– Отработай долг честным трудом и верни деньги по частям. Сними свою ставку! Проиграешь зарплату – будет не на что жить, не то что долг выплачивать! А он возрастёт!
– Я обещаю, только не сообщайте начальству!
– Я прослежу за тем, чтобы из этой зарплаты ты оплатил коммунальные счета. Придёшь и покажешь мне подтверждение оплаты! А нет – я буду знать, что ты поставил все средства на кон, и сразу же пойду к майору!
– Договорились! – чуть поклонившись мне, ответил он.
Недовольно взглянув на парнишку, я покинула вольеры и отправилась в столовую на свой обед.
Послеполуденной работы было много. Собаки нашего бренда вскоре должны были участвовать на выставке. И мне пришла идея создать дизайнерские ошейники для наших ищеек. Они должны были быть сшиты из натуральной кожи и украшены ручной вышивкой с кличкой каждой собаки. Я представила, как такие ошейники подчеркнут статус наших питомцев и станут визитной карточкой бренда. На бегу записала несколько набросков и сделала пометку связаться с дизайнером, чтобы обсудить концепцию. Это была первая выставка девочки–добермана, и я договорилась с инструктором–кинологом о паре дополнительных тренировок, в ходе которых собака должна была оттачивать всё то, чему её учили. Показное выступление должно было пройти успешно, ведь доберман была примером того, как любая собака может стать чемпионом.
По лестнице домой я поднималась уставшей и опустошённой. Муж приказал мне продолжить отношения с министром – те, которых я не просто не хотела, но которые меня пугали. После вчерашнего, я поняла, что он решил использовать меня в постели, прежде чем что–то давать. И это была его месть за отказ о разводе, которую он называл справедливостью. От этой мысли было страшно, но я была согласна с мужем: нам нужно было сохранить и бренд, и центр кинологии, и всё, что было связано с карьерой. К сожалению, министр в данной ситуации был нашим владельцем, а мы – ему подчинёнными псами. Ещё я надеялась, что он и правда сдержит слово и даст мне пообщаться с бывшей начальницей. Мне было нужно слышать её голос, ведь я переживала за её судьбу.
На последнем лестничном пролёте я остановилась, поражённая увиденным. На ступеньках, прислонившись к холодной стене, сидела дочка министра. Увидев меня, она встала.
– Я очень устала и не желаю ругаться, – хотела я пройти мимо неё в квартиру.
– Я не для ссоры пришла! – задержала она меня за руку.
Я удивленно посмотрела на подростка.
– В последнюю нашу встречу отец сорвался на меня и сильно накричал...
– Такое бывает между дочкой и папой.
– Ты не понимаешь, – схватилась она руками за голову. – Он болен. Мой папа болен! Ещё до моего рождения ему поставили диагноз: биполярное расстройство психики. Он чередует гнев и милость, а иногда он поступает безрассудно, рискованно и импульсивно. В другие же дни спокоен, медлителен, опечален. Папа меняет своё отношение к жизни, ко мне, ко всему на свете, и это происходит постоянно, ты понимаешь?
– Биполярное расстройство? – шокировано переспросила я, от неожиданности ощутив, как подкосились мои ноги, и я прислонилось к стене, чтобы и вовсе не упасть. Мне стали понятны его внезапные приступы ярости и скорая смена настроения.
– Он принимает лечение: таблетки и психотерапию. Обычно принимает… но уже целую неделю отказывается пить медикаменты, заметно нервничая из–за отношений с тобой. Его состояние ухудшилось, и находиться с ним в одном доме просто невыносимо! Я очень прошу тебя помочь, забыв обиды или ссоры с папой!
– Помочь с чем, дорогая? – погладила я по плечу расстроенную девочку.
– Он должен снова взяться за своё лечение. Ты – его женщина, и он послушает тебя! – она вручила мне в руку пакетик с набором таблеток. Я промолчала и нахмурилась, глядя на эти пилюли, не до конца осознавая ситуацию.
– Ему нельзя пить алкоголь! – сказала подросток, и я поняла, что от вина, министр не просто пьянеет, – он теряется в своём лабиринте эмоций.
Не зная, что сказать, я смотрела на девочку глазами полными непонимания и удивления.
– Моя мать бросила папу из–за его болезни. Прошу, хоть ты не поступай так с ним! – стала она спускаться по лестнице.
– Постой! Твоя мать оставила тебя на человека с нестабильной психикой?
– Я говорила тебе, что никому не нужна: ни эгоистке–матери, ни больному отцу.
– Чем я ещё могу помочь тебе? – выступили слёзы на моих глазах, ведь я знала, что это за чувство – быть ненужной родителям, где один нездоров, а вторая просто равнодушная тварь.
– Заставь его пить свои таблетки! От них ему гораздо лучше! Твои приказы он исполнит, и этим ты мне сильно поможешь! – заплакав, сбежала девочка по лестнице в вечернюю мглу.
Весь вечер я смотрела на пакет с таблетками, врученный мне дочерью министра. Смотрела и не знала, как же относиться к этому всему. С одной стороны меня распирала жалость к их семье: к подростку, живущему с отцом, страдающим психическим расстройством, и к самому отцу, зависящему от волшебных пилюль, без которых он был не в состоянии справляться со своими чувствами. С диагнозом мне многое стало понятно, особенно резкая смена его настроения: от жалости к гневу, от ненависти к любви, от благородства к подлости. С другой стороны, я чётко различала помутненный болезнью рассудок и намеренные действия, направленные на зло. Все заспинные заговоры, которые всё это время плёл министр, были спланированы с холодным расчётом. Они не были ни спонтанными, ни импульсивными, и понимание этого было хуже всего, ведь таблеток от зависти и прогнившей души пока ещё не изобрели.
Я залезла в тёплую ванну и опустилась в воду с головой, точно под ней искала покой и тишину, которой не хватало моей женской совести. Она, обретшая возможность говорить, ругала и мучала меня наставлениями. Я чувствовала себя жутко грязной снаружи и внутри. Интим с двумя мужчинами за сутки – это слишком! «Министр заставил меня, насильно заставил!», – оправдывала я своё бесчестие, но совесть убеждала, что я сделала не всё, чтоб избежать такого унижения. Вот только что я могла сделать, чтобы защитить себя, она сказать была не в силах! А майор? С майором я хотела секса! Хотела, только был и меркантильный интерес. Мужчина, сильный и властный, уверенно стоящий на своем, становится слабым и уязвимым во время полового акта. И я использовала это, чтобы упросить супруга избавиться от неприятеля скорей, чем было им задумано. За женщину, за её тело, достающееся и другому, мужчина горы может свернуть. Я это поняла в свои юные годы, и пустила девичьи чары в ход. Оставалось только надеятся, что всё сработает! Майор был не из тех самцов, которые легко ведутся на соблазн и женские мольбы, но, тем не менее, он оставался мужчиной – собственником и эгоистом. И именно на это был расчёт!
Внезапно мне показалось, что кто–то коснулся моего плеча. Испуганно я вынырнула из воды и оглянулась. В ванной комнате я была одна, но чувство... жуткое чувство какой–то угрозы не отпускало мою душу. Вокруг стояла тишина и только звонкие капли воды из приоткрытого крана, стуча, разбивались о воду в наполненной ванне. И больше ни звука! Я протёрла ладонью мокрое лицо и решила закончить водные процедуры. Мне стало страшно находиться одной в этой маленькой комнате, не зная, что творится за её пределами, ведь мне по–прежнему казалось, что в доме кто–то есть, и я должна была проверить это. Накинув банный халат, я вышла в прихожую. В квартире было темно, и только тусклый свет от бра из спальной комнаты тянулся мягкой линией по коридору.
«Лесси, иди сюда, девочка!», – подозвала я питомицу тревожным голосом. Добродушная собачка тут же подбежала ко мне, довольно виляя хвостом. Я чуть поуспокоилась её обычному настрою, и тишина с полумраком, учащавшие мой пульс и сбивавшие ритм взволнованного сердца, теперь казались менее зловещими.
«Это всё нервы, дорогая! Мерещатся черти, хотя они живут внутри людей, а дверь закрыта, и злые люди не пройдут сюда», – рассудила я вслух для услужливой слушательницы. Окончательно выдохнув и рассмеявшись над самой собой, я вошла в спальную комнату, желая одеться во что мягкое и домашнее. С мокрых волос текла вода и, встав у зеркала я стала вытираться, тихонько напевая песенку, что отвлекала меня от недавнего испуга. Внезапно в отражении зеркала я заметила медальон майора, свисавший с ящичка бюро, в котором я хранила нижнее белье и фотографии картин, которыми секретно торговал министр. Эти улики лежали в конверте под кружевной комбинацией, и не были доступны глазу, если только их... не поискать. Сердце забилось в груди барабанной дробью, а дух перехватило. Я подошла к бюро и осторожно выдвинула ящик. Цепочка с медальоном, придерживая им, сползла по боковине, как змея, и с грохотом упала в мои ноги. Я вздрогнула от резкого звука и заглянула внутрь ящика.
Увиденное ошарашило меня и сильно напугало. Я сделала пару шагов назад, но, не заметив ножку кровати, споткнулась об неё и плюхнулась на спину на постель. Пару секунд я вглядывалась в потолок и больно глотала тот страх, что только что пережила. Мои зрачки расширились и, кажется, я даже не моргала.
Конверт с фото–уликами пропал, и стало понятно, что чиновник обнаружил их. И это было страшнее всего! "Что же теперь со мной будет? Что же он сделает со мной?", - разнервничалась я.
Зато в том самом ящичке лежало несколько бумаг, поверх которых – фотография инструктора–кинолога в анфас и профиль, – такая, какую снимают с подсудимого перед судом.
Я встала на трясущиеся ноги и ледяными пальцами достала все бумаги из бюро. Закашлявшись от жуткого переживания, я стала изучать лист за листом. Первым мне в руки попалось распоряжение касательно бывшей начальницы от комитета внутренней безопасности. Инструктора–кинолога обвиняли в утечке служебной информации, приведшей к срыву операции и упущению подозреваемого в деле о контрабанде картин государственной ценности. Однако в связи с её положительными характеристиками судом было принято решение заменить дисциплинарное взыскание в виде лишения свободы на перевод в отдалённый регион для прохождения службы. Бывшую начальницу понизили до помощницы кинолога и сослали на крайнюю точку страны, в морозы, где в суровых условиях севера, она должна была ухаживать за пограничными ищейками.
«Господи, Боже! Господи!», – шептала я сама себе и вглядывалась в следующие бумаги.
Под тем распоряжением лежала расписка, заключённая мною с грузчиками картин, в которой они признавались в порче рамы, а я обещалась молчать, если они не скажут заказчику о разговоре со мной. Напомню тебе, лейтенант, что на тот момент министр не признавался в том, что является хозяином дома, и я не хотела, чтобы он узнал про то, что я раскрыла его тайну. «Теперь чиновник в курсе, что я знала о его владении квартирой и о контрабанде искусства! Какой кошмар!», – схватилась я рукой за сердце. По всей видимости, он обшарил все мои вещи, а не только ящики бюро, и помимо спрятанных фото нашёл в секретере и это соглашение.
Ну а последняя бумага пугающе гласила о том, что обоих доставщиков картин осудили за кражу предмета искусства, заказанного чиновником на доставку, и осудили на долгий срок в южно–восточной колонии страны. Изучив все эти документы, я накрепко зажмурила глаза от ужаса и страха, сковавшего меня. Вокруг стояла тишина, пугающая, странная, глубокая. Я ясно осознавала, что все эти люди – инструктор–кинолог и грузчики, посмели перейти министру дорогу, а потому были подставлены под преступления, которых никогда не совершали. Конечно же, я понимала, что эти документы, подложенные мне министром, были ни что другое, как угроза. И я не знала, что мне с этим делать. Казалось, что я маленькая, незначительная песчинка в огромном мире властных ветров, которые несли меня туда, куда им только вздумается. Душа растерянно сжалась в комочек, и я взволнованно вздохнула.
«Ты слышишь?», – возник из мрака гостиной, затаившийся министр.
От неожиданности и испуга я выронила папку обратно в ящик бюро. Пару секунд он молчал и просто водил указательным пальцем по комнате, а мне становилось все более жутко:
«Когда наступает тишина, то жертва – под прицелом. Тогда она не решает уже ничего! В это мгновение полнейшей тишины её жизнь находится в руках охотника!», – зловеще прошептали его губы, а его взгляд был ужасающе жесток.
Перепугавшись маниакального вида чиновника, я сделала рывок мимо него в гостиную, желая выбежать по коридору в дверь. Он жутко рассмеялся и медленно пошёл за мной. Сердце пульсировало так, точно вот–вот взорвётся и вылетит из скованной груди. Дрожавшей рукой я провернула ключ в замочной скважине двери, и воля была близко, но тут министр обхватил меня руками и оттащил обратно в спальню. Я вырывалась и кричала, но он зажал мне рот и прошептал:
«Тш... тише, ты же не хочешь обратно в тюрьму? На той картине, раму которой сломали недотепы–грузчики, есть отпечатки твоих пальцев. Я сделал экспертизу и с легкостью могу повесить на тебя торговлю государственным раритетом. Ты, знаешь, у меня знакомые везде, и в этот раз майор тебя не спасет!».
Слёзы от испуга текли из моих глаз, а услышав эту угрозу, я перестала дергаться.
«Ты будешь молчать и вести себя тихо?», – спросил он меня, целуя в затылок.
Я отчаянно кивнула, и министр отпустил меня из хватки.
– Чего ты хочешь? – спросила я его, не переставая плакать.
– Для начала поужинать! – отчетливым голосом ответил чиновник, переключившись на обычный и спокойный тон. – Я принёс нам копчёного лосося с картошкой в мундире и пару салатов на лёгкую закуску. Пошли за стол! - поднял он с пола медальон майора и забросил себе в карман брюк.
Я ступала в гостиную медленным шагом и пугалась каждого звука. Лесси свернулась на кресле калачиком и опечаленно смотрела на меня.
– Садись! – министр галантно отодвинул мне стул и разлил вина по бокалам. – Сделай глоток и станет полегче. Ты вся дрожишь, – коснулся он моих плеч.
– Мне страшно!
– Нет, просто ты волосы не досушила, – просунул он пальцы в мои локоны и внюхался в них.
Внезапно за моей спиной зазвонил телефон и, вскрикнув от неожиданного звука, я подскочила на стуле.
«Ответь! Только без глупостей! Помни, что дуло ружья направлено на твою милую головку», – подвёл меня министр к телефону и, словно надзиратель, встал рядом.
Здравствуй, милая! – прозвучал голос супруга на том конце связи.
– Майор! – была я счастлива услышать его, точно среди холодной ночи мелькнул луч тёплого солнца.
– Что с тобой? Все хорошо? – напрягся он, уловив нотки страха в моём подавленном тоне. Чиновник вкрадчиво смотрел в мои глаза. Ему был слышен разговор, отчетливо звучавший в полуночной тишине.
– Откуда ты узнал мой номер? – придя в себя и осознав, что мне не стоит дёргаться, спросила я.
– Он вписан у тебя в рабочее резюме.
– Ах, да!
– Послушай, после нашей вчерашней близости, я понял, что не могу больше делить тебя с другим. Считай меня собственником или любящим мужем, как пожелаешь, но я должен что–то предпринять, и предпринять как можно скорей!
– Майор, я не могу сейчас говорить! – испугалась я, что муж скажет лишнего, а чиновник в одночасье узнает о задуманном им.
– Не перебивай! Ты знаешь, что я не романтик и мне трудно всё это говорить, но я люблю тебя и придумал план по ускорению комисс...
– Я обещаю, только не сообщайте начальству!
– Я прослежу за тем, чтобы из этой зарплаты ты оплатил коммунальные счета. Придёшь и покажешь мне подтверждение оплаты! А нет – я буду знать, что ты поставил все средства на кон, и сразу же пойду к майору!
– Договорились! – чуть поклонившись мне, ответил он.
Недовольно взглянув на парнишку, я покинула вольеры и отправилась в столовую на свой обед.
Послеполуденной работы было много. Собаки нашего бренда вскоре должны были участвовать на выставке. И мне пришла идея создать дизайнерские ошейники для наших ищеек. Они должны были быть сшиты из натуральной кожи и украшены ручной вышивкой с кличкой каждой собаки. Я представила, как такие ошейники подчеркнут статус наших питомцев и станут визитной карточкой бренда. На бегу записала несколько набросков и сделала пометку связаться с дизайнером, чтобы обсудить концепцию. Это была первая выставка девочки–добермана, и я договорилась с инструктором–кинологом о паре дополнительных тренировок, в ходе которых собака должна была оттачивать всё то, чему её учили. Показное выступление должно было пройти успешно, ведь доберман была примером того, как любая собака может стать чемпионом.
По лестнице домой я поднималась уставшей и опустошённой. Муж приказал мне продолжить отношения с министром – те, которых я не просто не хотела, но которые меня пугали. После вчерашнего, я поняла, что он решил использовать меня в постели, прежде чем что–то давать. И это была его месть за отказ о разводе, которую он называл справедливостью. От этой мысли было страшно, но я была согласна с мужем: нам нужно было сохранить и бренд, и центр кинологии, и всё, что было связано с карьерой. К сожалению, министр в данной ситуации был нашим владельцем, а мы – ему подчинёнными псами. Ещё я надеялась, что он и правда сдержит слово и даст мне пообщаться с бывшей начальницей. Мне было нужно слышать её голос, ведь я переживала за её судьбу.
На последнем лестничном пролёте я остановилась, поражённая увиденным. На ступеньках, прислонившись к холодной стене, сидела дочка министра. Увидев меня, она встала.
– Я очень устала и не желаю ругаться, – хотела я пройти мимо неё в квартиру.
– Я не для ссоры пришла! – задержала она меня за руку.
Я удивленно посмотрела на подростка.
– В последнюю нашу встречу отец сорвался на меня и сильно накричал...
– Такое бывает между дочкой и папой.
– Ты не понимаешь, – схватилась она руками за голову. – Он болен. Мой папа болен! Ещё до моего рождения ему поставили диагноз: биполярное расстройство психики. Он чередует гнев и милость, а иногда он поступает безрассудно, рискованно и импульсивно. В другие же дни спокоен, медлителен, опечален. Папа меняет своё отношение к жизни, ко мне, ко всему на свете, и это происходит постоянно, ты понимаешь?
– Биполярное расстройство? – шокировано переспросила я, от неожиданности ощутив, как подкосились мои ноги, и я прислонилось к стене, чтобы и вовсе не упасть. Мне стали понятны его внезапные приступы ярости и скорая смена настроения.
– Он принимает лечение: таблетки и психотерапию. Обычно принимает… но уже целую неделю отказывается пить медикаменты, заметно нервничая из–за отношений с тобой. Его состояние ухудшилось, и находиться с ним в одном доме просто невыносимо! Я очень прошу тебя помочь, забыв обиды или ссоры с папой!
– Помочь с чем, дорогая? – погладила я по плечу расстроенную девочку.
– Он должен снова взяться за своё лечение. Ты – его женщина, и он послушает тебя! – она вручила мне в руку пакетик с набором таблеток. Я промолчала и нахмурилась, глядя на эти пилюли, не до конца осознавая ситуацию.
– Ему нельзя пить алкоголь! – сказала подросток, и я поняла, что от вина, министр не просто пьянеет, – он теряется в своём лабиринте эмоций.
Не зная, что сказать, я смотрела на девочку глазами полными непонимания и удивления.
– Моя мать бросила папу из–за его болезни. Прошу, хоть ты не поступай так с ним! – стала она спускаться по лестнице.
– Постой! Твоя мать оставила тебя на человека с нестабильной психикой?
– Я говорила тебе, что никому не нужна: ни эгоистке–матери, ни больному отцу.
– Чем я ещё могу помочь тебе? – выступили слёзы на моих глазах, ведь я знала, что это за чувство – быть ненужной родителям, где один нездоров, а вторая просто равнодушная тварь.
– Заставь его пить свои таблетки! От них ему гораздо лучше! Твои приказы он исполнит, и этим ты мне сильно поможешь! – заплакав, сбежала девочка по лестнице в вечернюю мглу.
Глава 7. В заложницах у тишины
Весь вечер я смотрела на пакет с таблетками, врученный мне дочерью министра. Смотрела и не знала, как же относиться к этому всему. С одной стороны меня распирала жалость к их семье: к подростку, живущему с отцом, страдающим психическим расстройством, и к самому отцу, зависящему от волшебных пилюль, без которых он был не в состоянии справляться со своими чувствами. С диагнозом мне многое стало понятно, особенно резкая смена его настроения: от жалости к гневу, от ненависти к любви, от благородства к подлости. С другой стороны, я чётко различала помутненный болезнью рассудок и намеренные действия, направленные на зло. Все заспинные заговоры, которые всё это время плёл министр, были спланированы с холодным расчётом. Они не были ни спонтанными, ни импульсивными, и понимание этого было хуже всего, ведь таблеток от зависти и прогнившей души пока ещё не изобрели.
Я залезла в тёплую ванну и опустилась в воду с головой, точно под ней искала покой и тишину, которой не хватало моей женской совести. Она, обретшая возможность говорить, ругала и мучала меня наставлениями. Я чувствовала себя жутко грязной снаружи и внутри. Интим с двумя мужчинами за сутки – это слишком! «Министр заставил меня, насильно заставил!», – оправдывала я своё бесчестие, но совесть убеждала, что я сделала не всё, чтоб избежать такого унижения. Вот только что я могла сделать, чтобы защитить себя, она сказать была не в силах! А майор? С майором я хотела секса! Хотела, только был и меркантильный интерес. Мужчина, сильный и властный, уверенно стоящий на своем, становится слабым и уязвимым во время полового акта. И я использовала это, чтобы упросить супруга избавиться от неприятеля скорей, чем было им задумано. За женщину, за её тело, достающееся и другому, мужчина горы может свернуть. Я это поняла в свои юные годы, и пустила девичьи чары в ход. Оставалось только надеятся, что всё сработает! Майор был не из тех самцов, которые легко ведутся на соблазн и женские мольбы, но, тем не менее, он оставался мужчиной – собственником и эгоистом. И именно на это был расчёт!
Внезапно мне показалось, что кто–то коснулся моего плеча. Испуганно я вынырнула из воды и оглянулась. В ванной комнате я была одна, но чувство... жуткое чувство какой–то угрозы не отпускало мою душу. Вокруг стояла тишина и только звонкие капли воды из приоткрытого крана, стуча, разбивались о воду в наполненной ванне. И больше ни звука! Я протёрла ладонью мокрое лицо и решила закончить водные процедуры. Мне стало страшно находиться одной в этой маленькой комнате, не зная, что творится за её пределами, ведь мне по–прежнему казалось, что в доме кто–то есть, и я должна была проверить это. Накинув банный халат, я вышла в прихожую. В квартире было темно, и только тусклый свет от бра из спальной комнаты тянулся мягкой линией по коридору.
«Лесси, иди сюда, девочка!», – подозвала я питомицу тревожным голосом. Добродушная собачка тут же подбежала ко мне, довольно виляя хвостом. Я чуть поуспокоилась её обычному настрою, и тишина с полумраком, учащавшие мой пульс и сбивавшие ритм взволнованного сердца, теперь казались менее зловещими.
«Это всё нервы, дорогая! Мерещатся черти, хотя они живут внутри людей, а дверь закрыта, и злые люди не пройдут сюда», – рассудила я вслух для услужливой слушательницы. Окончательно выдохнув и рассмеявшись над самой собой, я вошла в спальную комнату, желая одеться во что мягкое и домашнее. С мокрых волос текла вода и, встав у зеркала я стала вытираться, тихонько напевая песенку, что отвлекала меня от недавнего испуга. Внезапно в отражении зеркала я заметила медальон майора, свисавший с ящичка бюро, в котором я хранила нижнее белье и фотографии картин, которыми секретно торговал министр. Эти улики лежали в конверте под кружевной комбинацией, и не были доступны глазу, если только их... не поискать. Сердце забилось в груди барабанной дробью, а дух перехватило. Я подошла к бюро и осторожно выдвинула ящик. Цепочка с медальоном, придерживая им, сползла по боковине, как змея, и с грохотом упала в мои ноги. Я вздрогнула от резкого звука и заглянула внутрь ящика.
Увиденное ошарашило меня и сильно напугало. Я сделала пару шагов назад, но, не заметив ножку кровати, споткнулась об неё и плюхнулась на спину на постель. Пару секунд я вглядывалась в потолок и больно глотала тот страх, что только что пережила. Мои зрачки расширились и, кажется, я даже не моргала.
Конверт с фото–уликами пропал, и стало понятно, что чиновник обнаружил их. И это было страшнее всего! "Что же теперь со мной будет? Что же он сделает со мной?", - разнервничалась я.
Зато в том самом ящичке лежало несколько бумаг, поверх которых – фотография инструктора–кинолога в анфас и профиль, – такая, какую снимают с подсудимого перед судом.
Я встала на трясущиеся ноги и ледяными пальцами достала все бумаги из бюро. Закашлявшись от жуткого переживания, я стала изучать лист за листом. Первым мне в руки попалось распоряжение касательно бывшей начальницы от комитета внутренней безопасности. Инструктора–кинолога обвиняли в утечке служебной информации, приведшей к срыву операции и упущению подозреваемого в деле о контрабанде картин государственной ценности. Однако в связи с её положительными характеристиками судом было принято решение заменить дисциплинарное взыскание в виде лишения свободы на перевод в отдалённый регион для прохождения службы. Бывшую начальницу понизили до помощницы кинолога и сослали на крайнюю точку страны, в морозы, где в суровых условиях севера, она должна была ухаживать за пограничными ищейками.
«Господи, Боже! Господи!», – шептала я сама себе и вглядывалась в следующие бумаги.
Под тем распоряжением лежала расписка, заключённая мною с грузчиками картин, в которой они признавались в порче рамы, а я обещалась молчать, если они не скажут заказчику о разговоре со мной. Напомню тебе, лейтенант, что на тот момент министр не признавался в том, что является хозяином дома, и я не хотела, чтобы он узнал про то, что я раскрыла его тайну. «Теперь чиновник в курсе, что я знала о его владении квартирой и о контрабанде искусства! Какой кошмар!», – схватилась я рукой за сердце. По всей видимости, он обшарил все мои вещи, а не только ящики бюро, и помимо спрятанных фото нашёл в секретере и это соглашение.
Ну а последняя бумага пугающе гласила о том, что обоих доставщиков картин осудили за кражу предмета искусства, заказанного чиновником на доставку, и осудили на долгий срок в южно–восточной колонии страны. Изучив все эти документы, я накрепко зажмурила глаза от ужаса и страха, сковавшего меня. Вокруг стояла тишина, пугающая, странная, глубокая. Я ясно осознавала, что все эти люди – инструктор–кинолог и грузчики, посмели перейти министру дорогу, а потому были подставлены под преступления, которых никогда не совершали. Конечно же, я понимала, что эти документы, подложенные мне министром, были ни что другое, как угроза. И я не знала, что мне с этим делать. Казалось, что я маленькая, незначительная песчинка в огромном мире властных ветров, которые несли меня туда, куда им только вздумается. Душа растерянно сжалась в комочек, и я взволнованно вздохнула.
«Ты слышишь?», – возник из мрака гостиной, затаившийся министр.
От неожиданности и испуга я выронила папку обратно в ящик бюро. Пару секунд он молчал и просто водил указательным пальцем по комнате, а мне становилось все более жутко:
«Когда наступает тишина, то жертва – под прицелом. Тогда она не решает уже ничего! В это мгновение полнейшей тишины её жизнь находится в руках охотника!», – зловеще прошептали его губы, а его взгляд был ужасающе жесток.
Перепугавшись маниакального вида чиновника, я сделала рывок мимо него в гостиную, желая выбежать по коридору в дверь. Он жутко рассмеялся и медленно пошёл за мной. Сердце пульсировало так, точно вот–вот взорвётся и вылетит из скованной груди. Дрожавшей рукой я провернула ключ в замочной скважине двери, и воля была близко, но тут министр обхватил меня руками и оттащил обратно в спальню. Я вырывалась и кричала, но он зажал мне рот и прошептал:
«Тш... тише, ты же не хочешь обратно в тюрьму? На той картине, раму которой сломали недотепы–грузчики, есть отпечатки твоих пальцев. Я сделал экспертизу и с легкостью могу повесить на тебя торговлю государственным раритетом. Ты, знаешь, у меня знакомые везде, и в этот раз майор тебя не спасет!».
Слёзы от испуга текли из моих глаз, а услышав эту угрозу, я перестала дергаться.
«Ты будешь молчать и вести себя тихо?», – спросил он меня, целуя в затылок.
Я отчаянно кивнула, и министр отпустил меня из хватки.
– Чего ты хочешь? – спросила я его, не переставая плакать.
– Для начала поужинать! – отчетливым голосом ответил чиновник, переключившись на обычный и спокойный тон. – Я принёс нам копчёного лосося с картошкой в мундире и пару салатов на лёгкую закуску. Пошли за стол! - поднял он с пола медальон майора и забросил себе в карман брюк.
Я ступала в гостиную медленным шагом и пугалась каждого звука. Лесси свернулась на кресле калачиком и опечаленно смотрела на меня.
– Садись! – министр галантно отодвинул мне стул и разлил вина по бокалам. – Сделай глоток и станет полегче. Ты вся дрожишь, – коснулся он моих плеч.
– Мне страшно!
– Нет, просто ты волосы не досушила, – просунул он пальцы в мои локоны и внюхался в них.
Внезапно за моей спиной зазвонил телефон и, вскрикнув от неожиданного звука, я подскочила на стуле.
«Ответь! Только без глупостей! Помни, что дуло ружья направлено на твою милую головку», – подвёл меня министр к телефону и, словно надзиратель, встал рядом.
Здравствуй, милая! – прозвучал голос супруга на том конце связи.
– Майор! – была я счастлива услышать его, точно среди холодной ночи мелькнул луч тёплого солнца.
– Что с тобой? Все хорошо? – напрягся он, уловив нотки страха в моём подавленном тоне. Чиновник вкрадчиво смотрел в мои глаза. Ему был слышен разговор, отчетливо звучавший в полуночной тишине.
– Откуда ты узнал мой номер? – придя в себя и осознав, что мне не стоит дёргаться, спросила я.
– Он вписан у тебя в рабочее резюме.
– Ах, да!
– Послушай, после нашей вчерашней близости, я понял, что не могу больше делить тебя с другим. Считай меня собственником или любящим мужем, как пожелаешь, но я должен что–то предпринять, и предпринять как можно скорей!
– Майор, я не могу сейчас говорить! – испугалась я, что муж скажет лишнего, а чиновник в одночасье узнает о задуманном им.
– Не перебивай! Ты знаешь, что я не романтик и мне трудно всё это говорить, но я люблю тебя и придумал план по ускорению комисс...
