- Вы правы, Ходжа, - холодно проговорил Сарнияр, - я уже вырос и более не нуждаюсь в ваших нравоучениях. Посему предлагаю вам немедля оставить меня и вернуться в своё поместье в Хумаде. Но чтобы не огорчать вашего сына, которого я очень люблю и ценю, вы ни словом не обмолвитесь ему о вашей отставке. Вы проводите нас до развилки, затем свернёте на дорогу, ведущую к поместью, а ваши сыновья и все остальные решат, что вы вернулись в столицу. Такова моя воля в отношении вас, Хусейн.
Лицо учителя покрылось пунцовыми пятнами. Впервые ученик назвал его по имени, а это означало, что он действительно больше не нуждался в нём. Хусейн упал на колени и поцеловал ему подол в знак повиновения. Этот кроткий жест растрогал Сарнияра, и он смягчившимся тоном прибавил:
- Вам будет назначена достойная пенсия. Помимо этого, усадьба, где мы сообща отбывали ссылку, перейдёт в вашу пожизненную собственность. Я освобождаю вас от уплаты налогов на землю и на всю прибыль, которую вы сумеете из неё извлечь. Кроме всего прочего, вы будете за хорошую плату поставлять мне коней той крепкой породы, что я вывел для себя. Сейчас же отошлю приказ нашему законнику Саиду подготовить ваш берат (прим. автора: грамота о назначении пенсии).
Хусейн поднялся с колен. Перспектива провести остаток жизни в тихом углу, довольствуясь положением зажиточного землевладельца, его немного утешила. Но всё же на сердце его лёг кровавый рубец от предстоящей разлуки с царевичем, которого он любил наравне со своими детьми.
Словно прочитав его мысли, Сарнияр промолвил:
- Я буду навещать вас изредка, обещаю вам.
Едва договорив, он бросился на грудь к наставнику. Оба непроизвольно прослезились и не разжимали объятий, пока их не прервал весёлый голос Рахима.
- Я рад вашему примирению и не хочу вам мешать, но народ просит, чтобы вы произнесли одну из тех пламенных речей, какими вы уже успели прославиться.
Царевич оторвался от груди Хусейна и, смахнув слёзы, подошёл к самой кромке возвышенности, чтобы лучше видеть обширную публику.
- Воины мои! - начал он, и многотысячная толпа, загудевшая при его появлении, замерла в трепетном ожидании. - А также мирные жители города! Мы живём среди арабов, но мы не арабы. Мы румалийцы, потомки крестоносцев, и в наших жилах течёт неугомонная кровь наших предков-завоевателей. Они завещали нам свою страсть к покорению новых земель. И хотя мы поклоняемся Аллаху и его Пророку Магомету, жажда свободы от всякого порабощения в нас заложена ещё первыми христианами. Я призываю вас стряхнуть с наших плеч османское иго. Но прежде чем пойти в поход на турок, мы должны показать им и всему миру, что мы сила, с которой необходимо считаться. Мы побьём арабов, и это будет наш первый шаг, разминка перед масштабным сражением. Мы победим, если будем гармонично слаженным механизмом, а каждый из вас - его важной, неотрывной деталью. Отныне наш девиз таков: «Пока мы вместе, мы сила»! Повторите его за мной, воины мои!
Несколько тысяч глоток вразнобой прокричали девиз, напугав мирных горожан и детей, толпившихся у каменной ограды. Пехотинцы пересыпали слова девиза солёными словечками, подбрасывая в воздух свои шапки. Командиры подразделений принялись прочёсывать ряды подчинённых, требуя умерить страсти. Но ещё с полчаса прошло, прежде чем все окончательно угомонились, и тогда царевич дал знак, что пора трогаться в путь.
Едва он сам сдвинулся с места, как Хусейн потянул его за рукав.
- Посмотрите, дитя моё, - он указал на прильнувшую к решётке ограждения женскую фигурку, выделявшуюся в безликой толпе, как белая лебедь среди воронья. - Эта особа в шелках явно из дворца.
Женщина на долю минуты приподняла шёлковый чарчаф (прим. автора: покрывало для лица), открыв прелестное личико, и этого оказалось достаточно, чтобы царевич узнал в ней Гюльфем.
Хусейн тоже успел разглядеть её и раздосадованно вздохнул, ибо был уверен в том, что это княжна Лейла пришла тайно проводить мужа в поход.
- Моя Гюль! - воскликнул Сарнияр и хотел спрыгнуть с коня, но рука Хусейна удержала его.
- Не смейте привлекать поголовное внимание к этой особе! - властно потребовал он.
- Шайтан, - выругался сквозь зубы царевич, - вы снова позволяете себе поучать меня, несмотря на то, что я уже лишил вас этой привилегии.
- Это моё последнее наставление вам, - грустно улыбнулся Хусейн. - Ваша милая не для того прячется за оградой, чтобы стать пищей для всенародной молвы. Передайте ей какую-либо вещицу на память о вас, а я поручу это чаушу (прим. автора: низший чин в армии, как правило, занимаемый юношей или подростком).
Сарнияр отцепил пучок павлиньих перьев от своего шлема и золотой наколенник. Подбежавший мальчишка принял у него дары любви и отнёс их Гюльфем, которая быстро спрятала их в складках белого покрывала.
- Моя Гюль пришла проводить меня в дальний путь! - ликовал Сарнияр. - Хвала Аллаху, она всё-таки решилась принять мою любовь! О, моя милая, нежная, горячо любимая девочка! Ты делаешь меня счастливейшим из смертных, машалла!
Между тем войско тронулось в путь, но Хусейн придержал коня, пока с ним не поравнялся Рахим.
- Его высочество прогнал меня, - сообщил он сыну, снизив голос почти до полушёпота. - Мне придётся доживать свои дни в Хумаде. Теперь ближе всех к нему ты, сынок. Я поручаю его тебе. Береги моего ученика, как зеницу ока.
- Не беспокойтесь, отец, - отозвался Рахим, - вы же знаете, что я люблю его, как родного брата. Но зачем же тогда вы поехали с нами? Разве вам не нужно вернуться в Алькадир за своими вещами и слугами?
- Царевич приказал мне ехать с войском до развилки. Он не хочет, чтобы я возвращался во дворец, - Хусейн горько вздохнул, - видно, опасается, как бы я не причинил какого-нибудь вреда его возлюбленной. Эта любовь к служанке княжны принесёт ему немало неприятностей. Ради Аллаха, сынок, не позволяй ему делать глупости, но в то же время не старайся заменить ему меня. Боюсь, что этого он больше не потерпит. Наш малыш уже вырос и не нуждается в наставниках. А насчёт моих вещей и слуг не тревожься. Я послал за ними своего конюха.
- Я всё-таки не понимаю, как можно оставаться равнодушной к такому блистательному мужчине, - заявила Ферида, сидя на зелёной кочке и сосредоточенно разглядывая узкий мысок своей сафьяновой туфельки.
Стоя на коленях, Гюльфем собирала апельсины с нижних ветвей дерева в широкий подол туники, отделанный плетёной тесьмой. Услышав это неожиданное заявление, она выпустила из рук подол, и спелые оранжевые плоды посыпались в траву.
- О чём ты? - В чёрных глазах Гюльфем заплескались недоумение и страх. - Ты что, перегрелась на солнышке?
Ферида подняла апельсин, медленно очистила его и разделила на две половинки.
- Я знаю, что наследник престола неравнодушен к тебе. Это раз, - она отделила одну дольку от половинки апельсина. - Я знаю, что он прислал тебе из военного лагеря целую кучу записок и писем. Это два, - она отделила ещё одну дольку. - И наконец, мне известно, что к письмам прилагались золотые колечки и прочие очаровательные пустячки. Это три.
Девушка подняла ладонь с тремя дольками апельсина на уровень глаз обескураженной Гюльфем.
- А теперь скажи, Гюль, во что ты оцениваешь подобную информацию? - c усмешкой спросила Ферида. - Сколько ты дала бы мне за неё? Ты ведь не хочешь, чтобы кто-нибудь ещё, кроме меня, узнал о его любовных записках?
Гюльфем выдавила жалкое подобие улыбки.
- Ты ошибаешься, Ферида, - пролепетала она, сравнявшись цветом лица со своей белой туникой. - Его высочество не присылал мне никаких записок.
- Тогда отчего ты так побледнела? - усмехнулась рыжеволосая рабыня. – Впрочем, если не хочешь купить моё молчание, я пойду к госпоже. Уж она-то непременно оценит мой товар.
- Ты не посмеешь! - воскликнула Гюльфем.
- Ещё как посмею, дорогуша, и не побоюсь, как бы она в сердцах не сделала вот этого, - Ферида ударила ребром ладони по апельсину.
Гюльфем в смятении смотрела, как по её руке растекается липкая масса.
- Уж и не знаю, чья голова при этом пострадает! - жалостливо вздохнула Ферида.
- Вероятнее всего, твоя, - решила припугнуть её Гюльфем. - Разве ты не слышала, как поступают с теми, кто приносит дурные вести?
Продолжая притворно вздыхать, Ферида стряхнула с платья апельсиновые зёрнышки.
- Думаю, что нам обеим ничего не грозит. У госпожи добрейшее сердце. Она только разволнуется, и станет плакать по ночам в подушку, но никого из нас не накажет, иначе останется совсем одна. Во дворце все относятся к ней с презрением, потому что наследник престола не жалует её своим вниманием. Прошло уже несколько месяцев, как он ушёл воевать, а до сих пор не прислал ей ни строчки. Зато её любимую рабыню прямо-таки завалил записками. Его скороход уже выбился из сил, таскаясь по жаре туда-сюда.
С трудом дослушав товарку, Гюльфем внезапно с яростью набросилась на неё и принялась трясти с такой силой, что из её тщательно уложенных на голове волос выпали все шпильки, и пышная рыжая копна рассыпалась по плечам.
- У тебя нет никаких доказательств, - кричала она, - я сожгла его письма!
- Вот ты и проговорилась, - отпихнула её Ферида, поднимаясь с кочки и неторопливо собирая волосы в узел. - Остынь, бесноватая. Госпоже не нужны доказательства. Она так доверчива, что поверит мне на слово. Ну, я пошла.
- Погоди, - остановила её Гюльфем, - чего ты хочешь за своё молчание?
- Ничего особенного. Всего лишь те золотые побрякушки, которые твой царственный воздыхатель прилагал к запискам. Всё равно ты их не носишь.
- Ты тоже не посмеешь их носить. Для рабыни это непозволительно дорогие украшения.
- Я не так тщеславна, чтобы привлекать к себе ненужное внимание, - хмыкнула Ферида. - Я спрячу их в надёжном месте и когда-нибудь выйду отсюда на свободу обеспеченной женщиной.
Она сделала вид, будто порывается уйти, но Гюльфем удержала её за рукав. Поскольку она была гораздо выше Фериды, ей трудно было смотреть на неё с высоты своего роста с умоляющим выражением на лице, и она упала на колени, протянув к ней руки ладонями кверху в древнем жесте мольбы.
- Прошу тебя, Ферида, не заставляй меня платить так дорого за твоё молчание. Эти украшения необходимо вернуть его высочеству.
- Почему это? - от души удивилась Ферида.
- Я должна показать ему, что не желаю принимать его любовь так же, как его подарки.
- Сомневаюсь, что это его остановит. Рано или поздно он своего добьётся. И когда ты станешь его фавориткой, у тебя будет столько золота, что и не счесть. Ты получишь всё, а я ничего. Где же справедливость? Пусть мне хоть эти безделушки достанутся.
- Завистница! - с презрением выдавила Гюльфем, поднимаясь с колен.
- А ты лицемерка, - не осталась в долгу Ферида. - Корчишь из себя недотрогу, чтобы набить себе цену!
- Я никого не корчу, напротив, изо всех сил стараюсь остаться собой.
- Ага, как же, ври да не завирайся! Так я тебе и поверила. Его высочество шлёт тебе письма, а ты на них не отвечаешь. И подарки ему хочешь вернуть. Думаешь, я не понимаю, для чего ты это делаешь? Да всё очень просто. Рассчитываешь ещё крепче его к себе привязать.
- У меня и думок таких нет. Я бы предпочла, чтобы он вовсе не замечал меня.
- Зачем же тогда ты ходила провожать его на заставу? Зачем приняла его дары, которые он передал тебе с чаушем?
- Ты что, следила за мной? - всплеснула руками Гюльфем.
- Ещё чего, - фыркнула Ферида, - просто решила посмотреть на это зрелище. Ты же ходила туда, почему же мне нельзя?
- Я ходила по просьбе госпожи, - объяснила Гюльфем. - Ей так хотелось увидеть своего мужа во всём блеске, послушать его знаменитые напутственные речи. Но Хаджи-хаким запретил ей такие волнительные прогулки. И тогда она попросила меня сходить туда тайком, чтобы потом пересказать ей, о чём её муж говорил со своим воинством.
- А зачем ты открыла лицо, если хотела остаться незамеченной? - недоверчиво спросила Ферида.
- Я не открывала лица. Это произошло случайно. В такой сутолоке я растеряла булавки, скреплявшие сетку чарчафа. Но царевич увидел меня и, боюсь, решил, что я пришла по собственному желанию.
- Разумеется, - хмыкнула Ферида, - если бы наставник не удержал его, он бы сам вручил тебе прощальные дары. А что ты сделала с золотой пластинкой от его доспехов?
- Ты и эту вещицу хочешь присвоить? - поразилась её алчности Гюльфем. - Не надейся зря. Я отнесла дары царевича его жене.
В ответ Ферида звонко расхохоталась.
- Не думаю, что он будет благодарен тебе за это.
- Госпожа так радовалась его подаркам.
- Они предназначались не ей!
- Она хранит их как реликвию, как святыню.
Ферида пожала точёными плечиками.
- Ты просто безнадёжная дурища, как я погляжу. Окажись я на твоём месте, ни за что не стала бы делиться знаками его внимания. А что ты скажешь в своё оправдание госпоже, если я сообщу ей о том, что их большую часть ты от неё утаила?
- Ладно, я отдам тебе украшения, всё до последнего колечка, - испугавшись угрозы, согласилась Гюльфем. - Я не могу допустить, чтобы она страдала, узнав об этих записках. А ты, Ферида… Аллах покарает тебя за твои низкие помыслы!
- Это уж моё дело - отвечать перед Господом, - поджала губы Ферида.
Лицо учителя покрылось пунцовыми пятнами. Впервые ученик назвал его по имени, а это означало, что он действительно больше не нуждался в нём. Хусейн упал на колени и поцеловал ему подол в знак повиновения. Этот кроткий жест растрогал Сарнияра, и он смягчившимся тоном прибавил:
- Вам будет назначена достойная пенсия. Помимо этого, усадьба, где мы сообща отбывали ссылку, перейдёт в вашу пожизненную собственность. Я освобождаю вас от уплаты налогов на землю и на всю прибыль, которую вы сумеете из неё извлечь. Кроме всего прочего, вы будете за хорошую плату поставлять мне коней той крепкой породы, что я вывел для себя. Сейчас же отошлю приказ нашему законнику Саиду подготовить ваш берат (прим. автора: грамота о назначении пенсии).
Хусейн поднялся с колен. Перспектива провести остаток жизни в тихом углу, довольствуясь положением зажиточного землевладельца, его немного утешила. Но всё же на сердце его лёг кровавый рубец от предстоящей разлуки с царевичем, которого он любил наравне со своими детьми.
Словно прочитав его мысли, Сарнияр промолвил:
- Я буду навещать вас изредка, обещаю вам.
Едва договорив, он бросился на грудь к наставнику. Оба непроизвольно прослезились и не разжимали объятий, пока их не прервал весёлый голос Рахима.
- Я рад вашему примирению и не хочу вам мешать, но народ просит, чтобы вы произнесли одну из тех пламенных речей, какими вы уже успели прославиться.
Царевич оторвался от груди Хусейна и, смахнув слёзы, подошёл к самой кромке возвышенности, чтобы лучше видеть обширную публику.
- Воины мои! - начал он, и многотысячная толпа, загудевшая при его появлении, замерла в трепетном ожидании. - А также мирные жители города! Мы живём среди арабов, но мы не арабы. Мы румалийцы, потомки крестоносцев, и в наших жилах течёт неугомонная кровь наших предков-завоевателей. Они завещали нам свою страсть к покорению новых земель. И хотя мы поклоняемся Аллаху и его Пророку Магомету, жажда свободы от всякого порабощения в нас заложена ещё первыми христианами. Я призываю вас стряхнуть с наших плеч османское иго. Но прежде чем пойти в поход на турок, мы должны показать им и всему миру, что мы сила, с которой необходимо считаться. Мы побьём арабов, и это будет наш первый шаг, разминка перед масштабным сражением. Мы победим, если будем гармонично слаженным механизмом, а каждый из вас - его важной, неотрывной деталью. Отныне наш девиз таков: «Пока мы вместе, мы сила»! Повторите его за мной, воины мои!
Несколько тысяч глоток вразнобой прокричали девиз, напугав мирных горожан и детей, толпившихся у каменной ограды. Пехотинцы пересыпали слова девиза солёными словечками, подбрасывая в воздух свои шапки. Командиры подразделений принялись прочёсывать ряды подчинённых, требуя умерить страсти. Но ещё с полчаса прошло, прежде чем все окончательно угомонились, и тогда царевич дал знак, что пора трогаться в путь.
Едва он сам сдвинулся с места, как Хусейн потянул его за рукав.
- Посмотрите, дитя моё, - он указал на прильнувшую к решётке ограждения женскую фигурку, выделявшуюся в безликой толпе, как белая лебедь среди воронья. - Эта особа в шелках явно из дворца.
Женщина на долю минуты приподняла шёлковый чарчаф (прим. автора: покрывало для лица), открыв прелестное личико, и этого оказалось достаточно, чтобы царевич узнал в ней Гюльфем.
Хусейн тоже успел разглядеть её и раздосадованно вздохнул, ибо был уверен в том, что это княжна Лейла пришла тайно проводить мужа в поход.
- Моя Гюль! - воскликнул Сарнияр и хотел спрыгнуть с коня, но рука Хусейна удержала его.
- Не смейте привлекать поголовное внимание к этой особе! - властно потребовал он.
- Шайтан, - выругался сквозь зубы царевич, - вы снова позволяете себе поучать меня, несмотря на то, что я уже лишил вас этой привилегии.
- Это моё последнее наставление вам, - грустно улыбнулся Хусейн. - Ваша милая не для того прячется за оградой, чтобы стать пищей для всенародной молвы. Передайте ей какую-либо вещицу на память о вас, а я поручу это чаушу (прим. автора: низший чин в армии, как правило, занимаемый юношей или подростком).
Сарнияр отцепил пучок павлиньих перьев от своего шлема и золотой наколенник. Подбежавший мальчишка принял у него дары любви и отнёс их Гюльфем, которая быстро спрятала их в складках белого покрывала.
- Моя Гюль пришла проводить меня в дальний путь! - ликовал Сарнияр. - Хвала Аллаху, она всё-таки решилась принять мою любовь! О, моя милая, нежная, горячо любимая девочка! Ты делаешь меня счастливейшим из смертных, машалла!
Между тем войско тронулось в путь, но Хусейн придержал коня, пока с ним не поравнялся Рахим.
- Его высочество прогнал меня, - сообщил он сыну, снизив голос почти до полушёпота. - Мне придётся доживать свои дни в Хумаде. Теперь ближе всех к нему ты, сынок. Я поручаю его тебе. Береги моего ученика, как зеницу ока.
- Не беспокойтесь, отец, - отозвался Рахим, - вы же знаете, что я люблю его, как родного брата. Но зачем же тогда вы поехали с нами? Разве вам не нужно вернуться в Алькадир за своими вещами и слугами?
- Царевич приказал мне ехать с войском до развилки. Он не хочет, чтобы я возвращался во дворец, - Хусейн горько вздохнул, - видно, опасается, как бы я не причинил какого-нибудь вреда его возлюбленной. Эта любовь к служанке княжны принесёт ему немало неприятностей. Ради Аллаха, сынок, не позволяй ему делать глупости, но в то же время не старайся заменить ему меня. Боюсь, что этого он больше не потерпит. Наш малыш уже вырос и не нуждается в наставниках. А насчёт моих вещей и слуг не тревожься. Я послал за ними своего конюха.
Глава 6. Любовный эликсир.
- Я всё-таки не понимаю, как можно оставаться равнодушной к такому блистательному мужчине, - заявила Ферида, сидя на зелёной кочке и сосредоточенно разглядывая узкий мысок своей сафьяновой туфельки.
Стоя на коленях, Гюльфем собирала апельсины с нижних ветвей дерева в широкий подол туники, отделанный плетёной тесьмой. Услышав это неожиданное заявление, она выпустила из рук подол, и спелые оранжевые плоды посыпались в траву.
- О чём ты? - В чёрных глазах Гюльфем заплескались недоумение и страх. - Ты что, перегрелась на солнышке?
Ферида подняла апельсин, медленно очистила его и разделила на две половинки.
- Я знаю, что наследник престола неравнодушен к тебе. Это раз, - она отделила одну дольку от половинки апельсина. - Я знаю, что он прислал тебе из военного лагеря целую кучу записок и писем. Это два, - она отделила ещё одну дольку. - И наконец, мне известно, что к письмам прилагались золотые колечки и прочие очаровательные пустячки. Это три.
Девушка подняла ладонь с тремя дольками апельсина на уровень глаз обескураженной Гюльфем.
- А теперь скажи, Гюль, во что ты оцениваешь подобную информацию? - c усмешкой спросила Ферида. - Сколько ты дала бы мне за неё? Ты ведь не хочешь, чтобы кто-нибудь ещё, кроме меня, узнал о его любовных записках?
Гюльфем выдавила жалкое подобие улыбки.
- Ты ошибаешься, Ферида, - пролепетала она, сравнявшись цветом лица со своей белой туникой. - Его высочество не присылал мне никаких записок.
- Тогда отчего ты так побледнела? - усмехнулась рыжеволосая рабыня. – Впрочем, если не хочешь купить моё молчание, я пойду к госпоже. Уж она-то непременно оценит мой товар.
- Ты не посмеешь! - воскликнула Гюльфем.
- Ещё как посмею, дорогуша, и не побоюсь, как бы она в сердцах не сделала вот этого, - Ферида ударила ребром ладони по апельсину.
Гюльфем в смятении смотрела, как по её руке растекается липкая масса.
- Уж и не знаю, чья голова при этом пострадает! - жалостливо вздохнула Ферида.
- Вероятнее всего, твоя, - решила припугнуть её Гюльфем. - Разве ты не слышала, как поступают с теми, кто приносит дурные вести?
Продолжая притворно вздыхать, Ферида стряхнула с платья апельсиновые зёрнышки.
- Думаю, что нам обеим ничего не грозит. У госпожи добрейшее сердце. Она только разволнуется, и станет плакать по ночам в подушку, но никого из нас не накажет, иначе останется совсем одна. Во дворце все относятся к ней с презрением, потому что наследник престола не жалует её своим вниманием. Прошло уже несколько месяцев, как он ушёл воевать, а до сих пор не прислал ей ни строчки. Зато её любимую рабыню прямо-таки завалил записками. Его скороход уже выбился из сил, таскаясь по жаре туда-сюда.
С трудом дослушав товарку, Гюльфем внезапно с яростью набросилась на неё и принялась трясти с такой силой, что из её тщательно уложенных на голове волос выпали все шпильки, и пышная рыжая копна рассыпалась по плечам.
- У тебя нет никаких доказательств, - кричала она, - я сожгла его письма!
- Вот ты и проговорилась, - отпихнула её Ферида, поднимаясь с кочки и неторопливо собирая волосы в узел. - Остынь, бесноватая. Госпоже не нужны доказательства. Она так доверчива, что поверит мне на слово. Ну, я пошла.
- Погоди, - остановила её Гюльфем, - чего ты хочешь за своё молчание?
- Ничего особенного. Всего лишь те золотые побрякушки, которые твой царственный воздыхатель прилагал к запискам. Всё равно ты их не носишь.
- Ты тоже не посмеешь их носить. Для рабыни это непозволительно дорогие украшения.
- Я не так тщеславна, чтобы привлекать к себе ненужное внимание, - хмыкнула Ферида. - Я спрячу их в надёжном месте и когда-нибудь выйду отсюда на свободу обеспеченной женщиной.
Она сделала вид, будто порывается уйти, но Гюльфем удержала её за рукав. Поскольку она была гораздо выше Фериды, ей трудно было смотреть на неё с высоты своего роста с умоляющим выражением на лице, и она упала на колени, протянув к ней руки ладонями кверху в древнем жесте мольбы.
- Прошу тебя, Ферида, не заставляй меня платить так дорого за твоё молчание. Эти украшения необходимо вернуть его высочеству.
- Почему это? - от души удивилась Ферида.
- Я должна показать ему, что не желаю принимать его любовь так же, как его подарки.
- Сомневаюсь, что это его остановит. Рано или поздно он своего добьётся. И когда ты станешь его фавориткой, у тебя будет столько золота, что и не счесть. Ты получишь всё, а я ничего. Где же справедливость? Пусть мне хоть эти безделушки достанутся.
- Завистница! - с презрением выдавила Гюльфем, поднимаясь с колен.
- А ты лицемерка, - не осталась в долгу Ферида. - Корчишь из себя недотрогу, чтобы набить себе цену!
- Я никого не корчу, напротив, изо всех сил стараюсь остаться собой.
- Ага, как же, ври да не завирайся! Так я тебе и поверила. Его высочество шлёт тебе письма, а ты на них не отвечаешь. И подарки ему хочешь вернуть. Думаешь, я не понимаю, для чего ты это делаешь? Да всё очень просто. Рассчитываешь ещё крепче его к себе привязать.
- У меня и думок таких нет. Я бы предпочла, чтобы он вовсе не замечал меня.
- Зачем же тогда ты ходила провожать его на заставу? Зачем приняла его дары, которые он передал тебе с чаушем?
- Ты что, следила за мной? - всплеснула руками Гюльфем.
- Ещё чего, - фыркнула Ферида, - просто решила посмотреть на это зрелище. Ты же ходила туда, почему же мне нельзя?
- Я ходила по просьбе госпожи, - объяснила Гюльфем. - Ей так хотелось увидеть своего мужа во всём блеске, послушать его знаменитые напутственные речи. Но Хаджи-хаким запретил ей такие волнительные прогулки. И тогда она попросила меня сходить туда тайком, чтобы потом пересказать ей, о чём её муж говорил со своим воинством.
- А зачем ты открыла лицо, если хотела остаться незамеченной? - недоверчиво спросила Ферида.
- Я не открывала лица. Это произошло случайно. В такой сутолоке я растеряла булавки, скреплявшие сетку чарчафа. Но царевич увидел меня и, боюсь, решил, что я пришла по собственному желанию.
- Разумеется, - хмыкнула Ферида, - если бы наставник не удержал его, он бы сам вручил тебе прощальные дары. А что ты сделала с золотой пластинкой от его доспехов?
- Ты и эту вещицу хочешь присвоить? - поразилась её алчности Гюльфем. - Не надейся зря. Я отнесла дары царевича его жене.
В ответ Ферида звонко расхохоталась.
- Не думаю, что он будет благодарен тебе за это.
- Госпожа так радовалась его подаркам.
- Они предназначались не ей!
- Она хранит их как реликвию, как святыню.
Ферида пожала точёными плечиками.
- Ты просто безнадёжная дурища, как я погляжу. Окажись я на твоём месте, ни за что не стала бы делиться знаками его внимания. А что ты скажешь в своё оправдание госпоже, если я сообщу ей о том, что их большую часть ты от неё утаила?
- Ладно, я отдам тебе украшения, всё до последнего колечка, - испугавшись угрозы, согласилась Гюльфем. - Я не могу допустить, чтобы она страдала, узнав об этих записках. А ты, Ферида… Аллах покарает тебя за твои низкие помыслы!
- Это уж моё дело - отвечать перед Господом, - поджала губы Ферида.
