Бергамотовый чай
Солнце медленно поднималось над городом, постепенно сгоняя дымчатый, влажный купол тумана. Фи?лип стоял на балконе заднего двора, с наслаждением покуривая сигарету. Тишина раннего утра с хорошей папиросой помогали ему отвлечься и на мгновение забыть о всех своих делах. Именно в такие моменты было удобно абстрагироваться от всего происходящего. Мужчина медленно расстегнул верхние пуговицы рубашки и устремил свой взгляд на соседний балкон.
Хрупкая женщина сидела подле окна в одном корсете, усердно цепляя на уши очередной подарок супруга. Тонкий стан, длинные ноги, пышная грудь, шелковая кожа — это привлекло бы абсолютно любого мужчину, но не Фи?липа. Он смотрел на неё с удивительным равнодушием, без какого-либо плотского желания. Доктор по достоинству оценил её красоту, но не более. Бланш была на удивление нервной, настырной, самовлюбленной женщиной — каждый вечер устраивала скандалы своему зелёному мужу, а на утро строила глазки соседям.
Кроуфорд всегда изучал её полунагое тело взглядом и будет изучать, потому что это вошло в привычку, и потому что Лея не умеет закрывать балконные двери. Она знала о том, что Филип наблюдает за ней, поэтому не стремилась прикрывать себя или закрывать шторы. Таких женщин желают особенно. Женщин из ряда тех особ, что уверены в собственной значимости. Стоит дамам осознать свою привлекательность, как их девственная красота тотчас превращается в оружие. Кинув незначительный взгляд в сторону Филипа, Лея накинула на себя кружевной халат и вышла на балкон.
— Доброе утро, мистер Кроуфорд, — облокотившись на мокрые перила, она широко улыбнулась. — Бурная ночка была?
— Доброе утро, миссис Бланш. К сожалению, вы правы, — он стряхнул пепел и снова затянулся, выпуская серый дым через чуть приоткрытые губы.
— Снова пациент или на этот раз всё же дама? — она ещё раз улыбнулась и выставила груди вперёд, пытаясь обратить на себя внимание и поймать хоть какой-нибудь заинтересованный взгляд врача.
— Пациент, моя дорогая, пациент, — Филип перевёл взгляд на угасающую сигарету и ухмыльнулся, — а вы, я смотрю, уже в полной готовности. С раннего утра при параде, — потушив окурок, оставил его в маленькой чаше. — Только не говорите мне, что всегда так выглядите, — мужчина медленно натянул свой пиджак, снова переводя взгляд на соседку, — я-то вас знаю.
— Вы правы, Филип, я всегда так выгляжу. Естественную красоту не скроешь, что поделать, — она наигранно пожала плечами и вытащила из портсигары штакет. Сев в кресло-качалку, совершенно не прикрываясь ночным халатом, Лея закинула одну ногу на другую и довольно затянулась. — Может, зайдёте ко мне на чай?
— Неужели ваш муж снова в командировке?
— Решил съездить к своей матери. Так что насчёт чая?
— Откажусь. У меня ещё много дел. — Филип взял трость и ушел.
Его она совсем не привлекала. Никогда. Лея вечно пыталась обратить на себя внимание всеми возможными способами, но Филип каждый раз ей отказывал. И не только ей. Ещё никто и никогда не видел его вместе с женщиной. Не видел, чтобы он шёл с ней рука об руку, весело смеялся над какой-нибудь шуткой или ехал в одной карете куда-нибудь на представление. Многие предполагали, что доктор другой сексуальной ориентации, но наличие дочери не давало этому слуху утечь в факт. На всём свете было только две женщины, с которыми он мог вести диалог более пяти минут — Патриция — горничная Филипа — и Мойра — его дочь. Лея часто пыталась вытащить что-нибудь из доктора, расспрашивала о семье, приглашала на чай, ловила где-нибудь на улице. Как-то вечером она сама заявилась на ужин, не получив на сие мероприятие приглашение. Никто не сумел ей отказать, поэтому ужин был весьма и весьма насыщенным: бессмысленная болтовня о городе, шмотках, костюмах, соседях и прочем. В итоге Бланш выпила слишком много вина и уснула прямо за столом.
Филип плотно закрыл балкон и устало свалился на диван, доставая белый платок из внутреннего кармана пиджака. Операция была очень сложной: доктору пришлось провозиться пятнадцать часов с мужчиной и его почками. Протерев лоб, доктор подложил под голову подушку, привычно откинул манжеты своего рукава и провалился в забытье.
* * *
— Филип, — женский голос приятно окутал слух. По коже прошлись мурашки, тело вздрогнуло. — Ты ждал меня?
Нежные руки легли на плечи, сжимая пиджак.
— Изера... — протяжно произнес он, но так и не решился открыть глаза. Боялся, что она исчезнет, снова уйдет, как шестнадцать лет тому назад. Всё это время Кроуфорд нуждался в ней больше, чем в глотке воздуха. Воспоминания вновь охватили каждую клеточку тела, вызвав раскалённый зуд под кожей, словно тлеющие угольки костра поселились внутри и, почувствовав едва ощутимое дуновение ветра, разгорелись с яростной силой. Скупые слёзы провели хрустальные дорожки по щеке; телом завладела лихорадочная дрожь, а горло неприятно сдавил ком.
— Почему, почему ты ушла? — сквозь клубок спутанных мыслей спросил Филип, не в силах поднять тяжёлые веки. — Тогда ты оставила меня одного. Ты была мне нужна, как никто.
— Извини, но я ничего не могла с этим поделать, — почти также горько прозвучал её голос, с лёгким безрадостным смешком, наполненный болью и страданием. — Ты не виноват. Виноваты устои, которым я не в силах противостоять. Понимаешь?
В голове вновь пронеслись моменты прошлого, металлическими крючками глубоко зарываясь в сознание. Всё было отлично: любимая женщина, успешная профессия врача и небольшая терраса, где он часто пил вместе с Изерой бергамотовый чай. Но в один момент всё пошло не так. Струна оборвалась, и музыка уже играет не так, как прежде.
Филип медленно открывает глаза, пытаясь не спугнуть её, не спугнуть эту картинку. А может, это не картина, и всё на самом деле — реальность?
Он видит большое поле, усеянное ржаной пшеницей. От золотых бликов становится больно глазам, и Филип, морщась, прикрывает лицо рукой. В небе, над его головой, пылает огненный шар. Солнце цвета раскалённой платины приятно целует лицо. Кроме него на нежно-голубом полотне больше ничего нет. Только солнце, утопающее в лазурной глади нависающего неба. Мужчина поворачивается в надежде словить её силуэт, но впереди нет никого. Лишь маленькая беседка вдалеке, одиноко стоящая посреди поля, вселяет в мужчину ниточку ничтожной надежды.
Тропа, по которой ступал Филип, была лишь слегка примята, что говорило об уединении этого места. Мужчина прерывисто дышал, не отрывая взгляда от ветхих перекладин, и пытался очертить в памяти силуэт Изеры. Закрыв глаза, он не удержался и едва провёл ладонью по жёстким кисточкам пшеницы. Упоительно-жёлтое пространство вокруг него рябило, поддаваясь редкому ветру. Филип сам не заметил, как ускорил шаг. Беседка казалась чудовищно далёкой. Доктор почти бежал, побоявшись, что она куда-то исчезнет.
Прошло, казалось, так много времени, но вот Филип добрался до цели. Он остановился, сбивчиво дыша; перед глазами до боли знакомая картина: она сидит у перил, смотрящая вдаль, легко теребя пальцами подол светлого платья. Чёрные волосы небрежно вьются, спадая на ключицы и грудь. Женщина так безмятежна и спокойна, что Филип боится потревожить её. Он, затаив дыхание, опускается рядом с ней на колени. Изера кажется отрешённой от мира, её лицо безучастно. Филип с удивлением отметил, как дрожат его пальцы, когда он поднимает руку в воздух, чтобы коснуться чарующих смольных волос. Вновь он испытывает перед ней благоговение и тихий восторг.
— Изера, — так нежно и трепетно произносит её имя ещё раз и, плавно проведя кончиками пальцев по холодной щеке, усаживается в соседнее кресло, не сводя глаз с неё.
— Я ждала тебя. — Женщина томно выдыхает, слегка склоняя голову на бок.
— Знаю. — Он вытаскивает толстую сигару и сжимает губами, собираясь зажечь.
— Я же просила тебя. Не кури здесь. Мне не нравится запах табака, — она поднялась со своего места и подошла к маленькому столику, на котором привычно стоял букет полевых цветов.
— Я налью тебе чаю. Как прошла операция? — Женщина протянула ему горячий напиток и снова села на место.
Филип снял перчатки и взял блюдце.
— Всё в порядке. Будет жить. — Он сделал глоток.
— Я рада за него, — Изера аналогично приподняла чашечку с чаем и, вдохнув аромат спелой груши, отпила. — Надеюсь, ты тоже.
— Да, я тоже рад. Ты скучала по мне?
Голос его дрогнул, ладони вспотели. Не перед одной женщиной Филип не испытывал такой трепет и волнение. Тысяча мелких иголок кололи грудь, когда её не было рядом. Душа сжималась, сердце трепетно билось.
— А ты? — она впервые посмотрела ему в глаза. Такие изумрудно-зелёные, с мелкими крапинками по краям. Филипу стало больно дышать.
— Скучал.
Солнце не двигалось, небо куполом нависло над полем. В воздухе царил аромат разогретой травы и заваренного бергамота. Они больше не говорили. Филип иногда смотрел в сторону Изеры, заново изучая её черты, чтобы по возвращению детально вспоминать лицо той, что безвозмездно покорила его сердце и душу. Если бы можно было провести так целую вечность, сидя в этой беседке и наблюдая за ней, он без каких-либо сомнений провёл бы её.
Поначалу тишина казалась удушливой и тяжёлой, но постепенно, войдя во вкус и приговаривая себе «да, именно всё так и должно быть», Филип понял, что беседка дышала непорочным уединением. Иногда ему мерещился впереди лес с высокими елями, иногда он видел старый каштан.
Но это был плод его воображения, не более. Филип точно знал, что на этом поле ничего нет. Ничего, кроме этой беседки. Беседки и его чувств.
Мужчина открыл глаза. Он сидел на своем диване, держа в руках платок, который был испачкан капельками крови. Всё так, как и несколько часов назад: никакого поля, беседки; только книжные полки, рабочий стол, пара кресел и прекрасный портрет его дочери, висевший на стене напротив. Филип с трудом поднялся, снимая с себя пиджак. В комнате невыносимо душно и жарко. Воздух спёртый. Шторы на окнах не задвинуты, ставни плотно закрыты, как и дверь в кабинет.
— Патриция, — Кроуфорд открыл дверь на балкон, впуская в комнату свежий воздух, — Патриция, я же просил тебя открывать окна в обед, — он отворил входную дверь и остановился. Прекрасная мелодия заставила его замолчать и прислушаться.
— Ингрид, — еле слышно пробормотал себе под нос и быстрым шагом спустился на первый этаж, — снова занимаешься?
За роялем сидела Изера. Всего на миг Филип ощутил укол в груди и, позабыв как дышать, сухими губами прошептал её имя. Она умело перебирала пальцами по клавишам, периодически кивая рядом сидящей дочери, приговаривая: «Вот так».
Филип, словно окаменел. Только что она была плодом воображения, а теперь сидит в его доме, играя сонет. Он медленно подошёл к белоснежному инструменту, и, не веря своим глазам, спросил:
— Давно ты здесь?
Ответа не последовало. Женщина продолжала играть, покачивая головой в такт льющейся музыке. Врач протянул руку, чтобы положить её на плечо Изеры, но она прошла сквозь него. Тяжело провалилась, заставляя образ исчезнуть, а потом и всё, что было вокруг. Предметы, словно жидкие краски, начали «таять» на глазах, сливаясь в одно большое нечто.
* * *
Он открыл глаза. Мужчина сидел на своем диване, держа в руках платок. Всё так, как и несколько часов назад: никакого поля, беседки; только книжные полки, рабочий стол, пара кресел и прекрасный портрет его дочери, висящий на стене напротив. Филип резко встал со своего места, осматривая кабинет. До его слуха еле-еле доносилась лёгкая музыка, которая заставила доктора похолодеть и, словно в тумане, броситься на первый этаж. Рояль до последнего момента скрывал исполнителя. Мужчина бежал, чувствуя, как замирает бешено бьющееся сердце.
— Отец? — музыка прервалась.
Девушка непонимающе смотрела на Филипа.
— А, Ингрид, — задыхаясь, проговорил Филип и сел на пуфик, потирая лицо руками.
— Что-то случилось? — девушка озадаченно посмотрела на отца, — ты чем-то взволнован.
— Всё в порядке. Не прекращай игру, пожалуйста.
Кивнув, она выпрямила плечи и снова продолжила играть по нотам, время от времени кидая недоверчивые взгляды на отца.
Твоя заветная мечта
— Как она там? — Изера стояла около колонны, слегка облокотившись на неё. Её взгляд был устремлён куда-то вдаль, на жёлтые колосья, которые слегка покачивались на ветру.
— Как моя девочка? — она обернулась и перевела взгляд на Филипа.
— Мойра вчера весь день рисовала твой портрет. Говорит, что ты часто приходишь к ней во снах. Это правда?
Она тяжело вздохнула и снова отвернулась от него.
— Правда или нет, какая разница? Ты так часто рассказываешь ей обо мне, что, возможно, так и есть.
— Так почему же не ушла со мной тогда? — он резко поднялся и подошёл к ней вплотную. — Ты могла убежать. С нами.
— Не могла, Филип, ты же знаешь. Я навечно в этом мире. Никто не может из него уйти.
— Я бы нашёл способ.
— Ты бы смог, но какой ценой? — она повернулась, заглядывая прямо ему в глаза.
— Ценой жизни сотен людей. Я не готова столько платить.
Филип тяжело выдохнул. Он горько улыбнулся, положив руку на её талию, и склонился ниже, к самым губам Изеры. Вторая рука легла на её щеку, пальцы утонули в иссиня-чёрных волосах. Он так боялся сделать неверное движение, поэтому медленно склонялся всё ниже и ниже, вдыхая её сладкий аромат. Казалось, это сводило с ума.
— Я оставила тебе подарок. — Изера едва наклонила голову вбок. Этого невесомого движения было достаточно, чтобы отстраниться от Филипа.
— Подарок? — Кроуфорд выпустил её из объятий и слегка отступил.
— Да. Проснёшься — увидишь, — она провела по его руке холодными кончиками пальцев и опустилась в своё кресло рядом со столиком, на котором привычно стоял букет полевых цветов. — Передай ей от меня привет.
* * *
Солнечные лучи едва проникали в комнату через щель тяжёлых штор. Филип лежал на кровати, рассматривая узоры стенных обоев. Теперь, когда солнце озарило их, они казались ему более привлекательными, нежели при тусклом дневном свете. Сны всегда изматывали Филипа; изнуряли его душу, оставляя после себя безутешную слабость в организме. И этот раз не был исключением.
Встав с кровати, мужчина раздвинул шторы и зажмурился от яркого света. От прилива тепла по коже прошлось приятное покалывание мурашек. Солнце всё ещё согревало, несмотря на наступление хмурой осени. Тепло было уже ослабевшим, но оно ещё не истратило всю энергию.
Кроуфорд взял сигарету со стола, видимо оставленную ещё вчера вечером, и закурил, воспроизводя у себя в голове прошедший сон. Он иногда улыбался, вспоминая тот прекрасный вид золотистого поля, её глаза, приятный голос.
— Подарок, — его сердце пропустило удар, — подарок, — он повторил это ещё раз и, потушив сигарету о какой-то листок, начал рыскать по комнате в поиске того, что Изера отправила ему из другого мира.
Дверь медленно отворилась. В проёме стояла низкая женщина лет шестидесяти в зелёном платье с белым фартуком. Её волосы были аккуратно уложены под маленький берет; на груди красовалась скромная брошь. Она держала в руках поднос и молча улыбалась.
— Здравствуй, Патриция. — Мужчина оставил свои поиски и разрешил женщине войти.
— Как вам спалось? — она поставила поднос на стол. — Я принесла вам чаю. Открыть балкон?
Солнце медленно поднималось над городом, постепенно сгоняя дымчатый, влажный купол тумана. Фи?лип стоял на балконе заднего двора, с наслаждением покуривая сигарету. Тишина раннего утра с хорошей папиросой помогали ему отвлечься и на мгновение забыть о всех своих делах. Именно в такие моменты было удобно абстрагироваться от всего происходящего. Мужчина медленно расстегнул верхние пуговицы рубашки и устремил свой взгляд на соседний балкон.
Хрупкая женщина сидела подле окна в одном корсете, усердно цепляя на уши очередной подарок супруга. Тонкий стан, длинные ноги, пышная грудь, шелковая кожа — это привлекло бы абсолютно любого мужчину, но не Фи?липа. Он смотрел на неё с удивительным равнодушием, без какого-либо плотского желания. Доктор по достоинству оценил её красоту, но не более. Бланш была на удивление нервной, настырной, самовлюбленной женщиной — каждый вечер устраивала скандалы своему зелёному мужу, а на утро строила глазки соседям.
Кроуфорд всегда изучал её полунагое тело взглядом и будет изучать, потому что это вошло в привычку, и потому что Лея не умеет закрывать балконные двери. Она знала о том, что Филип наблюдает за ней, поэтому не стремилась прикрывать себя или закрывать шторы. Таких женщин желают особенно. Женщин из ряда тех особ, что уверены в собственной значимости. Стоит дамам осознать свою привлекательность, как их девственная красота тотчас превращается в оружие. Кинув незначительный взгляд в сторону Филипа, Лея накинула на себя кружевной халат и вышла на балкон.
— Доброе утро, мистер Кроуфорд, — облокотившись на мокрые перила, она широко улыбнулась. — Бурная ночка была?
— Доброе утро, миссис Бланш. К сожалению, вы правы, — он стряхнул пепел и снова затянулся, выпуская серый дым через чуть приоткрытые губы.
— Снова пациент или на этот раз всё же дама? — она ещё раз улыбнулась и выставила груди вперёд, пытаясь обратить на себя внимание и поймать хоть какой-нибудь заинтересованный взгляд врача.
— Пациент, моя дорогая, пациент, — Филип перевёл взгляд на угасающую сигарету и ухмыльнулся, — а вы, я смотрю, уже в полной готовности. С раннего утра при параде, — потушив окурок, оставил его в маленькой чаше. — Только не говорите мне, что всегда так выглядите, — мужчина медленно натянул свой пиджак, снова переводя взгляд на соседку, — я-то вас знаю.
— Вы правы, Филип, я всегда так выгляжу. Естественную красоту не скроешь, что поделать, — она наигранно пожала плечами и вытащила из портсигары штакет. Сев в кресло-качалку, совершенно не прикрываясь ночным халатом, Лея закинула одну ногу на другую и довольно затянулась. — Может, зайдёте ко мне на чай?
— Неужели ваш муж снова в командировке?
— Решил съездить к своей матери. Так что насчёт чая?
— Откажусь. У меня ещё много дел. — Филип взял трость и ушел.
Его она совсем не привлекала. Никогда. Лея вечно пыталась обратить на себя внимание всеми возможными способами, но Филип каждый раз ей отказывал. И не только ей. Ещё никто и никогда не видел его вместе с женщиной. Не видел, чтобы он шёл с ней рука об руку, весело смеялся над какой-нибудь шуткой или ехал в одной карете куда-нибудь на представление. Многие предполагали, что доктор другой сексуальной ориентации, но наличие дочери не давало этому слуху утечь в факт. На всём свете было только две женщины, с которыми он мог вести диалог более пяти минут — Патриция — горничная Филипа — и Мойра — его дочь. Лея часто пыталась вытащить что-нибудь из доктора, расспрашивала о семье, приглашала на чай, ловила где-нибудь на улице. Как-то вечером она сама заявилась на ужин, не получив на сие мероприятие приглашение. Никто не сумел ей отказать, поэтому ужин был весьма и весьма насыщенным: бессмысленная болтовня о городе, шмотках, костюмах, соседях и прочем. В итоге Бланш выпила слишком много вина и уснула прямо за столом.
Филип плотно закрыл балкон и устало свалился на диван, доставая белый платок из внутреннего кармана пиджака. Операция была очень сложной: доктору пришлось провозиться пятнадцать часов с мужчиной и его почками. Протерев лоб, доктор подложил под голову подушку, привычно откинул манжеты своего рукава и провалился в забытье.
* * *
— Филип, — женский голос приятно окутал слух. По коже прошлись мурашки, тело вздрогнуло. — Ты ждал меня?
Нежные руки легли на плечи, сжимая пиджак.
— Изера... — протяжно произнес он, но так и не решился открыть глаза. Боялся, что она исчезнет, снова уйдет, как шестнадцать лет тому назад. Всё это время Кроуфорд нуждался в ней больше, чем в глотке воздуха. Воспоминания вновь охватили каждую клеточку тела, вызвав раскалённый зуд под кожей, словно тлеющие угольки костра поселились внутри и, почувствовав едва ощутимое дуновение ветра, разгорелись с яростной силой. Скупые слёзы провели хрустальные дорожки по щеке; телом завладела лихорадочная дрожь, а горло неприятно сдавил ком.
— Почему, почему ты ушла? — сквозь клубок спутанных мыслей спросил Филип, не в силах поднять тяжёлые веки. — Тогда ты оставила меня одного. Ты была мне нужна, как никто.
— Извини, но я ничего не могла с этим поделать, — почти также горько прозвучал её голос, с лёгким безрадостным смешком, наполненный болью и страданием. — Ты не виноват. Виноваты устои, которым я не в силах противостоять. Понимаешь?
В голове вновь пронеслись моменты прошлого, металлическими крючками глубоко зарываясь в сознание. Всё было отлично: любимая женщина, успешная профессия врача и небольшая терраса, где он часто пил вместе с Изерой бергамотовый чай. Но в один момент всё пошло не так. Струна оборвалась, и музыка уже играет не так, как прежде.
Филип медленно открывает глаза, пытаясь не спугнуть её, не спугнуть эту картинку. А может, это не картина, и всё на самом деле — реальность?
Он видит большое поле, усеянное ржаной пшеницей. От золотых бликов становится больно глазам, и Филип, морщась, прикрывает лицо рукой. В небе, над его головой, пылает огненный шар. Солнце цвета раскалённой платины приятно целует лицо. Кроме него на нежно-голубом полотне больше ничего нет. Только солнце, утопающее в лазурной глади нависающего неба. Мужчина поворачивается в надежде словить её силуэт, но впереди нет никого. Лишь маленькая беседка вдалеке, одиноко стоящая посреди поля, вселяет в мужчину ниточку ничтожной надежды.
Тропа, по которой ступал Филип, была лишь слегка примята, что говорило об уединении этого места. Мужчина прерывисто дышал, не отрывая взгляда от ветхих перекладин, и пытался очертить в памяти силуэт Изеры. Закрыв глаза, он не удержался и едва провёл ладонью по жёстким кисточкам пшеницы. Упоительно-жёлтое пространство вокруг него рябило, поддаваясь редкому ветру. Филип сам не заметил, как ускорил шаг. Беседка казалась чудовищно далёкой. Доктор почти бежал, побоявшись, что она куда-то исчезнет.
Прошло, казалось, так много времени, но вот Филип добрался до цели. Он остановился, сбивчиво дыша; перед глазами до боли знакомая картина: она сидит у перил, смотрящая вдаль, легко теребя пальцами подол светлого платья. Чёрные волосы небрежно вьются, спадая на ключицы и грудь. Женщина так безмятежна и спокойна, что Филип боится потревожить её. Он, затаив дыхание, опускается рядом с ней на колени. Изера кажется отрешённой от мира, её лицо безучастно. Филип с удивлением отметил, как дрожат его пальцы, когда он поднимает руку в воздух, чтобы коснуться чарующих смольных волос. Вновь он испытывает перед ней благоговение и тихий восторг.
— Изера, — так нежно и трепетно произносит её имя ещё раз и, плавно проведя кончиками пальцев по холодной щеке, усаживается в соседнее кресло, не сводя глаз с неё.
— Я ждала тебя. — Женщина томно выдыхает, слегка склоняя голову на бок.
— Знаю. — Он вытаскивает толстую сигару и сжимает губами, собираясь зажечь.
— Я же просила тебя. Не кури здесь. Мне не нравится запах табака, — она поднялась со своего места и подошла к маленькому столику, на котором привычно стоял букет полевых цветов.
— Я налью тебе чаю. Как прошла операция? — Женщина протянула ему горячий напиток и снова села на место.
Филип снял перчатки и взял блюдце.
— Всё в порядке. Будет жить. — Он сделал глоток.
— Я рада за него, — Изера аналогично приподняла чашечку с чаем и, вдохнув аромат спелой груши, отпила. — Надеюсь, ты тоже.
— Да, я тоже рад. Ты скучала по мне?
Голос его дрогнул, ладони вспотели. Не перед одной женщиной Филип не испытывал такой трепет и волнение. Тысяча мелких иголок кололи грудь, когда её не было рядом. Душа сжималась, сердце трепетно билось.
— А ты? — она впервые посмотрела ему в глаза. Такие изумрудно-зелёные, с мелкими крапинками по краям. Филипу стало больно дышать.
— Скучал.
Солнце не двигалось, небо куполом нависло над полем. В воздухе царил аромат разогретой травы и заваренного бергамота. Они больше не говорили. Филип иногда смотрел в сторону Изеры, заново изучая её черты, чтобы по возвращению детально вспоминать лицо той, что безвозмездно покорила его сердце и душу. Если бы можно было провести так целую вечность, сидя в этой беседке и наблюдая за ней, он без каких-либо сомнений провёл бы её.
Поначалу тишина казалась удушливой и тяжёлой, но постепенно, войдя во вкус и приговаривая себе «да, именно всё так и должно быть», Филип понял, что беседка дышала непорочным уединением. Иногда ему мерещился впереди лес с высокими елями, иногда он видел старый каштан.
Но это был плод его воображения, не более. Филип точно знал, что на этом поле ничего нет. Ничего, кроме этой беседки. Беседки и его чувств.
Мужчина открыл глаза. Он сидел на своем диване, держа в руках платок, который был испачкан капельками крови. Всё так, как и несколько часов назад: никакого поля, беседки; только книжные полки, рабочий стол, пара кресел и прекрасный портрет его дочери, висевший на стене напротив. Филип с трудом поднялся, снимая с себя пиджак. В комнате невыносимо душно и жарко. Воздух спёртый. Шторы на окнах не задвинуты, ставни плотно закрыты, как и дверь в кабинет.
— Патриция, — Кроуфорд открыл дверь на балкон, впуская в комнату свежий воздух, — Патриция, я же просил тебя открывать окна в обед, — он отворил входную дверь и остановился. Прекрасная мелодия заставила его замолчать и прислушаться.
— Ингрид, — еле слышно пробормотал себе под нос и быстрым шагом спустился на первый этаж, — снова занимаешься?
За роялем сидела Изера. Всего на миг Филип ощутил укол в груди и, позабыв как дышать, сухими губами прошептал её имя. Она умело перебирала пальцами по клавишам, периодически кивая рядом сидящей дочери, приговаривая: «Вот так».
Филип, словно окаменел. Только что она была плодом воображения, а теперь сидит в его доме, играя сонет. Он медленно подошёл к белоснежному инструменту, и, не веря своим глазам, спросил:
— Давно ты здесь?
Ответа не последовало. Женщина продолжала играть, покачивая головой в такт льющейся музыке. Врач протянул руку, чтобы положить её на плечо Изеры, но она прошла сквозь него. Тяжело провалилась, заставляя образ исчезнуть, а потом и всё, что было вокруг. Предметы, словно жидкие краски, начали «таять» на глазах, сливаясь в одно большое нечто.
* * *
Он открыл глаза. Мужчина сидел на своем диване, держа в руках платок. Всё так, как и несколько часов назад: никакого поля, беседки; только книжные полки, рабочий стол, пара кресел и прекрасный портрет его дочери, висящий на стене напротив. Филип резко встал со своего места, осматривая кабинет. До его слуха еле-еле доносилась лёгкая музыка, которая заставила доктора похолодеть и, словно в тумане, броситься на первый этаж. Рояль до последнего момента скрывал исполнителя. Мужчина бежал, чувствуя, как замирает бешено бьющееся сердце.
— Отец? — музыка прервалась.
Девушка непонимающе смотрела на Филипа.
— А, Ингрид, — задыхаясь, проговорил Филип и сел на пуфик, потирая лицо руками.
— Что-то случилось? — девушка озадаченно посмотрела на отца, — ты чем-то взволнован.
— Всё в порядке. Не прекращай игру, пожалуйста.
Кивнув, она выпрямила плечи и снова продолжила играть по нотам, время от времени кидая недоверчивые взгляды на отца.
Твоя заветная мечта
— Как она там? — Изера стояла около колонны, слегка облокотившись на неё. Её взгляд был устремлён куда-то вдаль, на жёлтые колосья, которые слегка покачивались на ветру.
— Как моя девочка? — она обернулась и перевела взгляд на Филипа.
— Мойра вчера весь день рисовала твой портрет. Говорит, что ты часто приходишь к ней во снах. Это правда?
Она тяжело вздохнула и снова отвернулась от него.
— Правда или нет, какая разница? Ты так часто рассказываешь ей обо мне, что, возможно, так и есть.
— Так почему же не ушла со мной тогда? — он резко поднялся и подошёл к ней вплотную. — Ты могла убежать. С нами.
— Не могла, Филип, ты же знаешь. Я навечно в этом мире. Никто не может из него уйти.
— Я бы нашёл способ.
— Ты бы смог, но какой ценой? — она повернулась, заглядывая прямо ему в глаза.
— Ценой жизни сотен людей. Я не готова столько платить.
Филип тяжело выдохнул. Он горько улыбнулся, положив руку на её талию, и склонился ниже, к самым губам Изеры. Вторая рука легла на её щеку, пальцы утонули в иссиня-чёрных волосах. Он так боялся сделать неверное движение, поэтому медленно склонялся всё ниже и ниже, вдыхая её сладкий аромат. Казалось, это сводило с ума.
— Я оставила тебе подарок. — Изера едва наклонила голову вбок. Этого невесомого движения было достаточно, чтобы отстраниться от Филипа.
— Подарок? — Кроуфорд выпустил её из объятий и слегка отступил.
— Да. Проснёшься — увидишь, — она провела по его руке холодными кончиками пальцев и опустилась в своё кресло рядом со столиком, на котором привычно стоял букет полевых цветов. — Передай ей от меня привет.
* * *
Солнечные лучи едва проникали в комнату через щель тяжёлых штор. Филип лежал на кровати, рассматривая узоры стенных обоев. Теперь, когда солнце озарило их, они казались ему более привлекательными, нежели при тусклом дневном свете. Сны всегда изматывали Филипа; изнуряли его душу, оставляя после себя безутешную слабость в организме. И этот раз не был исключением.
Встав с кровати, мужчина раздвинул шторы и зажмурился от яркого света. От прилива тепла по коже прошлось приятное покалывание мурашек. Солнце всё ещё согревало, несмотря на наступление хмурой осени. Тепло было уже ослабевшим, но оно ещё не истратило всю энергию.
Кроуфорд взял сигарету со стола, видимо оставленную ещё вчера вечером, и закурил, воспроизводя у себя в голове прошедший сон. Он иногда улыбался, вспоминая тот прекрасный вид золотистого поля, её глаза, приятный голос.
— Подарок, — его сердце пропустило удар, — подарок, — он повторил это ещё раз и, потушив сигарету о какой-то листок, начал рыскать по комнате в поиске того, что Изера отправила ему из другого мира.
Дверь медленно отворилась. В проёме стояла низкая женщина лет шестидесяти в зелёном платье с белым фартуком. Её волосы были аккуратно уложены под маленький берет; на груди красовалась скромная брошь. Она держала в руках поднос и молча улыбалась.
— Здравствуй, Патриция. — Мужчина оставил свои поиски и разрешил женщине войти.
— Как вам спалось? — она поставила поднос на стол. — Я принесла вам чаю. Открыть балкон?
