Это укромное местечко предназначалось для женщин, желавших переговорить келейно с тем или иным мужчиной. При таких беседах их, само собой, должен был разделять занавес.
- Здесь довольно тесно, - отметила Гюльфем.
- Вот и хорошо, - шепнул царевич, - будем стоять лицом к лицу как любовники.
- Или враги, - возразила она.
- Не обольщайся. Враждовать мы не будем. Напротив, мы сейчас уладим всё, что мешает нам сблизиться. Прежде всего, ответь мне, пожалуйста, в какой момент ты пришла в сознание. Говори правду, крошка, потому что лгать бессмысленно. Я уже знаю, что к княжне ты воротилась на своих ногах. Ну, так что же?
- Я очнулась, когда Хаджи-хаким сунул мне под нос пузырёк с резко пахнущей жидкостью, который прятал в рукаве.
- Понятно, - помрачнел Сарнияр. - А после этого он дал тебе знак, чтобы ты продолжала притворяться бесчувственной?
- Да, - кивнула Гюльфем.
- Значит, ты слышала всё, о чём мы беседовали с ним? Проклятье! Теперь я понимаю, зачем он завёл этот неуместный разговор о моих садистских наклонностях. Он хотел внушить тебе отвращение ко мне. Гюль, умоляю тебя, не доверяй этим россказням. У нас с тобой всё будет по-другому, потому что я люблю тебя.
Гюльфем недоверчиво покачала головой.
- С каких это пор, ваше высочество? Мы с вами едва знакомы. Лучше оставьте меня в покое. Я не смею осуждать вас, каждый безумствует по-своему. Просто я очень люблю свою госпожу и не смогу обмануть её доверие.
- Мы что-нибудь придумаем, найдём разумный компромисс. Моя жена уже почти смирилась с тем, что у нас фиктивный брак. С какой стати она станет противиться нашей любви, если сама не может составить моё счастье! На худой конец мы с тобой уедем куда-нибудь вдвоём.
- Куда? - горько улыбнулась Гюльфем. - Может быть, в Голконду? В страну, которую она принесла вам в надежде на вашу любовь?
- Есть и другие места...
- Но вам они неподвластны.
- Для своей любимой я готов хоть звёзды с неба достать! - хвастливо заявил он. - Ты только обещай мне, что будешь моей, и я покорю для тебя города, возведу белокаменные замки...
Он нежно обнял её за талию, привлекая к себе, и, как и в предыдущий раз, от его прикосновения всё её тело обдало жаром. Его губы прильнули к её губам, и она даже не заметила, как её стиснутые в кулаки руки разжались и легли ему на плечи. Пухлые губы Гюльфем раскрылись сами собой навстречу ему, и его язык тут же проник в её рот, приведя её в полное смущение.
Она поразилась тому, как ей хватило бесстыдства поддаться на его провокацию, и это было её последней мыслью перед тем, как его пылкий, прожигающий насквозь поцелуй заставил её позабыть обо всём на свете. Но это упоительное забвение продолжалось недолго. В следующую минуту она вырвалась из его объятий, сгорая от стыда за то, что повела себя с ним, совсем как... те женщины, с которыми он привык иметь дело.
- Не надо, умоляю вас, - со слезами вымолвила она, отвернувшись от него, - не нужно мне доказывать, что у нас может быть всё по-иному, без грубости и принуждения.
- Почему, Гюль? - спросил он, тяжело дыша у неё за спиной. - Ужель тебе не по нраву, когда с тобой обращаются, ровно с принцессой?
- Но я не принцесса, сахиб! Или вы забыли, что я всего-навсего жалкая рабыня, и родители мои тоже были рабами?
- Ты не останешься рабыней! - горячо воскликнул он. - Я дам тебе свободу, сделаю то, чего не удосужились сделать магараджа и его дочь, обязанная тебе своей жизнью.
- Прошу вас, не надо бросать слова на ветер. Вы не можете дать мне свободу без согласия княжны. А, кроме того, она мне не нужна. Я всё равно не смогу оставить свою госпожу одну в этом враждебном мире, который к ней так незаслуженно жесток.
Гюльфем смахнула со щеки непрошеные слёзы.
- Прощайте, сахиб. Больше не ищите со мной встреч. Надеюсь, вы сами вскоре поймёте, что орёл не может подружиться с канарейкой, а царский сын связать свою судьбу с рабыней.
Едва договорив, она выскользнула из ниши и унеслась к своей госпоже.
* * *
Хаджи-хаким сосредоточенно раскладывал по мешочкам пучки лечебных трав, когда перед ним внезапно, как чёрт из преисподней, вырос Сарнияр Измаил.
- А ну говори, сморчок, какого… ты наплёл мне весь этот вздор про летаргический сон, - потребовал царевич, схватив старика за грудки и запросто подняв у себя над головой, словно тот был легче пёрышка. - И кто велел тебе выставить меня насильником перед любимой женщиной? Отвечай, ходячая пилюля, пока я дух из тебя не вытряс!
- Сахиб, - прокряхтел старик, барахтаясь в воздухе, - у меня кружится голова! Умоляю, отпустите меня!
- Отпущу, - пообещал Сарнияр, - когда скажешь, кто этот тайный недруг.
- Это ваш учитель, - из последних сил прохрипел старик, посинев, будто спелый баклажан.
- Я так и думал, - произнёс Сарнияр, разжимая пальцы.
Хаджи-хаким шлёпнулся на пол и застыл в неподвижности. Но стоило царевичу выйти за порог, как он сразу ожил и помчался в покои Хусейна с резвостью, неожиданной для его почтенного возраста.
- Значит, он узнал обо всём, - выслушав его жалобы, проронил учитель. - Не беда, я поеду вслед за ним на городскую заставу и всё улажу.
Спустившись во двор, Сарнияр нос к носу столкнулся с Рахимом.
- Ну, где же вы пропадаете, ваше высочество? - проворчал амирбар. - Мы прямо с ног сбились, разыскивая вас по всему дворцу. Пора бы произвести смотр вашему воинству.
- Я ходил попрощаться с женой, - объяснил Сарнияр, - прости, если опоздал...
Рахим покраснел от смущения.
- Ну, что вы, - пробормотал он, - знамо дело, важная особа не опаздывает, а задерживается.
- И всё-таки я прошу у тебя прощения, - настаивал Сарнияр.
- За... что? - окончательно стушевался Рахим.
- Рано или поздно узнаешь, - загадочно произнёс Сарнияр. - А сейчас по коням!
Молодые люди вспрыгнули на коней и лёгкой рысцой поскакали к заставе.
Вскоре до их слуха долетели звуки сигнальных рожков, сквозь которые пробивались барабанная дробь, трубы, цимбалы и флейты. Так полковые музыканты приветствовали приближение царственной персоны. Впереди замелькали зелёные стяги с символами Румайлы и правящей династии.
Взобравшись на невысокий пригорок, Сарнияр гордым взглядом окинул своё войско. За стройными колоннами пехотинцев, в которых нелегко было узнать вчерашних феллахов, возвышались внушительные ряды кавалерии. Полк турецких янычаров особенно выделялся своей парадной амуницией. В потоках солнечного света ярко сверкали их начищенные до зеркального блеска латы, плюмажи из белоснежных перьев колыхались на серебряных остроконечных шлемах. Нуреддин-ага, сидевший верхом на арабской кобыле в золотой сбруе, щеголевато подкручивал роскошные чёрные усы, предмет тайной зависти своих подчинённых. Ни у кого в его полку не было таких замечательно пышных усов.
- Нуреддин больше смахивает на вельможу, чем на старшину янычаров, воспитанных в духе строгой военной дисциплины, - сказал Сарнияр подъехавшему вслед за ним Рахиму. - Посмотри, как он весь сияет и переливается, затмевая свет дня. Если бы янычарам за выслугу лет вручали не золотые, а железные обручи, он позолотил бы их сам.
- И что из того? - флегматично ответил Рахим. - Пусть себе тешится, златолюбие не порок.
- Не порок? - эхом откликнулся Сарнияр. - А как же история с моим дядей? Не кажется ли тебе, что Нуреддин повёл себя, как человек, способный ради наживы изменить своему долгу? Пусть это звучит нелепо из уст переманившего его в свой лагерь, но с другой стороны, если вспомнить, что он сам явился ко мне и предложил свои услуги...
- Думаю, ваши опасения беспочвенны, поскольку никто вашего дядю не предавал. Срок службы янычаров истёк, они не были обязаны хранить верность царю, задолжавшему им кучу денег. Но если вас всё же одолевают сомнения, приглядитесь внимательнее к этому янычару. Я говорю о старшине, потому что его подчинённым, похоже, всё равно, кому служить, лишь бы им хорошо и своевременно платили.
- Значит, я могу на них положиться, пока не иссякнут золотые запасы Голконды? Пока я связан с этой кормушкой своим брачным контрактом?
- Что с вами, сахиб? - встревожился амирбар. - Сегодня такой знаменательный день: мы отбываем за первыми лаврами, а ваше настроение совсем не соответствует этому торжественному моменту.
Сарнияр медленно провёл рукой по лицу.
- Сам не знаю, - ответил он. - Видимо, пришла мне пора расстаться со своими юношескими идеалами. Я слишком долго верил в людей и их благородные чувства, не желая признавать, что миром правит лишь золото.
- И кто же поколебал вашу веру в людей? - поинтересовался Рахим.
Сарнияр посмотрел на него так пристально, что тот невольно смутился.
- Человек, внушавший мне высокие чувства и твёрдые принципы. Заменивший мне отца в годы отрочества и становления личности.
- Нет, не может быть, - усомнился Рахим, - мой отец неспособен причинить вам зло. Он слишком любит вас для этого. Кстати, вот и он, лёгок на помине.
Сарнияр проследил глазами за его указующим перстом и увидел Хусейна среди собравшихся на заставе горожан.
- Зачем он здесь? - проворчал царевич.
- Наверное, приехал попрощаться с вами, - предположил Рахим, - дать вам несколько добрых напутствий.
- Я не нуждаюсь в его напутствиях, - скорчил кислую мину Сарнияр, - но всё-таки позови его, друг мой. У меня найдётся, что сказать своему доброму наставнику.
Рахим послушно спустился с пригорка и через несколько минут вернулся в сопровождении Хусейна.
- Оставь нас ненадолго, Рахим, - велел приятелю Сарнияр.
- Хорошо, - согласился тот, - я ухожу, но с просьбой к вам обоим: помиритесь перед долгой разлукой, не гневите Аллаха.
Оставшись на импровизированном пьедестале вдвоём, учитель и ученик какое-то время хранили напряжённое молчание. Сарнияр первым нарушил затянувшуюся паузу.
- Что ж, не будем огорчать того, кто дорог нам обоим. Он просит нас помириться, и мы притворимся, что исполнили его просьбу.
- Но почему бы нам и в самом деле не помириться? - с надеждой вопросил Хусейн.
- Вы и сами знаете, что это невозможно, - отвечал Сарнияр.
- Но отчего же, дитя моё?
- Не делайте вид, Ходжа, - разозлился Сарнияр, - как будто ничего не случилось. Очевидно, ваш сообщник предупредил вас о том, что ваш план провалился, потому-то вы и поспешили сюда в надежде на примирение.
- Нет, клянусь Аллахом, - начал отпираться Хусейн, - я хотел только проводить вас. Понятия не имею, о каком плане и каком сообщнике вы говорите.
Сарнияр поднял руку, веля ему замолчать, и продолжил:
- Вы даже не подозревали, Ходжа, каких успехов я достиг, выхаживая лошадок в своём поместье. Но я растил их для важной цели, и мне поневоле пришлось стать лошадиным знахарем. А все божьи твари созданы по одному подобию, как верно подметил Хаджи-хаким. Вот только вы привыкли считать меня невеждой из-за моего пренебрежения к наукам и, уходя от меня вчера вечером, когда Гюльфем потеряла сознание, не сомневались в том, что я не сумею привести её в чувства. А я, и правда, не сумел и был вынужден призвать на помощь Хаджи-хакима, на что вы и рассчитывали.
Вы подговорили его убедить меня в том, что девушка скончалась. Но в отличие от вас он отнёсся уважительно к моим познаниям в медицине. Он сразу понял, что я не поверю в её смерть и чтобы не расстраивать ваш замысел, внушил мне, будто она заснула летаргическим сном. Притом ему было мало меня одурачить, и этот плут вдобавок насвистел ей про меня с три короба. Позднее я сообразил, что только от вас он мог набраться тех страшилок, что гуляют в народе обо мне. Хаджи-хаким слишком далёк от народа, ему не довелось, как вам, годами киснуть в провинции.
Ну, а дальнейшие ваши намерения вполне предсказуемы. Вы собирались уговорить мою жену продать Гюльфем либо выслать обратно в Голконду. В случае если бы она упёрлась в своём нежелании расстаться с любимой служанкой, вы бы ей открыли глаза на меня, хоть это и нежелательная мера. А мне спустя пару недель Хаджи-хаким по вашему наущению послал бы весть о том, что бедная девушка умерла, не приходя в сознание. Ну, что вы на это скажете, мой добрый учитель?
Хусейн глубже вбирал голову в плечи, выслушивая обвинения ученика. Отвергать их он посчитал ниже своего достоинства и сознался:
- Всё это я сделал ради вашего блага, как и для блага всего государства. Избери вы любой другой предмет для своей любви, я ни словом не укорил бы вас. Но эта девушка - наперсница вашей жены. Если, сохрани Аллах, она разделит вашу страсть, союзу с Голкондой будет нанесён непоправимый урон. Княжна узнает всё и потребует развода. С таким приданым ей не составит труда найти себе другого мужа, а вы останетесь без средств. Все ваши разглагольствования о военных трофеях - просто детский лепет. Пройдут годы, прежде чем вы достигнете ощутимых результатов на этом зыбком поприще. И опять-таки без денег жены вам не удастся составить серьёзную конкуренцию туркам в борьбе за Аравийский полуостров. Так что решайте сами, дитя моё, вы уже выросли, как я погляжу. Что для вас важнее: благо страны, на престол которой вы взойдёте раньше или позже, либо шашни с этой рабыней, не более соблазнительной, чем любая девчонка в её возрасте.
Хусейн умолк. Несмотря на волнение, что он испытывал, его красивое породистое лицо выражало полное удовлетворение.
- Здесь довольно тесно, - отметила Гюльфем.
- Вот и хорошо, - шепнул царевич, - будем стоять лицом к лицу как любовники.
- Или враги, - возразила она.
- Не обольщайся. Враждовать мы не будем. Напротив, мы сейчас уладим всё, что мешает нам сблизиться. Прежде всего, ответь мне, пожалуйста, в какой момент ты пришла в сознание. Говори правду, крошка, потому что лгать бессмысленно. Я уже знаю, что к княжне ты воротилась на своих ногах. Ну, так что же?
- Я очнулась, когда Хаджи-хаким сунул мне под нос пузырёк с резко пахнущей жидкостью, который прятал в рукаве.
- Понятно, - помрачнел Сарнияр. - А после этого он дал тебе знак, чтобы ты продолжала притворяться бесчувственной?
- Да, - кивнула Гюльфем.
- Значит, ты слышала всё, о чём мы беседовали с ним? Проклятье! Теперь я понимаю, зачем он завёл этот неуместный разговор о моих садистских наклонностях. Он хотел внушить тебе отвращение ко мне. Гюль, умоляю тебя, не доверяй этим россказням. У нас с тобой всё будет по-другому, потому что я люблю тебя.
Гюльфем недоверчиво покачала головой.
- С каких это пор, ваше высочество? Мы с вами едва знакомы. Лучше оставьте меня в покое. Я не смею осуждать вас, каждый безумствует по-своему. Просто я очень люблю свою госпожу и не смогу обмануть её доверие.
- Мы что-нибудь придумаем, найдём разумный компромисс. Моя жена уже почти смирилась с тем, что у нас фиктивный брак. С какой стати она станет противиться нашей любви, если сама не может составить моё счастье! На худой конец мы с тобой уедем куда-нибудь вдвоём.
- Куда? - горько улыбнулась Гюльфем. - Может быть, в Голконду? В страну, которую она принесла вам в надежде на вашу любовь?
- Есть и другие места...
- Но вам они неподвластны.
- Для своей любимой я готов хоть звёзды с неба достать! - хвастливо заявил он. - Ты только обещай мне, что будешь моей, и я покорю для тебя города, возведу белокаменные замки...
Он нежно обнял её за талию, привлекая к себе, и, как и в предыдущий раз, от его прикосновения всё её тело обдало жаром. Его губы прильнули к её губам, и она даже не заметила, как её стиснутые в кулаки руки разжались и легли ему на плечи. Пухлые губы Гюльфем раскрылись сами собой навстречу ему, и его язык тут же проник в её рот, приведя её в полное смущение.
Она поразилась тому, как ей хватило бесстыдства поддаться на его провокацию, и это было её последней мыслью перед тем, как его пылкий, прожигающий насквозь поцелуй заставил её позабыть обо всём на свете. Но это упоительное забвение продолжалось недолго. В следующую минуту она вырвалась из его объятий, сгорая от стыда за то, что повела себя с ним, совсем как... те женщины, с которыми он привык иметь дело.
- Не надо, умоляю вас, - со слезами вымолвила она, отвернувшись от него, - не нужно мне доказывать, что у нас может быть всё по-иному, без грубости и принуждения.
- Почему, Гюль? - спросил он, тяжело дыша у неё за спиной. - Ужель тебе не по нраву, когда с тобой обращаются, ровно с принцессой?
- Но я не принцесса, сахиб! Или вы забыли, что я всего-навсего жалкая рабыня, и родители мои тоже были рабами?
- Ты не останешься рабыней! - горячо воскликнул он. - Я дам тебе свободу, сделаю то, чего не удосужились сделать магараджа и его дочь, обязанная тебе своей жизнью.
- Прошу вас, не надо бросать слова на ветер. Вы не можете дать мне свободу без согласия княжны. А, кроме того, она мне не нужна. Я всё равно не смогу оставить свою госпожу одну в этом враждебном мире, который к ней так незаслуженно жесток.
Гюльфем смахнула со щеки непрошеные слёзы.
- Прощайте, сахиб. Больше не ищите со мной встреч. Надеюсь, вы сами вскоре поймёте, что орёл не может подружиться с канарейкой, а царский сын связать свою судьбу с рабыней.
Едва договорив, она выскользнула из ниши и унеслась к своей госпоже.
* * *
Хаджи-хаким сосредоточенно раскладывал по мешочкам пучки лечебных трав, когда перед ним внезапно, как чёрт из преисподней, вырос Сарнияр Измаил.
- А ну говори, сморчок, какого… ты наплёл мне весь этот вздор про летаргический сон, - потребовал царевич, схватив старика за грудки и запросто подняв у себя над головой, словно тот был легче пёрышка. - И кто велел тебе выставить меня насильником перед любимой женщиной? Отвечай, ходячая пилюля, пока я дух из тебя не вытряс!
- Сахиб, - прокряхтел старик, барахтаясь в воздухе, - у меня кружится голова! Умоляю, отпустите меня!
- Отпущу, - пообещал Сарнияр, - когда скажешь, кто этот тайный недруг.
- Это ваш учитель, - из последних сил прохрипел старик, посинев, будто спелый баклажан.
- Я так и думал, - произнёс Сарнияр, разжимая пальцы.
Хаджи-хаким шлёпнулся на пол и застыл в неподвижности. Но стоило царевичу выйти за порог, как он сразу ожил и помчался в покои Хусейна с резвостью, неожиданной для его почтенного возраста.
- Значит, он узнал обо всём, - выслушав его жалобы, проронил учитель. - Не беда, я поеду вслед за ним на городскую заставу и всё улажу.
Спустившись во двор, Сарнияр нос к носу столкнулся с Рахимом.
- Ну, где же вы пропадаете, ваше высочество? - проворчал амирбар. - Мы прямо с ног сбились, разыскивая вас по всему дворцу. Пора бы произвести смотр вашему воинству.
- Я ходил попрощаться с женой, - объяснил Сарнияр, - прости, если опоздал...
Рахим покраснел от смущения.
- Ну, что вы, - пробормотал он, - знамо дело, важная особа не опаздывает, а задерживается.
- И всё-таки я прошу у тебя прощения, - настаивал Сарнияр.
- За... что? - окончательно стушевался Рахим.
- Рано или поздно узнаешь, - загадочно произнёс Сарнияр. - А сейчас по коням!
Молодые люди вспрыгнули на коней и лёгкой рысцой поскакали к заставе.
Вскоре до их слуха долетели звуки сигнальных рожков, сквозь которые пробивались барабанная дробь, трубы, цимбалы и флейты. Так полковые музыканты приветствовали приближение царственной персоны. Впереди замелькали зелёные стяги с символами Румайлы и правящей династии.
Прода от 16.05.2022, 14:47
Взобравшись на невысокий пригорок, Сарнияр гордым взглядом окинул своё войско. За стройными колоннами пехотинцев, в которых нелегко было узнать вчерашних феллахов, возвышались внушительные ряды кавалерии. Полк турецких янычаров особенно выделялся своей парадной амуницией. В потоках солнечного света ярко сверкали их начищенные до зеркального блеска латы, плюмажи из белоснежных перьев колыхались на серебряных остроконечных шлемах. Нуреддин-ага, сидевший верхом на арабской кобыле в золотой сбруе, щеголевато подкручивал роскошные чёрные усы, предмет тайной зависти своих подчинённых. Ни у кого в его полку не было таких замечательно пышных усов.
- Нуреддин больше смахивает на вельможу, чем на старшину янычаров, воспитанных в духе строгой военной дисциплины, - сказал Сарнияр подъехавшему вслед за ним Рахиму. - Посмотри, как он весь сияет и переливается, затмевая свет дня. Если бы янычарам за выслугу лет вручали не золотые, а железные обручи, он позолотил бы их сам.
- И что из того? - флегматично ответил Рахим. - Пусть себе тешится, златолюбие не порок.
- Не порок? - эхом откликнулся Сарнияр. - А как же история с моим дядей? Не кажется ли тебе, что Нуреддин повёл себя, как человек, способный ради наживы изменить своему долгу? Пусть это звучит нелепо из уст переманившего его в свой лагерь, но с другой стороны, если вспомнить, что он сам явился ко мне и предложил свои услуги...
- Думаю, ваши опасения беспочвенны, поскольку никто вашего дядю не предавал. Срок службы янычаров истёк, они не были обязаны хранить верность царю, задолжавшему им кучу денег. Но если вас всё же одолевают сомнения, приглядитесь внимательнее к этому янычару. Я говорю о старшине, потому что его подчинённым, похоже, всё равно, кому служить, лишь бы им хорошо и своевременно платили.
- Значит, я могу на них положиться, пока не иссякнут золотые запасы Голконды? Пока я связан с этой кормушкой своим брачным контрактом?
- Что с вами, сахиб? - встревожился амирбар. - Сегодня такой знаменательный день: мы отбываем за первыми лаврами, а ваше настроение совсем не соответствует этому торжественному моменту.
Сарнияр медленно провёл рукой по лицу.
- Сам не знаю, - ответил он. - Видимо, пришла мне пора расстаться со своими юношескими идеалами. Я слишком долго верил в людей и их благородные чувства, не желая признавать, что миром правит лишь золото.
- И кто же поколебал вашу веру в людей? - поинтересовался Рахим.
Сарнияр посмотрел на него так пристально, что тот невольно смутился.
- Человек, внушавший мне высокие чувства и твёрдые принципы. Заменивший мне отца в годы отрочества и становления личности.
- Нет, не может быть, - усомнился Рахим, - мой отец неспособен причинить вам зло. Он слишком любит вас для этого. Кстати, вот и он, лёгок на помине.
Сарнияр проследил глазами за его указующим перстом и увидел Хусейна среди собравшихся на заставе горожан.
- Зачем он здесь? - проворчал царевич.
- Наверное, приехал попрощаться с вами, - предположил Рахим, - дать вам несколько добрых напутствий.
- Я не нуждаюсь в его напутствиях, - скорчил кислую мину Сарнияр, - но всё-таки позови его, друг мой. У меня найдётся, что сказать своему доброму наставнику.
Рахим послушно спустился с пригорка и через несколько минут вернулся в сопровождении Хусейна.
- Оставь нас ненадолго, Рахим, - велел приятелю Сарнияр.
- Хорошо, - согласился тот, - я ухожу, но с просьбой к вам обоим: помиритесь перед долгой разлукой, не гневите Аллаха.
Оставшись на импровизированном пьедестале вдвоём, учитель и ученик какое-то время хранили напряжённое молчание. Сарнияр первым нарушил затянувшуюся паузу.
- Что ж, не будем огорчать того, кто дорог нам обоим. Он просит нас помириться, и мы притворимся, что исполнили его просьбу.
- Но почему бы нам и в самом деле не помириться? - с надеждой вопросил Хусейн.
- Вы и сами знаете, что это невозможно, - отвечал Сарнияр.
- Но отчего же, дитя моё?
- Не делайте вид, Ходжа, - разозлился Сарнияр, - как будто ничего не случилось. Очевидно, ваш сообщник предупредил вас о том, что ваш план провалился, потому-то вы и поспешили сюда в надежде на примирение.
- Нет, клянусь Аллахом, - начал отпираться Хусейн, - я хотел только проводить вас. Понятия не имею, о каком плане и каком сообщнике вы говорите.
Сарнияр поднял руку, веля ему замолчать, и продолжил:
- Вы даже не подозревали, Ходжа, каких успехов я достиг, выхаживая лошадок в своём поместье. Но я растил их для важной цели, и мне поневоле пришлось стать лошадиным знахарем. А все божьи твари созданы по одному подобию, как верно подметил Хаджи-хаким. Вот только вы привыкли считать меня невеждой из-за моего пренебрежения к наукам и, уходя от меня вчера вечером, когда Гюльфем потеряла сознание, не сомневались в том, что я не сумею привести её в чувства. А я, и правда, не сумел и был вынужден призвать на помощь Хаджи-хакима, на что вы и рассчитывали.
Вы подговорили его убедить меня в том, что девушка скончалась. Но в отличие от вас он отнёсся уважительно к моим познаниям в медицине. Он сразу понял, что я не поверю в её смерть и чтобы не расстраивать ваш замысел, внушил мне, будто она заснула летаргическим сном. Притом ему было мало меня одурачить, и этот плут вдобавок насвистел ей про меня с три короба. Позднее я сообразил, что только от вас он мог набраться тех страшилок, что гуляют в народе обо мне. Хаджи-хаким слишком далёк от народа, ему не довелось, как вам, годами киснуть в провинции.
Ну, а дальнейшие ваши намерения вполне предсказуемы. Вы собирались уговорить мою жену продать Гюльфем либо выслать обратно в Голконду. В случае если бы она упёрлась в своём нежелании расстаться с любимой служанкой, вы бы ей открыли глаза на меня, хоть это и нежелательная мера. А мне спустя пару недель Хаджи-хаким по вашему наущению послал бы весть о том, что бедная девушка умерла, не приходя в сознание. Ну, что вы на это скажете, мой добрый учитель?
Хусейн глубже вбирал голову в плечи, выслушивая обвинения ученика. Отвергать их он посчитал ниже своего достоинства и сознался:
- Всё это я сделал ради вашего блага, как и для блага всего государства. Избери вы любой другой предмет для своей любви, я ни словом не укорил бы вас. Но эта девушка - наперсница вашей жены. Если, сохрани Аллах, она разделит вашу страсть, союзу с Голкондой будет нанесён непоправимый урон. Княжна узнает всё и потребует развода. С таким приданым ей не составит труда найти себе другого мужа, а вы останетесь без средств. Все ваши разглагольствования о военных трофеях - просто детский лепет. Пройдут годы, прежде чем вы достигнете ощутимых результатов на этом зыбком поприще. И опять-таки без денег жены вам не удастся составить серьёзную конкуренцию туркам в борьбе за Аравийский полуостров. Так что решайте сами, дитя моё, вы уже выросли, как я погляжу. Что для вас важнее: благо страны, на престол которой вы взойдёте раньше или позже, либо шашни с этой рабыней, не более соблазнительной, чем любая девчонка в её возрасте.
Хусейн умолк. Несмотря на волнение, что он испытывал, его красивое породистое лицо выражало полное удовлетворение.
