Вдруг, словно ударом по голове, Фрейю осенило: возможно, убийца давно обитает в этом особняке, и те звуки, которые она слышала ночью… Это не герцог убивал кого-то, а тот самый преступник! Тогда слова герцога о том, что ночью лучше не покидать свои покои – не угроза, а предостережение? А ещё это расследование, хотя такой расклад – отличная возможность избавиться от неугодной жены… Может, герцог Хартманн не такой уж плохой человек, каким его считают?.. Фрейя похлопала себя по щекам, прогоняя бредовые мысли.
И всё равно что-то не вяжется. Если он знал, что в его особняке притаился убийца, почему же всё ещё его не поймал?
Из глубины подвала раздался тихий скрежет – будто кто-то ширкнул металлом по каменному полу. Фрейя вздрогнула. Все размышления мигом улетучились, и пред ней предстала реальность: тускло освещенная пустая тюремная камера в подвале особняка, где она теперь узница, но всё ещё герцогиня.
Девушка прислушалась. Неужели показалось?
И снова этот приглушенный скрежет. На этот раз Фрейя вскочила, потихоньку начиная осознавать, что в подвале есть кто-то ещё – и это явно не крыса.
Сердце бешено колотилось в груди. Девушка схватила подсвечник и ступила наружу из своей камеры. Она намеревалась добежать до входа в тюрьму и позвать стражу, стоявшую на посту с другой стороны огромной железной двери.
Фрейя уже сделала несколько шагов в нужном направлении, как вдруг её слуха достиг тихий, короткий смешок. Остановилась. Прислушалась – тишина. Звук доносился из противоположной от входа стороны. Девушка развернулась, прошла мимо двери в свою камеру, сделала ещё несколько шагов вперёд. Страшно. Каждый шаг давался ей с трудом, она шла вперёд, освещая тьму тусклым светом свечи, но то и дело порывалась вернуться и всё-таки позвать стражу.
Любопытство боролось со страхом и в конце концов взяло верх. Девушка всё сильнее отдалялась от входа. Каменные стены, образовывающие коридор, расширились – её взору предстало просторное помещение, наполненное множеством клеток. Из-за непроглядной темноты не было видно границ пространства, стены просто пропали из виду, затерявшись где-то вдали.
В нос ударил воздух, пропитанный запахом плесени и аммиака. Тишину подземелья снова разорвал странный скрежет, на этот раз он был громче, отчётливее, совсем близко. Фрейя, будто совсем забывшая про страх, пошла в ту сторону, откуда исходил этот звук, освещая маленькое пространство вокруг себя. Свет свечи выхватывал из мрака клетку за клеткой – все пустые, с толстыми ржавыми прутьями. Через несколько шагов на полу показался костлявый остов крысы. Пройдя ещё немного, девушка увидела следы старой засохшей крови.
Звуки, которые привели её сюда, теперь казались ещё ближе. Девушка наткнулась на клетку, более просторную, чем те, которые она видела до этого. В её глубине, до которой не доставал свет, сидело нечто. Оно тихо бормотало и скрежетало ржавыми цепями об пол. В клетке находился человек.
Чтобы лучше рассмотреть пленника, Фрейя обошла клетку и остановилась там, где свет доставал до него. Девушка застыла в ужасе от увиденного.
В заточении сидела старуха. Её тело было искалечено: не было одной руки и обеих ног, лишь культи, стянутые ремнями из жесткой кожи. Лицо было частично скрыто под свисающими на него редкими, сальными волосами. Запавшие глазницы, рот с почерневшими зубами, будто в вечной ухмылке. Кожа свисала складками, как воск оплывшей свечи. Цепи сковывали её движения почти полностью – они впивались в её талию, приковывая к стене, конечности тоже были железно зафиксированы. Казалось, оковы уже давно стали частью её существа.
Фрейя стояла прямо перед старухой, но не было понятно, заметила та её или нет – она беспрерывно болтала что-то невнятное, нечеловеческое, своим едва слышным скрипучим голосом.
– Кто вы?
Старуха притихла. Такая реакция означала, что она слышит. Фрейя повторила свой вопрос, подойдя ближе к прутьям клетки. Пленница продолжила свой тихий монолог, она что-то бубнила, временами хихикая, из-за чего складки на её щеках приподнимались паутинкой. Звук её смеха был влажным, булькающим, будто в горле застрял кусок её же разлагающейся плоти.
– Вы меня слышите?
Старуха ничего не ответила. Она зашевелилась, бренча металлическими цепями, возившимися по каменному полу вслед за обрубками ног. Пол под телом старухи был влажным, тёмным. Фрейя заметила белую личинку, ползущую вниз по клетке. Казалось, что старуха разлагается прямо здесь, в своих же экскрементах, но в то же время создавалось впечатление, что она была здесь очень давно, будто её мучили, полумёртвую, но не давали умереть.
– Вы… Давно здесь?
Старуха резко наклонилась вперёд, и цепь впилась в её морщинистую кожу.
– …Проклят, – прошептала та хрипло, будто уже давно не говорила по-человечески.
Услышав человеческую речь, Фрейя почувствовала, как по её спине пробежали мурашки.
– Кто проклят?
Тень свечи дрогнула. Старуха дернулась. Цепи, удерживающие её, натянулись. Её тонкие сухие губы растянулись в широкой ухмылке. Ответа не последовало.
Убогая наружность и условия содержания этой пленницы должны вызывать жалость и сострадание, но Фрейя при взгляде на неё испытывала лишь тревогу и неприязнь. Старуха безумна. Кто она и за что здесь оказалась, о каком проклятье она говорит – эту информацию было бесполезно пытаться у неё выведать.
Хотелось уйти. Девушка развернулась и начала отдаляться от клетки, а свет, так недолго падающий на пленницу, снова её покинул.
– Лучше бы… не рождался! – выкрикнула она, и её смех вновь разорвал тишину – громкий, визгливый, как скрип несмазанных петель, – Я только лишь открыла дверь, ха! Всего лишь открыла дверь!
Цепи зазвенели – старуха забилась в припадке, продолжая хохотать вслед удаляющейся фигуре. Она, возбуждённая появлением Фрейи, прорезала свой давно засохший голос, и то и дело вскрикивала, пищала неразборчивые фразы, постоянно меняя высоту своего вопля.
Фрейя уже не оборачивалась на неё. Она ускорила шаг, чтобы поскорее убраться подальше и не слышать эти противные, пронзающие слух визги.
Девушка вбежала в свою камеру и захлопнула дверь с такой силой, что гул разнёсся по всему подвалу, хотя за ней никто не гнался. Она прислонилась к холодной стене, чувствуя, как дрожь пробегает по всему тему – мелкая и неконтролируемая. Тысячи мурашек устроили пляски у неё под кожей. Фрейя никак не могла восстановить дыхание – то ли от ужаса увиденного, то ли от бега.
Ладони, сжимавшие подсвечник, были холодными и влажными. Свеча догорала. Пламя, некогда яркое, теперь едва теплилось, отбрасывая на стену уродливые тени. Теперь они казались ей другими – изломанными, зловещими.
Образ старухи уже въелся в сознание: безумный взгляд, растянутый в ухмылке рот, скрюченные пальцы единственной руки, обрубки ног… Кажется, её пытали. Так зверски. А сейчас почему-то не дают умереть. Вопросов теперь ещё больше, но существует ли хоть один человек, который сможет дать ответы?
Голова гудела, разум хотел покоя, определённости. Когда же закончится расследование? Находиться здесь было уже невыносимо. Фрейя на секунду подумала, что готова даже к смертному приговору – лишь бы уйти из этого места, где из каждого тёмного угла мерещится чужое дыхание.
Бездыханное тело Ромелии лежало там же, где его нашли, накрытое белым покрывалом. Ткань впитала в себя некоторую часть крови, и кромка её покрылась вишнёвыми пятнами.
Сдёрнув покрывало, Кайда склонилась над убитой. Она внимательно осматривала каждый сантиметр её тела, пытаясь найти хоть что-то – подсказку, улику, любую нить, которая может привести к убийце.
Вид мертвого тела ни капельки не трогал её, не вызывал жалости или отвращения – она видела сотни убитых на войне, не просто убитых – обезображенных, искалеченных. Она не раз наблюдала, как герцог лишает кого-то жизни и не раз казнила по его приказу.
Кайда отчаянно не понимала необходимости этого расследования, когда для неё всё лежало на поверхности – виновной являлась герцогиня. Именно с её появлением в особняке произошло убийство. Кто ещё осмелился бы на такое? К тому же, у неё был найден нож – это вполне может сойти за орудие преступления, иных объяснений, зачем он ей понадобился, просто не приходило в голову.
Но приказы герцога для Кайды стояли выше всего, поэтому она с полной отдачей, отбросив свои личные убеждения, собиралась отыскать все нити, видимые и невидимые, смотать их в один клубок, который приведёт её к убийце – будь то герцогиня или кто-то ещё.
Бледное лицо убитой уже не выражало никаких чувств. Глаза, некогда искрящие жизнью, потухли. Кожа, покрытая веснушками, посинела и была холодной, как каменный пол, на котором она лежала.
Кайда скользнула взглядом к шее. Порез выглядел небрежным – слишком глубокий с одной стороны и рваный у другого. Убийца – не профессионал. Его рука дрогнула в последний момент.
На плечах и ключице жертвы виднелись царапины – следы борьбы. Будто преступник не смог бесшумно подкрасться и осуществить задуманное – пришлось удерживать жертву и подавлять её сопротивление. Об этом же говорил сломанный ноготь на среднем пальце одной руки – жертва отчаянно вырывалась, цеплялась за стены, возможно, искала подручное средство для того, чтобы отбиться. Не нашла. Под её ногтями была кровь и частички кожи. Ромелия сражалась за свою жизнь.
На ладонях убитой Кайда заметила почти зажившие ранки и следы старых язвочек. Неизвестно, какова их природа, но к делу они, скорее всего, не имели отношения.
Одежда Ромелии была чистой, если не считать капель крови, въевшихся в ткань её плотного, однотонного платья. Кайда обнажила свой кинжал и одним ловким движением сделала надрез по всей его длине – от воротника до подола юбки.
Её взору предстало оголённое тело служанки. Под тусклым светом лампы оно казалось почти прозрачным. Бледная, лишённая крови кожа отливала болезненным голубоватым оттенком. Ромелия была хрупкой, худощавой – не было и намёка на сильные мышцы. Это тело не знало ежедневных тренировок и тяжёлой физической работы.
От убитой исходил запах пота и едва уловимый травяной аромат. Запах не был резким, но ощущался настойчиво. Кайда, словно ищейка, приблизилась к трупу, проводя обонянием по его линиям. Почуяла слабый металлический привкус, но это не то, что изначально привлекло её внимание. Затем медленно переместилась ниже, к руке жертвы. И тут, у основания ладони, ближе к пальцам, она уловила знакомую ноту – пряную, чуть горьковатую, с землистым оттенком. Но правая рука герцога знала, что Ромелия не работала в саду. Тогда откуда взялся этот запах?
Кайда продолжила свой тщательный осмотр – она не была готова упустить ни одной детали. На боку, чуть ниже рёбер, проступал едва различимый синяк. Девушка нахмурилась – удар кулаком? Пинок? Она провела подушечками пальцев по следу и нащупала уплотнение. Ушиб был свежим и ещё не начал сходить.
На спине, ближе к пояснице, кожа была неровной: здесь проступали тонкие, давно зажившие шрамы. Они были узкими, как от розог. На теле служанки такая находка не вызывала удивления.
Кайда медленно выпрямилась и кинула последний взгляд на мертвое тело. Сейчас она взглянула на Ромелию не как на улику, а как на девушку, жившую в этом доме, державшую щётку, таскавшую воду, стелившую чужие постели.
Белая ткань с багровыми пятнами снова легла на белоснежное лицо и грудь убитой, скрыло смертельную рану, худобу, синяки.
Осмотр окончен, в голове Кайды уже складывалась первая версия произошедшего. Она развернулась и пошла по коридору, направляясь в кабинет. Служанкам, стоявшим неподалёку, девушка скомандовала:
– Унесите.
Мертвое тело рассказало всё, что могло. Настало время задать вопросы живым.
Кайда сидела за столом в пустующем кабинете и вертела в руках нож, который преподнесла ей Эдит как главную улику и доказательство вины герцогини.
Этот кабинет был отведён для бумажных хлопот герцога, но почти не использовался. Хозяин особняка здесь вовсе не появлялся, привыкнув решать все дела в своих покоях. Лишь слуги иногда пользовались этим местом, в основном, чтобы уединиться из общих комнат и написать письмо. Здесь же Лорена отвечала отказами на все приглашения, полученные Фрейей. Помещение было просторным, но пустым: лишь стол, пара стульев, да ковер – вот и всё обустройство. Уборка велась как положено, поэтому пыль не лежала на этих голых поверхностях. И всё же, здесь было неуютно.
Кайду, по правде говоря, уже начинала напрягать эта нарочитая заинтересованность экономки в обвинении своей госпожи. Неужели она так верна герцогскому дому, что готова искоренить любое зло, которое ему угрожает, будь то даже его хозяйка? Неужели она и вправду так уверена, что это самое зло совершила именно Фрейя? Или же она преследует свои тайные цели… Но какие? Кайда, призадумавшись на какое-то время, так и не смогла предположить, какие мотивы двигали Эдит, так настойчиво обвинявшую госпожу. Вместе с тем, помощница герцога и сама относилась к Фрейе с недоверием.
В дверь кабинета постучали и, немного выждав, приоткрыли её. Из-за угла нерешительно высунулось женское лицо.
– Вы вызывали…
– Проходите.
В комнату вошли две девушки и встали напротив стола. Кайда бросила на них проницательный взгляд и сверилась с книгой учёта слуг. Первыми на допрос явились кухарки.
Ту, что постарше, звали Этель. Она держалась куда лучше своей напарницы – стояла с прямой спиной, прижимая ладони к фартуку, и смотрела на дознавательницу, не выказывая ни страха, ни волнения.
Её подруга – Марианна – стояла чуть позади и тревожно перебирала пальцами подол. Она старалась не пересекаться взглядом с Кайдой. Имея пухлое телосложение, она, казалось, пыталась сжаться, занять как можно меньше пространства, не попасть под тяжелый, пристальный взгляд. Тем не менее, подозрений она не вызывала: Кайда лишь понимала, что на неё легче надавить и выудить информацию.
– Ну. Рассказывайте, – скомандовала герцогская ищейка с намерением сначала послушать, что они расскажут сами.
– А что рассказывать? – непонятливо уточнила Этель, – Рассказывать-то нечего… Не знаем мы ничего. На крик прибежали – так и увидели всё.
Марианна бодро закивала.
– Да-да, не знаем мы ничегошеньки!
– Когда прибежали, герцогиня была там?
Кухарки переглянулись. Затем повернулись к Кайде и синхронно кивнули.
– Но госпожа была в ужасе, не меньше нашего, – решила уточнить старшая.
– Это не важно. А важно вот что, – проговорив эти слова, Кайда поднялась из-за стола с ножом в руках, обошла его и встала поближе к кухаркам.
– Узнаёте? – спросила она, продемонстрировав им нож поближе.
Но это было не обязательно. Они уже давно хватились его и ума не могли приложить, куда он мог подеваться. Когда после убийства пошёл слушок, что в покоях герцогини был найден нож, кухарки сразу поняли, что это тот самый, потерянный ими.
В кабинете повисла тишина. Было слышно, как кто-то нервно сглотнул.
– Д-да как же так это… Да мы не… Как же так, – затараторила покрасневшая Марианна дрожащим голосом, не сумев совладать со своими эмоциями. – Ай, помилуйте, миледи!
Бедняжка ссутулилась, закрыла лицо своими пухлыми пальчиками, и через секунду послышались её порывистые всхлипы.
И всё равно что-то не вяжется. Если он знал, что в его особняке притаился убийца, почему же всё ещё его не поймал?
Из глубины подвала раздался тихий скрежет – будто кто-то ширкнул металлом по каменному полу. Фрейя вздрогнула. Все размышления мигом улетучились, и пред ней предстала реальность: тускло освещенная пустая тюремная камера в подвале особняка, где она теперь узница, но всё ещё герцогиня.
Девушка прислушалась. Неужели показалось?
И снова этот приглушенный скрежет. На этот раз Фрейя вскочила, потихоньку начиная осознавать, что в подвале есть кто-то ещё – и это явно не крыса.
Сердце бешено колотилось в груди. Девушка схватила подсвечник и ступила наружу из своей камеры. Она намеревалась добежать до входа в тюрьму и позвать стражу, стоявшую на посту с другой стороны огромной железной двери.
Фрейя уже сделала несколько шагов в нужном направлении, как вдруг её слуха достиг тихий, короткий смешок. Остановилась. Прислушалась – тишина. Звук доносился из противоположной от входа стороны. Девушка развернулась, прошла мимо двери в свою камеру, сделала ещё несколько шагов вперёд. Страшно. Каждый шаг давался ей с трудом, она шла вперёд, освещая тьму тусклым светом свечи, но то и дело порывалась вернуться и всё-таки позвать стражу.
Любопытство боролось со страхом и в конце концов взяло верх. Девушка всё сильнее отдалялась от входа. Каменные стены, образовывающие коридор, расширились – её взору предстало просторное помещение, наполненное множеством клеток. Из-за непроглядной темноты не было видно границ пространства, стены просто пропали из виду, затерявшись где-то вдали.
В нос ударил воздух, пропитанный запахом плесени и аммиака. Тишину подземелья снова разорвал странный скрежет, на этот раз он был громче, отчётливее, совсем близко. Фрейя, будто совсем забывшая про страх, пошла в ту сторону, откуда исходил этот звук, освещая маленькое пространство вокруг себя. Свет свечи выхватывал из мрака клетку за клеткой – все пустые, с толстыми ржавыми прутьями. Через несколько шагов на полу показался костлявый остов крысы. Пройдя ещё немного, девушка увидела следы старой засохшей крови.
Звуки, которые привели её сюда, теперь казались ещё ближе. Девушка наткнулась на клетку, более просторную, чем те, которые она видела до этого. В её глубине, до которой не доставал свет, сидело нечто. Оно тихо бормотало и скрежетало ржавыми цепями об пол. В клетке находился человек.
Чтобы лучше рассмотреть пленника, Фрейя обошла клетку и остановилась там, где свет доставал до него. Девушка застыла в ужасе от увиденного.
В заточении сидела старуха. Её тело было искалечено: не было одной руки и обеих ног, лишь культи, стянутые ремнями из жесткой кожи. Лицо было частично скрыто под свисающими на него редкими, сальными волосами. Запавшие глазницы, рот с почерневшими зубами, будто в вечной ухмылке. Кожа свисала складками, как воск оплывшей свечи. Цепи сковывали её движения почти полностью – они впивались в её талию, приковывая к стене, конечности тоже были железно зафиксированы. Казалось, оковы уже давно стали частью её существа.
Фрейя стояла прямо перед старухой, но не было понятно, заметила та её или нет – она беспрерывно болтала что-то невнятное, нечеловеческое, своим едва слышным скрипучим голосом.
– Кто вы?
Старуха притихла. Такая реакция означала, что она слышит. Фрейя повторила свой вопрос, подойдя ближе к прутьям клетки. Пленница продолжила свой тихий монолог, она что-то бубнила, временами хихикая, из-за чего складки на её щеках приподнимались паутинкой. Звук её смеха был влажным, булькающим, будто в горле застрял кусок её же разлагающейся плоти.
– Вы меня слышите?
Старуха ничего не ответила. Она зашевелилась, бренча металлическими цепями, возившимися по каменному полу вслед за обрубками ног. Пол под телом старухи был влажным, тёмным. Фрейя заметила белую личинку, ползущую вниз по клетке. Казалось, что старуха разлагается прямо здесь, в своих же экскрементах, но в то же время создавалось впечатление, что она была здесь очень давно, будто её мучили, полумёртвую, но не давали умереть.
– Вы… Давно здесь?
Старуха резко наклонилась вперёд, и цепь впилась в её морщинистую кожу.
– …Проклят, – прошептала та хрипло, будто уже давно не говорила по-человечески.
Услышав человеческую речь, Фрейя почувствовала, как по её спине пробежали мурашки.
– Кто проклят?
Тень свечи дрогнула. Старуха дернулась. Цепи, удерживающие её, натянулись. Её тонкие сухие губы растянулись в широкой ухмылке. Ответа не последовало.
Убогая наружность и условия содержания этой пленницы должны вызывать жалость и сострадание, но Фрейя при взгляде на неё испытывала лишь тревогу и неприязнь. Старуха безумна. Кто она и за что здесь оказалась, о каком проклятье она говорит – эту информацию было бесполезно пытаться у неё выведать.
Хотелось уйти. Девушка развернулась и начала отдаляться от клетки, а свет, так недолго падающий на пленницу, снова её покинул.
– Лучше бы… не рождался! – выкрикнула она, и её смех вновь разорвал тишину – громкий, визгливый, как скрип несмазанных петель, – Я только лишь открыла дверь, ха! Всего лишь открыла дверь!
Цепи зазвенели – старуха забилась в припадке, продолжая хохотать вслед удаляющейся фигуре. Она, возбуждённая появлением Фрейи, прорезала свой давно засохший голос, и то и дело вскрикивала, пищала неразборчивые фразы, постоянно меняя высоту своего вопля.
Фрейя уже не оборачивалась на неё. Она ускорила шаг, чтобы поскорее убраться подальше и не слышать эти противные, пронзающие слух визги.
Девушка вбежала в свою камеру и захлопнула дверь с такой силой, что гул разнёсся по всему подвалу, хотя за ней никто не гнался. Она прислонилась к холодной стене, чувствуя, как дрожь пробегает по всему тему – мелкая и неконтролируемая. Тысячи мурашек устроили пляски у неё под кожей. Фрейя никак не могла восстановить дыхание – то ли от ужаса увиденного, то ли от бега.
Ладони, сжимавшие подсвечник, были холодными и влажными. Свеча догорала. Пламя, некогда яркое, теперь едва теплилось, отбрасывая на стену уродливые тени. Теперь они казались ей другими – изломанными, зловещими.
Образ старухи уже въелся в сознание: безумный взгляд, растянутый в ухмылке рот, скрюченные пальцы единственной руки, обрубки ног… Кажется, её пытали. Так зверски. А сейчас почему-то не дают умереть. Вопросов теперь ещё больше, но существует ли хоть один человек, который сможет дать ответы?
Голова гудела, разум хотел покоя, определённости. Когда же закончится расследование? Находиться здесь было уже невыносимо. Фрейя на секунду подумала, что готова даже к смертному приговору – лишь бы уйти из этого места, где из каждого тёмного угла мерещится чужое дыхание.
Глава 12. Расследование.
Бездыханное тело Ромелии лежало там же, где его нашли, накрытое белым покрывалом. Ткань впитала в себя некоторую часть крови, и кромка её покрылась вишнёвыми пятнами.
Сдёрнув покрывало, Кайда склонилась над убитой. Она внимательно осматривала каждый сантиметр её тела, пытаясь найти хоть что-то – подсказку, улику, любую нить, которая может привести к убийце.
Вид мертвого тела ни капельки не трогал её, не вызывал жалости или отвращения – она видела сотни убитых на войне, не просто убитых – обезображенных, искалеченных. Она не раз наблюдала, как герцог лишает кого-то жизни и не раз казнила по его приказу.
Кайда отчаянно не понимала необходимости этого расследования, когда для неё всё лежало на поверхности – виновной являлась герцогиня. Именно с её появлением в особняке произошло убийство. Кто ещё осмелился бы на такое? К тому же, у неё был найден нож – это вполне может сойти за орудие преступления, иных объяснений, зачем он ей понадобился, просто не приходило в голову.
Но приказы герцога для Кайды стояли выше всего, поэтому она с полной отдачей, отбросив свои личные убеждения, собиралась отыскать все нити, видимые и невидимые, смотать их в один клубок, который приведёт её к убийце – будь то герцогиня или кто-то ещё.
Бледное лицо убитой уже не выражало никаких чувств. Глаза, некогда искрящие жизнью, потухли. Кожа, покрытая веснушками, посинела и была холодной, как каменный пол, на котором она лежала.
Кайда скользнула взглядом к шее. Порез выглядел небрежным – слишком глубокий с одной стороны и рваный у другого. Убийца – не профессионал. Его рука дрогнула в последний момент.
На плечах и ключице жертвы виднелись царапины – следы борьбы. Будто преступник не смог бесшумно подкрасться и осуществить задуманное – пришлось удерживать жертву и подавлять её сопротивление. Об этом же говорил сломанный ноготь на среднем пальце одной руки – жертва отчаянно вырывалась, цеплялась за стены, возможно, искала подручное средство для того, чтобы отбиться. Не нашла. Под её ногтями была кровь и частички кожи. Ромелия сражалась за свою жизнь.
На ладонях убитой Кайда заметила почти зажившие ранки и следы старых язвочек. Неизвестно, какова их природа, но к делу они, скорее всего, не имели отношения.
Одежда Ромелии была чистой, если не считать капель крови, въевшихся в ткань её плотного, однотонного платья. Кайда обнажила свой кинжал и одним ловким движением сделала надрез по всей его длине – от воротника до подола юбки.
Её взору предстало оголённое тело служанки. Под тусклым светом лампы оно казалось почти прозрачным. Бледная, лишённая крови кожа отливала болезненным голубоватым оттенком. Ромелия была хрупкой, худощавой – не было и намёка на сильные мышцы. Это тело не знало ежедневных тренировок и тяжёлой физической работы.
От убитой исходил запах пота и едва уловимый травяной аромат. Запах не был резким, но ощущался настойчиво. Кайда, словно ищейка, приблизилась к трупу, проводя обонянием по его линиям. Почуяла слабый металлический привкус, но это не то, что изначально привлекло её внимание. Затем медленно переместилась ниже, к руке жертвы. И тут, у основания ладони, ближе к пальцам, она уловила знакомую ноту – пряную, чуть горьковатую, с землистым оттенком. Но правая рука герцога знала, что Ромелия не работала в саду. Тогда откуда взялся этот запах?
Кайда продолжила свой тщательный осмотр – она не была готова упустить ни одной детали. На боку, чуть ниже рёбер, проступал едва различимый синяк. Девушка нахмурилась – удар кулаком? Пинок? Она провела подушечками пальцев по следу и нащупала уплотнение. Ушиб был свежим и ещё не начал сходить.
На спине, ближе к пояснице, кожа была неровной: здесь проступали тонкие, давно зажившие шрамы. Они были узкими, как от розог. На теле служанки такая находка не вызывала удивления.
Кайда медленно выпрямилась и кинула последний взгляд на мертвое тело. Сейчас она взглянула на Ромелию не как на улику, а как на девушку, жившую в этом доме, державшую щётку, таскавшую воду, стелившую чужие постели.
Белая ткань с багровыми пятнами снова легла на белоснежное лицо и грудь убитой, скрыло смертельную рану, худобу, синяки.
Осмотр окончен, в голове Кайды уже складывалась первая версия произошедшего. Она развернулась и пошла по коридору, направляясь в кабинет. Служанкам, стоявшим неподалёку, девушка скомандовала:
– Унесите.
Мертвое тело рассказало всё, что могло. Настало время задать вопросы живым.
***
Кайда сидела за столом в пустующем кабинете и вертела в руках нож, который преподнесла ей Эдит как главную улику и доказательство вины герцогини.
Этот кабинет был отведён для бумажных хлопот герцога, но почти не использовался. Хозяин особняка здесь вовсе не появлялся, привыкнув решать все дела в своих покоях. Лишь слуги иногда пользовались этим местом, в основном, чтобы уединиться из общих комнат и написать письмо. Здесь же Лорена отвечала отказами на все приглашения, полученные Фрейей. Помещение было просторным, но пустым: лишь стол, пара стульев, да ковер – вот и всё обустройство. Уборка велась как положено, поэтому пыль не лежала на этих голых поверхностях. И всё же, здесь было неуютно.
Кайду, по правде говоря, уже начинала напрягать эта нарочитая заинтересованность экономки в обвинении своей госпожи. Неужели она так верна герцогскому дому, что готова искоренить любое зло, которое ему угрожает, будь то даже его хозяйка? Неужели она и вправду так уверена, что это самое зло совершила именно Фрейя? Или же она преследует свои тайные цели… Но какие? Кайда, призадумавшись на какое-то время, так и не смогла предположить, какие мотивы двигали Эдит, так настойчиво обвинявшую госпожу. Вместе с тем, помощница герцога и сама относилась к Фрейе с недоверием.
В дверь кабинета постучали и, немного выждав, приоткрыли её. Из-за угла нерешительно высунулось женское лицо.
– Вы вызывали…
– Проходите.
В комнату вошли две девушки и встали напротив стола. Кайда бросила на них проницательный взгляд и сверилась с книгой учёта слуг. Первыми на допрос явились кухарки.
Ту, что постарше, звали Этель. Она держалась куда лучше своей напарницы – стояла с прямой спиной, прижимая ладони к фартуку, и смотрела на дознавательницу, не выказывая ни страха, ни волнения.
Её подруга – Марианна – стояла чуть позади и тревожно перебирала пальцами подол. Она старалась не пересекаться взглядом с Кайдой. Имея пухлое телосложение, она, казалось, пыталась сжаться, занять как можно меньше пространства, не попасть под тяжелый, пристальный взгляд. Тем не менее, подозрений она не вызывала: Кайда лишь понимала, что на неё легче надавить и выудить информацию.
– Ну. Рассказывайте, – скомандовала герцогская ищейка с намерением сначала послушать, что они расскажут сами.
– А что рассказывать? – непонятливо уточнила Этель, – Рассказывать-то нечего… Не знаем мы ничего. На крик прибежали – так и увидели всё.
Марианна бодро закивала.
– Да-да, не знаем мы ничегошеньки!
– Когда прибежали, герцогиня была там?
Кухарки переглянулись. Затем повернулись к Кайде и синхронно кивнули.
– Но госпожа была в ужасе, не меньше нашего, – решила уточнить старшая.
– Это не важно. А важно вот что, – проговорив эти слова, Кайда поднялась из-за стола с ножом в руках, обошла его и встала поближе к кухаркам.
– Узнаёте? – спросила она, продемонстрировав им нож поближе.
Но это было не обязательно. Они уже давно хватились его и ума не могли приложить, куда он мог подеваться. Когда после убийства пошёл слушок, что в покоях герцогини был найден нож, кухарки сразу поняли, что это тот самый, потерянный ими.
В кабинете повисла тишина. Было слышно, как кто-то нервно сглотнул.
– Д-да как же так это… Да мы не… Как же так, – затараторила покрасневшая Марианна дрожащим голосом, не сумев совладать со своими эмоциями. – Ай, помилуйте, миледи!
Бедняжка ссутулилась, закрыла лицо своими пухлыми пальчиками, и через секунду послышались её порывистые всхлипы.
