее волосах тихо зашелестели.
— Не в клетку, Вождь. На плаху. Ты же чувствовал это. Ее боль. Ее оковы.
Я отвернулся, глядя на черную воду источника. Да. Я чувствовал.
— Она предложила мне себя, — выдохнул я, и слова дались с трудом. — Как орудие мести. Чтобы испортить ее для другого.
Старуха издала звук, похожий на сухое потрескивание хвороста. Я понял, что она смеется.
— Сильная. Горячая. Глупая. Как молодая варгиня, кусающая скалу.
— Она отчаянная, — поправил я, не зная, почему защищаю ее.
— Это одно и то же. А ты? Что ответил великий Вождь?
Я почувствовал прилив той самой ярости, что охватила меня тогда.
— Я отказал! Я не орудие! Я не стал бы брать ее так… так…
— Так, как того заслуживает женщина? — она закончила за меня. Ее единственный глаз сверлил меня. — С почтением? Со страстью? С… любовью?
Последнее слово повисло в воздухе, тяжелое и незнакомое. Я вздрогнул.
И тогда во мне что-то надломилось. Вся моя гордость, вся моя вождеская спесь рухнула под грузом воспоминаний, что жгли меня изнутри. Я пришел сюда за правдой. Значит, я должен дать ее всю.
— Я… мы… — я запнулся, голос внезапно осип. Я посмотрел куда-то поверх ее головы, не в силах выдержать этот пронзительный взгляд. — После моего отказа… она не ушла. И я… я не отпустил.
В пещере повисла тишина, нарушаемая лишь потрескиванием костерка. Даже Серый Тень замер, не шевелясь.
— Говори, сын Грома, — голос Магды утратил насмешку, став тихим и повелительным. — Говори, если пришел за истиной.
Я сглотнул ком в горле. Говорить об этом было все равно что обнажать рану.
— Я взял ее. Не как орудие. Не как трофей. Я… — я искал слова, чувствуя, как жар заливает мое тело. — Я прикоснулся к ней. И она… ответила. Ее плоть плакала под моими руками, а душа пела. И была боль, и был гнев, но было и… принятие. Ее браслеты… они светились, Магда. Золотым светом. И ветер танцевал вокруг нас, хотя ночь была тихой.
Я выдохнул, опустошенный этим признанием, ожидая ее осуждения, ее гнева за то, что я смешал все карты, поддавшись страсти.
Но она молчала. Долго молчала. Потом медленно кивнула.
— И теперь она не дает тебе покоя? Ее образ, ее запах? Тебе кажется, что ты предал ее? Или себя?
Ее вопросы били прямо в цель.
— ВСЕ! — вырвалось у меня. — Я чувствую ее под своей кожей, как заразу! Я злюсь на нее за то, что ушла! Я злюсь на себя за то, что отпустил! Я не знаю ее имени, шаманка! Но я знаю вкус ее губ! Какой я после этого вождь?!
Я почти кричал, и эхо моего голоса раскатилось по скалам. Я стоял, тяжело дыша, сжимая кулаки, чувствуя себя не могучим предводителем орков, а сбитым с толку юнцом.
Магда поднялась с камня. Ее движения были внезапно плавными и полными странной силы. Она подошла ко мне вплотную и подняла руку, словно собираясь коснуться моей груди. Я застыл.
— Ты не предал ни ее, ни себя, — ее голос прозвучал тихо, но с невероятной мощью. — Ты ответил на зов. Зов ее духа. Ты принял ее дар — ее боль, ее ярость, ее дикую силу. И отдал ей частицу своей в ответ. Теперь вы связаны. Не просто плотью. Ты принял ее судьбу в себя. Ее оковы… — она сделала паузу, — …стали и твоими.
Я замер, не в силах пошевельнуться, завороженный ее словами.
— Что это значит? — прошептал я.
Она открыла глаз. В нем горел странный, неземной свет.
— Это значит, что ты должен быть сильнее. Сильнее своей ярости. Сильнее своей гордости. Чтобы освободить ее, тебе придется сначала поймать ветер. А чтобы поймать ветер… его нужно полюбить. Принять его дикую, непокорную суть. Со всей его яростью, болью и силой. Ты стал ей скалой, Вождь. Теперь ты должен выдержать ее напор.
Она повернулась и пошла прочь, к своему костерку, оставив меня стоять одного в наступающих сумерках с ее словами, что гудели в моей голове, как набат.
Поймать ветер. Любить ветер. Быть скалой.
Я смотрел на темнеющее небо, чувствуя, как внутри меня что-то перестраивается. Стыд и ярость отступили, сменившись холодной, тяжелой ответственностью. Охота была окончена. Начиналось нечто большее. Испытание.
Я развернулся и твердыми шагами пошел к своему жилищу. Серый Тень бросился за мной.
— Гарт! — крикнул я, и мой голос снова обрел привычную твердость, но теперь в нем звучала не просто целеустремленность, а непоколебимая решимость.
Мой старый дружинник появился из тени.
— Вождь?
— Собери двух самых быстрых и незаметных лазутчиков. Теней. Они должны проникнуть в земли Барагоса. Узнать все о его приемной дочери. Как зовут. Что с ней. Все. Я должен знать.
Гарт кивнул, без лишних вопросов.
— Будет сделано.
Он скрылся. Я остался один, глядя на зажигающиеся звезды.
Где-то там была она. Моя дикая, яростная, потерянная девушка ветра. Моя боль. Моя судьба.
И я дал себе клятву. Я узнаю ее имя. Я найду ее.
И я буду ее скалой.
Глава 14. Бремя скалы.
Торд
Слова Магды висели в воздухе моей пещеры, густые и тягучие, как дым от ее костра. «Любить ветер. Быть скалой.» Казалось, они отпечатались на камнях, звучали в потрескивании углей в очаге, в мерном дыхании Серого Тени у входа.
Я остался один, но одиночество мое было теперь иным. Оно было наполнено ею. Ее призраком. Ее болью, которую, как сказала шаманка, я теперь носил в себе.
«Ты принял ее судьбу».
Я смотрел на свои руки — могучие, испещренные шрамами, способные сокрушать и убивать. Они все еще помнили тепло ее кожи, дрожь ее тела. Как эти руки могут удержать ветер? Как они могут стать защитой, а не угрозой?
Любовь. Это слово было чужим, неудобным. Оно не из моего мира. В моем мире были уважение, сила, долг, ярость в бою, суровая нежность к своим. Но любовь? Это было что-то из людских баллад, слащавое и бесполезное. Магда говорила о другом. О силе. О принятии. О долге, выкованном не из клятв, а из плоти и духа.
Я вышел из пещеры. Ночь была безлунной, усыпанной бриллиантовой россыпью звезд. Воздух звенел от мороза. Я подошел к краю плато, откуда открывался вид на бескрайние владения моего народа — темные, безмолвные, увенчанные зубчатыми пиками. Мои Скалы. Моя твердыня. Они стояли тысячелетия, непоколебимые перед любыми ветрами.
«Будь скалой.»
Ветер, что всегда был моим союзником, моей картой и моим голосом, теперь казался мне насмешкой. Он трепал мои дреды, завывал в ущельях, и в его голосе мне чудился ее шепот. Ее смех. Ее рыдания.
Как полюбить это? Как принять то, что не можешь контролировать? То, что может принести и прохладу, и разрушительную бурю?
Я привык командовать. Приказывать. Моя воля была законом. А как приказать ветру? Как приказать ей? Приказать не бояться? Приказать быть счастливой? Это было бы новым насилием. Новыми оковами.
Магда говорила не о командах. Она говорила о понимании. О терпении.
С грохотом, от которого содрогнулась земля под ногами, я ударил кулаком в ближайший валун. Боль пронзила костяшки, принося странное облегчение. Физическая боль была проста. Понятна. В ней не было этой душевной смуты.
Серый Тень подошел и ткнулся мокрым носом в мою ладонь, тихо поскуливая. Он чувствовал мою агонию и не знал, как помочь.
— Что, старик? — я грубо потрепал его за загривок. — И тебе не знакомы такие сложности? Выбрал самку, победил соперников, и нет проблем.
Но и это была ложь. Даже звери чувствовали связь. И преданность. И тоску.
Я снова погрузился в воспоминания. Но теперь не о страсти. Я искал в них ключи. Ключи к ее душе. Ее слова. Ее отчаянная, ядовитая храбрость. Ее попытка использовать меня как орудие мести — это был крик. Крик загнанного в угол, но не сломленного существа. Она не просила о пощаде. Она предлагала сделку. Всегда — борьба. Даже в поражении.
Именно это я должен был полюбить? Ее ярость? Ее непокорность? Ее боль?
Мысль была пугающей. Принять это — значит, позволить ей бушевать. Позволить ранить себя. Рискнуть быть сметенным этим ураганом.
Но разве скала боится ветра? Нет. Она стоит. Она принимает на себя его ярость, укрывая в своих расщелинах все живое. Она шлифуется им, становясь только прочнее. Она не подчиняет ветер. Она просто… существует. Незыблемая. И в этом ее сила.
Вот оно. Пророчество обретало форму.
Любить ветер — не значит его укротить. Не значит посадить в клетку или приказать дуть в нужную сторону. Любить ветер — значит уважать его природу. Знать, что он может быть ласковым и разрушительным. Быть готовым принять на себя его удары, не падая и не ломаясь. Доверять ему, даже когда он затихает, зная, что сила его никуда не делась. Искать в его бесконечной изменчивости ту постоянную суть, что делает его… им.
Любить ее — не значит сломать ее волю или спасти против ее желания. Значит — принять всю ее. С ее колкостями и ранимостью. С ее яростью и страхом. С ее странными речами и дикой, непонятной магией. Быть рядом. Быть тем, о кого она сможет разбиться, если будет нужно, и не рассыпаться при этом. Доверять ей, даже когда она убегает. Искать в ней ту искру, что зажгла свет в ее браслетах, и защищать ее, даже если пламя опалит.
Это была не сладкая баллада. Это был суровый долг. Бремя. Самое тяжелое, что я на себя взвалил.
Я снова посмотрел на свои руки. Теперь я смотрел на них не как на орудие силы, а как на инструмент защиты. Чтобы укрыть. Чтобы удержать. Чтобы быть опорой.
В ту ночь я не сомкнул глаз. Я сидел у входа в пещеру, спиной к теплу очага, лицом к холодному звездному небу, и учился слушать ветер. Не как полководец — как ученик. Я впускал его в себя, пытаясь различить в его многоголосом хоре ту единственную, потерянную ноту.
Серый Тень сидел рядом, положив тяжелую голову мне на колени, и мы слушали вместе.
На рассвете ко мне пришел Гарт. Его лицо было серьезным, в руках он держал сверток.
— Вождь. Гонец от лазутчиков. Первые вести.
Мое сердце ударило по ребрам один раз, громко и тяжело. Я кивнул, не доверяя своему голосу.
Гарт развернул сверток. Внутри была тонкая, испещренная мелкими знаками береста — донесение, написанное зольной палочкой.
— Они проникли в замок под личиной торговцев целебными травами, — начал докладывать Гарт. — Имя ей — Анна.
«Анна». Имя обожгло мой разум, как молния. Оно перестало быть абстракцией. Оно обрело плоть. Звук. Значение.
— Приемная дочь Барагоса. Появилась около двух лет назад при загадочных обстоятельствах. Ее нашли без памяти. Барагос объявил ее своей дочерью, — Гарт читал, и с каждым словом моя хватка на рукояти ножа у пояса становилась все жестче. — Говорят, она… странная. Говорит не так, как все. Смотрит прямо. Никого не боится.
Гордость шевельнулась у меня в груди. Конечно, не боится. Она — буря.
— О ней ходят слухи, — продолжал Гарт, и его голос стал осторожнее. — Слухи о помолвке.
Ледяная волна прокатилась по моей спине.
— С кем? — мой голос прозвучал низко и опасно.
— С принцем Лидрихом. Младшим братом короля.
Имя было мне знакомо. Слишком знакомо. Лидрих. Человек с глазами змеи и репутацией, от которой кровь стынет в жилах. Коллекционер живых игрушек. Изощренный садист.
Ярость, старая, знакомая, поднялась во мне, черная и слепая. Мне захотелось крушить, ломать, вести орду на штурм этого жалкого замка и вырвать ее оттуда.
Но я сжал зубы и подавил этот порыв.
