- Что бы ты ни говорила, Гюль, а я уверена, что он неспроста распорядился поселить тебя в этих покоях. Согласись, для кратковременного пребывания они чересчур хороши.
Гюльфем молча села перед зеркалом, разглядывая кровоподтёк под глазом, сильно портивший её лицо. Потом перевела взгляд на серебряные чашечки с крышками, выстроенные шеренгами вдоль зеркал. Гюльфем хорошо разбиралась в средствах по уходу за кожей, так как её муж часто изготовлял их на продажу. Она быстро отыскала нужное притирание и нанесла его на синяк лёгкими движениями пальцев. Уже через несколько минут он начал заметно бледнеть, и Гюльфем почувствовала себя значительно увереннее. Ей было бы ужасно неловко снова встретиться с царевичем с таким украшением под глазом.
Был уже поздний вечер. Гюльфем с трудом дождалась горничных и попросила их помочь ей приготовиться ко сну.
- Вам следует не просить, а приказывать, госпожа, - поправила её одна из девиц, которую звали Фейруз. - Мы же ваши служанки.
- Никакая я не госпожа, - ответила Гюльфем. - И сама предпочла бы наняться прислугой, чем вновь выходить замуж, потому что боюсь, у сахиба именно такое намерение - подыскать мне нового мужа.
- А чем был плох ваш первый муж, госпожа? - полюбопытствовала другая девушка по имени Мунира, расстилая ей постель.
- Он заставлял меня работать в лавке до седьмого пота, а кроме того, соблюдать ведические посты и воздержания, несмотря на то, что я мусульманка.
- Вы слишком хороши для неотёсанного лавочника, - фыркнула Фейруз, раздевая Гюльфем, - и могли бы украсить дом какого-нибудь знатного вельможи.
- Я думаю, - поддакнула Мунира, - теперь сахиб учтёт свой промах и отдаст вас за кого-либо из тех, кто состоит у него на службе. Ни один придворный не посмеет дурно обходиться с протеже сахиба.
- Я больше не хочу замуж ни за кого, - сказала, как отрезала Гюльфем.
- Что же делать, госпожа, - вздохнула Фейруз, - женщина не может жить совсем одна, а для простой прислуги у вас слишком красивое личико и роскошное тело.
Уложив почётную гостью в постель, служанки загасили все лампы, оставив гореть только масляный ночник, и ушли.
Несмотря на усталость, Гюльфем никак не удавалось заснуть. Лёжа в постели, она следила глазами за полоской света, мелькавшей за окном - должно быть, ночная стража совершала обход усадьбы с фонарём - и прислушивалась к шорохам, которые могли доноситься только извне, потому что на женской половине дворца она осталась в полном одиночестве.
Но вдруг к шороху прибавился едва различимый скрип - такой издаёт дверь, когда её петли обильно смазаны воском. Темноту рассеяло слабое мерцание лампы, которую держал в руке незваный гость. У Гюльфем перехватило дыхание, когда она узнала облитую мягким светом фигуру, заполнившую почти весь дверной проём.
- Сахиб, - в изумлении проронила она, - вы пришли ко мне в такой поздний час?
Сарнияр погасил лампу, поставил её на пол и присел на постель. Щёки Гюльфем запылали от смущения, когда рука его забралась к ней под рубашку и начала гладить её полные груди, живот, бёдра.
- Сахиб, - прошептала она, - вы не должны этого делать, это... нехорошо. Ваша жена недавно умерла.
Он заурчал в ответ, как голодный кот.
- Но я-то не умер, Гюль. Я жив... и я хочу тебя, безумно хочу.
Она попыталась возразить, но он прильнул к её губам, обвёл языком их нежные контуры, заставляя их раскрыться. Потом его язык проник вглубь её рта. От его страстных поцелуев по телу Гюльфем пробежала ответная дрожь. Она не испытывала ничего подобного с тех пор, как вышла замуж. Сун Янг оказался более чем посредственным любовником и никогда не дарил ей таких изысканных ласк, какими осыпал её этот опытный в делах любви мужчина.
Рука Сарнияра гладила её пышную грудь, обводя пальцем сосок и его ареолу. Гюльфем не смогла сдержать тихого стона, он сорвался с её губ сам собой. Вскоре она почувствовала, как его рука проникает в тугую расщелину между её бедёр и испустила такой глубокий вздох, что ночная сорочка затрещала у неё на груди. Сарнияр с усмешкой стянул с Гюльфем лёгкий покров и накрыл её своим огромным телом. Она уже вся сочилась любовными соками, и он рукой направил своё копьё точно в цель, заполняя её восхитительным теплом. Опираясь на локти, чтобы не давить на неё своим весом, он совершал ритмичные движения, продолжая ласкать языком её рот, щеку, мочку уха.
- Я люблю вас, сахиб, - прошептала она на своём родном языке, впадая в блаженное забытьё, которое продолжалось не более минуты. Когда она очнулась, он ещё пронзал её плоть слабеющими ударами.
- Что ты сказала сейчас на незнакомом мне наречии? - спросил он, когда всё в них улеглось и дыхание стало ровным, словно у невинных младенцев.
Гюльфем смущённо опустила длинные ресницы.
- Я молила бога простить мне мой грех, - солгала она. - То, что произошло между нами, на любом наречии зовётся прелюбодейством. У меня есть муж, а вы только что потеряли жену.
- Но жизнь продолжается, Гюль, - мягко возразил Сарнияр, обводя ладонью нежный овал её лица, - а я из тех, кто смотрит вперёд, а не оглядывается назад. Мужчины моего толка, потеряв свою любовь, находят утешение в новой любви. Я не вынесу одиночества. И наяву и во сне меня преследуют духи усопших. Мне нужна женщина, способная прогнать этих призраков.
- Но я не могу стать такой женщиной для вас.
- Отчего, Гюль? Ты же всегда пользовалась моим расположением, если не сказать больше.
- С той поры прошло много лет, сахиб, - напомнила Гюльфем. - Время безжалостно порушило чувства, которыми вы удостаивали свою рабыню.
- Я тоже думал, что время разрушило наши чувства, но оказалось, что оно бессильно разрушить узы плоти, связывающие нас. Я ощутил, насколько они крепки, когда прикоснулся к твоему телу.
Она ничего не ответила, глядя куда-то в сторону невидящими глазами. Сарнияр повернул её к себе за подбородок.
- Отчего ты молчишь, Гюль? Тебе нечего сказать?
- Могу сказать только одно, сахиб. То, что вы испытали ко мне сейчас, не более чем вожделение и не имеет отношения к прошлому.
Он засмеялся и привлёк её к себе на грудь, заросшую густыми чёрными волосами.
- Глупышка, какой была, такой и осталась! Для мужчины любовь и есть вожделение. Тебе не нравится это слово? Хорошо, тогда страсть или жажда обладания. Но как их ни назови, чувства важнее слов.
Сарнияр вновь потянулся к её губам, но Гюльфем отвернула голову, и его поцелуй пришёлся на её висок.
- Я не могу принимать вашу любовь, оставаясь женой Сун Янга, - тихо, но твёрдо объявила она.
- Ты не останешься его женой, обещаю тебе, - ответил он, - и сегодня же предприму кое-какие шаги в этом направлении.
После такого заверения она сразу успокоилась и отдалась на волю своим чувствам, чем он не замедлил воспользоваться.
* * *
Утром Сарнияр спустился в большую залу дворца и встретил там Бехрама и Мансура, ожидавших его распоряжений.
- Подойдите, вы оба, - велел он, уютно устраиваясь среди подушек, разложенных у фонтана. - У меня есть поручение для вас.
- Чего изволите, сахиб?
Мансур хотел поцеловать рукав его халата, но Сарнияр отдёрнул руку.
- Садись, - коротко приказал он, - мне нужно спросить тебя кое о чём. Вспомни-ка, не заезжал ли ты к кому-либо из своих знакомых по дороге из Алькадира в Алиф?
Мансур покраснел.
- Признаюсь, сахиб, что наведался к одному приятелю, всего на полчаса. Но это было по дороге из Алифа в Алькадир.
- А на обратном пути никуда не заезжал?
- Нет.
- А где ты останавливался на ночлег?
- В караван-сараях, ваше высочество.
- Припомни, не заговаривал ли ты с кем о цели своей поездки в столицу. Не проявлял ли кто неумеренного любопытства к твоей персоне?
Мансур почесал затылок, напрягая свою не слишком хорошую память.
- Сейчас мне уже трудно вспомнить, сахиб.
Сарнияр со злостью ударил его по носу.
- Тупица! Тебе же было велено ни с кем не вступать в разговоры по дороге.
- Но я ни с кем не вступал, - жалобно захныкал скороход, - как мне кажется...
- Тебе кажется, болван?! - вышел из себя Сарнияр.
- В чём я провинился? - хлюпая разбитым носом, проскулил Мансур. - Готов отдать голову на отсечение, что в точности следовал вашим указаниям.
Сарнияр зловеще усмехнулся.
- Если я выясню, что ты ловил ворон на постоялых дворах, твоя голова и впрямь слетит с плеч. Ты и жив до сих пор только потому, что я ещё до конца не разобрался в этой запутанной истории с ядом.
- Есть люди, сахиб, - вмешался в разговор Бехрам, - специально обученные распутывать такие клубки.
- Ты тоже присядь, Бехрам, - указал ему на подушку Сарнияр. - Я хочу поручить расследование Рахиму. У него нюх, как у ищейки, и он умеет держать рот на замке.
- К чему это расследование, когда всё и так понятно, - проворчал скороход. - Это жена китайца решила припомнить вам старые обиды.
- Не лезь на рожон, Мансур, - понизив голос, сказал ему Бехрам. - На твоём месте я бы благоразумно помалкивал. Ты привёз яд в своей суме, дубина!
- Она это, сахиб, - не слушая его предостережений, настаивал Мансур, - голову на отсечение даю! Вскормите её шакалам, а лавку мужа сровняйте с землёй!
Пихнув его кулаком в бок, Бехрам шепнул ему прямо в ухо:
- Не слишком ли часто ты жертвуешь свой котелок на отсечение, осёл? Побереги его, хоть он у тебя и слабо варит.
- Когда мне понадобится твой совет, Мансур, - с усмешкой произнёс Сарнияр, - я спрошу его у тебя. А пока что собирайся в путь. Отвезёшь моё письмо Рахиму в Алиф, покажешь ему все караван-сараи, в которых останавливался. И не вздумай сбежать по дороге. На этот раз с тобой поедет Бехрам, потому что у меня больше нет к тебе доверия.
Мансур ушёл, шмыгая носом, из которого сочилась кровь.
- Бедняга, - вздохнул Бехрам, провожая его взглядом, - столько лет прослужил вам верой и правдой. Неужели вы казните его, сахиб?
- Возможно, пощажу, - ответил Сарнияр, - если выяснится, что его окурили каким-нибудь дурманом, чтобы добраться до его сумы. Мои завистники не дремлют, Бехрам.
- У вас есть завистники, сахиб?
- Как же им не быть? Я столько лет правил Аравией от лица Великого Турка. Многим его пашам и беям моё назначение комом в горле засело. Кто-либо из них, вероятно, подослал шпиона в Алиф. Пока Мансур добирался до Алькадира, лазутчик успел донести хозяину, что обратно он повезёт лекарство для моей беременной жены. Кем бы ни был мерзавец, задумавший свалить меня таким подлым способом, он своего добился. Я больше и слышать не хочу о службе султану Мюраду.
- Никто не стал бы выжидать так долго, чтобы свалить вас, сахиб, - возразил Бехрам. - Лучше припомните тех, кого вы вольно или невольно обидели.
- О, Аллах! Если я начну перебирать в памяти всех, кого вольно или невольно обидел, окажется, что весь мир обижен на меня.
- А китайца и его жену вы из этого списка исключаете?
С губ Сарнияра сорвался звук, похожий на глухое рычание.
- Конечно, эта парочка в первую очередь вызывает подозрение, - ответил он, стараясь голосом не выдать своих чувств. - Но Сун Янга я ничем не обидел, совсем наоборот - дал ему в жёны женщину, которую он любил и к которой сам был неравнодушен. Он знал об этом, хитрый лис, и наверняка молил своего бога, чтобы я держался подальше от неё и не вспоминал о том, что она существует на свете. Как видишь, Бехрам, у него не было мотива подмешивать яд в кувшин с эликсиром.
- Но если он хотел, чтобы вы оставались при жене, то его жена, наоборот, мечтала о том, чтобы вы остались вдовцом и вернулись к ней. Разве не так?
- Нет, - раздражённо рявкнул Сарнияр, - Гюль не могла отравить мою жену. Она слишком осмотрительна и не рискнула бы навлечь на себя мой гнев. Ступай, Бехрам, тебе тоже нужно собираться в дорогу. Глаз не спускай с Мансура. Головой мне за него ответишь, если он сбежит.
В распахнутые окна спальни врывался слабый ветерок, занося из сада опьяняющие ароматы. Бледный свет убывающей луны серебрил кожу и волосы Гюльфем, в живописном беспорядке разбросанные по постели. Она лежала между ног царевича, уютно устроив головку чуть пониже его богатырской груди, на которой с годами стали не так заметны уродливые шрамы.
- Ты не спишь, душенька? - спросил Сарнияр, безуспешно стараясь расчесать пальцами её волосы, спутавшиеся за время их последней любовной схватки.
- Мои горестные мысли не дают мне заснуть, сахиб, - пожаловалась Гюльфем.
- О чём же тебе горевать, моя горлинка? - удивился он. - Ты живёшь в этом дворце как царица. Стоит тебе только захотеть чего-нибудь, как все твои желания тут же исполняются.
Гюльфем невесело усмехнулась в ответ.
- Моё самое сокровенное желание так и не исполнилось, сахиб.
- О чём ты, Гюль? - нахмурился Сарнияр.
- О моём разводе с Сун Янгом. Вы обещали разрубить мои узы. Но прошёл уже месяц, а я всё ещё остаюсь его женой и каждую ночь прелюбодействую в ваших объятиях. Вот о чём я думаю, сахиб, и эти думы не дают мне насладиться в полной мере моим счастьем.
Сарнияр вздохнул с облегчением.
- Ну, если в этом причина твоей грусти, перестань грустить, моя горлинка. Завтра к вечеру ты получишь долгожданную свободу.
- Правда? - радостно встрепенулась Гюльфем. - Но почему мне пришлось так долго ждать этого момента?
Гюльфем молча села перед зеркалом, разглядывая кровоподтёк под глазом, сильно портивший её лицо. Потом перевела взгляд на серебряные чашечки с крышками, выстроенные шеренгами вдоль зеркал. Гюльфем хорошо разбиралась в средствах по уходу за кожей, так как её муж часто изготовлял их на продажу. Она быстро отыскала нужное притирание и нанесла его на синяк лёгкими движениями пальцев. Уже через несколько минут он начал заметно бледнеть, и Гюльфем почувствовала себя значительно увереннее. Ей было бы ужасно неловко снова встретиться с царевичем с таким украшением под глазом.
Прода от 13.07.2022, 16:27
Был уже поздний вечер. Гюльфем с трудом дождалась горничных и попросила их помочь ей приготовиться ко сну.
- Вам следует не просить, а приказывать, госпожа, - поправила её одна из девиц, которую звали Фейруз. - Мы же ваши служанки.
- Никакая я не госпожа, - ответила Гюльфем. - И сама предпочла бы наняться прислугой, чем вновь выходить замуж, потому что боюсь, у сахиба именно такое намерение - подыскать мне нового мужа.
- А чем был плох ваш первый муж, госпожа? - полюбопытствовала другая девушка по имени Мунира, расстилая ей постель.
- Он заставлял меня работать в лавке до седьмого пота, а кроме того, соблюдать ведические посты и воздержания, несмотря на то, что я мусульманка.
- Вы слишком хороши для неотёсанного лавочника, - фыркнула Фейруз, раздевая Гюльфем, - и могли бы украсить дом какого-нибудь знатного вельможи.
- Я думаю, - поддакнула Мунира, - теперь сахиб учтёт свой промах и отдаст вас за кого-либо из тех, кто состоит у него на службе. Ни один придворный не посмеет дурно обходиться с протеже сахиба.
- Я больше не хочу замуж ни за кого, - сказала, как отрезала Гюльфем.
- Что же делать, госпожа, - вздохнула Фейруз, - женщина не может жить совсем одна, а для простой прислуги у вас слишком красивое личико и роскошное тело.
Уложив почётную гостью в постель, служанки загасили все лампы, оставив гореть только масляный ночник, и ушли.
Несмотря на усталость, Гюльфем никак не удавалось заснуть. Лёжа в постели, она следила глазами за полоской света, мелькавшей за окном - должно быть, ночная стража совершала обход усадьбы с фонарём - и прислушивалась к шорохам, которые могли доноситься только извне, потому что на женской половине дворца она осталась в полном одиночестве.
Но вдруг к шороху прибавился едва различимый скрип - такой издаёт дверь, когда её петли обильно смазаны воском. Темноту рассеяло слабое мерцание лампы, которую держал в руке незваный гость. У Гюльфем перехватило дыхание, когда она узнала облитую мягким светом фигуру, заполнившую почти весь дверной проём.
- Сахиб, - в изумлении проронила она, - вы пришли ко мне в такой поздний час?
Сарнияр погасил лампу, поставил её на пол и присел на постель. Щёки Гюльфем запылали от смущения, когда рука его забралась к ней под рубашку и начала гладить её полные груди, живот, бёдра.
- Сахиб, - прошептала она, - вы не должны этого делать, это... нехорошо. Ваша жена недавно умерла.
Он заурчал в ответ, как голодный кот.
- Но я-то не умер, Гюль. Я жив... и я хочу тебя, безумно хочу.
Она попыталась возразить, но он прильнул к её губам, обвёл языком их нежные контуры, заставляя их раскрыться. Потом его язык проник вглубь её рта. От его страстных поцелуев по телу Гюльфем пробежала ответная дрожь. Она не испытывала ничего подобного с тех пор, как вышла замуж. Сун Янг оказался более чем посредственным любовником и никогда не дарил ей таких изысканных ласк, какими осыпал её этот опытный в делах любви мужчина.
Рука Сарнияра гладила её пышную грудь, обводя пальцем сосок и его ареолу. Гюльфем не смогла сдержать тихого стона, он сорвался с её губ сам собой. Вскоре она почувствовала, как его рука проникает в тугую расщелину между её бедёр и испустила такой глубокий вздох, что ночная сорочка затрещала у неё на груди. Сарнияр с усмешкой стянул с Гюльфем лёгкий покров и накрыл её своим огромным телом. Она уже вся сочилась любовными соками, и он рукой направил своё копьё точно в цель, заполняя её восхитительным теплом. Опираясь на локти, чтобы не давить на неё своим весом, он совершал ритмичные движения, продолжая ласкать языком её рот, щеку, мочку уха.
- Я люблю вас, сахиб, - прошептала она на своём родном языке, впадая в блаженное забытьё, которое продолжалось не более минуты. Когда она очнулась, он ещё пронзал её плоть слабеющими ударами.
- Что ты сказала сейчас на незнакомом мне наречии? - спросил он, когда всё в них улеглось и дыхание стало ровным, словно у невинных младенцев.
Гюльфем смущённо опустила длинные ресницы.
- Я молила бога простить мне мой грех, - солгала она. - То, что произошло между нами, на любом наречии зовётся прелюбодейством. У меня есть муж, а вы только что потеряли жену.
- Но жизнь продолжается, Гюль, - мягко возразил Сарнияр, обводя ладонью нежный овал её лица, - а я из тех, кто смотрит вперёд, а не оглядывается назад. Мужчины моего толка, потеряв свою любовь, находят утешение в новой любви. Я не вынесу одиночества. И наяву и во сне меня преследуют духи усопших. Мне нужна женщина, способная прогнать этих призраков.
- Но я не могу стать такой женщиной для вас.
- Отчего, Гюль? Ты же всегда пользовалась моим расположением, если не сказать больше.
- С той поры прошло много лет, сахиб, - напомнила Гюльфем. - Время безжалостно порушило чувства, которыми вы удостаивали свою рабыню.
- Я тоже думал, что время разрушило наши чувства, но оказалось, что оно бессильно разрушить узы плоти, связывающие нас. Я ощутил, насколько они крепки, когда прикоснулся к твоему телу.
Она ничего не ответила, глядя куда-то в сторону невидящими глазами. Сарнияр повернул её к себе за подбородок.
- Отчего ты молчишь, Гюль? Тебе нечего сказать?
- Могу сказать только одно, сахиб. То, что вы испытали ко мне сейчас, не более чем вожделение и не имеет отношения к прошлому.
Он засмеялся и привлёк её к себе на грудь, заросшую густыми чёрными волосами.
- Глупышка, какой была, такой и осталась! Для мужчины любовь и есть вожделение. Тебе не нравится это слово? Хорошо, тогда страсть или жажда обладания. Но как их ни назови, чувства важнее слов.
Сарнияр вновь потянулся к её губам, но Гюльфем отвернула голову, и его поцелуй пришёлся на её висок.
- Я не могу принимать вашу любовь, оставаясь женой Сун Янга, - тихо, но твёрдо объявила она.
- Ты не останешься его женой, обещаю тебе, - ответил он, - и сегодня же предприму кое-какие шаги в этом направлении.
После такого заверения она сразу успокоилась и отдалась на волю своим чувствам, чем он не замедлил воспользоваться.
* * *
Утром Сарнияр спустился в большую залу дворца и встретил там Бехрама и Мансура, ожидавших его распоряжений.
- Подойдите, вы оба, - велел он, уютно устраиваясь среди подушек, разложенных у фонтана. - У меня есть поручение для вас.
- Чего изволите, сахиб?
Мансур хотел поцеловать рукав его халата, но Сарнияр отдёрнул руку.
- Садись, - коротко приказал он, - мне нужно спросить тебя кое о чём. Вспомни-ка, не заезжал ли ты к кому-либо из своих знакомых по дороге из Алькадира в Алиф?
Мансур покраснел.
- Признаюсь, сахиб, что наведался к одному приятелю, всего на полчаса. Но это было по дороге из Алифа в Алькадир.
- А на обратном пути никуда не заезжал?
- Нет.
- А где ты останавливался на ночлег?
- В караван-сараях, ваше высочество.
- Припомни, не заговаривал ли ты с кем о цели своей поездки в столицу. Не проявлял ли кто неумеренного любопытства к твоей персоне?
Мансур почесал затылок, напрягая свою не слишком хорошую память.
- Сейчас мне уже трудно вспомнить, сахиб.
Сарнияр со злостью ударил его по носу.
- Тупица! Тебе же было велено ни с кем не вступать в разговоры по дороге.
- Но я ни с кем не вступал, - жалобно захныкал скороход, - как мне кажется...
- Тебе кажется, болван?! - вышел из себя Сарнияр.
- В чём я провинился? - хлюпая разбитым носом, проскулил Мансур. - Готов отдать голову на отсечение, что в точности следовал вашим указаниям.
Сарнияр зловеще усмехнулся.
- Если я выясню, что ты ловил ворон на постоялых дворах, твоя голова и впрямь слетит с плеч. Ты и жив до сих пор только потому, что я ещё до конца не разобрался в этой запутанной истории с ядом.
- Есть люди, сахиб, - вмешался в разговор Бехрам, - специально обученные распутывать такие клубки.
- Ты тоже присядь, Бехрам, - указал ему на подушку Сарнияр. - Я хочу поручить расследование Рахиму. У него нюх, как у ищейки, и он умеет держать рот на замке.
- К чему это расследование, когда всё и так понятно, - проворчал скороход. - Это жена китайца решила припомнить вам старые обиды.
- Не лезь на рожон, Мансур, - понизив голос, сказал ему Бехрам. - На твоём месте я бы благоразумно помалкивал. Ты привёз яд в своей суме, дубина!
- Она это, сахиб, - не слушая его предостережений, настаивал Мансур, - голову на отсечение даю! Вскормите её шакалам, а лавку мужа сровняйте с землёй!
Пихнув его кулаком в бок, Бехрам шепнул ему прямо в ухо:
- Не слишком ли часто ты жертвуешь свой котелок на отсечение, осёл? Побереги его, хоть он у тебя и слабо варит.
- Когда мне понадобится твой совет, Мансур, - с усмешкой произнёс Сарнияр, - я спрошу его у тебя. А пока что собирайся в путь. Отвезёшь моё письмо Рахиму в Алиф, покажешь ему все караван-сараи, в которых останавливался. И не вздумай сбежать по дороге. На этот раз с тобой поедет Бехрам, потому что у меня больше нет к тебе доверия.
Мансур ушёл, шмыгая носом, из которого сочилась кровь.
- Бедняга, - вздохнул Бехрам, провожая его взглядом, - столько лет прослужил вам верой и правдой. Неужели вы казните его, сахиб?
- Возможно, пощажу, - ответил Сарнияр, - если выяснится, что его окурили каким-нибудь дурманом, чтобы добраться до его сумы. Мои завистники не дремлют, Бехрам.
- У вас есть завистники, сахиб?
- Как же им не быть? Я столько лет правил Аравией от лица Великого Турка. Многим его пашам и беям моё назначение комом в горле засело. Кто-либо из них, вероятно, подослал шпиона в Алиф. Пока Мансур добирался до Алькадира, лазутчик успел донести хозяину, что обратно он повезёт лекарство для моей беременной жены. Кем бы ни был мерзавец, задумавший свалить меня таким подлым способом, он своего добился. Я больше и слышать не хочу о службе султану Мюраду.
- Никто не стал бы выжидать так долго, чтобы свалить вас, сахиб, - возразил Бехрам. - Лучше припомните тех, кого вы вольно или невольно обидели.
- О, Аллах! Если я начну перебирать в памяти всех, кого вольно или невольно обидел, окажется, что весь мир обижен на меня.
- А китайца и его жену вы из этого списка исключаете?
С губ Сарнияра сорвался звук, похожий на глухое рычание.
- Конечно, эта парочка в первую очередь вызывает подозрение, - ответил он, стараясь голосом не выдать своих чувств. - Но Сун Янга я ничем не обидел, совсем наоборот - дал ему в жёны женщину, которую он любил и к которой сам был неравнодушен. Он знал об этом, хитрый лис, и наверняка молил своего бога, чтобы я держался подальше от неё и не вспоминал о том, что она существует на свете. Как видишь, Бехрам, у него не было мотива подмешивать яд в кувшин с эликсиром.
- Но если он хотел, чтобы вы оставались при жене, то его жена, наоборот, мечтала о том, чтобы вы остались вдовцом и вернулись к ней. Разве не так?
- Нет, - раздражённо рявкнул Сарнияр, - Гюль не могла отравить мою жену. Она слишком осмотрительна и не рискнула бы навлечь на себя мой гнев. Ступай, Бехрам, тебе тоже нужно собираться в дорогу. Глаз не спускай с Мансура. Головой мне за него ответишь, если он сбежит.
Глава 7. Козни мавра.
В распахнутые окна спальни врывался слабый ветерок, занося из сада опьяняющие ароматы. Бледный свет убывающей луны серебрил кожу и волосы Гюльфем, в живописном беспорядке разбросанные по постели. Она лежала между ног царевича, уютно устроив головку чуть пониже его богатырской груди, на которой с годами стали не так заметны уродливые шрамы.
- Ты не спишь, душенька? - спросил Сарнияр, безуспешно стараясь расчесать пальцами её волосы, спутавшиеся за время их последней любовной схватки.
- Мои горестные мысли не дают мне заснуть, сахиб, - пожаловалась Гюльфем.
- О чём же тебе горевать, моя горлинка? - удивился он. - Ты живёшь в этом дворце как царица. Стоит тебе только захотеть чего-нибудь, как все твои желания тут же исполняются.
Гюльфем невесело усмехнулась в ответ.
- Моё самое сокровенное желание так и не исполнилось, сахиб.
- О чём ты, Гюль? - нахмурился Сарнияр.
- О моём разводе с Сун Янгом. Вы обещали разрубить мои узы. Но прошёл уже месяц, а я всё ещё остаюсь его женой и каждую ночь прелюбодействую в ваших объятиях. Вот о чём я думаю, сахиб, и эти думы не дают мне насладиться в полной мере моим счастьем.
Сарнияр вздохнул с облегчением.
- Ну, если в этом причина твоей грусти, перестань грустить, моя горлинка. Завтра к вечеру ты получишь долгожданную свободу.
- Правда? - радостно встрепенулась Гюльфем. - Но почему мне пришлось так долго ждать этого момента?
