Я демонстративно показывала всем свою ладонь с ярким кольцом на пальце. Мой взгляд переместился на руку, — точно такое же кольцо, как у Кати, было на моем безымянном пальце.
— Мы с тобой женаты уже пять лет, милая. Ровно столько же, сколько нашей дочке. — Он потрепал по макушке улыбчивую девочку с зелеными, как у меня глазами.
Тело начала бить мелкая дрожь. Я закричала, и этот крик вперемешку со смехом Кати, вырвал меня из кошмара. Я распахнула глаза, чувствуя, что не хватает воздуха. Это был дурацкий кошмар.
— Что с тобой? — Обеспокоено спросил Илья, бросая короткие взгляды в мою сторону. Я опустила стекло, и теплый воздух ворвался в салон машины. Мы въехали в Москву.
— Дурной сон, — ответила я хрипло. Горло саднило.
— Ты кричала. — Его голос был тихим, но беспокойным. Он открыл бардачок и показал на бутылку воды. — Выпей.
— Спасибо.
Я сделала пару маленьких глотков. Вода растеклась по горлу, и я наконец обрела голос. Глаза без устали смотрели на водителя, который метался между дорогой и мной.
Пока это мракобесие длится, я не найду покой, — подумала я.
— Нам в Одинцово, — сказала я сухим голосом. Эйфория, которая окружала меня сутки растворилась.
— Может, поедем в нашу квартиру? — С надеждой в голосе спросил он. Я замерла.
— Отвези меня в мою квартиру. — Настойчиво произнесла я, вперив свой взгляд на дорогу, видневшуюся из лобового стекла.
Оставшуюся часть дороги мы молчали. Мужчина был подозрительно тихим, а я не могла выбросить из головы сон. Происходящее на данный момент походило на абсурд. Я презирала женщин, которые разбивали семьи. Это же было очевидно. Падшая и бессловесная женщина все же упала в объятия мужчины. Я чувствовала себя грязной этим вечером, несмотря на то, что вчера цвела лилией в саду.
Илья подвез меня к подъезду, заглушил мотор и обернулся корпусом к пассажирскому сидению. Его висок коснулся холодной кожи сидения, а карие глаза устало наблюдали за мной. Но на меня нахлынула не усталость, а злость. На саму себя.
— Ты какая-то обеспокоенная, — произнёс он, кладя ладонь на мою щеку. — Что тебя тревожит?
— Зайдем ко мне. — Я открыла пассажирскую дверь. — Нам нужно поговорить.
Илья с детским интересом рассматривал мою квартиру, где не было места воспоминаниям. Полупустые стены, гора книг в углу комнаты и ни одной фотографии. Это была моя холодная реальность.
— Здесь… — Воронов замялся, а я без тени улыбки перебила его.
— Здесь пусто.
Илья шагнул ко мне, чтобы заключить в объятия, но я успела ускользнуть из его рук. Мы оказались на кухне. Я запустила кофе-машину, заправляя её капсулами. Мужчина облокотился на подоконник. Его глаза беспрестанно наблюдали за моими немного рваными движениями. Я нервничала, не понимая из-за чего.
— Могу предложить только кофе, — открыв холодильник и уставившись на пустые полки. — В холодильнике шаром покати.
— Я не голоден, — мужчина оторвался от окна и обвел руками мою талию. — Но тобой бы я полакомился.
Прикосновение сухих губ моего плеча дурманило. Я на мгновение прикрыла веки, тут же возвращаясь в свой театр абсурда. Я не могла быть рядом с ним. Чувства оказывались слишком незначительными в кругу обстоятельств, требующих внимания.
Осторожно, чтобы не обидеть Воронова, я освободилась от его ласк, налила дымящийся напиток в чашку и поставила на стол. Мужчина присел на стул, сделал маленький глоток.
— Илья, — я села напротив него. Живот сводило от волнения. — Пока мы ехали в машине, — я начала заламывать пальцы. Оказывается, думать намного проще, чем делать. Я легко разговаривала с ним в своей голове, но сейчас не могла связать слова в одно предложение. Стоило один раз взглянуть в его яркие глаза, как язык путался. — Я не могу и не хочу быть с тобой.
— Дикарка, — брови Ильи взлетели вверх. Его губы вытянулись в тонкую линию, и в глазах читалось недоумение вперемешку с болью. — Почему мы возвращаемся к началу?
— Потому что мы не сделали ещё ни одного шага вперед. — Его ладонь легла на мою, и дрожь на мгновение прекратилась. — Мы топчемся на месте. И будем так делать дальше, пока вокруг нас неразбериха.
— Я же тебе обещал, милая.
— Ты не понимаешь, — я помотала головой. — Знаешь, кем я кажусь себе и окружающим? Распутницей, разлучницей, девушкой, которая разорвала помолвку ради женатого человека.
— Ты сама прекрасно знаешь, что это не так.
Я хмыкнула.
— Не так? — Моё сердце сжалось. — Разве у тебя нет штампа в паспорте? Почему ты сейчас со мной?
— Потому что я люблю тебя. Потому что я не хочу упускать ни минуты больше.
— А теперь подумай головой.
Илья умолк. Его глаза вперились в стеклянную поверхность стола. Он мял ладони, тяжело дыша. Я же сдерживала злополучный ком в горле. Я должна была донести до Воронова свою позицию.
— Катерина не будет против развода, уверяю тебя. И ты никогда не будешь на месте тех женщин, ради которых твой отец ушел от вас.
Он попал в яблочко. Я несколько раз моргнула, смахивая настырные слёзы.
— Ты заставил меня побывать в двух разных шкурах. Я была брошенной и преданной, а теперь… разлучницей.
— Таня, — отчаяние в голосе мужчины, заставило меня взглянуть в его карие глаза. — Ты видишь все совсем не так, как есть на самом деле. Ни та, ни другая роль не предназначена тебе. Ты — единственная женщина, ради которой я дышу, слышишь? Не будет тебя в моей жизни, меня не будет. Я умру.
— Но ты же все ещё жив, хотя меня не было целый год, — ирония проскользнула в голосе. — К чему все эти громкие слова?
Я встала из-за стола, Илья вскочил в след за мной. Он обхватил руками плечи, заставляя меня встретится с его песчаными бурями. Я понимала, что какие бы роли мы не играли, чувства меньше не становятся. Брошенка или распутница, праведник или грешник, мирный житель или военный, — итог будет всегда один. Мы встретимся. Мы влюбимся. Мы разобьем друг другу сердце.
Больше я не желала, чтобы кто-то втыкал в моё шитое-перешитое сердце иголки. Там метки ставить было негде, — везде виднелись кровоточащие раны. Даже если Воронов и любил меня так, как рассказывал, я больше не верила.
— Прошу, давай хотя бы на сутки забудем о том, что было в прошлом, какие невзгоды сейчас окружают нас. Дикарка, дай мне сутки, и я больше не по тревожу тебя, пока все запутанные узлы не развяжутся.
Я долгим взглядом смотрела на умоляющего мужчину. Его глаза с каждой секундой моего молчания тускнели, биение сердца я слышала, даже не касаясь его, несмотря на то, что моё сердце было спокойным. Его пальцы все так же впивались в мои плечи.
— Прошу, — повторил он шепотом. — Сутки не будем вспоминать ни о ком, ни о чем. Только ты, я и наши сильные чувства.
Я не хотела тонуть в нём снова. Я не желала давать слабину, но моя крепость в очередной раз пала в неравном бою с его сердцем. Илья был не виноват в моей боли, — он не оправдал моего ожидания. Я считала его врагом. Но единственный враг, которого следовало бояться каждому, — это он сам.
Наши дни. Илья
Сутки нежности и любви казались для меня раем. Словно я и вправду умер за этот год, и оказался в одном из сладких и желанных мест Эдема. Дикарка была такой, какой я помнил её всегда. Яркая, энергичная и болтливая, — эту женщину приходилось затыкать поцелуями, несмотря на то, что любил её слушать. Я скучал по её голосу, смеху и блестящими счастьем глазами.
Разлука была бичом в наших отношениях, наших жизнях. Мы оба изменились, даже если этого совсем не хотели. Она огрубела. Я это заметил сразу, — горячее сердце Тани закоченело, словно в её кристально чистые глаза вонзились шипящие прихвостни змеи Горгоны. Она не упускала ни единой возможности кольнуть меня моими же проступками, но я в ответ лишь улыбался. Я был готов лечь наземь к её ногам, быть закопанным заживо, но только бы эти острые и в тоже время нежные глаза Татьяны продолжали смотреть на моё лицо. Я растворялся в Рыбаковой, и к концу дня она сама смогла расслабиться.
Но всему приходит свой конец. Отравленные часы перед разлукой вгоняли меня в тоску. Я уже не радовался её непосредственности, хоть и пытался уловить каждое движение и слово. Я пытался запомнить девушку такой, какой она была сейчас. Без масок безразличия. Я дал слово ей, что пока не сниму все оковы, не покажусь девушке. Я должен сдержать обещание, хоть и предполагал, что будет невыносимо тяжело.
— Все закончится слишком быстро, — уверовал погрустневшую Таню я. Мы стояли рядом с моим внедорожником. Вокруг нас сновали сонные соседи. Время было чуть больше восьми часов утра. Меня ждала долгая дорога в оглушающей тишине.
Ясения уже успела позвонить мне и напомнить, что наши дни сочтены. Я должен был возвращаться в Петербург. Да, я и сам прекрасно это знал. Знал, и чувствовал себя будучи на смертном одре.
— Я разрешаю тебе звонить мне, — её голос смягчился, и я лучезарно улыбнулся. В районе лопаток щекотали пробивавшиеся наружу крылья.
— Ты и глазом не успеешь моргнуть, как я буду уже рядом. И ты сможешь выдохнуть спокойно.
— Сомневаюсь, — она усмехнулась. Её ладони коснулись моих щек, и легкий поцелуй губ ощутился на кончике моего носа. Девушке пришлось встать на цыпочки.
— Это все? Поцелуй целомудрия? — Я смотрел на неё сверху вниз, замечая какими невинные были её глаза. Моё тело все ещё помнило нашу прекрасную бессонную ночь.
— Это аванс. — Она сделала шаг назад и махнула рукой. — Позвони, как доберешься до дома.
Я послал ей воздушный поцелуй. Девушка сделала вид, что поймала его в ладошку и спрятала в районе сердца. Ей богу, сейчас я хотел оказаться там же. Я скрылся в салоне машины, просигналил на прощание и рывком тронулся с места, размывая позади себя подъезд любимой девушки.
Дорога была сухой и ясной, несмотря на то, что утром из-за тумана не видно было даже соседнего дома. Летнее солнце ярко светило, то ли издеваясь, то ли обнадеживая.
Я опустил все окна в салоне, впуская пока ещё прохладных воздух. Удивительно, я отдалился от Рыбаковой всего лишь на несколько километров, а уже чувствовал нехватку воздуха. Она казалась мне сном. Сном, который я никогда не забуду. В голове всплыл наш вчерашний разговор.
Было темно. Единственным источником света являлся небольшой торшер подле кровати. Мы лежали с Таней в обнимку. Она рисовала узоры на моей груди и улыбалась. Я не видел, но чувствовал. Её чувственные губы время от времени касались моей кожи. Пальцы рук перебирали пряди её волос, а на сердце воцарялся покой. Я давно не был таким спокойным. Ровно с того дня, когда выбежал из квартиры, которую считал не просто домом, а убежищем.
— Все кажется сном, — словно читая мои мысли, произнесла Таня, крепче прижимаясь ко мне.
— Если это сон, — моя широкая ладонь коснулась её щеки. Наши взгляды встретились, и я клянусь, — Таня смотрела на меня с такой любовью, что чуть ли не захлебнулся от нахлынувшего счастья. — Я не хочу просыпаться. Ты и я, — единственная правильная вещь во всем этом убогом мире.
— Умеешь же ты красиво говорить, Воронов, — она улыбнулась. — Не удивлюсь, если снова увижу сюжеты своей жизни на экране. — Я на мгновение замер. Если быть честным, то я уже начал писать сценарий. Режиссер фильма «Просто поверь мне» пророчил нашей истории настоящий фурор. Впрочем, за последние несколько дней эта драма собрала достаточно средств, чтобы дать понять зрителю, — продолжению быть.
— А что, если и увидишь? — Я чуть отдалился, всматриваясь в её лицо. У девушки появились веснушки, и я коснулся каждой из них, осыпая улыбчивое лицо любимой поцелуями. — Посмотри этот фильм, любимая.
— Почему ты так настаиваешь? — Она нахмурилась, но прикосновение пальцев к её шее, на мгновение позволили ей расслабиться.
— Потому что… — Я прикрыл веки, вспоминая свои чувства, когда я крупицу за крупицей вырисовывал все события до мельчайших подробностей, терзая несчастный ежедневник. — Когда ты досмотришь до конца, ты все поймешь, дикарка.
Девушка вскинула голову, перевернулась на живот, найдя локтями опору в матрасе. Она не сводила с меня своих хитрых зеленых глаз, а я старался сдержать свою лукавую улыбку, которая так и лезла на лицо. Таня прищурилась. Её острые ноготки полоснули по моей коже, оставляя красные полосы. Я дернулся.
— Ты все ещё боишься щекотки? — в ее зеленом лесу запрыгали радостные чертики, и я тогда понял, что мне не отвертеться. Она начала хохотать и перебираться пальцами по моему телу, пока я кричал и извивался. Звуки были странными.
— Хватит! Таня! — Сквозь смех выдавил я. Я не мог ей сопротивляться. Она казалась такой счастливой, её громкий смех заполнял темную спальню, но нам не нужен был свет, — мы светились хлеще любых лампочек. — Доиграешься!
— Неужели? — Весело ответила она, продолжая свои пытки. — И что будет?
— Я тебя накажу, — рывком потянув на себя, я ощутил тяжесть ее тела. Девушка тяжело дышала, открыто улыбаясь. На её лоб упали пряди мокрых волос, и я поспешил убрать их раньше, чем это сделает она сама. — Ты же знаешь, я в этом немного… изощренный.
— О, да! — Воскликнула Рыбакова, перебирая пальчиками на моей груди. — Полностью стеклянную комнату мне никогда не забыть.
— И это тебя больше всего впечатлило? — я раздосадовано хмыкнул. — Были же и лучше идеи.
— Видеть нас в таком ракурсе, — она коснулась губами моей щеки, и я вдохнул аромат её тела. Она пахла так… она пахла моей женщиной. — Просто неописуемо.
Я увлек её в глубокий поцелуй, и наш вечер плавно перешел в ночь и бессонное утро.
В машине заиграла Земфира. Я улыбнулся своим воспоминаниям. Сделав музыку громче, я постукивал по кожаному рулю и прибавлял газу. Моя машина меня слушала беспрекословно. Дорога была пустой. Солнце уже заявило свои права. Расстеленное поле ржи было похоже на солнечные лучики. Я был окрылен. Окрылен любовью.
Я помнил один из вечеров, когда мне представилась возможность провести с Татьяной наедине несколько часов. Мы сидели в небольшом баре неподалеку от отеля «Георгий». Ясения и Стас, которые нас обоих и позвали отдохнуть и отпраздновать окончание сложной недели, в какой-то момент куда-то испарились. Таня сидела за столиком, подперев голову кулаком. Она наблюдала за барменом. Парень ловко перебрасывал шейкер для коктейлей из одной руки в другую. Мне это не нравилось. Я хотел, чтобы эта строптивая девушка с каштановыми волосами и яркими, немного злыми, зелеными глазами смотрела лишь на меня. Я с первых минут понимал, что хотел эту девушку. Хотел для увлечений. Она придавала огня. А я нуждался в огне.
— Сыграем в одну игру? — Привлекая её размытое внимание на себя. Девушка вскинула одну бровь и отняла руку от лица.
— Только никаких активностей, — она выставила указательный палец перед собой. Следом за указательным появился средний палец. Она выглядела смешной. — Потому что тебя двое.
— Кажется, кому-то хватит, — я усмехнулся, отнимая какой-то кроваво-красный коктейль из рук девушки. Но она лишь крепче вцепилась в ножку фужера, зло буровя меня взглядом.
— Я без надоедливых конкурентов решу, когда мне хватит. — Она сделала один большой глоток и скривилась. Бокал все же отставила.
— Ну так что?
— Вот скажи мне, Воронов, — её язык заплетался, от чего слова выходили из её рта с опозданием. — Если человек чувствует себя на своем месте, но все пытаются доказать ему обратное, это просто… — она икнула, и я снова издал смешок. Девушка выставила свой указательный палец и громко буркнула. — Смешно? Смейся-смейся…
— Мы с тобой женаты уже пять лет, милая. Ровно столько же, сколько нашей дочке. — Он потрепал по макушке улыбчивую девочку с зелеными, как у меня глазами.
Тело начала бить мелкая дрожь. Я закричала, и этот крик вперемешку со смехом Кати, вырвал меня из кошмара. Я распахнула глаза, чувствуя, что не хватает воздуха. Это был дурацкий кошмар.
— Что с тобой? — Обеспокоено спросил Илья, бросая короткие взгляды в мою сторону. Я опустила стекло, и теплый воздух ворвался в салон машины. Мы въехали в Москву.
— Дурной сон, — ответила я хрипло. Горло саднило.
— Ты кричала. — Его голос был тихим, но беспокойным. Он открыл бардачок и показал на бутылку воды. — Выпей.
— Спасибо.
Я сделала пару маленьких глотков. Вода растеклась по горлу, и я наконец обрела голос. Глаза без устали смотрели на водителя, который метался между дорогой и мной.
Пока это мракобесие длится, я не найду покой, — подумала я.
— Нам в Одинцово, — сказала я сухим голосом. Эйфория, которая окружала меня сутки растворилась.
— Может, поедем в нашу квартиру? — С надеждой в голосе спросил он. Я замерла.
— Отвези меня в мою квартиру. — Настойчиво произнесла я, вперив свой взгляд на дорогу, видневшуюся из лобового стекла.
Оставшуюся часть дороги мы молчали. Мужчина был подозрительно тихим, а я не могла выбросить из головы сон. Происходящее на данный момент походило на абсурд. Я презирала женщин, которые разбивали семьи. Это же было очевидно. Падшая и бессловесная женщина все же упала в объятия мужчины. Я чувствовала себя грязной этим вечером, несмотря на то, что вчера цвела лилией в саду.
Илья подвез меня к подъезду, заглушил мотор и обернулся корпусом к пассажирскому сидению. Его висок коснулся холодной кожи сидения, а карие глаза устало наблюдали за мной. Но на меня нахлынула не усталость, а злость. На саму себя.
— Ты какая-то обеспокоенная, — произнёс он, кладя ладонь на мою щеку. — Что тебя тревожит?
— Зайдем ко мне. — Я открыла пассажирскую дверь. — Нам нужно поговорить.
Илья с детским интересом рассматривал мою квартиру, где не было места воспоминаниям. Полупустые стены, гора книг в углу комнаты и ни одной фотографии. Это была моя холодная реальность.
— Здесь… — Воронов замялся, а я без тени улыбки перебила его.
— Здесь пусто.
Илья шагнул ко мне, чтобы заключить в объятия, но я успела ускользнуть из его рук. Мы оказались на кухне. Я запустила кофе-машину, заправляя её капсулами. Мужчина облокотился на подоконник. Его глаза беспрестанно наблюдали за моими немного рваными движениями. Я нервничала, не понимая из-за чего.
— Могу предложить только кофе, — открыв холодильник и уставившись на пустые полки. — В холодильнике шаром покати.
— Я не голоден, — мужчина оторвался от окна и обвел руками мою талию. — Но тобой бы я полакомился.
Прикосновение сухих губ моего плеча дурманило. Я на мгновение прикрыла веки, тут же возвращаясь в свой театр абсурда. Я не могла быть рядом с ним. Чувства оказывались слишком незначительными в кругу обстоятельств, требующих внимания.
Осторожно, чтобы не обидеть Воронова, я освободилась от его ласк, налила дымящийся напиток в чашку и поставила на стол. Мужчина присел на стул, сделал маленький глоток.
— Илья, — я села напротив него. Живот сводило от волнения. — Пока мы ехали в машине, — я начала заламывать пальцы. Оказывается, думать намного проще, чем делать. Я легко разговаривала с ним в своей голове, но сейчас не могла связать слова в одно предложение. Стоило один раз взглянуть в его яркие глаза, как язык путался. — Я не могу и не хочу быть с тобой.
— Дикарка, — брови Ильи взлетели вверх. Его губы вытянулись в тонкую линию, и в глазах читалось недоумение вперемешку с болью. — Почему мы возвращаемся к началу?
— Потому что мы не сделали ещё ни одного шага вперед. — Его ладонь легла на мою, и дрожь на мгновение прекратилась. — Мы топчемся на месте. И будем так делать дальше, пока вокруг нас неразбериха.
— Я же тебе обещал, милая.
— Ты не понимаешь, — я помотала головой. — Знаешь, кем я кажусь себе и окружающим? Распутницей, разлучницей, девушкой, которая разорвала помолвку ради женатого человека.
— Ты сама прекрасно знаешь, что это не так.
Я хмыкнула.
— Не так? — Моё сердце сжалось. — Разве у тебя нет штампа в паспорте? Почему ты сейчас со мной?
— Потому что я люблю тебя. Потому что я не хочу упускать ни минуты больше.
— А теперь подумай головой.
Илья умолк. Его глаза вперились в стеклянную поверхность стола. Он мял ладони, тяжело дыша. Я же сдерживала злополучный ком в горле. Я должна была донести до Воронова свою позицию.
— Катерина не будет против развода, уверяю тебя. И ты никогда не будешь на месте тех женщин, ради которых твой отец ушел от вас.
Он попал в яблочко. Я несколько раз моргнула, смахивая настырные слёзы.
— Ты заставил меня побывать в двух разных шкурах. Я была брошенной и преданной, а теперь… разлучницей.
— Таня, — отчаяние в голосе мужчины, заставило меня взглянуть в его карие глаза. — Ты видишь все совсем не так, как есть на самом деле. Ни та, ни другая роль не предназначена тебе. Ты — единственная женщина, ради которой я дышу, слышишь? Не будет тебя в моей жизни, меня не будет. Я умру.
— Но ты же все ещё жив, хотя меня не было целый год, — ирония проскользнула в голосе. — К чему все эти громкие слова?
Я встала из-за стола, Илья вскочил в след за мной. Он обхватил руками плечи, заставляя меня встретится с его песчаными бурями. Я понимала, что какие бы роли мы не играли, чувства меньше не становятся. Брошенка или распутница, праведник или грешник, мирный житель или военный, — итог будет всегда один. Мы встретимся. Мы влюбимся. Мы разобьем друг другу сердце.
Больше я не желала, чтобы кто-то втыкал в моё шитое-перешитое сердце иголки. Там метки ставить было негде, — везде виднелись кровоточащие раны. Даже если Воронов и любил меня так, как рассказывал, я больше не верила.
— Прошу, давай хотя бы на сутки забудем о том, что было в прошлом, какие невзгоды сейчас окружают нас. Дикарка, дай мне сутки, и я больше не по тревожу тебя, пока все запутанные узлы не развяжутся.
Я долгим взглядом смотрела на умоляющего мужчину. Его глаза с каждой секундой моего молчания тускнели, биение сердца я слышала, даже не касаясь его, несмотря на то, что моё сердце было спокойным. Его пальцы все так же впивались в мои плечи.
— Прошу, — повторил он шепотом. — Сутки не будем вспоминать ни о ком, ни о чем. Только ты, я и наши сильные чувства.
Я не хотела тонуть в нём снова. Я не желала давать слабину, но моя крепость в очередной раз пала в неравном бою с его сердцем. Илья был не виноват в моей боли, — он не оправдал моего ожидания. Я считала его врагом. Но единственный враг, которого следовало бояться каждому, — это он сам.
Глава 22
Наши дни. Илья
Сутки нежности и любви казались для меня раем. Словно я и вправду умер за этот год, и оказался в одном из сладких и желанных мест Эдема. Дикарка была такой, какой я помнил её всегда. Яркая, энергичная и болтливая, — эту женщину приходилось затыкать поцелуями, несмотря на то, что любил её слушать. Я скучал по её голосу, смеху и блестящими счастьем глазами.
Разлука была бичом в наших отношениях, наших жизнях. Мы оба изменились, даже если этого совсем не хотели. Она огрубела. Я это заметил сразу, — горячее сердце Тани закоченело, словно в её кристально чистые глаза вонзились шипящие прихвостни змеи Горгоны. Она не упускала ни единой возможности кольнуть меня моими же проступками, но я в ответ лишь улыбался. Я был готов лечь наземь к её ногам, быть закопанным заживо, но только бы эти острые и в тоже время нежные глаза Татьяны продолжали смотреть на моё лицо. Я растворялся в Рыбаковой, и к концу дня она сама смогла расслабиться.
Но всему приходит свой конец. Отравленные часы перед разлукой вгоняли меня в тоску. Я уже не радовался её непосредственности, хоть и пытался уловить каждое движение и слово. Я пытался запомнить девушку такой, какой она была сейчас. Без масок безразличия. Я дал слово ей, что пока не сниму все оковы, не покажусь девушке. Я должен сдержать обещание, хоть и предполагал, что будет невыносимо тяжело.
— Все закончится слишком быстро, — уверовал погрустневшую Таню я. Мы стояли рядом с моим внедорожником. Вокруг нас сновали сонные соседи. Время было чуть больше восьми часов утра. Меня ждала долгая дорога в оглушающей тишине.
Ясения уже успела позвонить мне и напомнить, что наши дни сочтены. Я должен был возвращаться в Петербург. Да, я и сам прекрасно это знал. Знал, и чувствовал себя будучи на смертном одре.
— Я разрешаю тебе звонить мне, — её голос смягчился, и я лучезарно улыбнулся. В районе лопаток щекотали пробивавшиеся наружу крылья.
— Ты и глазом не успеешь моргнуть, как я буду уже рядом. И ты сможешь выдохнуть спокойно.
— Сомневаюсь, — она усмехнулась. Её ладони коснулись моих щек, и легкий поцелуй губ ощутился на кончике моего носа. Девушке пришлось встать на цыпочки.
— Это все? Поцелуй целомудрия? — Я смотрел на неё сверху вниз, замечая какими невинные были её глаза. Моё тело все ещё помнило нашу прекрасную бессонную ночь.
— Это аванс. — Она сделала шаг назад и махнула рукой. — Позвони, как доберешься до дома.
Я послал ей воздушный поцелуй. Девушка сделала вид, что поймала его в ладошку и спрятала в районе сердца. Ей богу, сейчас я хотел оказаться там же. Я скрылся в салоне машины, просигналил на прощание и рывком тронулся с места, размывая позади себя подъезд любимой девушки.
Дорога была сухой и ясной, несмотря на то, что утром из-за тумана не видно было даже соседнего дома. Летнее солнце ярко светило, то ли издеваясь, то ли обнадеживая.
Я опустил все окна в салоне, впуская пока ещё прохладных воздух. Удивительно, я отдалился от Рыбаковой всего лишь на несколько километров, а уже чувствовал нехватку воздуха. Она казалась мне сном. Сном, который я никогда не забуду. В голове всплыл наш вчерашний разговор.
Было темно. Единственным источником света являлся небольшой торшер подле кровати. Мы лежали с Таней в обнимку. Она рисовала узоры на моей груди и улыбалась. Я не видел, но чувствовал. Её чувственные губы время от времени касались моей кожи. Пальцы рук перебирали пряди её волос, а на сердце воцарялся покой. Я давно не был таким спокойным. Ровно с того дня, когда выбежал из квартиры, которую считал не просто домом, а убежищем.
— Все кажется сном, — словно читая мои мысли, произнесла Таня, крепче прижимаясь ко мне.
— Если это сон, — моя широкая ладонь коснулась её щеки. Наши взгляды встретились, и я клянусь, — Таня смотрела на меня с такой любовью, что чуть ли не захлебнулся от нахлынувшего счастья. — Я не хочу просыпаться. Ты и я, — единственная правильная вещь во всем этом убогом мире.
— Умеешь же ты красиво говорить, Воронов, — она улыбнулась. — Не удивлюсь, если снова увижу сюжеты своей жизни на экране. — Я на мгновение замер. Если быть честным, то я уже начал писать сценарий. Режиссер фильма «Просто поверь мне» пророчил нашей истории настоящий фурор. Впрочем, за последние несколько дней эта драма собрала достаточно средств, чтобы дать понять зрителю, — продолжению быть.
— А что, если и увидишь? — Я чуть отдалился, всматриваясь в её лицо. У девушки появились веснушки, и я коснулся каждой из них, осыпая улыбчивое лицо любимой поцелуями. — Посмотри этот фильм, любимая.
— Почему ты так настаиваешь? — Она нахмурилась, но прикосновение пальцев к её шее, на мгновение позволили ей расслабиться.
— Потому что… — Я прикрыл веки, вспоминая свои чувства, когда я крупицу за крупицей вырисовывал все события до мельчайших подробностей, терзая несчастный ежедневник. — Когда ты досмотришь до конца, ты все поймешь, дикарка.
Девушка вскинула голову, перевернулась на живот, найдя локтями опору в матрасе. Она не сводила с меня своих хитрых зеленых глаз, а я старался сдержать свою лукавую улыбку, которая так и лезла на лицо. Таня прищурилась. Её острые ноготки полоснули по моей коже, оставляя красные полосы. Я дернулся.
— Ты все ещё боишься щекотки? — в ее зеленом лесу запрыгали радостные чертики, и я тогда понял, что мне не отвертеться. Она начала хохотать и перебираться пальцами по моему телу, пока я кричал и извивался. Звуки были странными.
— Хватит! Таня! — Сквозь смех выдавил я. Я не мог ей сопротивляться. Она казалась такой счастливой, её громкий смех заполнял темную спальню, но нам не нужен был свет, — мы светились хлеще любых лампочек. — Доиграешься!
— Неужели? — Весело ответила она, продолжая свои пытки. — И что будет?
— Я тебя накажу, — рывком потянув на себя, я ощутил тяжесть ее тела. Девушка тяжело дышала, открыто улыбаясь. На её лоб упали пряди мокрых волос, и я поспешил убрать их раньше, чем это сделает она сама. — Ты же знаешь, я в этом немного… изощренный.
— О, да! — Воскликнула Рыбакова, перебирая пальчиками на моей груди. — Полностью стеклянную комнату мне никогда не забыть.
— И это тебя больше всего впечатлило? — я раздосадовано хмыкнул. — Были же и лучше идеи.
— Видеть нас в таком ракурсе, — она коснулась губами моей щеки, и я вдохнул аромат её тела. Она пахла так… она пахла моей женщиной. — Просто неописуемо.
Я увлек её в глубокий поцелуй, и наш вечер плавно перешел в ночь и бессонное утро.
В машине заиграла Земфира. Я улыбнулся своим воспоминаниям. Сделав музыку громче, я постукивал по кожаному рулю и прибавлял газу. Моя машина меня слушала беспрекословно. Дорога была пустой. Солнце уже заявило свои права. Расстеленное поле ржи было похоже на солнечные лучики. Я был окрылен. Окрылен любовью.
Я помнил один из вечеров, когда мне представилась возможность провести с Татьяной наедине несколько часов. Мы сидели в небольшом баре неподалеку от отеля «Георгий». Ясения и Стас, которые нас обоих и позвали отдохнуть и отпраздновать окончание сложной недели, в какой-то момент куда-то испарились. Таня сидела за столиком, подперев голову кулаком. Она наблюдала за барменом. Парень ловко перебрасывал шейкер для коктейлей из одной руки в другую. Мне это не нравилось. Я хотел, чтобы эта строптивая девушка с каштановыми волосами и яркими, немного злыми, зелеными глазами смотрела лишь на меня. Я с первых минут понимал, что хотел эту девушку. Хотел для увлечений. Она придавала огня. А я нуждался в огне.
— Сыграем в одну игру? — Привлекая её размытое внимание на себя. Девушка вскинула одну бровь и отняла руку от лица.
— Только никаких активностей, — она выставила указательный палец перед собой. Следом за указательным появился средний палец. Она выглядела смешной. — Потому что тебя двое.
— Кажется, кому-то хватит, — я усмехнулся, отнимая какой-то кроваво-красный коктейль из рук девушки. Но она лишь крепче вцепилась в ножку фужера, зло буровя меня взглядом.
— Я без надоедливых конкурентов решу, когда мне хватит. — Она сделала один большой глоток и скривилась. Бокал все же отставила.
— Ну так что?
— Вот скажи мне, Воронов, — её язык заплетался, от чего слова выходили из её рта с опозданием. — Если человек чувствует себя на своем месте, но все пытаются доказать ему обратное, это просто… — она икнула, и я снова издал смешок. Девушка выставила свой указательный палец и громко буркнула. — Смешно? Смейся-смейся…
