— Мы с тобой связаны теперь, Илья, — прошептала она, и я не смог удержаться от ироничного взгляда. — Наш малыш…
— Хватит манипулировать ребёнком! — Я резко отодвинул за плечи от себя девушку. — Как ты узнала?
— GPS, — созналась Катя, садясь на стул. — Когда ты таскался по барам, я установила отлеживающее устройство.
— Ты все это время следишь за мной? — Моя злость медленно, но стремительно превращалась в ярость. Костяшки пальцев побелели от силы, с которой я держался за подоконник.
— Нет, — с задержкой ответила она, и я сузил глаза. Врала Катерина превосходно, но не сегодня.
— Значит, ты всегда следила. — Я ударил ладонью по пластиковой поверхности. — Что за представление было сейчас при маме?
— Я же сказала тебе: мы не можем развестись. — Она пожала плечами, в её глазах не было ни грамма совести. — У нас будет ребенок. Твой ребенок.
— Значит так, — я оторвался. — Мы с тобой это уже обсуждали. Жить с тобой под одной крышей я не буду.
— Нас не разведут без моего согласия! — Вскрикнула она, — особенно в таком моем положении.
— Значит, ты согласишься! — Настаивал я. — Ты сама справилась с подачей заявления на брак, ты сама заварила эту кашу.
— Это все из-за неё, да? — Ее нижняя губа затряслась. Голос был громким и надрывистым. — Она пришла в твою жизнь, и я стала снова тебе не нужна!
— Не смей говорить о Тане, — пригрозил я, и Катя рассмеялась. Ее смех напоминал карканье. По щеке скатилась одинокая слеза, но девушка яростно её смахнула. Острый взгляд уперся в моё бесстрастное лицо.
— Что ещё должна сделать эта девушка, чтобы ты наконец успокоился?
— Я тебя предупреждал, — голова нервно дернулась. — Ты не имеешь права даже заикаться по поводу нее!
— Илья! — Я услышал голос мамы. Наш разговор прервался. Мы только с ненавистью смотрели друг другу в глаза. — Илья!
Мама сидела в коляске у окна. Лицо женщины омрачила тень. Сухие пальцы рук теребили плед, покоящийся на её бедрах. Услышав мои шаги, мать обернулась и кивком головы указала на диван. Я присел на краешек.
— Твоя жизнь уже давно не мое дело, — отстраненно произнесла она, а я напрягся. — И в этом только моя вина. Ты и Ника, — вся моя жизнь. Я упустила вас обоих и не имею никакого права требовать от вас заботы и уважения. Но я твоя мать, — её карие глаза метнулись к моему лицу. — И я беспокоюсь.
— Беспокоишься? — Я вскинул одну бровь, хмыкнув. — Правда?
— Как я сказала, я не имею права требовать от вас что-либо. — Она снова взглянула на небо, затянувшееся тучами. — Что происходит в твоей жизни, сын?
— Я сам ничего не понимаю, — честно ответил я. — Моя жизнь превратилась в какой-то каламбур.
— Когда у тебя нет опоры, ты часто совершаешь глупые ошибки. — Женщина загадочно улыбнулась. Она на мгновение отдалилась от меня. Коляска довезла женщину до её сумки, оттуда показалась смутно знакомая мне потертая бумага. Только когда ее сухие длинные пальцы гладили поверхность бумаги, я ронял, что она держала в руках. Сердце зашло. — Ты все еще пишешь? — вдруг спросила мама, а я ловил ртом воздух. Она гладила исписанные мной вдоль и поперек стихи корявым мальчишеским почерком. Впервые за долгие годы на ее лице появилась слабая улыбка. — Думал, я не знала? Ты же все тетради исписывал стихами.
— Я их тщательно прятал. — Прошептала я.
— Я же твоя мать, Илья, — теперь она улыбалась мне ласково. Я лишь моргал глазами и не понимал женщину. Она слишком долго оставалась холодной ко мне.
— Почему? — хрипло спросил я, теряясь в собственных догадках.
— Потому что я была несправедлива к тебе и Нике. Я виновата перед вами. — Единственное объяснение ее поведению, — трезвость. На трезвую голову легко ложится чувство вины. Я надеялся, что она просто осознала вес своей ошибки. — Я не искала вас, потому что знала, что вы у бабушки Лиды. Потом, когда Ника окончила институт, она приезжала ко мне, а потом от неё передавали еду и деньги. От неё же я узнавала о тебе. — глаза женщины намокли. — Мы с отцом не предмет для гордости, но вы были и останетесь моей гордостью. — Она наклонилась корпусом ко мне. — Я останусь в этой квартире. Только не гони девушку, — я начал хмурится. — дай мне помочь тебе. Я пригляжу за ней.
— Мы должны в эти выходные развестись. — Менять своего решения я не собирался, мама видела эту уверенность. — Наш брак, — большая ошибка. Я хочу ее исправить. — Мы долго смотрели друг другу в глаза. Я видел, что на языке женщины ещё что-то крутилось. — Говори.
— Ребенок тоже? — Спросила мама.
— Этого я не хотел. Но раз так сложилось… — тяжелый вздох заполнил комнату. Серые стены украшали простые картины, и я устремил свой взор на них. — Я обещался помогать. Но она…
— Когда твой отец женился на мне, я тоже была беременна. Ты знаешь это. — Мама коснулась моей щеки, и я едва ли не заплакал. — Оставь её здесь, — повторила мама. — Эта Катя, — взглянув на приоткрытую дверь, её голос перешел на шепот. — Она просто слишком молода.
— Я тебя понял. — Повысив голос, я позвал Катерину. Когда девушка показалась на пороге комнаты, я протянул ладонь. — Дай мне свой телефон.
Девушка протянула мобильник. Мама ласково улыбнулась девушке, та ответила ей тем же. Я же разблокировал экран и без труда нашел приложение отслеживания. Удалил его, а после вернул жене. Она поджала губы.
— Это что бы ты не следила за мной.
— Боишься, что я появлюсь в неподходящий момент в её квартире в Одинцово? — Ревностно прошипела она. Я закатил глаза. — Да, я знаю, что ты был там. И мне очень хотелось обрадовать её.
— Тебя не касается, — цыкнул я. — Раз ты так хочешь быть причастной ко мне и моей семье, — я потер ладонями, — эти дни до развода побудешь с мамой. Это её просьба.
— Ты мне приглянулась, милая, — без намека на ложь, привирала мать. — Я хотела бы узнать тебя.
— Так, — я хлопнул в ладоши. — Раз здесь все разрешилось, мне пора уезжать. Лукоянов уже изрядно злится. — Мама вопросительно взглянула на меня, я поспешил ответить. — Начальник. Завтра с утра придет сиделка. Она с медицинским образованием, так что поможет. И да, мама, как твое состояние придет в норму, будет назначена операция на суставы.
Я поспешил уйти, но остановился. Мамин шепот заставил меня развернутся.
— Не волнуйся, милая, мы переубедим его разводиться.
На моей удивленный взгляд мама ответила заговорщицкой улыбкой. Когда обернулась Катерина, меня уже не было. Я с чистой совестью возвращался в Санкт-Петербург. На душе стало легко. Если отца было не спасти, то мама ещё подавала надежду.
Наши дни. Таня
Утро пятницы выдалось суетливым и нервным, — около семи часов утро позвонил Стас с криками, что его драгоценная цена рожает. Естественно, весь мой сон сняло, как рукой. Я наспех натянула на себя летний спортивный костюм молочного цвета, и выпорхнула из дома. Я не помнила, как добралась до квартиры Филатовых, но добралась удивительно быстро. Бензобак из полного обнищал до половины.
Стас носился по квартире, словно его ужалила пчела. Ясения, сморщившись от боли, ждала мужа в прихожей. В манеже плакал Пашка, а рядом с ним стоял растерянный Панов. Как и когда он появился в их доме, оставалось для меня загадкой. Услышав звук закрывающейся двери, все в миг уставились на меня.
— Вы скорую вызывали? — С порога спросила я супругов.
— Какая скорая? — Сквозь зубы прошипела подруга, держась за большой живот. — Стас отвезет меня. Потом она взглянула на своего мужа, цокнула языком и покачала головой. Ее розовые щеки стали вовсе пунцовыми. — Нет, это сделаешь ты.
— Может, лучше я? — Спросил Дима, боясь встретится со мной взглядом.
— Ты только выходился, — несмотря на свое состояние, Ясения смогла бросить в друга злой взгляд.
— Я отвезу. Сумки где?
— Стас! — Закричала девушка, и возле неё тут же оказалась скала мышц, плечи которого дрожали от паники. — Сумки! Как же… — она задышала часто. На бледном лбу появилась испарина — больно!
Спустя несколько минут бестолковой беготни, мы всё-таки утрамбовались в когда-то малышку Лукояновой. Девушка опрокинула голову на сидение, Стас плюхнулся рядом с ней, а Диме поручили посидеть с беспокойным крестником.
— Сейчас приедем, — обнадежила я то ли подругу, то ли её мужа. Впрочем, это было сказано даже для меня самой.
Ясения цеплялась своей хрупкой ладонью за ладонь мужа, и я видела через зеркало заднего вида его страдальческое лицо. Я бы рассмеялась, но мои нервы были натянуты струной. Начинались пробки, но я умело обгоняла машины. Скорость была немаленькая, но сейчас волновало меня и попутчиков совсем другое.
— Сколько ещё?
Голос Стаса смешался с криками его жены. Я со свистом остановилась возле больницы. Мужчина помог Ясении выйти, а после облокотиться на себя. Медсестры, курившие в специальной зоне, побросали окурки и оказались рядом с нами. Я проводила супружескую пару до регистратуры, передала врачу сумку с вещами. Стас повел жену в палату, а я плюхнулась на лавочку возле белоснежной стены.
Только когда из вида пропали друзья, я поняла, как сильно колотилось моё сердце. Наденька собралась выйти на свет чуть раньше, чем планировала её мама.
Я не знаю, сколько прошло времени в ожидании. Я наблюдала за белыми халатами, сновавшими то в одно, то в другую сторону. Внутри беспокойство угасало, а на глаза наваливалась усталость. Вчера я поздно легла спать, — до ночи убиралась в нашей с Ильей квартире. Я даже уснула там. Я чувствовала его присутствие, несмотря на то, что этот райский уголок никто не посещал год.
Как бы я не противилась, я все равно строила планы на наше с ним будущее. Мне нравилось перебирать наши вещи, совместные фотографии. Я улыбалась весь вечер, даже прислала фотографию своих раскопок Илье. Тот позвонил, и мы проболтали до глубокой ночи.
Я чувствовала себя как нельзя лучше. Илья давал мне уверенность, что счастливое будущее совсем не за горами. Мы были свободными людьми, которые любили друг друга. Я приняла все. Свои ошибки, ошибки Воронова. Это было несложно, — нас не обременили более сложные узы. Ни у меня, ни у него не было детей, которые удерживали бы нас с прошлым.
Я слышала плачь из палат, и в голове возникла мысль: а что было, если бы Илья успел обзавестись детьми? Смогла ли я наступить на свое горло и принять олицетворение его измены? Смогла бы я жить, смотреть в глаза любимого и точно такие же глаза его ребёнка и не чувствовать боль? Нет, если бы я узнала о ребенке, я смогла бы выкорчевать в своем сердце любовь к нему. Позволить ни в чем неповинному малышу жить без отца слишком цинично. Живя без отца, который бросил меня ради чужой женщины, поступить так же с кем-то было бы эгоистично.
Как бы ты сильно не любил человека, есть обстоятельства, на которые не закроешь глаза, не упустишь. Человек останется человеком, пока его сердце сжимается от сострадания и чувства вины.
Я уехала из больницы спустя несколько часов. Роды были быстрыми, но Стас отказывался уходить, пока его жена не заставила уйти. Видеть своего друга любящим отцом, руки которого трясутся от волнения, на зеленые глаза намокают от слез, — потрясающее чувство. Я ненароком сама задумалась, каким бы был Илья отцом.
Мне нужно было вызволять Диму из плена Пашки. Мужчина позвонил своему другу и чуть ли не плача просил вернутся. Впрочем, я не была удивлена. Пашка был маленьким монстром, который никогда не слушался. Меня и родителей он, в принципе, слушался.
— Вы живы? — Крикнула я, заходя в квартиру. Бросила на тумбочку ключи, сняла кроссовки и направилась в зал, откуда доносился плач мальчика. — Что случилось?
Заметив уставшего мужчину, умудрившегося заснуть сидя в кресле со сложенными на груди руками, я усмехнулась. Мужчины те же мальчики, только побольше ростом. Пашка плакал в манеже, его ползунки были мокрыми.
— Милый, — пролепетала я, поднимая на руки ребёнка. — Пойдём, я тебя переодену. Ты кушать хочешь? — Ласково спросила я, в ответ мальчонка яростно закивал головой. — Сейчас покушаем.
— Та-та! — Пашка вцепился ладошкой в мою рыжую косу и потянулся, чтобы поцеловать.
На его яростный крик проснулся Дима. Заметив пропажу в манеже, встревоженный взгляд метнулся к двери. Мы с мальчиком как раз выходили из комнаты.
— Таня?
Я обернулась. Панов потирал ладонями лицо, а после его карие глаза устало обвели моё тело. И тут же помимо усталости появилась еще и тоска. Я постаралась улыбнутся. Уголки его губ тоже приподнялись, но вымученного лица это не изменило.
— Ты голоден? — Спросила я. Дима кивнул. — Сейчас переодену Пашку и разогрею.
— Я сам, — хриплым голосом отозвался он, поднялся с кресла, останавливаясь в шаге от меня.
Я вышла первая, не в состоянии выстоять от его взгляда. Карие глаза мужчины были подобны рыхлой земле, которую давным-давно не поливал дождь. Я знала, что друг страдал. И причиной его страданий была я. И самое неприятное, что я так и не смогла ещё раз завести разговор о наших матерях.
Расправившись с дурнопахнующими штанами, я уже сухого и спокойного ребёнка несла на кухню. Дима был там. Он пил чёрный кофе, а в микроволновке разогревалась лазанья. Услышав приближающиеся шаги, он обернулся. Наши глаза встретились, я поджала губы. Почему-то мне было максимально неловко в его обществе.
— Почему у тебя он не плачет? — Его голос был тихим, и слова едва различимы, но я поняла его вопрос. Я улыбнулась.
— Потому что он описался.
— Он с утра не замолкал, — микроволновка пропищала, и мужчина достал из неё свой обед. Я усадила крестника на стульчик и достала из холодильника кашу. Поставила в микроволновую печь. — А ты пришла, и он замолчал.
Я лишь усмехнулась. Дима запихивал вилку за вилкой в свой рот, пока я копошилась на кухне спиной к нему. Пашка что-то неразборчиво бормотал. Подогрев еду малышу, я попробовала с ложечки, и убедившись, что температура подходящая, развернулась к столу. Я замерла. На освещенной от солнечных лучей кухне сидел Дима, так и не донесший до рта виску с фаршем, во все глаза уставился на меня. На лице отображалось удивление, а я порядком терялась в догадках.
— Все нормально? — Спросила я, и его брови вернулись на место. Он спешно отвернулся, роняя столовый прибор обратно в тарелку.
— Ничего, — его глаза уставились на мальца, который влюбленных взглядом смотрел на свою синюю тарелочку с динозаврами. На лице появился намек на улыбку. — Просто ты будешь хорошей мамой.
Я смутилась. Было видно, — мужчина хотел сказать что-то другое. Но настаивать я не стала. Сейчас были проблемы важнее. Например, наши матери. Другого момента поговорить с ним у меня не будет, — Дима избегал меня, телефонные звонки игнорировал.
— Так, Павел Станиславович, — села рядышком с мальчишкой, поставила ему под нос тарелку и резиновую ложку. — Тебе надо подкрепиться.
Пашка выбросил ложку и стал зачерпывать еду руками. Спустя пару минут его лицо и кисти рук были измазаны в манной каше. Дима, видя эту картину, смеялся, а я просто пожимала плечами.
— Ребенок должен познавать мир. — Сказала я, а после решила, что пора. — Нам надо поговорить.
— У меня совещание через час, — он взглянул на наручные часы. До моего вопроса мужчина никуда не спешил. Я нахмурилась.
— Ты долго будешь меня избегать?
— Не говори ерунды, — он поднялся со стула, сделал шаг к выходу из кухни, но я перегородила ему дорогу. — Мне нужно идти.
— Хватит манипулировать ребёнком! — Я резко отодвинул за плечи от себя девушку. — Как ты узнала?
— GPS, — созналась Катя, садясь на стул. — Когда ты таскался по барам, я установила отлеживающее устройство.
— Ты все это время следишь за мной? — Моя злость медленно, но стремительно превращалась в ярость. Костяшки пальцев побелели от силы, с которой я держался за подоконник.
— Нет, — с задержкой ответила она, и я сузил глаза. Врала Катерина превосходно, но не сегодня.
— Значит, ты всегда следила. — Я ударил ладонью по пластиковой поверхности. — Что за представление было сейчас при маме?
— Я же сказала тебе: мы не можем развестись. — Она пожала плечами, в её глазах не было ни грамма совести. — У нас будет ребенок. Твой ребенок.
— Значит так, — я оторвался. — Мы с тобой это уже обсуждали. Жить с тобой под одной крышей я не буду.
— Нас не разведут без моего согласия! — Вскрикнула она, — особенно в таком моем положении.
— Значит, ты согласишься! — Настаивал я. — Ты сама справилась с подачей заявления на брак, ты сама заварила эту кашу.
— Это все из-за неё, да? — Ее нижняя губа затряслась. Голос был громким и надрывистым. — Она пришла в твою жизнь, и я стала снова тебе не нужна!
— Не смей говорить о Тане, — пригрозил я, и Катя рассмеялась. Ее смех напоминал карканье. По щеке скатилась одинокая слеза, но девушка яростно её смахнула. Острый взгляд уперся в моё бесстрастное лицо.
— Что ещё должна сделать эта девушка, чтобы ты наконец успокоился?
— Я тебя предупреждал, — голова нервно дернулась. — Ты не имеешь права даже заикаться по поводу нее!
— Илья! — Я услышал голос мамы. Наш разговор прервался. Мы только с ненавистью смотрели друг другу в глаза. — Илья!
Мама сидела в коляске у окна. Лицо женщины омрачила тень. Сухие пальцы рук теребили плед, покоящийся на её бедрах. Услышав мои шаги, мать обернулась и кивком головы указала на диван. Я присел на краешек.
— Твоя жизнь уже давно не мое дело, — отстраненно произнесла она, а я напрягся. — И в этом только моя вина. Ты и Ника, — вся моя жизнь. Я упустила вас обоих и не имею никакого права требовать от вас заботы и уважения. Но я твоя мать, — её карие глаза метнулись к моему лицу. — И я беспокоюсь.
— Беспокоишься? — Я вскинул одну бровь, хмыкнув. — Правда?
— Как я сказала, я не имею права требовать от вас что-либо. — Она снова взглянула на небо, затянувшееся тучами. — Что происходит в твоей жизни, сын?
— Я сам ничего не понимаю, — честно ответил я. — Моя жизнь превратилась в какой-то каламбур.
— Когда у тебя нет опоры, ты часто совершаешь глупые ошибки. — Женщина загадочно улыбнулась. Она на мгновение отдалилась от меня. Коляска довезла женщину до её сумки, оттуда показалась смутно знакомая мне потертая бумага. Только когда ее сухие длинные пальцы гладили поверхность бумаги, я ронял, что она держала в руках. Сердце зашло. — Ты все еще пишешь? — вдруг спросила мама, а я ловил ртом воздух. Она гладила исписанные мной вдоль и поперек стихи корявым мальчишеским почерком. Впервые за долгие годы на ее лице появилась слабая улыбка. — Думал, я не знала? Ты же все тетради исписывал стихами.
— Я их тщательно прятал. — Прошептала я.
— Я же твоя мать, Илья, — теперь она улыбалась мне ласково. Я лишь моргал глазами и не понимал женщину. Она слишком долго оставалась холодной ко мне.
— Почему? — хрипло спросил я, теряясь в собственных догадках.
— Потому что я была несправедлива к тебе и Нике. Я виновата перед вами. — Единственное объяснение ее поведению, — трезвость. На трезвую голову легко ложится чувство вины. Я надеялся, что она просто осознала вес своей ошибки. — Я не искала вас, потому что знала, что вы у бабушки Лиды. Потом, когда Ника окончила институт, она приезжала ко мне, а потом от неё передавали еду и деньги. От неё же я узнавала о тебе. — глаза женщины намокли. — Мы с отцом не предмет для гордости, но вы были и останетесь моей гордостью. — Она наклонилась корпусом ко мне. — Я останусь в этой квартире. Только не гони девушку, — я начал хмурится. — дай мне помочь тебе. Я пригляжу за ней.
— Мы должны в эти выходные развестись. — Менять своего решения я не собирался, мама видела эту уверенность. — Наш брак, — большая ошибка. Я хочу ее исправить. — Мы долго смотрели друг другу в глаза. Я видел, что на языке женщины ещё что-то крутилось. — Говори.
— Ребенок тоже? — Спросила мама.
— Этого я не хотел. Но раз так сложилось… — тяжелый вздох заполнил комнату. Серые стены украшали простые картины, и я устремил свой взор на них. — Я обещался помогать. Но она…
— Когда твой отец женился на мне, я тоже была беременна. Ты знаешь это. — Мама коснулась моей щеки, и я едва ли не заплакал. — Оставь её здесь, — повторила мама. — Эта Катя, — взглянув на приоткрытую дверь, её голос перешел на шепот. — Она просто слишком молода.
— Я тебя понял. — Повысив голос, я позвал Катерину. Когда девушка показалась на пороге комнаты, я протянул ладонь. — Дай мне свой телефон.
Девушка протянула мобильник. Мама ласково улыбнулась девушке, та ответила ей тем же. Я же разблокировал экран и без труда нашел приложение отслеживания. Удалил его, а после вернул жене. Она поджала губы.
— Это что бы ты не следила за мной.
— Боишься, что я появлюсь в неподходящий момент в её квартире в Одинцово? — Ревностно прошипела она. Я закатил глаза. — Да, я знаю, что ты был там. И мне очень хотелось обрадовать её.
— Тебя не касается, — цыкнул я. — Раз ты так хочешь быть причастной ко мне и моей семье, — я потер ладонями, — эти дни до развода побудешь с мамой. Это её просьба.
— Ты мне приглянулась, милая, — без намека на ложь, привирала мать. — Я хотела бы узнать тебя.
— Так, — я хлопнул в ладоши. — Раз здесь все разрешилось, мне пора уезжать. Лукоянов уже изрядно злится. — Мама вопросительно взглянула на меня, я поспешил ответить. — Начальник. Завтра с утра придет сиделка. Она с медицинским образованием, так что поможет. И да, мама, как твое состояние придет в норму, будет назначена операция на суставы.
Я поспешил уйти, но остановился. Мамин шепот заставил меня развернутся.
— Не волнуйся, милая, мы переубедим его разводиться.
На моей удивленный взгляд мама ответила заговорщицкой улыбкой. Когда обернулась Катерина, меня уже не было. Я с чистой совестью возвращался в Санкт-Петербург. На душе стало легко. Если отца было не спасти, то мама ещё подавала надежду.
Глава 27
Наши дни. Таня
Утро пятницы выдалось суетливым и нервным, — около семи часов утро позвонил Стас с криками, что его драгоценная цена рожает. Естественно, весь мой сон сняло, как рукой. Я наспех натянула на себя летний спортивный костюм молочного цвета, и выпорхнула из дома. Я не помнила, как добралась до квартиры Филатовых, но добралась удивительно быстро. Бензобак из полного обнищал до половины.
Стас носился по квартире, словно его ужалила пчела. Ясения, сморщившись от боли, ждала мужа в прихожей. В манеже плакал Пашка, а рядом с ним стоял растерянный Панов. Как и когда он появился в их доме, оставалось для меня загадкой. Услышав звук закрывающейся двери, все в миг уставились на меня.
— Вы скорую вызывали? — С порога спросила я супругов.
— Какая скорая? — Сквозь зубы прошипела подруга, держась за большой живот. — Стас отвезет меня. Потом она взглянула на своего мужа, цокнула языком и покачала головой. Ее розовые щеки стали вовсе пунцовыми. — Нет, это сделаешь ты.
— Может, лучше я? — Спросил Дима, боясь встретится со мной взглядом.
— Ты только выходился, — несмотря на свое состояние, Ясения смогла бросить в друга злой взгляд.
— Я отвезу. Сумки где?
— Стас! — Закричала девушка, и возле неё тут же оказалась скала мышц, плечи которого дрожали от паники. — Сумки! Как же… — она задышала часто. На бледном лбу появилась испарина — больно!
Спустя несколько минут бестолковой беготни, мы всё-таки утрамбовались в когда-то малышку Лукояновой. Девушка опрокинула голову на сидение, Стас плюхнулся рядом с ней, а Диме поручили посидеть с беспокойным крестником.
— Сейчас приедем, — обнадежила я то ли подругу, то ли её мужа. Впрочем, это было сказано даже для меня самой.
Ясения цеплялась своей хрупкой ладонью за ладонь мужа, и я видела через зеркало заднего вида его страдальческое лицо. Я бы рассмеялась, но мои нервы были натянуты струной. Начинались пробки, но я умело обгоняла машины. Скорость была немаленькая, но сейчас волновало меня и попутчиков совсем другое.
— Сколько ещё?
Голос Стаса смешался с криками его жены. Я со свистом остановилась возле больницы. Мужчина помог Ясении выйти, а после облокотиться на себя. Медсестры, курившие в специальной зоне, побросали окурки и оказались рядом с нами. Я проводила супружескую пару до регистратуры, передала врачу сумку с вещами. Стас повел жену в палату, а я плюхнулась на лавочку возле белоснежной стены.
Только когда из вида пропали друзья, я поняла, как сильно колотилось моё сердце. Наденька собралась выйти на свет чуть раньше, чем планировала её мама.
Я не знаю, сколько прошло времени в ожидании. Я наблюдала за белыми халатами, сновавшими то в одно, то в другую сторону. Внутри беспокойство угасало, а на глаза наваливалась усталость. Вчера я поздно легла спать, — до ночи убиралась в нашей с Ильей квартире. Я даже уснула там. Я чувствовала его присутствие, несмотря на то, что этот райский уголок никто не посещал год.
Как бы я не противилась, я все равно строила планы на наше с ним будущее. Мне нравилось перебирать наши вещи, совместные фотографии. Я улыбалась весь вечер, даже прислала фотографию своих раскопок Илье. Тот позвонил, и мы проболтали до глубокой ночи.
Я чувствовала себя как нельзя лучше. Илья давал мне уверенность, что счастливое будущее совсем не за горами. Мы были свободными людьми, которые любили друг друга. Я приняла все. Свои ошибки, ошибки Воронова. Это было несложно, — нас не обременили более сложные узы. Ни у меня, ни у него не было детей, которые удерживали бы нас с прошлым.
Я слышала плачь из палат, и в голове возникла мысль: а что было, если бы Илья успел обзавестись детьми? Смогла ли я наступить на свое горло и принять олицетворение его измены? Смогла бы я жить, смотреть в глаза любимого и точно такие же глаза его ребёнка и не чувствовать боль? Нет, если бы я узнала о ребенке, я смогла бы выкорчевать в своем сердце любовь к нему. Позволить ни в чем неповинному малышу жить без отца слишком цинично. Живя без отца, который бросил меня ради чужой женщины, поступить так же с кем-то было бы эгоистично.
Как бы ты сильно не любил человека, есть обстоятельства, на которые не закроешь глаза, не упустишь. Человек останется человеком, пока его сердце сжимается от сострадания и чувства вины.
Я уехала из больницы спустя несколько часов. Роды были быстрыми, но Стас отказывался уходить, пока его жена не заставила уйти. Видеть своего друга любящим отцом, руки которого трясутся от волнения, на зеленые глаза намокают от слез, — потрясающее чувство. Я ненароком сама задумалась, каким бы был Илья отцом.
Мне нужно было вызволять Диму из плена Пашки. Мужчина позвонил своему другу и чуть ли не плача просил вернутся. Впрочем, я не была удивлена. Пашка был маленьким монстром, который никогда не слушался. Меня и родителей он, в принципе, слушался.
— Вы живы? — Крикнула я, заходя в квартиру. Бросила на тумбочку ключи, сняла кроссовки и направилась в зал, откуда доносился плач мальчика. — Что случилось?
Заметив уставшего мужчину, умудрившегося заснуть сидя в кресле со сложенными на груди руками, я усмехнулась. Мужчины те же мальчики, только побольше ростом. Пашка плакал в манеже, его ползунки были мокрыми.
— Милый, — пролепетала я, поднимая на руки ребёнка. — Пойдём, я тебя переодену. Ты кушать хочешь? — Ласково спросила я, в ответ мальчонка яростно закивал головой. — Сейчас покушаем.
— Та-та! — Пашка вцепился ладошкой в мою рыжую косу и потянулся, чтобы поцеловать.
На его яростный крик проснулся Дима. Заметив пропажу в манеже, встревоженный взгляд метнулся к двери. Мы с мальчиком как раз выходили из комнаты.
— Таня?
Я обернулась. Панов потирал ладонями лицо, а после его карие глаза устало обвели моё тело. И тут же помимо усталости появилась еще и тоска. Я постаралась улыбнутся. Уголки его губ тоже приподнялись, но вымученного лица это не изменило.
— Ты голоден? — Спросила я. Дима кивнул. — Сейчас переодену Пашку и разогрею.
— Я сам, — хриплым голосом отозвался он, поднялся с кресла, останавливаясь в шаге от меня.
Я вышла первая, не в состоянии выстоять от его взгляда. Карие глаза мужчины были подобны рыхлой земле, которую давным-давно не поливал дождь. Я знала, что друг страдал. И причиной его страданий была я. И самое неприятное, что я так и не смогла ещё раз завести разговор о наших матерях.
Расправившись с дурнопахнующими штанами, я уже сухого и спокойного ребёнка несла на кухню. Дима был там. Он пил чёрный кофе, а в микроволновке разогревалась лазанья. Услышав приближающиеся шаги, он обернулся. Наши глаза встретились, я поджала губы. Почему-то мне было максимально неловко в его обществе.
— Почему у тебя он не плачет? — Его голос был тихим, и слова едва различимы, но я поняла его вопрос. Я улыбнулась.
— Потому что он описался.
— Он с утра не замолкал, — микроволновка пропищала, и мужчина достал из неё свой обед. Я усадила крестника на стульчик и достала из холодильника кашу. Поставила в микроволновую печь. — А ты пришла, и он замолчал.
Я лишь усмехнулась. Дима запихивал вилку за вилкой в свой рот, пока я копошилась на кухне спиной к нему. Пашка что-то неразборчиво бормотал. Подогрев еду малышу, я попробовала с ложечки, и убедившись, что температура подходящая, развернулась к столу. Я замерла. На освещенной от солнечных лучей кухне сидел Дима, так и не донесший до рта виску с фаршем, во все глаза уставился на меня. На лице отображалось удивление, а я порядком терялась в догадках.
— Все нормально? — Спросила я, и его брови вернулись на место. Он спешно отвернулся, роняя столовый прибор обратно в тарелку.
— Ничего, — его глаза уставились на мальца, который влюбленных взглядом смотрел на свою синюю тарелочку с динозаврами. На лице появился намек на улыбку. — Просто ты будешь хорошей мамой.
Я смутилась. Было видно, — мужчина хотел сказать что-то другое. Но настаивать я не стала. Сейчас были проблемы важнее. Например, наши матери. Другого момента поговорить с ним у меня не будет, — Дима избегал меня, телефонные звонки игнорировал.
— Так, Павел Станиславович, — села рядышком с мальчишкой, поставила ему под нос тарелку и резиновую ложку. — Тебе надо подкрепиться.
Пашка выбросил ложку и стал зачерпывать еду руками. Спустя пару минут его лицо и кисти рук были измазаны в манной каше. Дима, видя эту картину, смеялся, а я просто пожимала плечами.
— Ребенок должен познавать мир. — Сказала я, а после решила, что пора. — Нам надо поговорить.
— У меня совещание через час, — он взглянул на наручные часы. До моего вопроса мужчина никуда не спешил. Я нахмурилась.
— Ты долго будешь меня избегать?
— Не говори ерунды, — он поднялся со стула, сделал шаг к выходу из кухни, но я перегородила ему дорогу. — Мне нужно идти.
