Милостивый государь! Сей печатью имперского посланника я, Ким Ли, удостоверяю, что все нижеизложенное, записанное моей рукой, или в случае невозможности этого – с моих слов и под моим неусыпным наблюдением правда, только правда и ничего кроме правды.
Если же мне не удастся самолично разъяснить все, что может требовать разъяснений, то покорно прощу прощения и надеюсь только на вашу милость и великодушие.
В случае же если события в Хенфросте примут скверный оборот, то прошу простить мою скромную персону за дерзость предоставить вам все написанное к этому моменту, наверняка, увы, неполное и неточное описание происходящего в долине.
Всецело преданный Вам и Короне Ким Ли.
Да пусть не оставит людской род милость Светлых Богов.
*
Я думаю, вернее всего начать описание всего, что связанно с Хэнфростом со слухов, имеющих весьма широкое хождение в Эссене. Я прибыл в этот городок всего через четыре семедницы пути от монастыря, где посланник Короны застал меня. Хотя раньше я нечасто выбирался так далеко от родной обители, путь в Эссен прошел спокойно. Хотя, думаю, причиной тому было не только отсутствие злонравия у местных жителей, но, по большей части, королевские гербы у доблестных моих охранников, жесткий взгляд преданного Ван Мина и добрые клинки, не скрываемые одеждой и седельными сумками. Здешний люд, очевидно, ценит силу воинскую превыше, чем любые мирные умения и знания, но в этих жестоких краях мне совершенно не в чем их упрекнуть.
Я решил задержаться в городе на день, желая узнать все, что известно местным жителем о Хенфросте и тамошних обитателях. Эссен стоит у самого трирского перевала, единственного пути в долину, и если что где и знают о том, что происходит с молодым лордом северной долины, так это здесь.
Город невелик и немноголюден, как и большинство поселений в северном краю. Здесь едва ли стоит больше сотни домов, хотя здешние каменные стены и суровые лица стражников не дают забыть о близости Заокраинных гор и Граничного леса. Местные – народ суеверный и не слишком просвещённый. Охотники, рыболовы, пастухи и земледельцы – они живут байками и легендами, не желая, не пытаясь, да и, думаю я, просто не умея отделить правду от навета. Но все же я хотел бы привести здесь все, узнанное мною в Эссене о долине и ее жителях.
Сперва я отправился к местному бугомистру. Милош Туван, человек дородный на вид и обстоятельный в общении о Хефросте говорил едва ли не шепотом. Он, проживший всю жизнь здесь, совсем рядом с долиной, уверял, что земли за перевалом преследует темное проклятие и злой рок силы, неподвластной простому смертному. Туван был ребенком, когда погиб последний из рода Вальтеров, владетелей тех мест, а потому все его отрочество и юность прошли в рассказах путешественников в долину и обратно о всяческих ужасах и лишениях, что терпит народ, оставшийся в северных землях без защиты и управления. Болезни и голод, к сожалению, все еще нередкие в местных землях, не были бы чем-то из ряда вон выходящим. Но уже тогда в Эссене ходили слухи, подпитываемые россказнями тех, кто желал оставить Хенфрост и перебраться на юг, о временами спускающихся с Заокраинных гор Проклятых, о ведьмах в чащобах, хороводящих под полной луной, о зверях и даже растениях, затронутых чем-то этаким. Признаться, меня не слишком встревожил его рассказ. Милош кажется мне человеком излишне осторожным и с силой чувств во много раз превышающей силу ума. Думаю, что ему, и другим эссенцам, один только факт того что Хенфрост граничит с Заокраинными горами позволял верить в любые, даже самые нелепые и цветистые, байки и россказни.
Насколько я могу судить, после смерти прошлого владетеля дела в долине шли не шатко, не валко. Ничего не говорит о том, что в то время случалось там что-то грандиозное и важное. Многие жители долины тогда отправились на юг, опасаясь, что в отсутствии правителя местность придет в запустение и некому будет позаботиться о ее жителях. Многие деревни были заброшены, хотя были и те, кто продолжал жить в Хенфросте даже в те тревожные времена.
Появление молодого барона и в Эссене, и, как считает Милош, и в Хенфросте восприняли с воодушевлением. Новый властитель, к тому же, привел за собой внушительный обоз желавших обжить новые владения, не платя за то два десятилетия оброка вовсе. Переселенцы подтягивались в долину и потом, в течении пары лет. В то время эссенцы привыкали к новым соседям. Ожила торговля и ничего, кроме вездесущих слухов о заперевальных искаженных растениях, зверях да людях.
Но четыре года назад солдаты барона перестали пускать местных торговцев на земли долины. Вместе с тем в Эссене стали видеть идущих от перевала беженцев без толкового скарба, без животины и без домочадцев, поминутно озирающихся по сторонам. Ничего стоящего они не рассказывали, кроме того, что над Хенфростом сгущаются тучи. Милош предположил, что новый владетель, по какой-то причине, запретил своим людям покидать новый дом, и не всем это пришлось по нраву.
С тех пор события принимали все более и более тревожный оборот. Бродившие здесь, кажется, веками слухи о порче, ужасах и искажениях, тянущихся с Заокраинных гор, обрели плоть. Теперь, каюсь, мне не удается уже толком отличить факты от вымысла. Единственным, что не подлежит сомнению, является то, что после запрета на въезд в долину в Эссене еще несколько лет периодически видели оборванных беженцев из Хенфроста, а чуть больше года назад с перевала спустилось три дюжины людей, груженных всем, что только смогли унести. Они не задержались в городе, но услышанное случайными зеваками все равно пугало местных жителей. Шедшие с севера говорили о ночных ужасах, кошмарных созданиях извращенных сил, о страхе, пропитавшем долину и о смерти, воцарившейся в ней.
С тех пор никто больше не спускался с перевала в Эссен. Были те, кто шел в Хенфрост – несколько местных молодцев, решивших поживиться в брошенных селеньях и мой предшественник, тогда, как считает достопочтимый Милош, взявший с собой преступно мало охраны. Судьба их местным жителям неизвестна, и, как считают сами эссенцы, незнание в этом случае – великое благо.
Увы, во всем рассказанном Милошем, старостой Эссена, и во всем, услышанном мной от горожан слишком мало того, что могло бы пролить свет и на исчезновение посланника Марка Иври, и на причины, побудившие молодого барона трижды подряд проигнорировать Совет Земель. Единственное, с чем я точно намерен считаться, так это с советом бургомистра взять с собой больше людей. Тем более что в городе есть несколько толковых проводников и охотников, некогда служивших в имперской армии и готовых за плату отправится хотя в Хенфрост, хоть к темным богам.
Я нисколько не сомневаюсь в выучке и храбрости Гвардии, но в таком деле пригодятся сведущие в чтении следов охотники из местных, потому я нанял еще троих, готовых отправиться со мной в долину за приемлемую сумму.
Завтра на рассвете мы вдевятером выдвинемся на перевал и уже на закате следующего дня попадем в Трир, если светлые боги будут к нам благосклонны.
**
Трир покинут. Покинут и людьми, и животными, и всяким благом Светлых богов.
Боюсь, в долине действительно обитает зло. И я в великой скорби и с великой виной на сердце говорю, что сегодня, в первый наш день в Хернферсте, погиб верный солдат короны Ивон Дариш. Первый, и, боюсь, не последний из моих спутников, навсегда оставшийся в этой проклятой земле.
Пожалуй, я забегаю вперед. Прошу простить за сбивчивость мыслей.
Трирский перевал пуст и покинут. Застава брошена и уже начала ветшать, а вдоль дороги по всему высокогорью лежат тела тех несчастных, кто пытался бежать из Хелфроста без всякого снаряжения. Мерзлых трупов я насчитал больше двух десятков. Одетые лишь в рубахи да порты, многие с полупустыми котомками, а многие и вовсе без всяких вещей, они навсегда остались там, где снега ненадолго тают только в короткие летние дни. Благо, в Эссене теплых вещей надлежащего качество было в достатке, и никто из нас не рисковал разделить участь погибших.
Я думаю, бежали жители долины от чего-то куда более страшного, чем жестокое коварство высокогорных холодов. И то, что в северных землях есть нечто, пугающее местных больше чем жуткая смерть морозной ночью, начинает казаться куда более близким и настоящим, чем доселе. Безымянные несуществующие чудовища из древних легенд, которые матери рассказывают чадам не могут заставить кого либо бы то ни было бросить все и сорваться с насиженного места прямиком в объятия холода. Один рискнувший жизнью на перевале – случайность, два – глупая случайность, а два десятка – говорят о весомой причине, вызывающей ужас больший, чем холодная смерть.
С перевала мы рассмотрели всю долину до самых Заокраинных гор, чьи белесые пики терялись в далекой пелене облаков.
Хэнфрост вполне соответствует карте, данной Вашей Милостью. И кажется, как и на карте, плоским и безжизненным. С перевала, конечно, даже с орлиным зрением не разглядеть толком домов и поселений, но все же ни я, ни мои спутники не видели ни дыма из труб, ни путников на лесных дорогах, почти не различимых под переплетением крон. Даже безлиственный позднеосенний лес с большим количеством северных елей и сосен казался с высоты темным, тихим и безмолвным. Быть может, на восприятие мое оказали слишком большое влияние россказни эссенцев, но все же могу от всего сердца сказать – долина производит удручающее впечатление места, где человеческое присутствие – досадное недоразумение, неуместное для чуждых всякому разумному сил, что здесь обитают.
В таком подавленном настроении и я, и мои спутники спустились в Хэнфрост. На закате того же дня мы, наконец, достигли Трира, радуясь, что время снегов еще не пришло. Местные дороги когда-то были мощены на совесть, но на вид уже много лет как не подновлялись, и идти пришлось осторожно. Лошади спотыкались, попадая копытами в стыки плит, а то и взбрыкивали при отдалённых криках местной живности или хрусте ветки где-то в чащобе.
Вблизи местные леса ничуть не светлей, чем с высоты перевала. Ели и сосны, да и густой подлесок в осинниках и дубравах не дают никак видеть дальше, чем на пару шагов, и потому каждый шорох несет какой-то пугающий, тяжелый смысл. Но при том до самой деревни не видели мы ни людей, ни зверей, ни птиц, кроме пары коршунов где-то высоко в небесах.
Не было живых и в Трире.
Некогда это поселение было, по рассказам бургомистра Милоша, главным оплотом торговли с эссенцев с долиной. Немногие купцы хотели везти товары в Ремшайд или в сам замок Хенфрост по местным неспокойным землям, которые были таковыми даже до смерти последнего из рода Вальтеров, и большинство предпочитало по урочным дням останавливаться в Трире, откуда местные сами развозили нужное по своим поселениям. Хотя сам Трир совсем небольшая деревня в два десятка домов с круглой площадью посередине, оставить которую жители могли по многим резонам, все же полное запустение здесь наводит на тревожные мысли. Дома пусты и – нетронуты. Утварь, одежда, детские игрушки, мебель, даже стекла – все это осталось лежать так, словно хозяева вышли на покос или на выгон скота. Никаких следов борьбы, и лишь в некоторых домах, кажется, кто-то пытался собрать нужные вещи до побега.
Не нашли мы и тел местных жителей. На погосте последние могилы, числом семь, выкопаны, если верить датам на камнях, год с лишним тому назад.
По первому осмотру единственным, что мы, – я – нашли в Трире, было тело висельника. В местном климате мне сложно сказать, сколько несчастный болтался в петле, но едва ли больше трех-четырех месяцев. Удивительно – ни один зверь не тронул труп.
Жизнь священна, и тела наши – храмы души, чистой и созданной по замыслу. Никому не дано своевольно разрушать совершенство, выстроенное божественным порядком.
Мне доводилось видеть висельников и до этого скорбного дня, и зрелище это, хоть и богохульное, было мне знакомо. Но тот мужчина, молодой, высокий и долговязый, казался совершенно неуместным в покинутой всеми деревне. К тому же кто-то – или что-то еще до смерти повредило кожу на голове, оттого ворот рубахи пропитался кровью. Признаться, увидев его, я больше думал о причинах сего деяния, чем о том, было ли оно добровольным или же кто-то злонамеренный помог несчастному уйти из жизни. В деревне никто не живет уже не меньше года. Очаги холодны, крыши повреждены, амбары пусты настолько, что нет здесь даже крыс.
Кто, да и зачем, будет здесь вешать высокого и долговязого парня, упитанного и сильного, очень похожего по описанию на одного из юных эссенцев, отправившихся в долину помародерствовать?
С тяжелым сердцем я оставил этот вопрос, как бессмысленный, решив, что вся местная обстановка и вся тяжесть собственных преступлений и мыслей оказалось столь невыносимой, что молодой человек сам погубил себя. Тем более, что ничего из того, что увидел я в подкрадывающихся вечерних сумерках поздней осени не говорило в пользу иного.
Почти в темноте мы с Ван Мином перенесли самоубийцу в один из амбаров, решив не копать ночью мерзлую землю, но и не желая оставлять человека, пусть и так бездумно поступившего с собой, висеть, поскрипывая, у чьего-то покинутого очага.
Я описываю мои мысли, возможно, излишне подробно. Прошу простить меня за это. Не желая упустить не одной детали, я, возможно, малодушно оправдываю себя за совершенную ошибку.
Находка висельника только усугубила мою тревогу относительно происходящих в долине событий, зародившуюся на перевале. Но все же я не решился сразу сообщать о самоубийце никому, кроме Ван Мина. Он человек бывалый и преданный короне, способный, я знаю, держать себя в руках. Я нисколько не умаляю достоинства Гвардии или выучку наших солдат, но только Ван Мин из всех моих в высшей степени достойных спутников проходил обучение в Бона Аве и способен сохранить самообладание даже перед лицом самых неестественных кошмаров нашего мира. И именно это решение стоило жизни Ивону.
Ивон Долиш стоял в дозоре на волчьем часу вместе с Санто Бимором. Санто и разбудил меня, едва понял, что отлучившийся из дома, в котором мы остановились, по важному, но несвоевременному делу Ивон не возвращается уже слишком долго. Санто, благоразумно решивший не искать своего товарища в одиночестве, был оставлен нести вахту вместе с одним из нанятых в Эссене охотников, Куртом. А мы с Ван Мином отправились на поиски пропавшего.
Искать Долиша долго не пришлось. Следы, хорошо различимые на подернутой заморозками почве, привели нас в тот самый дом, откуда на исходе предыдущего дня мы вытащили тело висельника. Ивор обнаружился так же на кухне, с петлей на шее, привязанной к потолочной балке в том же самом месте, где привязал веревку и предыдущий самоубийца.
Гвардеец еще не успел остыть, и ворот его форменной куртки пропился кровью, обильно сочащейся из раны на затылке. Даже в неровном свете факела было ясно, что это не могло быть совпадением. Ивор, определённо, не имел никаких причин сводить счеты с жизнью. И даже если в дело пошла магия, то кто и когда нанес ему удар? Очевидно, тот, кто убил, повесив на крепкой веревке, неизвестно как появившейся в заброшенном и явно нежилом доме. Очевидно стало и то, что Трир был обитаем, и жил тут кто-то не слишком добрый.
Если же мне не удастся самолично разъяснить все, что может требовать разъяснений, то покорно прощу прощения и надеюсь только на вашу милость и великодушие.
В случае же если события в Хенфросте примут скверный оборот, то прошу простить мою скромную персону за дерзость предоставить вам все написанное к этому моменту, наверняка, увы, неполное и неточное описание происходящего в долине.
Всецело преданный Вам и Короне Ким Ли.
Да пусть не оставит людской род милость Светлых Богов.
*
Я думаю, вернее всего начать описание всего, что связанно с Хэнфростом со слухов, имеющих весьма широкое хождение в Эссене. Я прибыл в этот городок всего через четыре семедницы пути от монастыря, где посланник Короны застал меня. Хотя раньше я нечасто выбирался так далеко от родной обители, путь в Эссен прошел спокойно. Хотя, думаю, причиной тому было не только отсутствие злонравия у местных жителей, но, по большей части, королевские гербы у доблестных моих охранников, жесткий взгляд преданного Ван Мина и добрые клинки, не скрываемые одеждой и седельными сумками. Здешний люд, очевидно, ценит силу воинскую превыше, чем любые мирные умения и знания, но в этих жестоких краях мне совершенно не в чем их упрекнуть.
Я решил задержаться в городе на день, желая узнать все, что известно местным жителем о Хенфросте и тамошних обитателях. Эссен стоит у самого трирского перевала, единственного пути в долину, и если что где и знают о том, что происходит с молодым лордом северной долины, так это здесь.
Город невелик и немноголюден, как и большинство поселений в северном краю. Здесь едва ли стоит больше сотни домов, хотя здешние каменные стены и суровые лица стражников не дают забыть о близости Заокраинных гор и Граничного леса. Местные – народ суеверный и не слишком просвещённый. Охотники, рыболовы, пастухи и земледельцы – они живут байками и легендами, не желая, не пытаясь, да и, думаю я, просто не умея отделить правду от навета. Но все же я хотел бы привести здесь все, узнанное мною в Эссене о долине и ее жителях.
Сперва я отправился к местному бугомистру. Милош Туван, человек дородный на вид и обстоятельный в общении о Хефросте говорил едва ли не шепотом. Он, проживший всю жизнь здесь, совсем рядом с долиной, уверял, что земли за перевалом преследует темное проклятие и злой рок силы, неподвластной простому смертному. Туван был ребенком, когда погиб последний из рода Вальтеров, владетелей тех мест, а потому все его отрочество и юность прошли в рассказах путешественников в долину и обратно о всяческих ужасах и лишениях, что терпит народ, оставшийся в северных землях без защиты и управления. Болезни и голод, к сожалению, все еще нередкие в местных землях, не были бы чем-то из ряда вон выходящим. Но уже тогда в Эссене ходили слухи, подпитываемые россказнями тех, кто желал оставить Хенфрост и перебраться на юг, о временами спускающихся с Заокраинных гор Проклятых, о ведьмах в чащобах, хороводящих под полной луной, о зверях и даже растениях, затронутых чем-то этаким. Признаться, меня не слишком встревожил его рассказ. Милош кажется мне человеком излишне осторожным и с силой чувств во много раз превышающей силу ума. Думаю, что ему, и другим эссенцам, один только факт того что Хенфрост граничит с Заокраинными горами позволял верить в любые, даже самые нелепые и цветистые, байки и россказни.
Насколько я могу судить, после смерти прошлого владетеля дела в долине шли не шатко, не валко. Ничего не говорит о том, что в то время случалось там что-то грандиозное и важное. Многие жители долины тогда отправились на юг, опасаясь, что в отсутствии правителя местность придет в запустение и некому будет позаботиться о ее жителях. Многие деревни были заброшены, хотя были и те, кто продолжал жить в Хенфросте даже в те тревожные времена.
Появление молодого барона и в Эссене, и, как считает Милош, и в Хенфросте восприняли с воодушевлением. Новый властитель, к тому же, привел за собой внушительный обоз желавших обжить новые владения, не платя за то два десятилетия оброка вовсе. Переселенцы подтягивались в долину и потом, в течении пары лет. В то время эссенцы привыкали к новым соседям. Ожила торговля и ничего, кроме вездесущих слухов о заперевальных искаженных растениях, зверях да людях.
Но четыре года назад солдаты барона перестали пускать местных торговцев на земли долины. Вместе с тем в Эссене стали видеть идущих от перевала беженцев без толкового скарба, без животины и без домочадцев, поминутно озирающихся по сторонам. Ничего стоящего они не рассказывали, кроме того, что над Хенфростом сгущаются тучи. Милош предположил, что новый владетель, по какой-то причине, запретил своим людям покидать новый дом, и не всем это пришлось по нраву.
С тех пор события принимали все более и более тревожный оборот. Бродившие здесь, кажется, веками слухи о порче, ужасах и искажениях, тянущихся с Заокраинных гор, обрели плоть. Теперь, каюсь, мне не удается уже толком отличить факты от вымысла. Единственным, что не подлежит сомнению, является то, что после запрета на въезд в долину в Эссене еще несколько лет периодически видели оборванных беженцев из Хенфроста, а чуть больше года назад с перевала спустилось три дюжины людей, груженных всем, что только смогли унести. Они не задержались в городе, но услышанное случайными зеваками все равно пугало местных жителей. Шедшие с севера говорили о ночных ужасах, кошмарных созданиях извращенных сил, о страхе, пропитавшем долину и о смерти, воцарившейся в ней.
С тех пор никто больше не спускался с перевала в Эссен. Были те, кто шел в Хенфрост – несколько местных молодцев, решивших поживиться в брошенных селеньях и мой предшественник, тогда, как считает достопочтимый Милош, взявший с собой преступно мало охраны. Судьба их местным жителям неизвестна, и, как считают сами эссенцы, незнание в этом случае – великое благо.
Увы, во всем рассказанном Милошем, старостой Эссена, и во всем, услышанном мной от горожан слишком мало того, что могло бы пролить свет и на исчезновение посланника Марка Иври, и на причины, побудившие молодого барона трижды подряд проигнорировать Совет Земель. Единственное, с чем я точно намерен считаться, так это с советом бургомистра взять с собой больше людей. Тем более что в городе есть несколько толковых проводников и охотников, некогда служивших в имперской армии и готовых за плату отправится хотя в Хенфрост, хоть к темным богам.
Я нисколько не сомневаюсь в выучке и храбрости Гвардии, но в таком деле пригодятся сведущие в чтении следов охотники из местных, потому я нанял еще троих, готовых отправиться со мной в долину за приемлемую сумму.
Завтра на рассвете мы вдевятером выдвинемся на перевал и уже на закате следующего дня попадем в Трир, если светлые боги будут к нам благосклонны.
**
Трир покинут. Покинут и людьми, и животными, и всяким благом Светлых богов.
Боюсь, в долине действительно обитает зло. И я в великой скорби и с великой виной на сердце говорю, что сегодня, в первый наш день в Хернферсте, погиб верный солдат короны Ивон Дариш. Первый, и, боюсь, не последний из моих спутников, навсегда оставшийся в этой проклятой земле.
Пожалуй, я забегаю вперед. Прошу простить за сбивчивость мыслей.
Трирский перевал пуст и покинут. Застава брошена и уже начала ветшать, а вдоль дороги по всему высокогорью лежат тела тех несчастных, кто пытался бежать из Хелфроста без всякого снаряжения. Мерзлых трупов я насчитал больше двух десятков. Одетые лишь в рубахи да порты, многие с полупустыми котомками, а многие и вовсе без всяких вещей, они навсегда остались там, где снега ненадолго тают только в короткие летние дни. Благо, в Эссене теплых вещей надлежащего качество было в достатке, и никто из нас не рисковал разделить участь погибших.
Я думаю, бежали жители долины от чего-то куда более страшного, чем жестокое коварство высокогорных холодов. И то, что в северных землях есть нечто, пугающее местных больше чем жуткая смерть морозной ночью, начинает казаться куда более близким и настоящим, чем доселе. Безымянные несуществующие чудовища из древних легенд, которые матери рассказывают чадам не могут заставить кого либо бы то ни было бросить все и сорваться с насиженного места прямиком в объятия холода. Один рискнувший жизнью на перевале – случайность, два – глупая случайность, а два десятка – говорят о весомой причине, вызывающей ужас больший, чем холодная смерть.
С перевала мы рассмотрели всю долину до самых Заокраинных гор, чьи белесые пики терялись в далекой пелене облаков.
Хэнфрост вполне соответствует карте, данной Вашей Милостью. И кажется, как и на карте, плоским и безжизненным. С перевала, конечно, даже с орлиным зрением не разглядеть толком домов и поселений, но все же ни я, ни мои спутники не видели ни дыма из труб, ни путников на лесных дорогах, почти не различимых под переплетением крон. Даже безлиственный позднеосенний лес с большим количеством северных елей и сосен казался с высоты темным, тихим и безмолвным. Быть может, на восприятие мое оказали слишком большое влияние россказни эссенцев, но все же могу от всего сердца сказать – долина производит удручающее впечатление места, где человеческое присутствие – досадное недоразумение, неуместное для чуждых всякому разумному сил, что здесь обитают.
В таком подавленном настроении и я, и мои спутники спустились в Хэнфрост. На закате того же дня мы, наконец, достигли Трира, радуясь, что время снегов еще не пришло. Местные дороги когда-то были мощены на совесть, но на вид уже много лет как не подновлялись, и идти пришлось осторожно. Лошади спотыкались, попадая копытами в стыки плит, а то и взбрыкивали при отдалённых криках местной живности или хрусте ветки где-то в чащобе.
Вблизи местные леса ничуть не светлей, чем с высоты перевала. Ели и сосны, да и густой подлесок в осинниках и дубравах не дают никак видеть дальше, чем на пару шагов, и потому каждый шорох несет какой-то пугающий, тяжелый смысл. Но при том до самой деревни не видели мы ни людей, ни зверей, ни птиц, кроме пары коршунов где-то высоко в небесах.
Не было живых и в Трире.
Некогда это поселение было, по рассказам бургомистра Милоша, главным оплотом торговли с эссенцев с долиной. Немногие купцы хотели везти товары в Ремшайд или в сам замок Хенфрост по местным неспокойным землям, которые были таковыми даже до смерти последнего из рода Вальтеров, и большинство предпочитало по урочным дням останавливаться в Трире, откуда местные сами развозили нужное по своим поселениям. Хотя сам Трир совсем небольшая деревня в два десятка домов с круглой площадью посередине, оставить которую жители могли по многим резонам, все же полное запустение здесь наводит на тревожные мысли. Дома пусты и – нетронуты. Утварь, одежда, детские игрушки, мебель, даже стекла – все это осталось лежать так, словно хозяева вышли на покос или на выгон скота. Никаких следов борьбы, и лишь в некоторых домах, кажется, кто-то пытался собрать нужные вещи до побега.
Не нашли мы и тел местных жителей. На погосте последние могилы, числом семь, выкопаны, если верить датам на камнях, год с лишним тому назад.
По первому осмотру единственным, что мы, – я – нашли в Трире, было тело висельника. В местном климате мне сложно сказать, сколько несчастный болтался в петле, но едва ли больше трех-четырех месяцев. Удивительно – ни один зверь не тронул труп.
Жизнь священна, и тела наши – храмы души, чистой и созданной по замыслу. Никому не дано своевольно разрушать совершенство, выстроенное божественным порядком.
Мне доводилось видеть висельников и до этого скорбного дня, и зрелище это, хоть и богохульное, было мне знакомо. Но тот мужчина, молодой, высокий и долговязый, казался совершенно неуместным в покинутой всеми деревне. К тому же кто-то – или что-то еще до смерти повредило кожу на голове, оттого ворот рубахи пропитался кровью. Признаться, увидев его, я больше думал о причинах сего деяния, чем о том, было ли оно добровольным или же кто-то злонамеренный помог несчастному уйти из жизни. В деревне никто не живет уже не меньше года. Очаги холодны, крыши повреждены, амбары пусты настолько, что нет здесь даже крыс.
Кто, да и зачем, будет здесь вешать высокого и долговязого парня, упитанного и сильного, очень похожего по описанию на одного из юных эссенцев, отправившихся в долину помародерствовать?
С тяжелым сердцем я оставил этот вопрос, как бессмысленный, решив, что вся местная обстановка и вся тяжесть собственных преступлений и мыслей оказалось столь невыносимой, что молодой человек сам погубил себя. Тем более, что ничего из того, что увидел я в подкрадывающихся вечерних сумерках поздней осени не говорило в пользу иного.
Почти в темноте мы с Ван Мином перенесли самоубийцу в один из амбаров, решив не копать ночью мерзлую землю, но и не желая оставлять человека, пусть и так бездумно поступившего с собой, висеть, поскрипывая, у чьего-то покинутого очага.
Я описываю мои мысли, возможно, излишне подробно. Прошу простить меня за это. Не желая упустить не одной детали, я, возможно, малодушно оправдываю себя за совершенную ошибку.
Находка висельника только усугубила мою тревогу относительно происходящих в долине событий, зародившуюся на перевале. Но все же я не решился сразу сообщать о самоубийце никому, кроме Ван Мина. Он человек бывалый и преданный короне, способный, я знаю, держать себя в руках. Я нисколько не умаляю достоинства Гвардии или выучку наших солдат, но только Ван Мин из всех моих в высшей степени достойных спутников проходил обучение в Бона Аве и способен сохранить самообладание даже перед лицом самых неестественных кошмаров нашего мира. И именно это решение стоило жизни Ивону.
Ивон Долиш стоял в дозоре на волчьем часу вместе с Санто Бимором. Санто и разбудил меня, едва понял, что отлучившийся из дома, в котором мы остановились, по важному, но несвоевременному делу Ивон не возвращается уже слишком долго. Санто, благоразумно решивший не искать своего товарища в одиночестве, был оставлен нести вахту вместе с одним из нанятых в Эссене охотников, Куртом. А мы с Ван Мином отправились на поиски пропавшего.
Искать Долиша долго не пришлось. Следы, хорошо различимые на подернутой заморозками почве, привели нас в тот самый дом, откуда на исходе предыдущего дня мы вытащили тело висельника. Ивор обнаружился так же на кухне, с петлей на шее, привязанной к потолочной балке в том же самом месте, где привязал веревку и предыдущий самоубийца.
Гвардеец еще не успел остыть, и ворот его форменной куртки пропился кровью, обильно сочащейся из раны на затылке. Даже в неровном свете факела было ясно, что это не могло быть совпадением. Ивор, определённо, не имел никаких причин сводить счеты с жизнью. И даже если в дело пошла магия, то кто и когда нанес ему удар? Очевидно, тот, кто убил, повесив на крепкой веревке, неизвестно как появившейся в заброшенном и явно нежилом доме. Очевидно стало и то, что Трир был обитаем, и жил тут кто-то не слишком добрый.
