Гюльфем закрыла глаза и отвернулась к стене, всем своим видом давая понять, что не желает участвовать в этом фарсе. В итоге Сун Янг, сделав несколько поступательных движений внутри её неподвижного тела, обнаружил, что у него пропало всякое желание обрабатывать и засеивать её неприветливое лоно. Он извлёк из неё свой вялый член и разразился злыми слезами.
- Проклятая женщина! Ты превратила меня в импотента своей холодностью и безучастностью!
- А ты призови на помощь Сарнияра Измаила! - насмешливо фыркнула Гюльфем и прикрыла голову руками, опасаясь очередной затрещины.
Но так как её не последовало, она осмелела и прибавила:
- Тебе бы у него поучиться! Он бы тебе показал, как мало он считается с капризами женщин, и как мало их настроения влияют на его потенцию.
- Мерзавка! - завопил Сун Янг, набрасываясь на неё с кулаками, но тут чья-то могучая рука отшвырнула его с такой силой и ловкостью, что он пролетел по комнате кубарем.
Затем та же рука помогла ему подняться. Вскочив на ноги, он оказался лицом к лицу с Сарнияром Измаилом, который предстал перед ним, точно дух: внезапно, незаметно и бесшумно. Выйдя из ступора, Сун Янг проворно одёрнул платье жены, задравшееся до подмышечных впадин - Гюльфем была так поражена появлением царевича, что не могла пошелохнуться.
- Какая приятная неожиданность, ваше высочество! - заговорил Сун Янг, мгновенно превратив волчий оскал в приветливую улыбку. - Странно, мне показалось, что я надёжно запер дверь моей лавки.
Сарнияр окинул его презрительным взглядом глаз, мерцающих, будто чёрные уголья под насупленными бровями.
- Для меня не существует запертых дверей, кафир (прим. автора: неверный, иноверец). Ты думал, что надёжно скрылся от моего всевидящего ока за дверью своей лавки? Но я предупреждал тебя, что приду в один из дней, когда ты меньше всего будешь ждать моего визита. Ну, вот я здесь и вижу, что ты обращаешься с этой женщиной совсем не так, как обещал мне.
- Я хорошо с ней обращаюсь, - сквозь зубы выдавил Сун Янг, злясь, что его поймали с поличным, как мелкого воришку.
- В самом деле? - холодно изрёк Сарнияр. - А это что?
Он повернул к себе за подбородок голову Гюльфем и подушечкой большого пальца коснулся вспухшего под глазницей кровоподтёка.
- Ты дошёл до того, что кулаками выбиваешь из неё послушание?
- Это так, небольшая взбучка, - ответил китаец, назло ему не признаваясь в том, что впервые ударил жену. - Не понимаю, почему это вас так задевает. Вы ведь тоже не чураетесь телесных наказаний. Бесма рассказывала мне про некую комнату во дворце, где хранится целый арсенал орудий для пыток.
- Любовных игрушек, - поправил его Сарнияр. - В юности я увлекался такими вещами, пока не нашёл, куда приложить свою бьющую ключом энергию. Но речь не обо мне, Сун Янг. Я хочу знать, за какую провинность ты наказал свою жену? Ну, говори же.
- Нет, я не могу этого сказать, - смутился китаец.
- Может быть, за то, что она не даёт тебе детей?
- Нет-нет, это не так, вернее, не совсем так.
- Тогда, возможно, за то, что она не исполняет своих супружеских обязанностей?
- Исполняет, - проскрежетал зубами Сун Янг, - но из-под палки.
- Ага! - издал Сарнияр. - Значит, ты довольно часто поколачиваешь свою жену?
Сун Янг не возражал; ему казалось унизительным оправдываться в присутствии Гюльфем.
- Пусть даже так, но это моя жена и вас не касается, что я делаю с ней.
- Ошибаешься, кафир. Между нами был уговор. Я дал тебе эту женщину в жёны на определённых условиях. Если ты не соблюдаешь эти условия, я имею полное право его расторгнуть.
Китаец прикусил язык, испугавшись, как бы он и впрямь не осуществил свою угрозу. Препираться с этим молодцем себе дороже. Власть таких людей безгранична. Он может отнять у него, Сун Янга, не только жену вместе с домом, который дал ей в приданое, но и его жизнь или, по меньшей мере, свободу. Надо не спорить с ним, а угостить чем-нибудь вкусненьким. Мусульманин никогда не причинит зла тому, с кем разделил хлеб-соль.
- Гюльфем! - гаркнул во всю глотку Сун Янг. - Собери скорей на стол, чего застыла, как колонна в храме! Мы должны попотчевать долгожданного гостя лучшим, что даёт нам бог.
Но оказалось, что потчевать дорогого гостя практически нечем. В доме китайца никогда не водилось ни вина, ни баранины. Поскребя по сусекам, Гюльфем нашла только стручки зелёной фасоли и горького перца, сушёные водоросли и немного залежалых фруктов. Зато риса было в изобилии, как и зелёного чая, похожего вкусом на веник.
Гюльфем поставила на обеденный стол блюдо с фасолью, рассыпчатый рис и большие пиалы из китайского фарфора с любимым напитком мужа, в который добавила для вкуса листочки мяты.
- А что у нас на десерт? - спросил Сарнияр.
- Только винные ягоды, сахиб, - робко ответила Гюльфем, умирая от стыда за столь скудное угощение.
- А засахаренных каштанов нет?
Бледные от недоедания щёчки Гюльфем покрылись слабым румянцем; к чувству стыда прибавилось ещё и смущение.
- Нет, сахиб.
- Жаль. Моему сыну очень понравились твои каштаны.
- Я рада это слышать, сахиб.
Какое потрясающее самообладание! Только чуть порозовела и всё. Царевич не верил своим глазам. Сколько он помнил, эта женщина никогда не умела так хорошо скрывать свои чувства. Или научилась за годы своего брака, незадавшегося, как он и предполагал? Сарнияру не потребовалось много времени, чтобы убедиться: Гюльфем живётся несладко с мужем, который держит её в ежовых рукавицах, морит голодом и истязает, а значит, у неё были веские мотивы отомстить тому, кто обрёк её на такую невыносимую жизнь. Для полной ясности оставалось лишь заставить её признаться во всём, только здесь было не самое подходящее место для допроса.
Он сунул руку в карман и достал пригоршню серебряных монет.
- Возьми, Гюль, сходи в ближайшую харчевню, купи там жареного мяса, тушёных овощей и кувшин самого лучшего вина.
- Как, ваше высочество, - вскинулся китаец, - вы не окажете нам честь...
- Не обижайся, Сун Янг, но эти постные яства не вызывают у меня желания отведать их.
- Я не позволю своей жене одной заходить в публичное место, где ко всему ещё торгуют вином, - заявил Сун Янг.
Сарнияр пожал широкими плечами.
- Хорошо, я прикажу моему слуге, который дожидается меня за дверью, сопровождать Гюльфем.
- Вас ждёт слуга? Так почему бы ему самому не сходить в эту харчевню?
- Асеф не справится сам. Он глух и нем от рождения.
- Славные же у вас слуги, - не удержался от сарказма Сун Янг.
- Иногда мне бывают нужны и такие. Гюль, принеси мне бумагу и перо. Я напишу Асефу записку.
Гюльфем послушно принесла чистый лист бумаги и прибор для письма. Набросав пару строк, Сарнияр свернул послание трубочкой и вручил его Гюльфем.
- Выйди во двор, Гюль, увидишь там дюжего парня, передай ему мою записку. Он проводит тебя до харчевни и обратно.
- Не забудь завернуться в покрывало, - крикнул ей вдогонку Сун Янг.
Выйдя за порог, Гюльфем увидела здоровенного детину, ростом и мощью под стать своему хозяину. С таким было не страшно заходить даже в клетку со львом. Она не без робости протянула ему записку царевича. Парень изучал её как школьник, едва научившийся читать: смешно шевеля губами и водя толстым пальцем по строчкам. Когда он закончил, уголки его рта иронично изогнулись. Он грубо ухватил молодую женщину за руку и потащил её за ворота.
- Эй, полегче, прошу вас, - вскрикнула Гюльфем, потом вспомнила, что он глухой и принялась трясти его за рукав.
Но детина, не обращая на это внимания, продолжал тащить её к стоявшему у ворот роскошному паланкину, верхушка которого напоминала небольшой шатёр. Вокруг него слонялись без дела такие же крупные носильщики, числом не меньше восьми.
Немой показал записку одному из них, и тот, словно тоже не владел языком, знаками пригласил Гюльфем сесть в паланкин. Она послушалась, изумляясь, с чего бы ей оказывают такие почести, когда до ближайшей харчевни рукой подать. Носильщики подняли паланкин на плечи - четверо спереди, четверо сзади - и быстро понесли по безлюдному переулку. В послеобеденные часы город обычно замирал; все сидели по домам, пережидая самое жаркое время суток за молитвами, или просиживали в общедоступных чайханах, а те, у кого кошелёк потуже - в дорогих кофейнях, где можно было втихомолку попробовать вина или гашиша, запрещённых Пророком.
Между тем Гюльфем показалось, что путешествие слишком затянулось. Она попыталась выглянуть из паланкина на улицу, но выступавший на страже Асеф задёрнул занавеску у неё перед носом. Спрашивать его о чём-либо не имело смысла; он был столь же нем, как камни, которыми была вымощена дорога. Она задумалась, о чём могло говориться в записке сахиба, ведь всё, что с ней происходило, понятное дело, совершалось по его приказу. Её похитили среди бела дня, а она даже не оказала сопротивления - настолько доверяла этому человеку.
- О Аллах, что у него на уме? - повторяла Гюльфем снова и снова, пока не почувствовала, как паланкин опускают на землю.
В следующую минуту занавески раздвинулись, и Асеф протянул ей свою большую волосатую руку, помогая выбраться наружу.
Ступив на землю, Гюльфем с тревогой огляделась по сторонам и увидела громадный дом, больше похожий на дворец, утопающий в садах, сравнимых по своей красоте разве что с висячими садами Семирамиды. Весь воздух вокруг был так насыщен благоуханием, что казалось, можно было ощутить на языке его пряный привкус.
Пока Гюльфем любовалась прекрасными видами, восьмёрка плечистых носильщиков снова подняла паланкин и скрылась с ним в неизвестном направлении. Асеф тоже исчез, а на его месте вырос чудовищно огромных размеров, кривой на один глаз привратник и проводил обомлевшую от всего увиденного женщину до дверей дома.
Гюльфем нетвёрдо вошла внутрь и ещё больше обомлела от окружавшего её великолепия. Высокие своды были искусно расписаны серебряными звёздами, водившими хороводы вокруг бледно-золотого диска луны. В центре журчал огромный мраморный фонтан с тремя чашами, каждая из которых имела золочёный раструб в форме лотоса. Вода, переливаясь из одной чаши в другую, питала воздух прохладой и свежестью. Ониксовые полы были устланы дивными персидскими коврами, светильники блестели рубиновыми стёклами, серебром и ярко начищенной медью. Изящные курильницы на позолоченных треногах источали ароматы мускуса и амбры с примесью цветочных запахов.
Гюльфем только успела подумать о том, что никогда прежде не видела такой роскоши, даже во дворце магараджи, как к ней подошла молодая женщина с немного выпуклыми чёрными глазами и смуглым миловидным лицом, черты которого показались ей смутно знакомыми.
- Салам алейкум, ханум, - приветливо поздоровалась она. - Вы меня не помните?
Гюльфем пристально вгляделась в приятные черты смуглянки.
- Должна признать, ваше лицо мне кажется отчасти знакомым.
- Меня зовут Амина, - напомнила ей девушка, - я дочь Бесмы, которая прислуживала сначала фаворитке его высочества Фериде-ханум, а затем его первой жене, княжне Лейле. Я часто навещала свою мать в те времена, так что вы должны меня помнить.
- Ах, - обрадовалась Гюльфем, - вы дочка Бесмы! Ну, конечно, я вас помню, хоть вы и были тогда ещё подростком. Как поживает ваша матушка? Я ничего не слышала о ней с тех пор, как вышла замуж.
Амина тяжело вздохнула.
- Моя мать умерла полгода назад.
- Как жаль, - огорчилась Гюльфем, - пусть покоится с миром.
- Аминь.
- Надеюсь, вашей матушке не пришлось скитаться по чужим углам?
- Нет, хвала создателю. Сахиб позаботился о ней после смерти госпожи Лейлы. Он взял её в этот дворец экономкой, а когда она умерла, с его позволения я заняла её место.
Гюльфем опустила глаза.
- Значит, этот дворец принадлежит Сарнияру Измаилу?
- Уже семь лет.
- Но все эти годы он провёл на турецкой границе.
- Именно так, - кивнула Амина, - его высочество не жил тут, но моя мать поддерживала дворец в прекрасном состоянии.
- Счастлива будет та женщина, что поселится в нём хозяйкой! - с затаённой завистью обронила Гюльфем.
- Да, - согласилась Амина, - только пока хозяин будет жить здесь один.
У Гюльфем оборвалось дыхание.
- Как? Почему? А его жена?
- Увы, она скончалась, потому-то сахиб и вернулся домой. Очевидно, её смерть внушила ему отвращение к той службе. Здесь ему будет легче пережить своё горе, и я надеюсь, что со временем он осуществит своё давнее желание обзавестись гаремом. На женской половине этого дворца двенадцать спален, и в каждой из них могло бы разместиться по три, а то и четыре одалиски.
Амина продолжала развивать эту увлекательную идею, но Гюльфем её уже не слышала. Сообщение о смерти госпожи Сервиназ ошеломило и в то же время искренне опечалило молодую женщину.
- Какая жалость, - проговорила она почти беззвучно, - значит, лекарство Сун Янга ей не помогло. Надеюсь, сахиб не в обиде на него из-за этого, неужели он решил отплатить за её смерть...
В огромном зале повисла пауза, в протяжение которой она прокручивала в голове эту мысль, не решаясь её озвучить.
- Как, по-твоему, Амина, зачем его высочество велел привезти меня сюда?
- Не знаю, - покачала головой экономка, - наверное, предложит тебе вернуться на службу. Хозяин в печали, ему должно быть приятно - видеть вокруг привычные лица.
- Проклятая женщина! Ты превратила меня в импотента своей холодностью и безучастностью!
- А ты призови на помощь Сарнияра Измаила! - насмешливо фыркнула Гюльфем и прикрыла голову руками, опасаясь очередной затрещины.
Но так как её не последовало, она осмелела и прибавила:
- Тебе бы у него поучиться! Он бы тебе показал, как мало он считается с капризами женщин, и как мало их настроения влияют на его потенцию.
- Мерзавка! - завопил Сун Янг, набрасываясь на неё с кулаками, но тут чья-то могучая рука отшвырнула его с такой силой и ловкостью, что он пролетел по комнате кубарем.
Затем та же рука помогла ему подняться. Вскочив на ноги, он оказался лицом к лицу с Сарнияром Измаилом, который предстал перед ним, точно дух: внезапно, незаметно и бесшумно. Выйдя из ступора, Сун Янг проворно одёрнул платье жены, задравшееся до подмышечных впадин - Гюльфем была так поражена появлением царевича, что не могла пошелохнуться.
Прода от 11.07.2022, 16:36
- Какая приятная неожиданность, ваше высочество! - заговорил Сун Янг, мгновенно превратив волчий оскал в приветливую улыбку. - Странно, мне показалось, что я надёжно запер дверь моей лавки.
Сарнияр окинул его презрительным взглядом глаз, мерцающих, будто чёрные уголья под насупленными бровями.
- Для меня не существует запертых дверей, кафир (прим. автора: неверный, иноверец). Ты думал, что надёжно скрылся от моего всевидящего ока за дверью своей лавки? Но я предупреждал тебя, что приду в один из дней, когда ты меньше всего будешь ждать моего визита. Ну, вот я здесь и вижу, что ты обращаешься с этой женщиной совсем не так, как обещал мне.
- Я хорошо с ней обращаюсь, - сквозь зубы выдавил Сун Янг, злясь, что его поймали с поличным, как мелкого воришку.
- В самом деле? - холодно изрёк Сарнияр. - А это что?
Он повернул к себе за подбородок голову Гюльфем и подушечкой большого пальца коснулся вспухшего под глазницей кровоподтёка.
- Ты дошёл до того, что кулаками выбиваешь из неё послушание?
- Это так, небольшая взбучка, - ответил китаец, назло ему не признаваясь в том, что впервые ударил жену. - Не понимаю, почему это вас так задевает. Вы ведь тоже не чураетесь телесных наказаний. Бесма рассказывала мне про некую комнату во дворце, где хранится целый арсенал орудий для пыток.
- Любовных игрушек, - поправил его Сарнияр. - В юности я увлекался такими вещами, пока не нашёл, куда приложить свою бьющую ключом энергию. Но речь не обо мне, Сун Янг. Я хочу знать, за какую провинность ты наказал свою жену? Ну, говори же.
- Нет, я не могу этого сказать, - смутился китаец.
- Может быть, за то, что она не даёт тебе детей?
- Нет-нет, это не так, вернее, не совсем так.
- Тогда, возможно, за то, что она не исполняет своих супружеских обязанностей?
- Исполняет, - проскрежетал зубами Сун Янг, - но из-под палки.
- Ага! - издал Сарнияр. - Значит, ты довольно часто поколачиваешь свою жену?
Сун Янг не возражал; ему казалось унизительным оправдываться в присутствии Гюльфем.
- Пусть даже так, но это моя жена и вас не касается, что я делаю с ней.
- Ошибаешься, кафир. Между нами был уговор. Я дал тебе эту женщину в жёны на определённых условиях. Если ты не соблюдаешь эти условия, я имею полное право его расторгнуть.
Китаец прикусил язык, испугавшись, как бы он и впрямь не осуществил свою угрозу. Препираться с этим молодцем себе дороже. Власть таких людей безгранична. Он может отнять у него, Сун Янга, не только жену вместе с домом, который дал ей в приданое, но и его жизнь или, по меньшей мере, свободу. Надо не спорить с ним, а угостить чем-нибудь вкусненьким. Мусульманин никогда не причинит зла тому, с кем разделил хлеб-соль.
- Гюльфем! - гаркнул во всю глотку Сун Янг. - Собери скорей на стол, чего застыла, как колонна в храме! Мы должны попотчевать долгожданного гостя лучшим, что даёт нам бог.
Но оказалось, что потчевать дорогого гостя практически нечем. В доме китайца никогда не водилось ни вина, ни баранины. Поскребя по сусекам, Гюльфем нашла только стручки зелёной фасоли и горького перца, сушёные водоросли и немного залежалых фруктов. Зато риса было в изобилии, как и зелёного чая, похожего вкусом на веник.
Гюльфем поставила на обеденный стол блюдо с фасолью, рассыпчатый рис и большие пиалы из китайского фарфора с любимым напитком мужа, в который добавила для вкуса листочки мяты.
- А что у нас на десерт? - спросил Сарнияр.
- Только винные ягоды, сахиб, - робко ответила Гюльфем, умирая от стыда за столь скудное угощение.
- А засахаренных каштанов нет?
Бледные от недоедания щёчки Гюльфем покрылись слабым румянцем; к чувству стыда прибавилось ещё и смущение.
- Нет, сахиб.
- Жаль. Моему сыну очень понравились твои каштаны.
- Я рада это слышать, сахиб.
Какое потрясающее самообладание! Только чуть порозовела и всё. Царевич не верил своим глазам. Сколько он помнил, эта женщина никогда не умела так хорошо скрывать свои чувства. Или научилась за годы своего брака, незадавшегося, как он и предполагал? Сарнияру не потребовалось много времени, чтобы убедиться: Гюльфем живётся несладко с мужем, который держит её в ежовых рукавицах, морит голодом и истязает, а значит, у неё были веские мотивы отомстить тому, кто обрёк её на такую невыносимую жизнь. Для полной ясности оставалось лишь заставить её признаться во всём, только здесь было не самое подходящее место для допроса.
Он сунул руку в карман и достал пригоршню серебряных монет.
- Возьми, Гюль, сходи в ближайшую харчевню, купи там жареного мяса, тушёных овощей и кувшин самого лучшего вина.
- Как, ваше высочество, - вскинулся китаец, - вы не окажете нам честь...
- Не обижайся, Сун Янг, но эти постные яства не вызывают у меня желания отведать их.
- Я не позволю своей жене одной заходить в публичное место, где ко всему ещё торгуют вином, - заявил Сун Янг.
Сарнияр пожал широкими плечами.
- Хорошо, я прикажу моему слуге, который дожидается меня за дверью, сопровождать Гюльфем.
- Вас ждёт слуга? Так почему бы ему самому не сходить в эту харчевню?
- Асеф не справится сам. Он глух и нем от рождения.
- Славные же у вас слуги, - не удержался от сарказма Сун Янг.
- Иногда мне бывают нужны и такие. Гюль, принеси мне бумагу и перо. Я напишу Асефу записку.
Гюльфем послушно принесла чистый лист бумаги и прибор для письма. Набросав пару строк, Сарнияр свернул послание трубочкой и вручил его Гюльфем.
- Выйди во двор, Гюль, увидишь там дюжего парня, передай ему мою записку. Он проводит тебя до харчевни и обратно.
- Не забудь завернуться в покрывало, - крикнул ей вдогонку Сун Янг.
Выйдя за порог, Гюльфем увидела здоровенного детину, ростом и мощью под стать своему хозяину. С таким было не страшно заходить даже в клетку со львом. Она не без робости протянула ему записку царевича. Парень изучал её как школьник, едва научившийся читать: смешно шевеля губами и водя толстым пальцем по строчкам. Когда он закончил, уголки его рта иронично изогнулись. Он грубо ухватил молодую женщину за руку и потащил её за ворота.
- Эй, полегче, прошу вас, - вскрикнула Гюльфем, потом вспомнила, что он глухой и принялась трясти его за рукав.
Но детина, не обращая на это внимания, продолжал тащить её к стоявшему у ворот роскошному паланкину, верхушка которого напоминала небольшой шатёр. Вокруг него слонялись без дела такие же крупные носильщики, числом не меньше восьми.
Немой показал записку одному из них, и тот, словно тоже не владел языком, знаками пригласил Гюльфем сесть в паланкин. Она послушалась, изумляясь, с чего бы ей оказывают такие почести, когда до ближайшей харчевни рукой подать. Носильщики подняли паланкин на плечи - четверо спереди, четверо сзади - и быстро понесли по безлюдному переулку. В послеобеденные часы город обычно замирал; все сидели по домам, пережидая самое жаркое время суток за молитвами, или просиживали в общедоступных чайханах, а те, у кого кошелёк потуже - в дорогих кофейнях, где можно было втихомолку попробовать вина или гашиша, запрещённых Пророком.
Между тем Гюльфем показалось, что путешествие слишком затянулось. Она попыталась выглянуть из паланкина на улицу, но выступавший на страже Асеф задёрнул занавеску у неё перед носом. Спрашивать его о чём-либо не имело смысла; он был столь же нем, как камни, которыми была вымощена дорога. Она задумалась, о чём могло говориться в записке сахиба, ведь всё, что с ней происходило, понятное дело, совершалось по его приказу. Её похитили среди бела дня, а она даже не оказала сопротивления - настолько доверяла этому человеку.
- О Аллах, что у него на уме? - повторяла Гюльфем снова и снова, пока не почувствовала, как паланкин опускают на землю.
В следующую минуту занавески раздвинулись, и Асеф протянул ей свою большую волосатую руку, помогая выбраться наружу.
Ступив на землю, Гюльфем с тревогой огляделась по сторонам и увидела громадный дом, больше похожий на дворец, утопающий в садах, сравнимых по своей красоте разве что с висячими садами Семирамиды. Весь воздух вокруг был так насыщен благоуханием, что казалось, можно было ощутить на языке его пряный привкус.
Пока Гюльфем любовалась прекрасными видами, восьмёрка плечистых носильщиков снова подняла паланкин и скрылась с ним в неизвестном направлении. Асеф тоже исчез, а на его месте вырос чудовищно огромных размеров, кривой на один глаз привратник и проводил обомлевшую от всего увиденного женщину до дверей дома.
Гюльфем нетвёрдо вошла внутрь и ещё больше обомлела от окружавшего её великолепия. Высокие своды были искусно расписаны серебряными звёздами, водившими хороводы вокруг бледно-золотого диска луны. В центре журчал огромный мраморный фонтан с тремя чашами, каждая из которых имела золочёный раструб в форме лотоса. Вода, переливаясь из одной чаши в другую, питала воздух прохладой и свежестью. Ониксовые полы были устланы дивными персидскими коврами, светильники блестели рубиновыми стёклами, серебром и ярко начищенной медью. Изящные курильницы на позолоченных треногах источали ароматы мускуса и амбры с примесью цветочных запахов.
Гюльфем только успела подумать о том, что никогда прежде не видела такой роскоши, даже во дворце магараджи, как к ней подошла молодая женщина с немного выпуклыми чёрными глазами и смуглым миловидным лицом, черты которого показались ей смутно знакомыми.
- Салам алейкум, ханум, - приветливо поздоровалась она. - Вы меня не помните?
Гюльфем пристально вгляделась в приятные черты смуглянки.
- Должна признать, ваше лицо мне кажется отчасти знакомым.
- Меня зовут Амина, - напомнила ей девушка, - я дочь Бесмы, которая прислуживала сначала фаворитке его высочества Фериде-ханум, а затем его первой жене, княжне Лейле. Я часто навещала свою мать в те времена, так что вы должны меня помнить.
- Ах, - обрадовалась Гюльфем, - вы дочка Бесмы! Ну, конечно, я вас помню, хоть вы и были тогда ещё подростком. Как поживает ваша матушка? Я ничего не слышала о ней с тех пор, как вышла замуж.
Амина тяжело вздохнула.
- Моя мать умерла полгода назад.
- Как жаль, - огорчилась Гюльфем, - пусть покоится с миром.
- Аминь.
- Надеюсь, вашей матушке не пришлось скитаться по чужим углам?
- Нет, хвала создателю. Сахиб позаботился о ней после смерти госпожи Лейлы. Он взял её в этот дворец экономкой, а когда она умерла, с его позволения я заняла её место.
Гюльфем опустила глаза.
- Значит, этот дворец принадлежит Сарнияру Измаилу?
- Уже семь лет.
- Но все эти годы он провёл на турецкой границе.
- Именно так, - кивнула Амина, - его высочество не жил тут, но моя мать поддерживала дворец в прекрасном состоянии.
- Счастлива будет та женщина, что поселится в нём хозяйкой! - с затаённой завистью обронила Гюльфем.
- Да, - согласилась Амина, - только пока хозяин будет жить здесь один.
У Гюльфем оборвалось дыхание.
- Как? Почему? А его жена?
- Увы, она скончалась, потому-то сахиб и вернулся домой. Очевидно, её смерть внушила ему отвращение к той службе. Здесь ему будет легче пережить своё горе, и я надеюсь, что со временем он осуществит своё давнее желание обзавестись гаремом. На женской половине этого дворца двенадцать спален, и в каждой из них могло бы разместиться по три, а то и четыре одалиски.
Амина продолжала развивать эту увлекательную идею, но Гюльфем её уже не слышала. Сообщение о смерти госпожи Сервиназ ошеломило и в то же время искренне опечалило молодую женщину.
- Какая жалость, - проговорила она почти беззвучно, - значит, лекарство Сун Янга ей не помогло. Надеюсь, сахиб не в обиде на него из-за этого, неужели он решил отплатить за её смерть...
В огромном зале повисла пауза, в протяжение которой она прокручивала в голове эту мысль, не решаясь её озвучить.
- Как, по-твоему, Амина, зачем его высочество велел привезти меня сюда?
- Не знаю, - покачала головой экономка, - наверное, предложит тебе вернуться на службу. Хозяин в печали, ему должно быть приятно - видеть вокруг привычные лица.
