– Ничего, вырастет из детских иллюзий – перестанет дурацкими вопросами задаваться.
– Или растреплет кому, – ворчит Варин
– Пусть попробует – язык мигом отрежу.
– Ты можешь, – кивает Варин. – Вот, распишись, – он отпирает ящик стола и достает оттуда хорошо знакомый Летвинскому «Макаров» с утяжеленной, специализированной обоймой.
– Опять патроны жилишь, Варин?
– Никак нет – все по инструкции. Иди давай, майор. Меня-то Полковник от бумаг не освобождал, и писать их еще уйму.
Летвинский фыркает, предпочитая не ссорится с Вариным. Мутный тип. Ну его – нервы целее будут. Он размашисто расписывается в старой желтой тетради и забирает протянутый пистолет.
– У тебя пять минут, майор, – без иронии говорит Варин, рассматривая часы на руки. – Время пошло.
Летвинский пожимает плечами. Всегда одно и то же. Очередная дурацкая инструкция, которую просто нужно выполнять, не задавая вопросов.
Ему хватит и трех.
Он проходит еще дальше по коридору, туда, где в дальней камере к деревянным колодками родом из прошлого века намертво пристегнуты оба сегодняшних задержанных. Их рот заклеен скотчем, руки связаны, а тело закреплено так чтобы исключить малейшую возможность движения.
С вампирами никогда не знаешь, чего ждать.
Несколько секунд Летвинский смотрит в глаза первому кровососу, принявшему вид молодой белокурой девушки. Потом поднимает пистолет – и стреляет. Ровно так, как учили – два в грудь, один в голову. Глаза второй твари, похожей в неясном сумрачном свете слабой перегорающей лампы на юношу с пустыми, темными, как и у всех вампиров, провалами глаз, вздрагивает от ужаса в тот момент, когда Летвинский разворачивается к нему. На долю секунды лицо кровососа искажает ужас – а потом тяжелые серебряные пули обрывают и его не-жизнь.
Майор хмыкает, бесстрастно рассматривая мертвые тела. Он почему-то всегда ждет, что они рассыплются прахом, как в древних сказаниях, хотя и прекрасно знает, что этого не случится.
Потом встряхивается, словно мокрый пес, возвращает пистолет за пояс и направляется обратно к Варину.
– Четыре минуты семь секунд, – бесстрастно констатирует Варин, стоит Летвинскому положить еще пахнущий порохом «Макаров» прямо на стол дежурного. – Стареешь, майор.
– Я уложился. Давай сюда свой журнал, я распишусь и пойду домой из этого филиала ада.
Варин усмехается, обнажая желтые зубы с длинными, отвратительными на вид клыками. Но журнал достает, и пистолет забирает без вопросов.
Майору определенно не интересно, что будет, если он решит провести с задержанными дольше пяти минут. Есть вопросы, на которые просто не нужно знать ответы.
Летвинский прощается с дежурным без всякой теплоты. На деле он терпеть не может походы в подвал. Но приказы существуют для того чтобы их исполнять. Уже поднимаясь по лестнице на первый этаж, Летвинский чувствует, как начинают неметь пальцы, и ругается, чуть убыстряя шаг. А все из-за этого старательного новичка, что б его.
В свой кабинет он почти влетает, зная, что за онемением его застигнет волна судорог и боли – если до того он не успеет добраться до фляги. Но он успевает – как и всегда. На вкус пойло, что под строжайшей отчетностью выдает Полковник, просто отвратительное. Как и – Летвинский готов признаться в этом самому себе – то, что он делает в подвале. Но, в конечном счете, кто-то должен убивать этих тварей. И если жребий пал на него, то, хотя бы, кто-то вроде юного идеалистичного Капурова от этого будет избавлен.
Летвинский глотает пойло, пережидая несколько десятков мучительных секунд невероятно обостренного восприятия. Побочный эффект этой гадости. Радует только то, что сейчас в управлении пусто. Он и так знает об окружающих больше, чем хотел бы. Но иначе не справиться с кровососами, не найти их нычек. Да и контролировать горячих ребят, которые то и дело задают совершенно ненужные вопросы, без всех тех возможностей, что есть у правой руки Полковника тоже было бы сложновато. Даже если из-за этого приходиться принимать это мутное мерзкое снадобье едва ли не по часам – это можно перетерпеть. Сам виноват – нечего было задерживаться сегодня.
Летвинский поднимается на ноги, стоит только периоду обостренных чувств закончиться. Все возвращается в привычное русло, когда он знает, чувствует, слышит и воспринимает чуть больше, чем хотел, но не больше, чем должен. Благодаря этой отвратительной жидкости Летвинскому хватает в сутки всего пары часов сна, так что на ближайшее время есть масса увлекательных занятий, на которые его повышенной зарплаты более чем хватит.
На самом деле, все возможности, которые давала работа лично на Полковника с его пойлом, включая большую физическую силу, реакцию, восстановление после травм, которое не снилось ни одному человеку, обаяние прирожденного ловеласа и многое, много иное, с лихвой покрывали подвал и его правду. Летвинский все опасался, что однажды придет черед брать кровососа-ребенка, но за все время этого так и не случилось. Видимо, эти твари предпочитали принимать обличия только взрослых.
Летвинский стягивает с себя форменную одежду, переодеваясь в самые обычные джинсы и толстовку, и отправляется на свободу. Прочь из управления, прочь от подвала с его секретами, прочь от неизменного лимита в пять минут, прочь от звания майора и от неудобных вопросов. Жизнь во всей её полноте ждет.
Сегодня он хорошо поработал. Еще парой кровососущих уродов на свете стало меньше. Еще парой не пострадавших от них жителей – больше. Есть чем гордиться – даже если об этом некому рассказать.
**
Высокий длинноволосый парень чуть притормозил шаг, рассматривая через забор необитаемый дом. Он прищурился на секунду, рассматривая что-то в пустых окнах, потом тихо вздохнул себе под нос.
Он устал. Очень устал, хотя и знал что все, что он делал – необходимо делать.
Они проиграли битву, но еще могли выиграть войну. С тех пор как Темный Клан окончательно укрепился у власти, его ставленники проникали в одну структуру за другой. И наносили один удар за другим.
Охотников всегда было мало – дар требовал немало времени на раскрытие. Из поколения в поколение секреты мастерства предавались от родителей к детям. Или не передавались, когда молодые гибли, ни оставляя наследников, или погибали вместе с едва родившимися детьми. Те же, кто рождался от побочных линий крови, кто получал дар, сам о нем не ведая, погибали от рук вампиров еще до того, как кто-то мог научить их.
Теперь же Охотников стало еще меньше. Укрытия вскрывали один за другим, а люди с промытыми накрепко мозгами лизали руки упырям, не ведая, что именно творят и веря, что борются со злом.
Длинноволосый ускорил шаг, не желая чтобы хоть кто-то увидел его около дома, в котором лежал Проявитель. Немало Охотников уже попалось на эту уловку, появляясь в разорённых убежищах в поисках улик, способных привести к нападавшим.
К тому же парень и так прекрасно знал, кто именно сотворил это. Он сам передал полицейским лизоблюдам упыря данные об этом убежище. Лика и Андрей Волковы были прекрасной парой, любящими супругами, но слабыми Охотниками – и когда жребий пал на них, не стали протестовать и умолять изменить слепой выбор судьбы. Достойно. Увы, кого-то нужно было отдать. Принести в жертву. Бросить к ногам упырей, обольстив их неизбежностью окончательной победы. И лучше отдавать тех, кто слаб, чем погибнуть всем в масштабных чистках, когда каждый Охотник станет мишенью.
Длинноволосый парень улыбнулся про себя и зашагал прочь от разрушенного дома. Маленький Матвей Волков сейчас далеко отсюда. В безопасности. Совершенно точно. Если бы был выбор, длинноволосый сам бы вернулся туда, где сейчас находился ребенок, но его место было здесь.
Парень провел пальцами по плечу, там, где под слоями хлопка, смешенного с китайской синтетикой, таилось небольшое, невидимое для глаз людей и для хищного взгляда упырей цветное изображение птицы, оберегавшей его разум и саму жизнь. Коршун, хранитель и защитник его собственного рода. Рано или поздно Матвей Волков получит точно такое же изображение и вернется сюда, охраняемый серым зверем со вздыбленной шерстью.
Хищники ночи могущественны, сильны, – но близоруки. Даже сейчас они впиваются своими клыками друг другу в глотки, желая урвать себе как можно больше влияния и власти. Скоро, очень скоро они решат, что с Охотниками покончено, и начнут истреблять друг друга.
Эгоистичные чудовища, неспособные к пониманию самой идеи самопожертвования.
Длинноволосый юноша еще раз кидает взгляд на заброшенный дом и сворачивает за угол, в темноту переулков.
Охотники проиграли сражение – но войну они выиграют. Даже если лично ему придется продать последние остатки совести, наводя упыриных прислужников на новые и новые убежища и скармливая им новых и новых выбранных слепым жребием жертв из числа Охотников.
Лика и Андрей не будут забыты, как не будут забыты и десятки других, отдавших свои жизни за достойное будущее своих детей. Упырям и их лакеям недолго осталось упиваться собственной властью.
Олег шел на удивление легко. В былые годы подъем давался ему не так уж и просто даже тогда, когда он едва разменял третий десяток. Впрочем, эта дорога порой не покорялась даже профессиональным спортсменам. Горы имели свой характер и сами пускали или не пускали тех, кто приходил к ним, в те или иные места. Об этом почти никогда не говорили ни доморощенные инструкторы, которые в последние годы заполонили все окрестности с предложением показать красоты с прекрасных обзорных площадок, добраться до которых было чертовски сложно без проводника, ни даже сами туристы. С последним было особенно иронично. Разумеется, от лощенных городских жителей никто и не ждал, что они приму главенство гор над собой, но, как предполагал Олег, кто-то из бывалых, прошедших десятки маршрутов, мог бы и признать – тропы покоряются не всем. Как женщины – могут просто невзлюбить и все, пиши пропало. Никакие усилия не помогут.
Олега горы любили. Он не лез высоко, не мнил себя альпинистом. Он давным-давно для себя решил – там, где может пройти ногами человек, ему дозволено ходить. Там, где нужно нацепить на ноги сталь и ей вгрызаться в землю, лед или камень, человеку делать нечего. Это ведь не так давно люди вдруг решили, что им-де надо покорить горы, и непременно все. Зачем? Из интереса. Просто из интереса. Олега только одно интересовало: а чтобы греки, те самые, что в Троянской войне воевали, про такой интерес бы сказали нынче?
Хотя, быть может, в том и дело было… Олег остановился, поправил рюкзак, чьи лямки натирали плечи, и отпил несколько глотков из фляжки, привычно висящей на поясе. Жарко. На самом деле сейчас, в конце мая, было еще далеко до летней, истинной, жары, но все же рюкзак давил на спину и прибавлял вес. И уж точно никак не помогал охладить преющее тело. Здесь всегда было влажно. По крайней мере Олег, приезжая уже, наверное, в десятый раз на этот маршрут, был уверен, что здесь всегда было более влажно, чем в других местах. Почему? Вроде как болот не было, речек больших – тоже, разве что тот ручей, который он миновал вчера… Может, загадка природы, а может какая-нибудь климатическая прихоть. Вон, его друг, который жил на юге, рассказывал, как грозовые тучи, неспособные перевалить отроги гор, приносят подобные тропическим затяжные дожди на побережье, тогда как за перевалами может светить яркое летнее солнце все дни, пока совсем рядом бушует ненастье. Или яростные ветра, дующие в одном городе и незаметные совсем рядом… Природа была куда сложнее, чем самое сложное изобретение человечества. И пусть и дожди, и ветра, и влажность, и множество иных вещей были объяснимы, все же законы, движущие миром вокруг, всегда восхищали Олега.
Может, именно из-за этого восхищения он и отправился сюда в это время? Несмотря ни на что…
Мужчина перевел взгляд на часы. Нужно было ускориться, если он желал успеть. А он желал – зря что ли шел? Зря что ли мок позавчера под дождем? Зря что ли выкинул телефон, разрывавшийся от постоянных звонков, в урну для мусора у заправки еще четыре дня тому назад?
Олег увеличил темп. Осталось всего ничего. Он должен был дойти. Должен.
В вышине раздался резкий, громкий хлопок. Олег на секунду замер. Кинул взгляд на часы. Потом вновь прислушался – и расслабившись пошел дальше.
Самолет. Всего лишь самолет. Еще одно приспособление, созданное для того чтобы позволить людям находится там, где их быть не должно. Очередная попытка навязать природе свою волю, холодная и безжизненная, как металл, из которого и были сделанные механические монстры, посягнувшие на небо. Попытка, успешная лишь до поры. И, как хорошо знал Олег, всю жизнь проработавший инженером, попытка, успешная лишь из подражания природе. Не более.
Люди не были способны ничего придумать сами – они лишь брали уже существующие формы, не более. Существующие решения. На иное мозг человека не был способен. Лишь собирать из имевшихся блоков новые этих блоков комбинации, не более.
Олег наконец достиг последнего, самого крутого подъема. Кинул взгляд на часы, и, вздохнув, принялся стаскивать рюкзак. Жалко – ведь столько лет носил. Но с такой ношей за плечами он вверх в жизни вовремя не доберется.
Вслед за рюкзаком полетела и фляжка, и нож с пояса, и бинокль с шеи. Последнее было ненужным в лесу, ненужным на этом маршруте… Так, дань прошлому, когда Олег ребенком ходил по этим тропам с дедом и гордо носил игрушечный бинокль на шее, воображая себя солдатом… Бинокль ему потом дед подарил настоящий, тот самый, что сейчас лег на землю рядом с рюкзаком. Но что поделать – все приходится отпускать.
Без привычной тяжести за плечами идти легче. Настолько, что Олег едва ли не бежит вверх, несмотря на крутость подъема.
Одна знакомая вешка, другая, третья.
В вышине раздаются хлопки. Один, другой, третий, десятый…
Олег ловит себя на том, что одними губами произносит номера и обозначения двигателей, эти хлопки производивших. Переход в сверхзвук он слышал столько раз, что давно научился различать его нюансы и оттенки.
Как жаль, что тишина леса и молчание гор разрывают эти неестественные звуки. Как жаль.
Олег наконец достиг того, к чему стремился. Мало кому известная площадка у огромного, во много человеческих ростов, водопада, древнего, как сама земля, и могучего настолько, насколько может быть могучей вечность.
Впервые оказавшись здесь малышом, Олег решил было, что водопад этот – огромное ревущее чудовище, днем обретающее иные очертание и выходящее на охоту за теми, кто ему не по нраву. Но позже он понял иную, куда больше поразившую его вещь: если его родители молились в церкви, а их родители держали иконы в дальнем углу спальни и шептали им восхваления дома, то он сам задумался о том, что может быть выше и больше человека здесь, смотря на падающие сверху вниз грохочущие потоки воды. Смотря на горы вокруг, смотря на долины внизу. Смотря на камни, появившиеся еще до того, как предки людей вышли из моря, и просуществующие еще много веков после того, как род людской сгинет навечно.
Впрочем…
Олег кинул взгляд на часы.
Уже почти.
Что ж, все годы его работы, вся секретность, постоянные проверки и невозможность сделать лишний чих без разрешения людей в погонах, нужны были хотя бы ради этого момента. Хотя бы ради него.
– Или растреплет кому, – ворчит Варин
– Пусть попробует – язык мигом отрежу.
– Ты можешь, – кивает Варин. – Вот, распишись, – он отпирает ящик стола и достает оттуда хорошо знакомый Летвинскому «Макаров» с утяжеленной, специализированной обоймой.
– Опять патроны жилишь, Варин?
– Никак нет – все по инструкции. Иди давай, майор. Меня-то Полковник от бумаг не освобождал, и писать их еще уйму.
Летвинский фыркает, предпочитая не ссорится с Вариным. Мутный тип. Ну его – нервы целее будут. Он размашисто расписывается в старой желтой тетради и забирает протянутый пистолет.
– У тебя пять минут, майор, – без иронии говорит Варин, рассматривая часы на руки. – Время пошло.
Летвинский пожимает плечами. Всегда одно и то же. Очередная дурацкая инструкция, которую просто нужно выполнять, не задавая вопросов.
Ему хватит и трех.
Он проходит еще дальше по коридору, туда, где в дальней камере к деревянным колодками родом из прошлого века намертво пристегнуты оба сегодняшних задержанных. Их рот заклеен скотчем, руки связаны, а тело закреплено так чтобы исключить малейшую возможность движения.
С вампирами никогда не знаешь, чего ждать.
Несколько секунд Летвинский смотрит в глаза первому кровососу, принявшему вид молодой белокурой девушки. Потом поднимает пистолет – и стреляет. Ровно так, как учили – два в грудь, один в голову. Глаза второй твари, похожей в неясном сумрачном свете слабой перегорающей лампы на юношу с пустыми, темными, как и у всех вампиров, провалами глаз, вздрагивает от ужаса в тот момент, когда Летвинский разворачивается к нему. На долю секунды лицо кровососа искажает ужас – а потом тяжелые серебряные пули обрывают и его не-жизнь.
Майор хмыкает, бесстрастно рассматривая мертвые тела. Он почему-то всегда ждет, что они рассыплются прахом, как в древних сказаниях, хотя и прекрасно знает, что этого не случится.
Потом встряхивается, словно мокрый пес, возвращает пистолет за пояс и направляется обратно к Варину.
– Четыре минуты семь секунд, – бесстрастно констатирует Варин, стоит Летвинскому положить еще пахнущий порохом «Макаров» прямо на стол дежурного. – Стареешь, майор.
– Я уложился. Давай сюда свой журнал, я распишусь и пойду домой из этого филиала ада.
Варин усмехается, обнажая желтые зубы с длинными, отвратительными на вид клыками. Но журнал достает, и пистолет забирает без вопросов.
Майору определенно не интересно, что будет, если он решит провести с задержанными дольше пяти минут. Есть вопросы, на которые просто не нужно знать ответы.
Летвинский прощается с дежурным без всякой теплоты. На деле он терпеть не может походы в подвал. Но приказы существуют для того чтобы их исполнять. Уже поднимаясь по лестнице на первый этаж, Летвинский чувствует, как начинают неметь пальцы, и ругается, чуть убыстряя шаг. А все из-за этого старательного новичка, что б его.
В свой кабинет он почти влетает, зная, что за онемением его застигнет волна судорог и боли – если до того он не успеет добраться до фляги. Но он успевает – как и всегда. На вкус пойло, что под строжайшей отчетностью выдает Полковник, просто отвратительное. Как и – Летвинский готов признаться в этом самому себе – то, что он делает в подвале. Но, в конечном счете, кто-то должен убивать этих тварей. И если жребий пал на него, то, хотя бы, кто-то вроде юного идеалистичного Капурова от этого будет избавлен.
Летвинский глотает пойло, пережидая несколько десятков мучительных секунд невероятно обостренного восприятия. Побочный эффект этой гадости. Радует только то, что сейчас в управлении пусто. Он и так знает об окружающих больше, чем хотел бы. Но иначе не справиться с кровососами, не найти их нычек. Да и контролировать горячих ребят, которые то и дело задают совершенно ненужные вопросы, без всех тех возможностей, что есть у правой руки Полковника тоже было бы сложновато. Даже если из-за этого приходиться принимать это мутное мерзкое снадобье едва ли не по часам – это можно перетерпеть. Сам виноват – нечего было задерживаться сегодня.
Летвинский поднимается на ноги, стоит только периоду обостренных чувств закончиться. Все возвращается в привычное русло, когда он знает, чувствует, слышит и воспринимает чуть больше, чем хотел, но не больше, чем должен. Благодаря этой отвратительной жидкости Летвинскому хватает в сутки всего пары часов сна, так что на ближайшее время есть масса увлекательных занятий, на которые его повышенной зарплаты более чем хватит.
На самом деле, все возможности, которые давала работа лично на Полковника с его пойлом, включая большую физическую силу, реакцию, восстановление после травм, которое не снилось ни одному человеку, обаяние прирожденного ловеласа и многое, много иное, с лихвой покрывали подвал и его правду. Летвинский все опасался, что однажды придет черед брать кровососа-ребенка, но за все время этого так и не случилось. Видимо, эти твари предпочитали принимать обличия только взрослых.
Летвинский стягивает с себя форменную одежду, переодеваясь в самые обычные джинсы и толстовку, и отправляется на свободу. Прочь из управления, прочь от подвала с его секретами, прочь от неизменного лимита в пять минут, прочь от звания майора и от неудобных вопросов. Жизнь во всей её полноте ждет.
Сегодня он хорошо поработал. Еще парой кровососущих уродов на свете стало меньше. Еще парой не пострадавших от них жителей – больше. Есть чем гордиться – даже если об этом некому рассказать.
**
Высокий длинноволосый парень чуть притормозил шаг, рассматривая через забор необитаемый дом. Он прищурился на секунду, рассматривая что-то в пустых окнах, потом тихо вздохнул себе под нос.
Он устал. Очень устал, хотя и знал что все, что он делал – необходимо делать.
Они проиграли битву, но еще могли выиграть войну. С тех пор как Темный Клан окончательно укрепился у власти, его ставленники проникали в одну структуру за другой. И наносили один удар за другим.
Охотников всегда было мало – дар требовал немало времени на раскрытие. Из поколения в поколение секреты мастерства предавались от родителей к детям. Или не передавались, когда молодые гибли, ни оставляя наследников, или погибали вместе с едва родившимися детьми. Те же, кто рождался от побочных линий крови, кто получал дар, сам о нем не ведая, погибали от рук вампиров еще до того, как кто-то мог научить их.
Теперь же Охотников стало еще меньше. Укрытия вскрывали один за другим, а люди с промытыми накрепко мозгами лизали руки упырям, не ведая, что именно творят и веря, что борются со злом.
Длинноволосый ускорил шаг, не желая чтобы хоть кто-то увидел его около дома, в котором лежал Проявитель. Немало Охотников уже попалось на эту уловку, появляясь в разорённых убежищах в поисках улик, способных привести к нападавшим.
К тому же парень и так прекрасно знал, кто именно сотворил это. Он сам передал полицейским лизоблюдам упыря данные об этом убежище. Лика и Андрей Волковы были прекрасной парой, любящими супругами, но слабыми Охотниками – и когда жребий пал на них, не стали протестовать и умолять изменить слепой выбор судьбы. Достойно. Увы, кого-то нужно было отдать. Принести в жертву. Бросить к ногам упырей, обольстив их неизбежностью окончательной победы. И лучше отдавать тех, кто слаб, чем погибнуть всем в масштабных чистках, когда каждый Охотник станет мишенью.
Длинноволосый парень улыбнулся про себя и зашагал прочь от разрушенного дома. Маленький Матвей Волков сейчас далеко отсюда. В безопасности. Совершенно точно. Если бы был выбор, длинноволосый сам бы вернулся туда, где сейчас находился ребенок, но его место было здесь.
Парень провел пальцами по плечу, там, где под слоями хлопка, смешенного с китайской синтетикой, таилось небольшое, невидимое для глаз людей и для хищного взгляда упырей цветное изображение птицы, оберегавшей его разум и саму жизнь. Коршун, хранитель и защитник его собственного рода. Рано или поздно Матвей Волков получит точно такое же изображение и вернется сюда, охраняемый серым зверем со вздыбленной шерстью.
Хищники ночи могущественны, сильны, – но близоруки. Даже сейчас они впиваются своими клыками друг другу в глотки, желая урвать себе как можно больше влияния и власти. Скоро, очень скоро они решат, что с Охотниками покончено, и начнут истреблять друг друга.
Эгоистичные чудовища, неспособные к пониманию самой идеи самопожертвования.
Длинноволосый юноша еще раз кидает взгляд на заброшенный дом и сворачивает за угол, в темноту переулков.
Охотники проиграли сражение – но войну они выиграют. Даже если лично ему придется продать последние остатки совести, наводя упыриных прислужников на новые и новые убежища и скармливая им новых и новых выбранных слепым жребием жертв из числа Охотников.
Лика и Андрей не будут забыты, как не будут забыты и десятки других, отдавших свои жизни за достойное будущее своих детей. Упырям и их лакеям недолго осталось упиваться собственной властью.
Олег шел на удивление легко. В былые годы подъем давался ему не так уж и просто даже тогда, когда он едва разменял третий десяток. Впрочем, эта дорога порой не покорялась даже профессиональным спортсменам. Горы имели свой характер и сами пускали или не пускали тех, кто приходил к ним, в те или иные места. Об этом почти никогда не говорили ни доморощенные инструкторы, которые в последние годы заполонили все окрестности с предложением показать красоты с прекрасных обзорных площадок, добраться до которых было чертовски сложно без проводника, ни даже сами туристы. С последним было особенно иронично. Разумеется, от лощенных городских жителей никто и не ждал, что они приму главенство гор над собой, но, как предполагал Олег, кто-то из бывалых, прошедших десятки маршрутов, мог бы и признать – тропы покоряются не всем. Как женщины – могут просто невзлюбить и все, пиши пропало. Никакие усилия не помогут.
Олега горы любили. Он не лез высоко, не мнил себя альпинистом. Он давным-давно для себя решил – там, где может пройти ногами человек, ему дозволено ходить. Там, где нужно нацепить на ноги сталь и ей вгрызаться в землю, лед или камень, человеку делать нечего. Это ведь не так давно люди вдруг решили, что им-де надо покорить горы, и непременно все. Зачем? Из интереса. Просто из интереса. Олега только одно интересовало: а чтобы греки, те самые, что в Троянской войне воевали, про такой интерес бы сказали нынче?
Хотя, быть может, в том и дело было… Олег остановился, поправил рюкзак, чьи лямки натирали плечи, и отпил несколько глотков из фляжки, привычно висящей на поясе. Жарко. На самом деле сейчас, в конце мая, было еще далеко до летней, истинной, жары, но все же рюкзак давил на спину и прибавлял вес. И уж точно никак не помогал охладить преющее тело. Здесь всегда было влажно. По крайней мере Олег, приезжая уже, наверное, в десятый раз на этот маршрут, был уверен, что здесь всегда было более влажно, чем в других местах. Почему? Вроде как болот не было, речек больших – тоже, разве что тот ручей, который он миновал вчера… Может, загадка природы, а может какая-нибудь климатическая прихоть. Вон, его друг, который жил на юге, рассказывал, как грозовые тучи, неспособные перевалить отроги гор, приносят подобные тропическим затяжные дожди на побережье, тогда как за перевалами может светить яркое летнее солнце все дни, пока совсем рядом бушует ненастье. Или яростные ветра, дующие в одном городе и незаметные совсем рядом… Природа была куда сложнее, чем самое сложное изобретение человечества. И пусть и дожди, и ветра, и влажность, и множество иных вещей были объяснимы, все же законы, движущие миром вокруг, всегда восхищали Олега.
Может, именно из-за этого восхищения он и отправился сюда в это время? Несмотря ни на что…
Мужчина перевел взгляд на часы. Нужно было ускориться, если он желал успеть. А он желал – зря что ли шел? Зря что ли мок позавчера под дождем? Зря что ли выкинул телефон, разрывавшийся от постоянных звонков, в урну для мусора у заправки еще четыре дня тому назад?
Олег увеличил темп. Осталось всего ничего. Он должен был дойти. Должен.
В вышине раздался резкий, громкий хлопок. Олег на секунду замер. Кинул взгляд на часы. Потом вновь прислушался – и расслабившись пошел дальше.
Самолет. Всего лишь самолет. Еще одно приспособление, созданное для того чтобы позволить людям находится там, где их быть не должно. Очередная попытка навязать природе свою волю, холодная и безжизненная, как металл, из которого и были сделанные механические монстры, посягнувшие на небо. Попытка, успешная лишь до поры. И, как хорошо знал Олег, всю жизнь проработавший инженером, попытка, успешная лишь из подражания природе. Не более.
Люди не были способны ничего придумать сами – они лишь брали уже существующие формы, не более. Существующие решения. На иное мозг человека не был способен. Лишь собирать из имевшихся блоков новые этих блоков комбинации, не более.
Олег наконец достиг последнего, самого крутого подъема. Кинул взгляд на часы, и, вздохнув, принялся стаскивать рюкзак. Жалко – ведь столько лет носил. Но с такой ношей за плечами он вверх в жизни вовремя не доберется.
Вслед за рюкзаком полетела и фляжка, и нож с пояса, и бинокль с шеи. Последнее было ненужным в лесу, ненужным на этом маршруте… Так, дань прошлому, когда Олег ребенком ходил по этим тропам с дедом и гордо носил игрушечный бинокль на шее, воображая себя солдатом… Бинокль ему потом дед подарил настоящий, тот самый, что сейчас лег на землю рядом с рюкзаком. Но что поделать – все приходится отпускать.
Без привычной тяжести за плечами идти легче. Настолько, что Олег едва ли не бежит вверх, несмотря на крутость подъема.
Одна знакомая вешка, другая, третья.
В вышине раздаются хлопки. Один, другой, третий, десятый…
Олег ловит себя на том, что одними губами произносит номера и обозначения двигателей, эти хлопки производивших. Переход в сверхзвук он слышал столько раз, что давно научился различать его нюансы и оттенки.
Как жаль, что тишина леса и молчание гор разрывают эти неестественные звуки. Как жаль.
Олег наконец достиг того, к чему стремился. Мало кому известная площадка у огромного, во много человеческих ростов, водопада, древнего, как сама земля, и могучего настолько, насколько может быть могучей вечность.
Впервые оказавшись здесь малышом, Олег решил было, что водопад этот – огромное ревущее чудовище, днем обретающее иные очертание и выходящее на охоту за теми, кто ему не по нраву. Но позже он понял иную, куда больше поразившую его вещь: если его родители молились в церкви, а их родители держали иконы в дальнем углу спальни и шептали им восхваления дома, то он сам задумался о том, что может быть выше и больше человека здесь, смотря на падающие сверху вниз грохочущие потоки воды. Смотря на горы вокруг, смотря на долины внизу. Смотря на камни, появившиеся еще до того, как предки людей вышли из моря, и просуществующие еще много веков после того, как род людской сгинет навечно.
Впрочем…
Олег кинул взгляд на часы.
Уже почти.
Что ж, все годы его работы, вся секретность, постоянные проверки и невозможность сделать лишний чих без разрешения людей в погонах, нужны были хотя бы ради этого момента. Хотя бы ради него.
