Я внимательно смотрела на Марка, и Ант внимательно смотрел на Марка. Не я с Антом как союзники, а каждый по отдельности. Сейчас каждый был за себя. Каждому из нас – лично – были важны причины, по которым Марк втянул всех троих в такую непростую ситуацию.
И, кстати, я, наконец, уверилась в том, что Марк и Ант сейчас не были заодно, и на игру, в которой Ант бросал Марка мне на съедение, это тоже не было похоже. Ант смотрел на Марка настороженно, не как на врага, конечно, а как на неизвестную величину, по меньшей мере. Моя расцветшая в этом мире интуиция — никак магия в деле! — определенно подтверждала: «Ант не притворяется. Сам в шоке». И та же интуиция подсказывала, что Анта Марк заочно давно познакомил со мной, еще до моего попадания, но Ант никогда не смотрел на ситуацию и на самого Марка под таким углом.
– Ок. Я, естественно, был очень рад, что получил шанс на жизнь, когда более или менее осознал свое положение: пусть не там и не тем, но я был живым.
– Ева, справедливости ради, нужно сказать – не совсем живым, – вмешался Ант, – почти так же, как я к тебе. Ирбис, по-вашему, или, по-нашему, рем, – королевская ипостась, она даже сильнее, чем моя. Я был очарован обликом кота. В нашем мире нет таких крупных кошек, как на Земле: тигров, львов. На Мире рем очень редкое животное, и никого с его ипостасью я не знаю. Возможно, это был непроявленный потомок старой династии. Может быть, просто умирающее животное, и здесь, когда вселилась душа Марка, сыграла роль моя кровь.
Марк недовольно поежился. Вероятно, не все так гладко было или с воплощением, или с излечением. Или ему не понравилось последнее предположение Анта.
– Целители с трудом отвоевали Марка у смерти, и так по месту совпало – я был рядом, и решающим стало то, что я поделился с ним своей магией и кровью. Магия крови сделала его членом моей семьи, моим братом, – Ант смотрел на Марка. – Я считаю, что нужно все подробно рассказать Еве, и пусть она сама решает, что важно, что нет. Марк, говори, а я буду восполнять пробелы и – если нужно – тоже задавать вопросы.
Марк возмутился:
– Никаких стратегических планов я не вынашивал. Я только пытался удовлетворить свою острую потребность в тебе, Голубка. Это для тебя я был мертвым, а ты всегда для меня оставалась живой, и я помнил тебя, и тосковал. И у меня стало наваждением, манией, желание вернуть тебя, когда мы узнали, что есть портал на Землю.
Марк
«Ева меня не узнает и не хочет возвращаться ко мне. Ее любви больше нет».
Если бы мог, я бы уже рыдал. Ком в горле не давал дышать, но глаза были сухими, а из носа потекло. Я вынул из кармана платок и прижал к носу. Острое чувство потери просто разрывало.
– Марк, ты простудился? – Ева поднялась из кресла. – Ант, есть что-нибудь от простуды?
Ант смотрел на меня квадратными глазами – маги не болеют чем-то вроде ОРЗ, и насморка не бывает.
– Да, небольшая простуда, но не нужно ничего. Я сам справлюсь.
Ева не стала изображать наседку, пожала плечами и вернулась в кресло.
На самом деле Ант чувствовал мой раздрай по кровной связи, и наш разговор о простуде его обескуражил, но то, о чем он раньше не думал, его обескуражило еще больше. «Придумал тоже. Я – бомба с часовым механизмом!»
– Ант, в чем-то ты прав. Хотя до сегодняшнего дня я этого не знал и не помнил, как оказалось, я здесь не случайно. Ведь зачем-то демон мне подарил эту жизнь. Но обязанным я себя не чувствую. Я ничего не просил. А быть пешкой в чьей-то игре не желаю. Тем более, он мог мне дать шанс на жизнь, но все остальное – стечение обстоятельств. Как он мог знать, что ты окажешься рядом, поделишься кровью, и мы окажемся связанными?
Я почувствовал, что Ант принял мои доводы и расслабился. На самом деле, я ничуть не лукавил. Даже если демон знал будущее, все равно, это не его рук дело. Хотя вопрос, зачем это было ему нужно, все равно оставался. Еще и это придется выяснять. «М-да. Жизнь легче не становится!»
– Может, переместимся за стол? У меня проснулся аппетит. А вам обоим не мешало бы выпить вина и слегка расслабиться, а то смотрите на меня как голодные волки, – предложил я.
– Мне сейчас кусок в горло не полезет, – отказалась Ева.
– Я составлю тебе компанию, – согласился Ант. – Думаю, Ева, тебе бокал вина не помешает.
– Голубка, ты знаешь, я тебе никогда не изменял, пока мы были вместе, и здесь – два года, когда боль потери была особенно сильна – воздерживался. Я не все и не сразу вспомнил из своей прежней жизни, но о тебе и детях я помнил всегда. Только энергетике воина-мага воздержание не идет на пользу. Я отказался от целибата.
«Ну вот, я это сказал. Хочется сквозь землю провалиться».
– Должен сказать, – добавил Ант, – на невоздержанность Марка делались ставки.
– В смысле, – удивилась Ева.
– На загруженность постели Марка, – фыркнул Ант. – Марк, я не пытаюсь тебя подставить, - он поднял ладони в защитном жесте. – Просто Ева, если останется и переберется в город и в замок, непременно встретится со счастливицами, делившими с тобой ложе. Ей нужно быть к этому готовой. Тебе, Марк, наверняка, неудобно об этом говорить, так что не благодари.
Я тайком от Евы показал ему средний палец. С этим жестом он познакомился на Земле еще по пути в Лондон.
– Меня бы это касалось, если бы у меня были отношения с Марком, –отмахнулась я.
Хотя должна была себе признаться, что новость не оставила меня равнодушной, однако безмятежное выражение лица я удержала.
Марк помрачнел.
– Ант прав. Даже если мы не будем близки, все равно будем рядом, найдутся любители интерпретировать и доброжелатели, чтобы просветить.
– Я поняла, – задумчиво пробормотала я, – великосветский гадюшник – это классика.
– Именно, – кивнул Ант. – А теперь, мои дорогие, я хотел бы услышать вашу историю.
– Э-ва, я хочу услышать вашу историю, потому что не понимаю, почему ты отталкиваешь Марка. Нам обоим от этого очень больно. Ты даже ко мне более снисходительна, чем к нему. Что с тобой? Ты совсем его не помнишь?
– Ант, послушай меня! Марк – не Мирон! Кроме того, мы были женаты с ним всего шесть лет. Получается, что я большую часть жизни прожила без Мирона. Вы оба для меня незнакомцы. И я не отвергаю полностью мысль остаться здесь, следовательно, не отвергаю полностью необходимость тройственного союза, без Марка и без тебя мне здесь вообще нечего делать.
Я действительно так думала.
– Понимаешь, чисто умозрительно, я бы с удовольствием отказалась и от первого, и от второго – от вашего мира и странного брака. Зачем мне новые проблемы? Но, будучи причастной ко всему, что уже произошло, прикипев к людям, с которыми уже как-то связана, я не могу рубить с плеча и бестрепетно отказываться от всего, что идет в комплекте с людьми.
Как бы я ни кочевряжилась, мысль – расстаться с ними со всеми и никогда больше не увидеть – причиняла боль.
– И, хотя я не чувствую Марка как Мирона, как родного человека здесь, – я постучала себя в грудь, – умом я принимаю, что это он, и не хочу причинять ему боль. И, хотя я ни в чем пред Мироном не виновата и, в общем, ничего не должна Марку, я хочу дать ему шанс.
Себе я могу признаться, что могла бы принять Марка как Мирона, если бы не чувствовала и не боялась его зверя. Кстати, нужно сказать и об этом, но решила об это отдельно поговорить с Марком. Возможно он помнит, как чувствовал себя, когда не было зверя и может сравнить.
– И, да, признаюсь, мне нравится снова быть молодой (и надолго), но… Надо сказать, и свою старость я принимала без горечи, поэтому жить в вашем, непривычном для меня мире, просто из любопытства – не вариант. Из любопытства можно экскурсию устроить, с учетом размеров мира и возможностью пользоваться порталами – это два-три месяца, от силы полгода.
Подумала, что надо сказать о ненормальном для Земли омоложении.
– И да, я вижу проблемы с возвращением – меня помолодевшей – домой. Как прежде уже не будет. Поэтому, если вы хотите, чтобы я осталась, вам придется – заметь, Марк, вам, а не тебе – постараться меня в этом убедить. Не получится так, как это получилось у Мирона в первый раз.
В общем, я решилась рассказать о себе и о Мироне.
– Я была красивой девочкой, но мама меня воспитывала очень строго, так что у меня не было мании величия, как часто бывает у красивых девочек. И уверенности в своей неотразимости тоже не было. Поэтому я вышла замуж очень рано – сразу по окончании первого курса университета.
Всю подноготную мужчинам я рассказывать не собиралась, но нахлынули воспоминания. И я иногда надолго замолкала, перебирая их. Мужчины терпеливо ждали.
«Я вышла замуж – едва исполнилось восемнадцать – за Генку, потому что он показался самым безопасным. Опасность, как мне казалось, крылась в том, что я оказалась лакомой добычей для многих. И в университете, и на улице, да везде, где приходилось пересекаться с мужчинами, ко мне клеились самые яркие представители сильного пола. Меня это пугало несказанно, постоянно свербела мысль: «Что он во мне нашел? Я же никакая, а он вон какой. Наверное, девушки перед ним штабелями укладываются».
Конечно же, я на свой счет ошибалась, что было следствием матушкиных наставлений. Вероятно, кроме того, присутствовала особая манкость, которую я сама не осознавала: стеснялась себя, пристального внимания, жарких взглядов, ускользала, отказывала, при этом никогда не была резка, не грубила, так как была нежной, воспитанной в строгости, домашней девочкой. И, вероятно, это воспринималось как особо изощренная игра с противоположным полом. Мужчины не верили «по Станиславскому», и в чем-то, конечно, были правы – ведь не деревянная я все же, но никому ничего не собиралась объяснять и доказывать, опять же потому, что стеснялась. И снова, и снова ускользала.
Генка не был наглым и напористым, был ненавязчивым и удобным. Мне казалось это следствием воспитания и самодостаточности. Я ошибалась. На самом деле Генка, как выяснилось вскоре после свадьбы, был трусоватым и закомплексованным, очень обидчивым, ревнивым и пакостливым.
В общем, многое, внушенное мне мамой, оказалось не таким, каким было на самом деле.
Трудно представить себе мужчину, который боится свою женщину, завидует и способен гадить собственной жене. Вот в этом как раз и крылась реальная опасность.
Генка подставлял меня перед преподавателями.
Например, вносил ошибки в мои уже проверенные учебные проекты. А когда мне снижали оценку и требовали переделать, высмеивал, указывал на мою неспособность и бесполезность. И я знала, что ошибок быть не может, но доказать ничего не могла.
Когда я болела, говорил, что прогуливаю. На мои больничные преподаватели потом смотрели с сомнением. Как-то декан даже потребовал, чтобы я призналась в симуляции болезни и честно рассказала, как получаю справки.
Оговаривал перед моими и своими родителями, рассказывая во время каких-нибудь семейных застолий, как бы в шутку, о моих несуществующих отношениях с другими мужчинами.
Мне потом приходилось оправдываться перед мамой и лапочкой-свекровью. Да мне повезло, свекровь была очень уютной полноватой женщиной, она мне пеняла, а я оправдывалась и отогревалась в ее мягких объятиях. С мамой у меня тактильные отношения не складывались с детства – мне в маминых объятиях почему-то было душно.
Генка передергивал мои высказывания, втягивал в бесполезные споры, а когда я отказывалась их продолжать, выдвигал какие-то глупые и дикие обвинения. В общем, самоутверждался за мой счет изобретательно и с огоньком. Что со стороны выглядело глуповатыми оговорками. Я и сама не сразу поняла и поверила, что все это не случайно.
Теперь, спустя почти полвека, я хорошо понимала, что это был весьма умелый абьюзинг, но в то время слова такого не знали. И, например, мама, у которой я пыталась найти, если не защиту, то хотя бы понимание, ничего особенного в таких отношениях не видела, хотя самой в подобной ситуации быть не приходилось – мой строгий, бесконечно терпеливый папа к жене относился как к фарфоровой вазе.
И на мое счастье Генка не успел скатиться до рукоприкладства, я думаю, он бы и хотел меня прибить, но просто трусил.
Я не умела конфликтовать, даже словесная агрессия приводила меня сначала в недоумение, а потом в ступор.
И когда за словами последовали действия, я стала его бояться.
Генка начал напиваться. Не дома. Когда к нам приходили гости, я кормила, что называется, на убой, и он не косел. Генка наливался методично и целенаправленно, когда мы бывали в гостях, а мне предстоял уже дома тихий страшный вечер, который начинался еще по дороге домой.
Казалось бы, что такого, если муж мой не шел рядом, а медленно, постепенно отставал на шаг, потом еще на один, издавал за спиной невнятные звуки, подхихикивал. Вроде ничего особенного, но это нагнетало атмосферу, как в фильмах ужасов, еще только музыкального сопровождения не хватало. К этому еще можно добавить то, что из гостей мы обычно возвращались поздно, иногда за полночь.
А дома у меня за спиной тихо пощелкивали ножницы, когда я поворачивалась к нему лицом, делал вид, что стрижет ногти – не в ванной, а в комнате, у меня на глазах – невозмутимо, безмятежно, только стоило мне отвлечься, снова заходил за спину.
Я понимала, что он пьян, что, если у человека такой безумный взгляд, выяснять отношения или делать замечания бесполезно. И я старалась уходить в другую комнату, в кухню, а потом стала запираться в ванной, потому что и в спальню, и в кухню, он отправлялся следом за мной.
Самой неприятной частью нашей семейной жизни оказался секс.
Генка начал обвинять меня во фригидности. Выходя замуж, я была девственницей, с его слов он – тоже, поэтому я никак не могла понять, откуда такие претензии. Я не знала других мужчин, мне не с чем было сравнивать. Ведь у нас с Котом, моим одноклассником, так ничего и не случилось.
Может, Генка – не понятно, зачем – солгал по поводу своего опыта? И ему есть, с чем сравнивать. Я так и спросила у него, и нарвалась на скандал. Оказывается, он выводы сделал из сплетен мужиков между собой. Где-то, у кого-то там были бабы «ух!», а я, видите ли, – дохлая амеба.
И где он такого набрался? Я и слова «фригидность» не знала, пока он меня не обозвал. Конечно, залезла в словари. Ага. «Отклонение от нормы проявления сексуального чувства, характеризующееся снижением половой возбудимости или отсутствием оргазма; половая холодность». Ну, в принципе, похоже.
В чем-то я его понимала, потому что и с моей точки зрения все было как-то неправильно: процесс не вызывал те феерические ощущения, о которых говорили девчонки, и того пьянящего удовольствия, что дважды подарил мне Кот, тоже не было. Генке, вроде, было неплохо. Только после первой брачной ночи я две недели с ужасом шарахалась от мужа, когда понимала, что он настроен на исполнение супружеских обязанностей.
Так и повелось, что после каждой ночи «любви» я по две недели залечивала настоящие мозоли на нижних губах и лобке. Потом Генка потребовал, чтобы я брила лобок, потому что у него тоже появились болезненные потертости на члене. Спросить было не у кого. Ленка вышла замуж и уехала с мужем в Питер. С мамой говорить на эту тему я стеснялась.
И, кстати, я, наконец, уверилась в том, что Марк и Ант сейчас не были заодно, и на игру, в которой Ант бросал Марка мне на съедение, это тоже не было похоже. Ант смотрел на Марка настороженно, не как на врага, конечно, а как на неизвестную величину, по меньшей мере. Моя расцветшая в этом мире интуиция — никак магия в деле! — определенно подтверждала: «Ант не притворяется. Сам в шоке». И та же интуиция подсказывала, что Анта Марк заочно давно познакомил со мной, еще до моего попадания, но Ант никогда не смотрел на ситуацию и на самого Марка под таким углом.
– Ок. Я, естественно, был очень рад, что получил шанс на жизнь, когда более или менее осознал свое положение: пусть не там и не тем, но я был живым.
– Ева, справедливости ради, нужно сказать – не совсем живым, – вмешался Ант, – почти так же, как я к тебе. Ирбис, по-вашему, или, по-нашему, рем, – королевская ипостась, она даже сильнее, чем моя. Я был очарован обликом кота. В нашем мире нет таких крупных кошек, как на Земле: тигров, львов. На Мире рем очень редкое животное, и никого с его ипостасью я не знаю. Возможно, это был непроявленный потомок старой династии. Может быть, просто умирающее животное, и здесь, когда вселилась душа Марка, сыграла роль моя кровь.
Марк недовольно поежился. Вероятно, не все так гладко было или с воплощением, или с излечением. Или ему не понравилось последнее предположение Анта.
– Целители с трудом отвоевали Марка у смерти, и так по месту совпало – я был рядом, и решающим стало то, что я поделился с ним своей магией и кровью. Магия крови сделала его членом моей семьи, моим братом, – Ант смотрел на Марка. – Я считаю, что нужно все подробно рассказать Еве, и пусть она сама решает, что важно, что нет. Марк, говори, а я буду восполнять пробелы и – если нужно – тоже задавать вопросы.
Марк возмутился:
– Никаких стратегических планов я не вынашивал. Я только пытался удовлетворить свою острую потребность в тебе, Голубка. Это для тебя я был мертвым, а ты всегда для меня оставалась живой, и я помнил тебя, и тосковал. И у меня стало наваждением, манией, желание вернуть тебя, когда мы узнали, что есть портал на Землю.
Марк
«Ева меня не узнает и не хочет возвращаться ко мне. Ее любви больше нет».
Если бы мог, я бы уже рыдал. Ком в горле не давал дышать, но глаза были сухими, а из носа потекло. Я вынул из кармана платок и прижал к носу. Острое чувство потери просто разрывало.
– Марк, ты простудился? – Ева поднялась из кресла. – Ант, есть что-нибудь от простуды?
Ант смотрел на меня квадратными глазами – маги не болеют чем-то вроде ОРЗ, и насморка не бывает.
– Да, небольшая простуда, но не нужно ничего. Я сам справлюсь.
Ева не стала изображать наседку, пожала плечами и вернулась в кресло.
На самом деле Ант чувствовал мой раздрай по кровной связи, и наш разговор о простуде его обескуражил, но то, о чем он раньше не думал, его обескуражило еще больше. «Придумал тоже. Я – бомба с часовым механизмом!»
– Ант, в чем-то ты прав. Хотя до сегодняшнего дня я этого не знал и не помнил, как оказалось, я здесь не случайно. Ведь зачем-то демон мне подарил эту жизнь. Но обязанным я себя не чувствую. Я ничего не просил. А быть пешкой в чьей-то игре не желаю. Тем более, он мог мне дать шанс на жизнь, но все остальное – стечение обстоятельств. Как он мог знать, что ты окажешься рядом, поделишься кровью, и мы окажемся связанными?
Я почувствовал, что Ант принял мои доводы и расслабился. На самом деле, я ничуть не лукавил. Даже если демон знал будущее, все равно, это не его рук дело. Хотя вопрос, зачем это было ему нужно, все равно оставался. Еще и это придется выяснять. «М-да. Жизнь легче не становится!»
– Может, переместимся за стол? У меня проснулся аппетит. А вам обоим не мешало бы выпить вина и слегка расслабиться, а то смотрите на меня как голодные волки, – предложил я.
– Мне сейчас кусок в горло не полезет, – отказалась Ева.
– Я составлю тебе компанию, – согласился Ант. – Думаю, Ева, тебе бокал вина не помешает.
– Голубка, ты знаешь, я тебе никогда не изменял, пока мы были вместе, и здесь – два года, когда боль потери была особенно сильна – воздерживался. Я не все и не сразу вспомнил из своей прежней жизни, но о тебе и детях я помнил всегда. Только энергетике воина-мага воздержание не идет на пользу. Я отказался от целибата.
«Ну вот, я это сказал. Хочется сквозь землю провалиться».
– Должен сказать, – добавил Ант, – на невоздержанность Марка делались ставки.
– В смысле, – удивилась Ева.
– На загруженность постели Марка, – фыркнул Ант. – Марк, я не пытаюсь тебя подставить, - он поднял ладони в защитном жесте. – Просто Ева, если останется и переберется в город и в замок, непременно встретится со счастливицами, делившими с тобой ложе. Ей нужно быть к этому готовой. Тебе, Марк, наверняка, неудобно об этом говорить, так что не благодари.
Я тайком от Евы показал ему средний палец. С этим жестом он познакомился на Земле еще по пути в Лондон.
***
– Меня бы это касалось, если бы у меня были отношения с Марком, –отмахнулась я.
Хотя должна была себе признаться, что новость не оставила меня равнодушной, однако безмятежное выражение лица я удержала.
Марк помрачнел.
– Ант прав. Даже если мы не будем близки, все равно будем рядом, найдутся любители интерпретировать и доброжелатели, чтобы просветить.
– Я поняла, – задумчиво пробормотала я, – великосветский гадюшник – это классика.
– Именно, – кивнул Ант. – А теперь, мои дорогие, я хотел бы услышать вашу историю.
Глава 19. Взгляд в прошлое 3. Я и Генка
– Э-ва, я хочу услышать вашу историю, потому что не понимаю, почему ты отталкиваешь Марка. Нам обоим от этого очень больно. Ты даже ко мне более снисходительна, чем к нему. Что с тобой? Ты совсем его не помнишь?
– Ант, послушай меня! Марк – не Мирон! Кроме того, мы были женаты с ним всего шесть лет. Получается, что я большую часть жизни прожила без Мирона. Вы оба для меня незнакомцы. И я не отвергаю полностью мысль остаться здесь, следовательно, не отвергаю полностью необходимость тройственного союза, без Марка и без тебя мне здесь вообще нечего делать.
Я действительно так думала.
– Понимаешь, чисто умозрительно, я бы с удовольствием отказалась и от первого, и от второго – от вашего мира и странного брака. Зачем мне новые проблемы? Но, будучи причастной ко всему, что уже произошло, прикипев к людям, с которыми уже как-то связана, я не могу рубить с плеча и бестрепетно отказываться от всего, что идет в комплекте с людьми.
Как бы я ни кочевряжилась, мысль – расстаться с ними со всеми и никогда больше не увидеть – причиняла боль.
– И, хотя я не чувствую Марка как Мирона, как родного человека здесь, – я постучала себя в грудь, – умом я принимаю, что это он, и не хочу причинять ему боль. И, хотя я ни в чем пред Мироном не виновата и, в общем, ничего не должна Марку, я хочу дать ему шанс.
Себе я могу признаться, что могла бы принять Марка как Мирона, если бы не чувствовала и не боялась его зверя. Кстати, нужно сказать и об этом, но решила об это отдельно поговорить с Марком. Возможно он помнит, как чувствовал себя, когда не было зверя и может сравнить.
– И, да, признаюсь, мне нравится снова быть молодой (и надолго), но… Надо сказать, и свою старость я принимала без горечи, поэтому жить в вашем, непривычном для меня мире, просто из любопытства – не вариант. Из любопытства можно экскурсию устроить, с учетом размеров мира и возможностью пользоваться порталами – это два-три месяца, от силы полгода.
Подумала, что надо сказать о ненормальном для Земли омоложении.
– И да, я вижу проблемы с возвращением – меня помолодевшей – домой. Как прежде уже не будет. Поэтому, если вы хотите, чтобы я осталась, вам придется – заметь, Марк, вам, а не тебе – постараться меня в этом убедить. Не получится так, как это получилось у Мирона в первый раз.
***
В общем, я решилась рассказать о себе и о Мироне.
– Я была красивой девочкой, но мама меня воспитывала очень строго, так что у меня не было мании величия, как часто бывает у красивых девочек. И уверенности в своей неотразимости тоже не было. Поэтому я вышла замуж очень рано – сразу по окончании первого курса университета.
Всю подноготную мужчинам я рассказывать не собиралась, но нахлынули воспоминания. И я иногда надолго замолкала, перебирая их. Мужчины терпеливо ждали.
«Я вышла замуж – едва исполнилось восемнадцать – за Генку, потому что он показался самым безопасным. Опасность, как мне казалось, крылась в том, что я оказалась лакомой добычей для многих. И в университете, и на улице, да везде, где приходилось пересекаться с мужчинами, ко мне клеились самые яркие представители сильного пола. Меня это пугало несказанно, постоянно свербела мысль: «Что он во мне нашел? Я же никакая, а он вон какой. Наверное, девушки перед ним штабелями укладываются».
Конечно же, я на свой счет ошибалась, что было следствием матушкиных наставлений. Вероятно, кроме того, присутствовала особая манкость, которую я сама не осознавала: стеснялась себя, пристального внимания, жарких взглядов, ускользала, отказывала, при этом никогда не была резка, не грубила, так как была нежной, воспитанной в строгости, домашней девочкой. И, вероятно, это воспринималось как особо изощренная игра с противоположным полом. Мужчины не верили «по Станиславскому», и в чем-то, конечно, были правы – ведь не деревянная я все же, но никому ничего не собиралась объяснять и доказывать, опять же потому, что стеснялась. И снова, и снова ускользала.
Генка не был наглым и напористым, был ненавязчивым и удобным. Мне казалось это следствием воспитания и самодостаточности. Я ошибалась. На самом деле Генка, как выяснилось вскоре после свадьбы, был трусоватым и закомплексованным, очень обидчивым, ревнивым и пакостливым.
В общем, многое, внушенное мне мамой, оказалось не таким, каким было на самом деле.
Трудно представить себе мужчину, который боится свою женщину, завидует и способен гадить собственной жене. Вот в этом как раз и крылась реальная опасность.
Генка подставлял меня перед преподавателями.
Например, вносил ошибки в мои уже проверенные учебные проекты. А когда мне снижали оценку и требовали переделать, высмеивал, указывал на мою неспособность и бесполезность. И я знала, что ошибок быть не может, но доказать ничего не могла.
Когда я болела, говорил, что прогуливаю. На мои больничные преподаватели потом смотрели с сомнением. Как-то декан даже потребовал, чтобы я призналась в симуляции болезни и честно рассказала, как получаю справки.
Оговаривал перед моими и своими родителями, рассказывая во время каких-нибудь семейных застолий, как бы в шутку, о моих несуществующих отношениях с другими мужчинами.
Мне потом приходилось оправдываться перед мамой и лапочкой-свекровью. Да мне повезло, свекровь была очень уютной полноватой женщиной, она мне пеняла, а я оправдывалась и отогревалась в ее мягких объятиях. С мамой у меня тактильные отношения не складывались с детства – мне в маминых объятиях почему-то было душно.
Генка передергивал мои высказывания, втягивал в бесполезные споры, а когда я отказывалась их продолжать, выдвигал какие-то глупые и дикие обвинения. В общем, самоутверждался за мой счет изобретательно и с огоньком. Что со стороны выглядело глуповатыми оговорками. Я и сама не сразу поняла и поверила, что все это не случайно.
Теперь, спустя почти полвека, я хорошо понимала, что это был весьма умелый абьюзинг, но в то время слова такого не знали. И, например, мама, у которой я пыталась найти, если не защиту, то хотя бы понимание, ничего особенного в таких отношениях не видела, хотя самой в подобной ситуации быть не приходилось – мой строгий, бесконечно терпеливый папа к жене относился как к фарфоровой вазе.
И на мое счастье Генка не успел скатиться до рукоприкладства, я думаю, он бы и хотел меня прибить, но просто трусил.
Я не умела конфликтовать, даже словесная агрессия приводила меня сначала в недоумение, а потом в ступор.
И когда за словами последовали действия, я стала его бояться.
Генка начал напиваться. Не дома. Когда к нам приходили гости, я кормила, что называется, на убой, и он не косел. Генка наливался методично и целенаправленно, когда мы бывали в гостях, а мне предстоял уже дома тихий страшный вечер, который начинался еще по дороге домой.
Казалось бы, что такого, если муж мой не шел рядом, а медленно, постепенно отставал на шаг, потом еще на один, издавал за спиной невнятные звуки, подхихикивал. Вроде ничего особенного, но это нагнетало атмосферу, как в фильмах ужасов, еще только музыкального сопровождения не хватало. К этому еще можно добавить то, что из гостей мы обычно возвращались поздно, иногда за полночь.
А дома у меня за спиной тихо пощелкивали ножницы, когда я поворачивалась к нему лицом, делал вид, что стрижет ногти – не в ванной, а в комнате, у меня на глазах – невозмутимо, безмятежно, только стоило мне отвлечься, снова заходил за спину.
Я понимала, что он пьян, что, если у человека такой безумный взгляд, выяснять отношения или делать замечания бесполезно. И я старалась уходить в другую комнату, в кухню, а потом стала запираться в ванной, потому что и в спальню, и в кухню, он отправлялся следом за мной.
Самой неприятной частью нашей семейной жизни оказался секс.
Генка начал обвинять меня во фригидности. Выходя замуж, я была девственницей, с его слов он – тоже, поэтому я никак не могла понять, откуда такие претензии. Я не знала других мужчин, мне не с чем было сравнивать. Ведь у нас с Котом, моим одноклассником, так ничего и не случилось.
Может, Генка – не понятно, зачем – солгал по поводу своего опыта? И ему есть, с чем сравнивать. Я так и спросила у него, и нарвалась на скандал. Оказывается, он выводы сделал из сплетен мужиков между собой. Где-то, у кого-то там были бабы «ух!», а я, видите ли, – дохлая амеба.
И где он такого набрался? Я и слова «фригидность» не знала, пока он меня не обозвал. Конечно, залезла в словари. Ага. «Отклонение от нормы проявления сексуального чувства, характеризующееся снижением половой возбудимости или отсутствием оргазма; половая холодность». Ну, в принципе, похоже.
В чем-то я его понимала, потому что и с моей точки зрения все было как-то неправильно: процесс не вызывал те феерические ощущения, о которых говорили девчонки, и того пьянящего удовольствия, что дважды подарил мне Кот, тоже не было. Генке, вроде, было неплохо. Только после первой брачной ночи я две недели с ужасом шарахалась от мужа, когда понимала, что он настроен на исполнение супружеских обязанностей.
Так и повелось, что после каждой ночи «любви» я по две недели залечивала настоящие мозоли на нижних губах и лобке. Потом Генка потребовал, чтобы я брила лобок, потому что у него тоже появились болезненные потертости на члене. Спросить было не у кого. Ленка вышла замуж и уехала с мужем в Питер. С мамой говорить на эту тему я стеснялась.
