Бедняга весь покраснел, не говоря уже о том, что сильно вспотел так, словно был в парилке. Его приветливые льдисто-серые глаза были плотно закрыты. Из них по бархатистым щекам тонкими прозрачными солёными струйками текли слёзы. В его, измученной бесконечными покушениями, груди, бешено колотилось сердце.
--Господи, сэр! Что здесь произошло?—встревоженно хором спросили, вбежавшие в капитанскую каюту, старшие офицеры: Уайлд, Мэрдок и Лайтоллер. Они, как раз завершили составление отчётов о ночном обходе жизненно важных объектов лайнера и решили зайти к капитану для того, чтобы узнать о том, всё ли у него в порядке и нет, ли каких распоряжений.
Тот уже немного опомнился и, полностью отдышавшись, сидел на краю постели, потрясённо смотря на, распластавшуюся у подножия кровати, прекрасную и весьма юную девушку. Она была мертва, а из шелковистой каштановой головы медленно сочилась алая кровь. Золотисто-карие выразительные глаза плотно закрыты, лишь густые ресницы, еле заметно дрожали от свежего воздуха.
--Графиня пыталась убить меня, вот этой самой подушкой! Мне пришлось защищаться и оттолкнуть её от себя. Результат нашей с ней борьбы перед вами.—дрожащим от волнения тихим голосом сообщил офицерам капитан, даже не глядя на них и раздражительно отбросив злосчастную подушку в дальний угол спальни.
Тем временем, уже появившиеся в его каюте, матросы бережно завернули мёртвую девушку в дорогой ковёр под внимательным присмотром второго офицера.
--Смотрите! Погребите её, как полагается в океане и так, чтобы вас при этом не увидела ни одна живая душа! Самое главное, держите свои языки за зубами, иначе отправитесь тоже на корм рыбам!—строго приказал им он, когда матросы уже выносили ковёр из капитанской каюты.
В эту самую минуту, на пороге появилась Великая княжна Ольга Фёдоровна в парчовом халате нежного розового цвета, надетого ею на полупрозрачную бледно-сиреневую комбинацию, отделанную в области декольте белоснежным кружевом. Её роскошные вьющиеся волосы были распущены и чуть взлохмачены. Она выглядела встревоженной и даже взволнованной, что легко прочитывалось в бездонной глубине бирюзовых выразительных глазах с густыми шелковистыми ресницами.
--Эдвард, пожалуйста, прости меня за то, что не смогла прийти раньше, заставив тебя, пережить весь этот ужас.—не в силах скрывать, переполнявшие её всю трепетную душу, бурные чувства и эмоции, пылко произнесла юная девушка, стремительно подойдя к широкой постели почтенного избранника и с грациозной мягкостью сев на край рядом с ним, взяла его за руку и ласково принялась гладить по ладони. Она была гладкая словно лицевая сторона атласа. Этим своим заботливым действием, она успокаивала любимого мужчину.
Не обращающий внимания на присутствие в своей просторной спальне офицеров, разомлевший от, переполнявших его всего, запретных чувств, капитан Эдвард Смит полностью успокоился и с головой окунулся в приятное и, полное огромной любви и обжигающей страсти, общение с юной возлюбленной, как и сама девушка, отвечающая ему взаимностью. Их поглотила жаркая любовь, из-за чего, до сих пор находящиеся в каком-то забытьи старшие офицеры, наконец, опомнились и, почувствовав себя крайне неуютно, бесшумно удалились, успев, дать охранникам распоряжение о том, чтобы они никого не впускали в главную каюту.
Только Ольге с Эдвардом не было до них никакого дела, как и до, создающих мягкое освещение, включенных золотых настенных бра, имеющих форму канделябров, как и, вкрученные в них хрустальные лампы, форму пламени. Возлюбленную пару занимали их собственные чувства. они, удобно сидя друг напротив друга на мягкой перине, напоминающей по роскоши, королевскую, широкой постели, пылко целовались, надёжно укрывшись в плотных вуалях золотого газового и изумрудного парчового балдахина. При этом изящные тоненькие пальчики юной девушки умело и с необычайной ловкостью расстёгивали перламутровые пуговицы на шёлковой пижаме возлюбленного, а он самозабвенно перебирал между пальцами её блестящие спиральные шелковистые волосы, с упоением вдыхая, исходящий от них, приятный аромат лепестков роз. Он кружил Эдварду голову и пьянил намного сильнее самого крепкого вина, довольно сдаваясь в сладостный плен их огромной, как самый безбрежный океан, любви.
Потеряв окончательный контроль над своими бурными чувствами, порывами, эмоциями и действиями, капитан Смит тяжело вздохнул и отдался на волю их течения, чем и воспользовалась юная возлюбленная, крайне бережно, плавно и заботливо толкая его на мягкие подушки, источающие приятный аромат сирени. Она накрыла почтенного избранника собой, словно шёлковой простынёй, при этом, продолжая, пламенно целоваться с ним и нежно обнимать ласковыми руками его мужественную шею, отчётливо ощущая то, как их трепетные души постепенно сливаются в единое целое.
Тем временем, засидевшийся, допоздна в «кафе паризьен», Исмей вышел на палубу для того, чтобы немного освежиться, так как от выпитого, очень дорогого вина, порядочно захмелел, благо на палубе было прохладно, темно и безлюдно, вероятно все пассажиры уже давно как почивают в своих тёплых каютах. По крайней мере, директору «Белой звезды» так казалось.
Какого, же было его удивление, когда на корме он заметил четырёх матросов. Они стояли у самых металлических лееров и готовились бросить за борт что-то закрученное ими ранее, в дорогой ковёр, при этом импровизируя мини церковную службу, либо что-то похожее на неё.
Исмей мгновенно протрезвел и спустился к ним, желая узнать о том, что за цирк они здесь устраивают. Он был вне себя от гнева и возмущения.
--Что вы здесь устроили?!—бушевал директор «Белой звезды», бесшумно приблизившись к ним, что заставило матросов вздрогнуть от неожиданности. Они не волновались лишь за то, что ещё за пару минут до появления самого главного начальника, успели сбросить ковёр в ледяные безмятежные воды ночного океана и ещё раз прочесть заупокойную молитву. Сейчас они стояли с выражением полного безразличия на важных лицах и отчуждённо покуривали папиросы.
--Я, кажется, к вам обращаюсь, бездельники!—видя, что те не обращают на него никакого внимания, не унимался Исмей. Матросы задумчиво переглянулись между собой, и, понимая, что он так и не оставит их в покое, сознались:
--Там в ковре, был замотан труп одного из наших коллег, Джеда Чавеса. Бедняга напился с горя из-за того, что его бросила девушка, пошёл на вахту, но упал с лестницы и сломал себе шею. Вот мы его и погребли в океан, как полагается и под покровом ночи!—легкомысленно отмахнулся от лица товарищей один из них.
Исмей ненадолго впал в ступор, как бы осмысливая их слова, затем сделав ещё больший мрачный вид, весь насупился и небрежно бросил:
--Да, что вы мне здесь ерунду рассказываете!? Лучше признайтесь в том, что захотелось побездельничать!
После чего, с той же важностью ушёл обратно в кафе, продолжать весёлое общение с влиятельными пассажирами-мужчинами, провожаемый одобрительными взглядами матросов, из груди которых вырвался вздох огромного облегчения. Беда миновала их, но они, на всякий случай, выждали немного и со спокойной душой вернулись в свои кубрики спать.
«Титаник».
Воскресение.
14 апреля. 1912.
Рано утром, когда все пассажиры шикарного «Титаника» ещё находились в ласковых объятиях Морфея, в машинное отделение величественно спустился директор круизной компании «Белая звезда» Брюс Исмей.
Непереносимая жара, царившая в котельной, из-за которой он обливался солёным потом, не смущала его. Исмей, лишь, вытер пот батистовым платком, и, обратившись к бригадиру кочегаров, спросил:
--Почему, до сих пор ещё, не запущены оставшиеся котлы?
Бригадир посмотрел на него, как на безумного, но сохраняя всю свою вежливость, ответил:
--Как только мы получим на это распоряжение: либо от капитана, либо от Государя Императора, обязательно запустим!
Такой ответ не удовлетворил Исмея. Наоборот, он разгневал его. Исмей не мог стерпеть неповиновения и поспешил, поставить бригадира на место:
--Вы, наверное, забыли о том, что именно я являюсь директором компании «Белая звезда»?! Это означает, что все вы—мои подчинённые! Вы обязаны подчиняться мне, а мой приказ ясен! Я хочу, чтобы вы, сию же минуту, запустили оставшиеся котлы! Хватит уже ползти, подобно беременным черепахам!
Сказав эти властные и, полные праведного гнева, слова, он вальяжно развернулся и покинул машинное отделение, не желая больше, общаться с рабочими.
Бригадир проводил его потрясённым взглядом из-за того, что не знал, как ему поступить: не выполнить приказ директора-распорядителя пассажирской компании означало потерять работу, чего ему, крайне, не хотелось. Он тяжело вздохнул, и, признавая то, как тяжело быть простым рабочим, приказал своим товарищам:
--Пора задействовать оставшиеся котлы, ребята! Покажем всем всю мощность нашего корабля и то, как быстро он может бегать!
Кочегары изумлённо переглянулись между собой, и, пожав плечами, взялись за работу. Они понимали, что им может хорошо влететь от капитана за их самоуправство, но смутно надеялись на то, что он весь свой гнев переведёт на Исмея, как тот и заслуживает. Это будет справедливо, ведь Исмей сам не знает, с кем связался и против кого идёт. Зато они хорошо знали, поэтому надеялись на снисхождение.
Только, как бы Исмей ни пытался скрыть свои интриги с махинациями, о них, вскоре стало известно Российскому Государю Императору с его новым контр-адмиралом Эдвардом Смитом, почувствовавшим прибавление скорости лайнера, ещё будучи в постелях в состоянии сна и яви по участившейся вибрации пола со стенами. Это вызвало в них недоумение и заставило немедленно появиться в штурманской рубке.
--Что здесь происходит? Кто приказал прибавить скорость корабля?—не в силах скрыть глубокого душевного негодования, спросил у своих офицеров капитан, пристально посматривая на каждого из них. Казалось, он даже забыл о вечернем, весьма нескромном, дефиле Лайтоллера, что позволило молодому офицеру, вздохнуть с облегчением.
Только это было преждевременным действием с его стороны, ведь, как он знал, капитан Смит никогда и ни о чём не забывает. Просто сейчас ему хотелось заняться тем, что считал, на данный момент, более важным, а точнее, их прекрасным кораблём.
--Мистер Исмей был пару часов тому назад в машинном отделении и приказал бригадиру, задействовать оставшиеся котлы, сэр!—доложил обо всём, что узнал от кочегаров своему капитану старший помощник Уайлд, пристально смотря: то на капитана, то на, появившегося в рубке, Российского Императора. Мужчины обменялись приветственными рукопожатиями, потрясённо между собой переглянувшись и не в силах скрыть искреннего возмущения.
--Да он, что с ума сошёл, из-за своих амбиций подвергать опасности корабль и всех кто плывёт на его борту?—не в силах унять, закипающий в нём, гнев, произнёс Николай, чувствуя то, как в трепетной душе всё дрожит.
Капитан Смит, хотя и полностью разделял чувства Государя, но приступил к исправлению того, что натворил директор пароходной компании «Белая звезда» мистер Джозеф Брюс Исмей.
--Немедленно сбавить ход до 20 узлов!—приказал капитан бригадиру кочегаров по телефону, связывающему мостик с машинным отделением. Бригадир всё понял, и, обращаясь к своим подчинённым, громко повторил, пришедший к ним с капитанского мостика, приказ капитана о сбавлении хода лайнера. Те, уже смирившиеся с, царившим на борту, двоевластием, тяжело вздохнули и приступили к выполнению приказа от выше стоявшего начальства.
Таким образом, «Титаник» постепенно начал сбавлять скорость до оптимальной, что не могло, ни порадовать, находящихся уже, на смотровой площадке, капитана с Российским Императором. Они снова принялись весело и беззаботно о чём-то между собой беседовать, не обращая внимания на, лучи яркого апрельского солнца, слепящие глаза и заставляющие их, слезиться, не говоря уже о приятной утренней прохладе и громкие крики, пролетающих над головами мужчин, чаек.
В эту самую минуту на смотровой площадке мостика появились Их Императорские Высочества. Они только что позавтракали в «кафе Паризьен», расположенном на корме «Титаника», и решили немного прогуляться перед церковной, пусть даже англиканской, службой. Одеты все были в изящные светлые костюм и платья морского стиля, с соответствующими головными уборами, а на их очаровательных лицах сияла счастливая беззаботная улыбка.
Видя то, что все, кого он хотел видеть здесь на смотровой площадке собрались, капитан Эдвард Смит одобрительно кивнул и со вздохом искреннего облегчения заключил:
--Ну, что, же! Раз все уже в сборе, думаю, мы можем, немедленно пройти в столовую для пассажиров первого класса, где и состоится служба!
Российский Император Николай согласился с мнением главного офицера шикарного лайнера «Титаник», и, галантно взяв обеих племянниц себе под руки, вместе с ними и детьми важной походкой направился к выходу с капитанского мостика. Что касается самого почтенного капитана Смита, он, отдав вахтенным офицерам некоторые управленческие распоряжения с рекомендациями, оставил пост и, молча, прошёл в белоснежный, выполненный в лёгком итальянском стиле, роскошный зал столовой для пассажиров первого класса, где уже собрался народ из всех трёх классов. Они, что-то тихо между собой обсуждая, стояли напротив большого органа, а, одетые в чёрные фраки, официанты раздавали им брошюры с необходимыми псалмами.
Что касается Российских Императорских особ, они уже заняли свои почётные места в первом ряду, расположенном прямо перед, выполненной из, покрытого защитным лаком, красного дерева, кафедрой. Их Императорские Высочества с Его Императорским Величеством в трепетном душевном волнении, терпеливо ожидали начала службы, не сомневаясь в том, все, находящиеся за их спинами, пассажиры испытывают своими хрупкими душами то, же, самое. Так и было на самом деле.
Чувствуя общую готовность, капитан, молча, встал за кафедру, и, обведя всех мягким одобрительным взглядом, тихо вздохнул и приятным, бархатистым голосом начал проводить службу. Только, хорошо ощущая, прикованный к нему, заворожённый и полный огромной страсти, бирюзовый взгляд прекрасной юной возлюбленной, капитан слегка смутился, чувствуя то, как учащённо забилось в мужественной груди его доброе сердце. К счастью, никто из пассажиров не заметил того, какие бури бушуют в хрупкой душе главного офицера их шикарного лайнера. Они все были заняты собственными мыслями.
Зато сама юная девушка, лишь создавала вид, что читает псалом. На самом, же деле, её, полный запретной страсти, взгляд был прикован к предмету своего огромного обожания. Она даже кокетливо ему улыбнулась, легко ощущая крайнюю неловкость возлюбленного, всеми силами, отчаянно пытающегося, сохранить невозмутимость. Вот только, как самой девушке собраться с мыслями, когда она всей душой рвалась к нему, желая, снова стать с ним единым целым? Великая княжна не знала, из-за чего тяжело и тихо вздохнула и, наконец, попыталась сосредоточиться на псалме, который уже хором пели под заунывные звуки органа.
--Господи, сэр! Что здесь произошло?—встревоженно хором спросили, вбежавшие в капитанскую каюту, старшие офицеры: Уайлд, Мэрдок и Лайтоллер. Они, как раз завершили составление отчётов о ночном обходе жизненно важных объектов лайнера и решили зайти к капитану для того, чтобы узнать о том, всё ли у него в порядке и нет, ли каких распоряжений.
Тот уже немного опомнился и, полностью отдышавшись, сидел на краю постели, потрясённо смотря на, распластавшуюся у подножия кровати, прекрасную и весьма юную девушку. Она была мертва, а из шелковистой каштановой головы медленно сочилась алая кровь. Золотисто-карие выразительные глаза плотно закрыты, лишь густые ресницы, еле заметно дрожали от свежего воздуха.
--Графиня пыталась убить меня, вот этой самой подушкой! Мне пришлось защищаться и оттолкнуть её от себя. Результат нашей с ней борьбы перед вами.—дрожащим от волнения тихим голосом сообщил офицерам капитан, даже не глядя на них и раздражительно отбросив злосчастную подушку в дальний угол спальни.
Тем временем, уже появившиеся в его каюте, матросы бережно завернули мёртвую девушку в дорогой ковёр под внимательным присмотром второго офицера.
--Смотрите! Погребите её, как полагается в океане и так, чтобы вас при этом не увидела ни одна живая душа! Самое главное, держите свои языки за зубами, иначе отправитесь тоже на корм рыбам!—строго приказал им он, когда матросы уже выносили ковёр из капитанской каюты.
В эту самую минуту, на пороге появилась Великая княжна Ольга Фёдоровна в парчовом халате нежного розового цвета, надетого ею на полупрозрачную бледно-сиреневую комбинацию, отделанную в области декольте белоснежным кружевом. Её роскошные вьющиеся волосы были распущены и чуть взлохмачены. Она выглядела встревоженной и даже взволнованной, что легко прочитывалось в бездонной глубине бирюзовых выразительных глазах с густыми шелковистыми ресницами.
--Эдвард, пожалуйста, прости меня за то, что не смогла прийти раньше, заставив тебя, пережить весь этот ужас.—не в силах скрывать, переполнявшие её всю трепетную душу, бурные чувства и эмоции, пылко произнесла юная девушка, стремительно подойдя к широкой постели почтенного избранника и с грациозной мягкостью сев на край рядом с ним, взяла его за руку и ласково принялась гладить по ладони. Она была гладкая словно лицевая сторона атласа. Этим своим заботливым действием, она успокаивала любимого мужчину.
Не обращающий внимания на присутствие в своей просторной спальне офицеров, разомлевший от, переполнявших его всего, запретных чувств, капитан Эдвард Смит полностью успокоился и с головой окунулся в приятное и, полное огромной любви и обжигающей страсти, общение с юной возлюбленной, как и сама девушка, отвечающая ему взаимностью. Их поглотила жаркая любовь, из-за чего, до сих пор находящиеся в каком-то забытьи старшие офицеры, наконец, опомнились и, почувствовав себя крайне неуютно, бесшумно удалились, успев, дать охранникам распоряжение о том, чтобы они никого не впускали в главную каюту.
Только Ольге с Эдвардом не было до них никакого дела, как и до, создающих мягкое освещение, включенных золотых настенных бра, имеющих форму канделябров, как и, вкрученные в них хрустальные лампы, форму пламени. Возлюбленную пару занимали их собственные чувства. они, удобно сидя друг напротив друга на мягкой перине, напоминающей по роскоши, королевскую, широкой постели, пылко целовались, надёжно укрывшись в плотных вуалях золотого газового и изумрудного парчового балдахина. При этом изящные тоненькие пальчики юной девушки умело и с необычайной ловкостью расстёгивали перламутровые пуговицы на шёлковой пижаме возлюбленного, а он самозабвенно перебирал между пальцами её блестящие спиральные шелковистые волосы, с упоением вдыхая, исходящий от них, приятный аромат лепестков роз. Он кружил Эдварду голову и пьянил намного сильнее самого крепкого вина, довольно сдаваясь в сладостный плен их огромной, как самый безбрежный океан, любви.
Потеряв окончательный контроль над своими бурными чувствами, порывами, эмоциями и действиями, капитан Смит тяжело вздохнул и отдался на волю их течения, чем и воспользовалась юная возлюбленная, крайне бережно, плавно и заботливо толкая его на мягкие подушки, источающие приятный аромат сирени. Она накрыла почтенного избранника собой, словно шёлковой простынёй, при этом, продолжая, пламенно целоваться с ним и нежно обнимать ласковыми руками его мужественную шею, отчётливо ощущая то, как их трепетные души постепенно сливаются в единое целое.
Тем временем, засидевшийся, допоздна в «кафе паризьен», Исмей вышел на палубу для того, чтобы немного освежиться, так как от выпитого, очень дорогого вина, порядочно захмелел, благо на палубе было прохладно, темно и безлюдно, вероятно все пассажиры уже давно как почивают в своих тёплых каютах. По крайней мере, директору «Белой звезды» так казалось.
Какого, же было его удивление, когда на корме он заметил четырёх матросов. Они стояли у самых металлических лееров и готовились бросить за борт что-то закрученное ими ранее, в дорогой ковёр, при этом импровизируя мини церковную службу, либо что-то похожее на неё.
Исмей мгновенно протрезвел и спустился к ним, желая узнать о том, что за цирк они здесь устраивают. Он был вне себя от гнева и возмущения.
--Что вы здесь устроили?!—бушевал директор «Белой звезды», бесшумно приблизившись к ним, что заставило матросов вздрогнуть от неожиданности. Они не волновались лишь за то, что ещё за пару минут до появления самого главного начальника, успели сбросить ковёр в ледяные безмятежные воды ночного океана и ещё раз прочесть заупокойную молитву. Сейчас они стояли с выражением полного безразличия на важных лицах и отчуждённо покуривали папиросы.
--Я, кажется, к вам обращаюсь, бездельники!—видя, что те не обращают на него никакого внимания, не унимался Исмей. Матросы задумчиво переглянулись между собой, и, понимая, что он так и не оставит их в покое, сознались:
--Там в ковре, был замотан труп одного из наших коллег, Джеда Чавеса. Бедняга напился с горя из-за того, что его бросила девушка, пошёл на вахту, но упал с лестницы и сломал себе шею. Вот мы его и погребли в океан, как полагается и под покровом ночи!—легкомысленно отмахнулся от лица товарищей один из них.
Исмей ненадолго впал в ступор, как бы осмысливая их слова, затем сделав ещё больший мрачный вид, весь насупился и небрежно бросил:
--Да, что вы мне здесь ерунду рассказываете!? Лучше признайтесь в том, что захотелось побездельничать!
После чего, с той же важностью ушёл обратно в кафе, продолжать весёлое общение с влиятельными пассажирами-мужчинами, провожаемый одобрительными взглядами матросов, из груди которых вырвался вздох огромного облегчения. Беда миновала их, но они, на всякий случай, выждали немного и со спокойной душой вернулись в свои кубрики спать.
«Титаник».
Воскресение.
14 апреля. 1912.
Рано утром, когда все пассажиры шикарного «Титаника» ещё находились в ласковых объятиях Морфея, в машинное отделение величественно спустился директор круизной компании «Белая звезда» Брюс Исмей.
Непереносимая жара, царившая в котельной, из-за которой он обливался солёным потом, не смущала его. Исмей, лишь, вытер пот батистовым платком, и, обратившись к бригадиру кочегаров, спросил:
--Почему, до сих пор ещё, не запущены оставшиеся котлы?
Бригадир посмотрел на него, как на безумного, но сохраняя всю свою вежливость, ответил:
--Как только мы получим на это распоряжение: либо от капитана, либо от Государя Императора, обязательно запустим!
Такой ответ не удовлетворил Исмея. Наоборот, он разгневал его. Исмей не мог стерпеть неповиновения и поспешил, поставить бригадира на место:
--Вы, наверное, забыли о том, что именно я являюсь директором компании «Белая звезда»?! Это означает, что все вы—мои подчинённые! Вы обязаны подчиняться мне, а мой приказ ясен! Я хочу, чтобы вы, сию же минуту, запустили оставшиеся котлы! Хватит уже ползти, подобно беременным черепахам!
Сказав эти властные и, полные праведного гнева, слова, он вальяжно развернулся и покинул машинное отделение, не желая больше, общаться с рабочими.
Бригадир проводил его потрясённым взглядом из-за того, что не знал, как ему поступить: не выполнить приказ директора-распорядителя пассажирской компании означало потерять работу, чего ему, крайне, не хотелось. Он тяжело вздохнул, и, признавая то, как тяжело быть простым рабочим, приказал своим товарищам:
--Пора задействовать оставшиеся котлы, ребята! Покажем всем всю мощность нашего корабля и то, как быстро он может бегать!
Кочегары изумлённо переглянулись между собой, и, пожав плечами, взялись за работу. Они понимали, что им может хорошо влететь от капитана за их самоуправство, но смутно надеялись на то, что он весь свой гнев переведёт на Исмея, как тот и заслуживает. Это будет справедливо, ведь Исмей сам не знает, с кем связался и против кого идёт. Зато они хорошо знали, поэтому надеялись на снисхождение.
Только, как бы Исмей ни пытался скрыть свои интриги с махинациями, о них, вскоре стало известно Российскому Государю Императору с его новым контр-адмиралом Эдвардом Смитом, почувствовавшим прибавление скорости лайнера, ещё будучи в постелях в состоянии сна и яви по участившейся вибрации пола со стенами. Это вызвало в них недоумение и заставило немедленно появиться в штурманской рубке.
--Что здесь происходит? Кто приказал прибавить скорость корабля?—не в силах скрыть глубокого душевного негодования, спросил у своих офицеров капитан, пристально посматривая на каждого из них. Казалось, он даже забыл о вечернем, весьма нескромном, дефиле Лайтоллера, что позволило молодому офицеру, вздохнуть с облегчением.
Только это было преждевременным действием с его стороны, ведь, как он знал, капитан Смит никогда и ни о чём не забывает. Просто сейчас ему хотелось заняться тем, что считал, на данный момент, более важным, а точнее, их прекрасным кораблём.
--Мистер Исмей был пару часов тому назад в машинном отделении и приказал бригадиру, задействовать оставшиеся котлы, сэр!—доложил обо всём, что узнал от кочегаров своему капитану старший помощник Уайлд, пристально смотря: то на капитана, то на, появившегося в рубке, Российского Императора. Мужчины обменялись приветственными рукопожатиями, потрясённо между собой переглянувшись и не в силах скрыть искреннего возмущения.
--Да он, что с ума сошёл, из-за своих амбиций подвергать опасности корабль и всех кто плывёт на его борту?—не в силах унять, закипающий в нём, гнев, произнёс Николай, чувствуя то, как в трепетной душе всё дрожит.
Капитан Смит, хотя и полностью разделял чувства Государя, но приступил к исправлению того, что натворил директор пароходной компании «Белая звезда» мистер Джозеф Брюс Исмей.
--Немедленно сбавить ход до 20 узлов!—приказал капитан бригадиру кочегаров по телефону, связывающему мостик с машинным отделением. Бригадир всё понял, и, обращаясь к своим подчинённым, громко повторил, пришедший к ним с капитанского мостика, приказ капитана о сбавлении хода лайнера. Те, уже смирившиеся с, царившим на борту, двоевластием, тяжело вздохнули и приступили к выполнению приказа от выше стоявшего начальства.
Таким образом, «Титаник» постепенно начал сбавлять скорость до оптимальной, что не могло, ни порадовать, находящихся уже, на смотровой площадке, капитана с Российским Императором. Они снова принялись весело и беззаботно о чём-то между собой беседовать, не обращая внимания на, лучи яркого апрельского солнца, слепящие глаза и заставляющие их, слезиться, не говоря уже о приятной утренней прохладе и громкие крики, пролетающих над головами мужчин, чаек.
В эту самую минуту на смотровой площадке мостика появились Их Императорские Высочества. Они только что позавтракали в «кафе Паризьен», расположенном на корме «Титаника», и решили немного прогуляться перед церковной, пусть даже англиканской, службой. Одеты все были в изящные светлые костюм и платья морского стиля, с соответствующими головными уборами, а на их очаровательных лицах сияла счастливая беззаботная улыбка.
Видя то, что все, кого он хотел видеть здесь на смотровой площадке собрались, капитан Эдвард Смит одобрительно кивнул и со вздохом искреннего облегчения заключил:
--Ну, что, же! Раз все уже в сборе, думаю, мы можем, немедленно пройти в столовую для пассажиров первого класса, где и состоится служба!
Российский Император Николай согласился с мнением главного офицера шикарного лайнера «Титаник», и, галантно взяв обеих племянниц себе под руки, вместе с ними и детьми важной походкой направился к выходу с капитанского мостика. Что касается самого почтенного капитана Смита, он, отдав вахтенным офицерам некоторые управленческие распоряжения с рекомендациями, оставил пост и, молча, прошёл в белоснежный, выполненный в лёгком итальянском стиле, роскошный зал столовой для пассажиров первого класса, где уже собрался народ из всех трёх классов. Они, что-то тихо между собой обсуждая, стояли напротив большого органа, а, одетые в чёрные фраки, официанты раздавали им брошюры с необходимыми псалмами.
Что касается Российских Императорских особ, они уже заняли свои почётные места в первом ряду, расположенном прямо перед, выполненной из, покрытого защитным лаком, красного дерева, кафедрой. Их Императорские Высочества с Его Императорским Величеством в трепетном душевном волнении, терпеливо ожидали начала службы, не сомневаясь в том, все, находящиеся за их спинами, пассажиры испытывают своими хрупкими душами то, же, самое. Так и было на самом деле.
Чувствуя общую готовность, капитан, молча, встал за кафедру, и, обведя всех мягким одобрительным взглядом, тихо вздохнул и приятным, бархатистым голосом начал проводить службу. Только, хорошо ощущая, прикованный к нему, заворожённый и полный огромной страсти, бирюзовый взгляд прекрасной юной возлюбленной, капитан слегка смутился, чувствуя то, как учащённо забилось в мужественной груди его доброе сердце. К счастью, никто из пассажиров не заметил того, какие бури бушуют в хрупкой душе главного офицера их шикарного лайнера. Они все были заняты собственными мыслями.
Зато сама юная девушка, лишь создавала вид, что читает псалом. На самом, же деле, её, полный запретной страсти, взгляд был прикован к предмету своего огромного обожания. Она даже кокетливо ему улыбнулась, легко ощущая крайнюю неловкость возлюбленного, всеми силами, отчаянно пытающегося, сохранить невозмутимость. Вот только, как самой девушке собраться с мыслями, когда она всей душой рвалась к нему, желая, снова стать с ним единым целым? Великая княжна не знала, из-за чего тяжело и тихо вздохнула и, наконец, попыталась сосредоточиться на псалме, который уже хором пели под заунывные звуки органа.
