Так потянулись бесконечные минуты ожидания скорого окончания службы, при этом, юной и пылко любящей девушке, казалось, что для неё, время замедлило свой бег, но это было, далеко не так. Вскоре служба закончилась, и все пассажиры начали, потихоньку расходиться по своим делам, что нельзя было сказать о Российской Венценосной семье. Они мягко подошли к капитану и, душевно поздравив его с, успешно проведённой им, церковной службе, пошли немного прогуляться по шикарному лайнеру, благо тёплая, безветренная, солнечная и, почти майская погода, лишь способствовала этому их решению.
Наконец, юная Великая княжна Ольга Фёдоровна и почтенный капитан Эдвард Смит остались совершенно одни, молча, стоять и с огромным взаимным обожанием утопать в ласковой бездне светлых глаз друг друга. При этом они держались за руки, не зная, что и сказать. Да и, слова здесь были не нужны. За них говорили их запретные, но такие пламенные взаимные чувства. именно благодаря им, возлюбленные, наконец, воссоединились в долгом, полном искренней нежности, поцелуе, который, казалось, будет длиться вечно, но вскоре, к глубокому разочарованию юной девушки, её сердечный избранник сам, нехотя прервал их поцелуй, и, ласково смотря в бирюзовые омуты прекрасной юной возлюбленной, вразумительно произнёс, как бы, крайне осторожно, выводя её из романтического забытья:
--Вам пора возвращаться к семье, Ольга, а мне идти на вахту.
Девушка, хотя и всё поняла, но, независимо от этого, печально вздохнула, после чего снова очень пылко с возлюбленным поцеловавшись, придерживая одной рукой полы светлой юбки, а другой края изящной ажурной шляпки, собралась было уже уйти, но, капитан, словно осознав то, что не в силах, отпустить от себя возлюбленную, снова решительно привлёк её к себе.
Девушка замерла в трепетном ожидании, не смея даже, вздохнуть, при этом, ощущая то, как бешено, колотится в груди её сердце. Она добровольно тонула в ласковой бездне добрых глаз любимого мужчины, который уже осторожно накрыл нежные алые, словно розовые лепестки, и, сладкие, как ягоды спелой клубники, губы юной возлюбленной своими мягкими губами. Душа её рвалась к его душе, желая, слиться воедино.
Почувствовав это своим отзывчивым сердцем, капитан Эдвард Смит больше не мог, сдерживать их общие порывы с желаниями, из-за чего нежно принялся, чувственно, настойчиво и жадно целоваться с юной избранницей. Она стояла в лучах яркого апрельского солнца и обнимала мужественную шею почтенного возлюбленного изящными руками в кружевных перчатках.
--Нет! Не пойду! Мне надоело быть куклой Его Императорского Величества, выполняющей каждый его приказ! Хватит! Пора побороться о наших с тобой чувствах, сердце моё! Да и тебе уже хватит бегать по каждому высочайшему зову, исполняя то, что совсем не хочется!—воинственно решила юная девушка и, взяв возлюбленного мужчину за руку, пошла вместе с ним на палубу для того, чтобы немного прогуляться по ней, чем вызвала у почтенного морского офицера горькую понимающую добродушную ухмылку, натолкнувшую девушку на мысль о том, что он полностью с ней согласен, хотя и не сомневался в том, что Российский Государь, непременно придёт в справедливую ярость, узнав об их неподчинении ему. Только капитану Смиту было уже, абсолютно всё равно на это. Он больше не мог терпеть то, как Государь постоянно и бесцеремонно влезает в его любовь с Великой княжной со своими собственническими чувствами, не желая, осознавать, что совсем ей не нужен.
Вот только вернуться на, залитую яркими солнечными лучами, императорскую террасу девушке всё равно пришлось, а всё из-за того, что ей, непреодолимо захотелось объясниться с дражайшим двоюродным дядюшкой и просить его о том, чтобы он больше не встревал в её головокружительную любовь с Эдвардом, но начать его прямо с порога, не могла, да это и выглядело бы как-то, крайне невежливо со стороны самой юной девушки, в связи с чем, она сдержано вздохнула и, бесшумно подойдя ближе к, вальяжно сидящему в, плетённом из тростника, кресле, дядюшке и, почтительно ему поклонившись, принесла свои искренние извинения за вынужденную задержку, чем заставила Российского Государя, мгновенно убрать, читаемую им, книгу из-за того, что почувствовал невыносимое раздражение в её любезном тоне, от чего ему, непреодолимо захотелось узнать о том, что с ней случилось и кто послужил причиной ярости племянницы.
--Что-то случилось, Оленька? Кто посмел тебя так сильно разъярить? Неужели опять встретилась с мистером Исмеем или бароном Браэртоном во время вашей увлекательной прогулки с нашим многоуважаемым капитаном?—проявляя неподдельное внимание, участливо осведомился у племянницы Император, пристально смотря на то, с какой искренней нервозностью она обмахивается ажурным веером, что вызвало у юной девушки ироничную усмешку, с которой она презрительно фыркнула и с напускной любезностью принялась осторожно, подходить к сути их разговора:
--Удивительно даже, что сегодня мы с Эдвардом не встретили нигде эту, вездесущую, парочку, но речь не о них, многоуважаемый дядя Ники. Речь о Вас.—чем вызвала у Императора лёгкое недоумение, заставив, уставиться на неё с ещё большей пристальностью и вновь спросить:
--А я, то здесь причём, дорогая? Я всегда только чем здесь и занимаюсь весь вояж, так это тем, что оберегаю ваш с нашим многоуважаемым капитаном душевный покой. Ну, частенько перебарщиваю. Признаю. Так, кто здесь ни без греха?!—что заставило юную княжну опять иронично фыркнуть с презрительными словами:
--Так сильно оберегаете наш покой, что даже бесцеремонно вторгаетесь в мою с Эдвардом личную жизнь, прекрасно зная о том, что у меня с ним, практически сформировалась семья! Я, конечно, ни в коем случае, не хочу Вас обидеть, но пора понять, что, как мужчину, я Вас не люблю! Как родственника, уважаю и почитаю, хотя Ваше желание везде нас за собой таскать, не спрашивая, хотим мы с Эдвардом того, или нет, уже выводит нас из себя! Мы устали! Мы хотим того, чтобы нас все оставили в покое и уже начали прислушиваться к нашим чувствам с желаниями!
Конечно, Император Николай Второй знал о том, что рано, или поздно у его племянницы с адмиралом терпение лопнет, и они придут к нему серьёзно поговорить и настоятельно попросить его о позволении для них, стать свободнее от его притязаний, в связи с чем, понимающе вздохнул и, ненадолго призадумавшись, наконец, заговорил, тоже, очень серьёзно, вернее даже вразумительно:
--Я, конечно, могу устроить ваш с адмиралом союз, но для этого, ему придётся, сначала мирно разойтись со своей первой супругой, хотя за этим последует общественное порицание с косыми взглядами в ваш адрес и ядовитые перешёптывания, не говоря уже о проблемах с прессой! Тебе этого хочется, Ольга?! Жить тебе спокойно надоело, как я посмотрю! Пусть, вы с ним пламенно любите друг друга и хотите быть вместе, учитывая то, что у вас уже есть один ребёнок и второй на подходе, но пойми одно: жизнь—не любовный роман со счастливым финалом! Здесь всё намного сложнее и невозможнее!—и, выдержав короткую паузу, внимательно проследил за тем, как юная девушка, мгновенно стушевалась, а её ясные, полные огромной воинственности, голубые глаза, мгновенно заволокло невыносимой душевной печалью, которая выявилась в виде измождённого стона, сорвавшегося с её соблазнительных алых губ:
--И что нам делать, ведь мы любим друг друга!—ненадолго призадумался и, встав с кресла, ласково погладил племянницу по бархатистым, залитым румянцем, щекам, наконец, мудро заключил.
--А кто вам мешает наслаждаться друг другом в этом вояже и во время обратного путешествия?! Никто! Вот и любите! Я мешать не буду!
Между ними вновь воцарилось длительное, очень мрачное молчание, во время которого юная Великая княжна печально вздохнула и, мягко подойдя к ограждению, принялась отрешённо смотреть на зеркальную океанскую гладь, отразившуюся в её бездонных глазах, что ни укрылось от внимания её дяди, Российского Императора, проводившего девушку понимающим тяжёлым вздохом, с которым он, наконец, решил рискнуть репутациями своей и возлюбленной пары, в связи с чем, бесшумно вышел из каюты и отправился на мостик для того, чтобы серьёзно поговорить со своим новоиспечённым адмиралом и душевным другом, каковым для него стал капитан Смит, смутно надеясь на то, что застанет его именно там, ведь, вдруг он ещё кому-нибудь из высокопоставленных пассажиров понадобился, что стало бы, вполне себе ожидаемо.
Вот только предположения Российского Императора оказались преждевременными, ведь капитан Смит находился на мостике, занимаясь своими обычными организационными и навигационными делами, давая все необходимые рекомендации с инструкциями старшим офицерам, тем-самым, отчаянно пытаясь не думать о недавнем душевном разговоре с юной возлюбленной, не дающими никакого покоя его трепетной душе, прекрасно понимая одно, что он совсем не в праве, осуждать Российского Государя. Да и, кто он такой, по сравнению с Николаем? Обычный извозчик. Раб. Не имеющий права голоса с возможностью бороться за возлюбленную, как бы ему ни претило свинское отношение Государя к его троюродной племяннице с их нежными чувствами, хотя и внутри у почтенного морского офицера, всё бурлило от негодования с возмущением, которые он, отчаянно старался скрывать под любезностью и концентрацией на управленческих делах.
--И снова желаю вам доброго дня, адмирал!—доброжелательно поприветствовал главного офицера Российский Император, обменявшись с собеседником крепким рукопожатием, из чего капитан Смит каким-то неведомым для него чутьём, ощутил то, что Император пришёл, непосредственно по его душу, в связи с чем судорожно сглотнул и, как ему казалось, любезно выдохнул:
--И Вам того, же, Ваше Императорское Величество!—после чего выдержал небольшую паузу лишь для того, чтобы перевести дух и собраться с мыслями. Когда, же, он это сделал, участливо спросил.—Чем я могу быть полезен, вам?
Это вызвало у Николая добродушную, вернее даже понимающую ухмылку, с которой он добродушно произнёс:
--Я прекрасно понимаю те пренебрежительные чувства, что вы испытываете ко мне из-за постоянного вторжения в вашу с моей троюродной племянницей личную жизнь. Только поймите и вы меня, уважаемый адмирал. Мне, далеко небезразлична её судьба и искренне хочется видеть её счастливой, ведь Ольга такая хрупкая, чистая и добросердечная, что мысль о том, что она может жестоко обжечься в любви, приводит в ужас. Мне хотелось бы надеяться на ваше взаимопонимание, ведь она вам, тоже, очень сильно дорога. Именно по этой причине, я и стараюсь держать ваши с ней чувства с общением под личным наблюдением.—что вызвало у капитана понимающий взаимный вздох и вразумительную просьбу, которую Император Николай Второй не смог проигнорировать даже, если бы и захотел:
--Тогда позвольте нам с Её Императорским Высочеством пообщаться самостоятельно и без соглядатаев. Так Вы, лишь будете пользоваться ещё большей благодарностью Вашей племянницы. Дайте ей вздохнуть свободно. Пусть, она совершает жизненные ошибки, ведь так девушка станет более взрослее и самостоятельнее. Не душите её своим авторитетом и влиянием, ведь все запреты, лишь призывают к внутреннему протесту. Не забывайте о том, что Ольга Фёдоровна—юная и очень энергичная особа, не терпящая никаких ущемлений с запретами и вторжениями в личную жизнь.—благодаря чему между мужчинами воцарилось длительное, очень мрачное молчание, во время которого Император Николай Второй, тщательно обдумывал мудрые слова почтенного главного офицера шикарного лайнера, мысленно признаваясь себе в том, что он прав и ему, необходимо перестать во всём контролировать дражайшую юную племянницу, в связи с чем Николай тяжело вздохнул и заключил:
--Пожалуй, вы правы, адмирал! Мне, действительно пора дать полную свободу Оленьке и перестать вторгаться в вашу с ней личную жизнь! Только я пришёл поговорить с вами совсем о другом, хотя это, тоже очень сильно касается вашего с ней трепетного общения, а точнее дальнейшего его развития. Думаю, вы поймёте меня правильно.
Теперь наступил черёд почтенного капитана, вновь, пристально уставиться на венценосного собеседника, затаив немой вопрос: «Разве, мы с Её Императорским Высочеством совершили какую-то серьёзную ошибку, за которую Вы пришли меня поругать?!», что заставило Императора добродушно рассмеяться и успокоить собеседника любезными словами:
--Совсем нет! Что, вы?! У меня и в мыслях нет ругать вас с Ольгой! Расслабьтесь!
Только это оказалось сделать, крайне, не просто, вернее даже сказать, очень сложно морально и душевно. Трепетное сердце почтенного и бывалого «морского волка» продолжало учащённо биться в его мускулистой мужественной груди, никак не желая, успокаиваться, а в добрых голубых глазах, вновь затаился невыносимый страх за своё хрупкое с юной княжной счастье.
--Тогда, чем я могу быть полезен Вашему Императорскому Величеству?—вновь проявляя искреннее участие, любезно осведомился у венценосца капитан, чем заставил того не на долго призадуматься и, когда он уже собрался с мыслями, опять заговорил, всё с той же искренней откровенностью:
--Я, конечно, хорошо осведомлён о том, что у вас с дражайшей супругой, весьма счастливый брачный союз, построенный на доверительно-душевных отношениях. Это замечательно. Только, как вы понимаете, вы сейчас очень нужны нашей Оленьке, ведь она стала счастливой и добропорядочной матерью ваших с ней малышей, да и ваша с ней любовь, наполнена огромным душевным трепетом, с нежностью и преданностью. Я ничего вам не навязываю. Только подумайте над тем, чтобы решить всё мирным путём с дражайшей супругой, разумеется без скандала в прессе и взаимных обид. Конечно, с моей стороны этот разговор звучит странно, ведь вы знаете меня, как яростного хранителя семейного очага и ненавистника разводов, но сейчас совсем другая ситуация возникла, да и…
Николай не договорил лишь из-за того, что увидел неподдельную ошарашенность в пристальном взгляде собеседника, оказавшемуся, загнанным в душевный ступор, из которого тот никак не мог выйти, а всему виной их, весьма щекотливый душевный разговор, разрывающий несчастного главного офицера на части, что заставило Государя понимающе вздохнуть и, бодряще похлопав того по мускулистому плечу, ушёл с мостика, оставляя капитана Смита наедине с мрачными мыслями, обрушившимися на него сокрушительной лавиной стоять, опёршись сильными руками о деревянную лакированную перекладину белоснежного металлического ограждения правого крыла смотровой площадки капитанского мостика, и отрешённо смотреть на, тронутую лёгкой рябью, гладь океана, отражавшуюся в его ясных глазах, что ни укрылось от внимания, вышедшего к нему, старшего помощника Генри Уайльда, ставшего невольным свидетелем, весьма душевного разговора начальника с Российским Государем, но следящего за его прохождением из управленческой рубки лишь для того, чтобы не вмешиваться в него, но сейчас, когда начальник остался, наконец, один, решил вмешаться с вразумительным дружеским советом:
--Говорил, же я вам о том, что эта юная девушка ещё причинит вам массу проблем, сэр! Может, лучше вам, расстаться
Наконец, юная Великая княжна Ольга Фёдоровна и почтенный капитан Эдвард Смит остались совершенно одни, молча, стоять и с огромным взаимным обожанием утопать в ласковой бездне светлых глаз друг друга. При этом они держались за руки, не зная, что и сказать. Да и, слова здесь были не нужны. За них говорили их запретные, но такие пламенные взаимные чувства. именно благодаря им, возлюбленные, наконец, воссоединились в долгом, полном искренней нежности, поцелуе, который, казалось, будет длиться вечно, но вскоре, к глубокому разочарованию юной девушки, её сердечный избранник сам, нехотя прервал их поцелуй, и, ласково смотря в бирюзовые омуты прекрасной юной возлюбленной, вразумительно произнёс, как бы, крайне осторожно, выводя её из романтического забытья:
--Вам пора возвращаться к семье, Ольга, а мне идти на вахту.
Девушка, хотя и всё поняла, но, независимо от этого, печально вздохнула, после чего снова очень пылко с возлюбленным поцеловавшись, придерживая одной рукой полы светлой юбки, а другой края изящной ажурной шляпки, собралась было уже уйти, но, капитан, словно осознав то, что не в силах, отпустить от себя возлюбленную, снова решительно привлёк её к себе.
Девушка замерла в трепетном ожидании, не смея даже, вздохнуть, при этом, ощущая то, как бешено, колотится в груди её сердце. Она добровольно тонула в ласковой бездне добрых глаз любимого мужчины, который уже осторожно накрыл нежные алые, словно розовые лепестки, и, сладкие, как ягоды спелой клубники, губы юной возлюбленной своими мягкими губами. Душа её рвалась к его душе, желая, слиться воедино.
Почувствовав это своим отзывчивым сердцем, капитан Эдвард Смит больше не мог, сдерживать их общие порывы с желаниями, из-за чего нежно принялся, чувственно, настойчиво и жадно целоваться с юной избранницей. Она стояла в лучах яркого апрельского солнца и обнимала мужественную шею почтенного возлюбленного изящными руками в кружевных перчатках.
--Нет! Не пойду! Мне надоело быть куклой Его Императорского Величества, выполняющей каждый его приказ! Хватит! Пора побороться о наших с тобой чувствах, сердце моё! Да и тебе уже хватит бегать по каждому высочайшему зову, исполняя то, что совсем не хочется!—воинственно решила юная девушка и, взяв возлюбленного мужчину за руку, пошла вместе с ним на палубу для того, чтобы немного прогуляться по ней, чем вызвала у почтенного морского офицера горькую понимающую добродушную ухмылку, натолкнувшую девушку на мысль о том, что он полностью с ней согласен, хотя и не сомневался в том, что Российский Государь, непременно придёт в справедливую ярость, узнав об их неподчинении ему. Только капитану Смиту было уже, абсолютно всё равно на это. Он больше не мог терпеть то, как Государь постоянно и бесцеремонно влезает в его любовь с Великой княжной со своими собственническими чувствами, не желая, осознавать, что совсем ей не нужен.
Вот только вернуться на, залитую яркими солнечными лучами, императорскую террасу девушке всё равно пришлось, а всё из-за того, что ей, непреодолимо захотелось объясниться с дражайшим двоюродным дядюшкой и просить его о том, чтобы он больше не встревал в её головокружительную любовь с Эдвардом, но начать его прямо с порога, не могла, да это и выглядело бы как-то, крайне невежливо со стороны самой юной девушки, в связи с чем, она сдержано вздохнула и, бесшумно подойдя ближе к, вальяжно сидящему в, плетённом из тростника, кресле, дядюшке и, почтительно ему поклонившись, принесла свои искренние извинения за вынужденную задержку, чем заставила Российского Государя, мгновенно убрать, читаемую им, книгу из-за того, что почувствовал невыносимое раздражение в её любезном тоне, от чего ему, непреодолимо захотелось узнать о том, что с ней случилось и кто послужил причиной ярости племянницы.
--Что-то случилось, Оленька? Кто посмел тебя так сильно разъярить? Неужели опять встретилась с мистером Исмеем или бароном Браэртоном во время вашей увлекательной прогулки с нашим многоуважаемым капитаном?—проявляя неподдельное внимание, участливо осведомился у племянницы Император, пристально смотря на то, с какой искренней нервозностью она обмахивается ажурным веером, что вызвало у юной девушки ироничную усмешку, с которой она презрительно фыркнула и с напускной любезностью принялась осторожно, подходить к сути их разговора:
--Удивительно даже, что сегодня мы с Эдвардом не встретили нигде эту, вездесущую, парочку, но речь не о них, многоуважаемый дядя Ники. Речь о Вас.—чем вызвала у Императора лёгкое недоумение, заставив, уставиться на неё с ещё большей пристальностью и вновь спросить:
--А я, то здесь причём, дорогая? Я всегда только чем здесь и занимаюсь весь вояж, так это тем, что оберегаю ваш с нашим многоуважаемым капитаном душевный покой. Ну, частенько перебарщиваю. Признаю. Так, кто здесь ни без греха?!—что заставило юную княжну опять иронично фыркнуть с презрительными словами:
--Так сильно оберегаете наш покой, что даже бесцеремонно вторгаетесь в мою с Эдвардом личную жизнь, прекрасно зная о том, что у меня с ним, практически сформировалась семья! Я, конечно, ни в коем случае, не хочу Вас обидеть, но пора понять, что, как мужчину, я Вас не люблю! Как родственника, уважаю и почитаю, хотя Ваше желание везде нас за собой таскать, не спрашивая, хотим мы с Эдвардом того, или нет, уже выводит нас из себя! Мы устали! Мы хотим того, чтобы нас все оставили в покое и уже начали прислушиваться к нашим чувствам с желаниями!
Конечно, Император Николай Второй знал о том, что рано, или поздно у его племянницы с адмиралом терпение лопнет, и они придут к нему серьёзно поговорить и настоятельно попросить его о позволении для них, стать свободнее от его притязаний, в связи с чем, понимающе вздохнул и, ненадолго призадумавшись, наконец, заговорил, тоже, очень серьёзно, вернее даже вразумительно:
--Я, конечно, могу устроить ваш с адмиралом союз, но для этого, ему придётся, сначала мирно разойтись со своей первой супругой, хотя за этим последует общественное порицание с косыми взглядами в ваш адрес и ядовитые перешёптывания, не говоря уже о проблемах с прессой! Тебе этого хочется, Ольга?! Жить тебе спокойно надоело, как я посмотрю! Пусть, вы с ним пламенно любите друг друга и хотите быть вместе, учитывая то, что у вас уже есть один ребёнок и второй на подходе, но пойми одно: жизнь—не любовный роман со счастливым финалом! Здесь всё намного сложнее и невозможнее!—и, выдержав короткую паузу, внимательно проследил за тем, как юная девушка, мгновенно стушевалась, а её ясные, полные огромной воинственности, голубые глаза, мгновенно заволокло невыносимой душевной печалью, которая выявилась в виде измождённого стона, сорвавшегося с её соблазнительных алых губ:
--И что нам делать, ведь мы любим друг друга!—ненадолго призадумался и, встав с кресла, ласково погладил племянницу по бархатистым, залитым румянцем, щекам, наконец, мудро заключил.
--А кто вам мешает наслаждаться друг другом в этом вояже и во время обратного путешествия?! Никто! Вот и любите! Я мешать не буду!
Между ними вновь воцарилось длительное, очень мрачное молчание, во время которого юная Великая княжна печально вздохнула и, мягко подойдя к ограждению, принялась отрешённо смотреть на зеркальную океанскую гладь, отразившуюся в её бездонных глазах, что ни укрылось от внимания её дяди, Российского Императора, проводившего девушку понимающим тяжёлым вздохом, с которым он, наконец, решил рискнуть репутациями своей и возлюбленной пары, в связи с чем, бесшумно вышел из каюты и отправился на мостик для того, чтобы серьёзно поговорить со своим новоиспечённым адмиралом и душевным другом, каковым для него стал капитан Смит, смутно надеясь на то, что застанет его именно там, ведь, вдруг он ещё кому-нибудь из высокопоставленных пассажиров понадобился, что стало бы, вполне себе ожидаемо.
Вот только предположения Российского Императора оказались преждевременными, ведь капитан Смит находился на мостике, занимаясь своими обычными организационными и навигационными делами, давая все необходимые рекомендации с инструкциями старшим офицерам, тем-самым, отчаянно пытаясь не думать о недавнем душевном разговоре с юной возлюбленной, не дающими никакого покоя его трепетной душе, прекрасно понимая одно, что он совсем не в праве, осуждать Российского Государя. Да и, кто он такой, по сравнению с Николаем? Обычный извозчик. Раб. Не имеющий права голоса с возможностью бороться за возлюбленную, как бы ему ни претило свинское отношение Государя к его троюродной племяннице с их нежными чувствами, хотя и внутри у почтенного морского офицера, всё бурлило от негодования с возмущением, которые он, отчаянно старался скрывать под любезностью и концентрацией на управленческих делах.
--И снова желаю вам доброго дня, адмирал!—доброжелательно поприветствовал главного офицера Российский Император, обменявшись с собеседником крепким рукопожатием, из чего капитан Смит каким-то неведомым для него чутьём, ощутил то, что Император пришёл, непосредственно по его душу, в связи с чем судорожно сглотнул и, как ему казалось, любезно выдохнул:
--И Вам того, же, Ваше Императорское Величество!—после чего выдержал небольшую паузу лишь для того, чтобы перевести дух и собраться с мыслями. Когда, же, он это сделал, участливо спросил.—Чем я могу быть полезен, вам?
Это вызвало у Николая добродушную, вернее даже понимающую ухмылку, с которой он добродушно произнёс:
--Я прекрасно понимаю те пренебрежительные чувства, что вы испытываете ко мне из-за постоянного вторжения в вашу с моей троюродной племянницей личную жизнь. Только поймите и вы меня, уважаемый адмирал. Мне, далеко небезразлична её судьба и искренне хочется видеть её счастливой, ведь Ольга такая хрупкая, чистая и добросердечная, что мысль о том, что она может жестоко обжечься в любви, приводит в ужас. Мне хотелось бы надеяться на ваше взаимопонимание, ведь она вам, тоже, очень сильно дорога. Именно по этой причине, я и стараюсь держать ваши с ней чувства с общением под личным наблюдением.—что вызвало у капитана понимающий взаимный вздох и вразумительную просьбу, которую Император Николай Второй не смог проигнорировать даже, если бы и захотел:
--Тогда позвольте нам с Её Императорским Высочеством пообщаться самостоятельно и без соглядатаев. Так Вы, лишь будете пользоваться ещё большей благодарностью Вашей племянницы. Дайте ей вздохнуть свободно. Пусть, она совершает жизненные ошибки, ведь так девушка станет более взрослее и самостоятельнее. Не душите её своим авторитетом и влиянием, ведь все запреты, лишь призывают к внутреннему протесту. Не забывайте о том, что Ольга Фёдоровна—юная и очень энергичная особа, не терпящая никаких ущемлений с запретами и вторжениями в личную жизнь.—благодаря чему между мужчинами воцарилось длительное, очень мрачное молчание, во время которого Император Николай Второй, тщательно обдумывал мудрые слова почтенного главного офицера шикарного лайнера, мысленно признаваясь себе в том, что он прав и ему, необходимо перестать во всём контролировать дражайшую юную племянницу, в связи с чем Николай тяжело вздохнул и заключил:
--Пожалуй, вы правы, адмирал! Мне, действительно пора дать полную свободу Оленьке и перестать вторгаться в вашу с ней личную жизнь! Только я пришёл поговорить с вами совсем о другом, хотя это, тоже очень сильно касается вашего с ней трепетного общения, а точнее дальнейшего его развития. Думаю, вы поймёте меня правильно.
Теперь наступил черёд почтенного капитана, вновь, пристально уставиться на венценосного собеседника, затаив немой вопрос: «Разве, мы с Её Императорским Высочеством совершили какую-то серьёзную ошибку, за которую Вы пришли меня поругать?!», что заставило Императора добродушно рассмеяться и успокоить собеседника любезными словами:
--Совсем нет! Что, вы?! У меня и в мыслях нет ругать вас с Ольгой! Расслабьтесь!
Только это оказалось сделать, крайне, не просто, вернее даже сказать, очень сложно морально и душевно. Трепетное сердце почтенного и бывалого «морского волка» продолжало учащённо биться в его мускулистой мужественной груди, никак не желая, успокаиваться, а в добрых голубых глазах, вновь затаился невыносимый страх за своё хрупкое с юной княжной счастье.
--Тогда, чем я могу быть полезен Вашему Императорскому Величеству?—вновь проявляя искреннее участие, любезно осведомился у венценосца капитан, чем заставил того не на долго призадуматься и, когда он уже собрался с мыслями, опять заговорил, всё с той же искренней откровенностью:
--Я, конечно, хорошо осведомлён о том, что у вас с дражайшей супругой, весьма счастливый брачный союз, построенный на доверительно-душевных отношениях. Это замечательно. Только, как вы понимаете, вы сейчас очень нужны нашей Оленьке, ведь она стала счастливой и добропорядочной матерью ваших с ней малышей, да и ваша с ней любовь, наполнена огромным душевным трепетом, с нежностью и преданностью. Я ничего вам не навязываю. Только подумайте над тем, чтобы решить всё мирным путём с дражайшей супругой, разумеется без скандала в прессе и взаимных обид. Конечно, с моей стороны этот разговор звучит странно, ведь вы знаете меня, как яростного хранителя семейного очага и ненавистника разводов, но сейчас совсем другая ситуация возникла, да и…
Николай не договорил лишь из-за того, что увидел неподдельную ошарашенность в пристальном взгляде собеседника, оказавшемуся, загнанным в душевный ступор, из которого тот никак не мог выйти, а всему виной их, весьма щекотливый душевный разговор, разрывающий несчастного главного офицера на части, что заставило Государя понимающе вздохнуть и, бодряще похлопав того по мускулистому плечу, ушёл с мостика, оставляя капитана Смита наедине с мрачными мыслями, обрушившимися на него сокрушительной лавиной стоять, опёршись сильными руками о деревянную лакированную перекладину белоснежного металлического ограждения правого крыла смотровой площадки капитанского мостика, и отрешённо смотреть на, тронутую лёгкой рябью, гладь океана, отражавшуюся в его ясных глазах, что ни укрылось от внимания, вышедшего к нему, старшего помощника Генри Уайльда, ставшего невольным свидетелем, весьма душевного разговора начальника с Российским Государем, но следящего за его прохождением из управленческой рубки лишь для того, чтобы не вмешиваться в него, но сейчас, когда начальник остался, наконец, один, решил вмешаться с вразумительным дружеским советом:
--Говорил, же я вам о том, что эта юная девушка ещё причинит вам массу проблем, сэр! Может, лучше вам, расстаться
