– Ваша честь, прежде чем мы продолжим слушание, позвольте обратить внимание на два обстоятельства, вызывающих серьёзные вопросы к объективности следствия. Во–первых, если реставратор обвиняется в сокрытии информации, касающейся незаконной торговли произведениями искусства, то на каком основании от ответственности освобождена лейтенант МВД? – Адвокат обернулся к залу и сделал паузу, как будто ждал аплодисментов. – Позвольте, я уточню: гражданка, представшая здесь в образе народной спасительницы, чудесным образом обнаружила контрабандные полотна и сделала снимки на жилплощади чиновника, но… почему–то годами не сообщала об этом ни в полицию, ни в прокуратуру, ни в музей. Что же это, если не сокрытие улик и препятствие следствию?
Он картинно оглядел судью и гособвинителя, а потом понизил голос до заговорщицкого шепота:
– А может быть... всё гораздо проще? Может быть, эти фотоснимки – не разоблачение, а доказательства её собственного участия в преступной схеме? Ведь кто фотографирует, тот присутствует. А кто присутствует, тот замешан. Интересным мне кажется то, что фотографии картин попали следствию уже тогда, когда лейтенант рассталась с министром МВД и покинула его квартиру, на которой до этого свободно орудовала фотоаппаратом.
Адвокат взял пафосную паузу, а затем ткнул пальцем в воздух.
– На основании вышеизложенного я заявляю ходатайство: пересмотреть статус этой гражданки и признать её не свидетелем, а соучастницей международной контрабандной схемы. Совершено преступление века, а она с объективом в руках прямо посреди него! Чудеса, да и только!
В зале прошёл напряжённый шёпот, а судья взглянул на меня.
– Что Вы на это скажете?
– Я понимаю, насколько серьёзные обвинения прозвучали в мой адрес, и обязана дать разъяснение. Фотографии действительно были сделаны мною несколько лет назад на чердаке министра МВД, с которым я на тот момент состояла в отношениях. Заподозрив, что столкнулась с чем–то нелегальным, но неуверенная в этом, я решила собрать побольше материалов и изучить их, прежде чем обращаться в полицию и обвинять своего сожителя в преступлении. Однако чиновник похитил мои фотоснимки, оставив без доказательств. Позже, они вернулись ко мне через мужа, заставившего министра МВД отдать мне всё то, что было отобрано. Думаю, что найти тому подтверждение труда не составит, – намекнула я на дело, возбуждённое против супруга, в котором звучал перечень предметов, изъятых министром из банковской ячейки под нажимом подполковника. – Получив фотографии назад и узнав о вещдоках, собранных моей бывшей начальницей – инструктором–кинологом таможенной службы, я обратилась к офицеру ФСБ, – воспользовалась я предложением силовика приврать о длительности нашего сотрудничества.
– Вы это подтверждаете? – спросил судья у ФСБшника.
– Так точно! Подтверждаю. Именно с этих улик началось засекреченное расследование, которое я инициировал.
– В таком случае обвинение против свидетеля необоснованно и не подлежит дальнейшему обсуждению, – судья поставил точку в этой истории, и я незаметно выдохнула.
– Итак, – продолжил гособвинитель. – Министр МВД – организатор торговли искусством. Руководил всем процессом от «А» до «Я»: выбирал экспонаты на ввоз и вывоз, координировал перевозки, обеспечивал прикрытие, фальсифицировал документы, устранял свидетелей. Всё это он проделывал руками других участников преступной группировки. Так что Вы скажете в свою защиту, господин госслужащий?
– Ваша честь и уважаемые присутствующие в зале, – переключился чиновник на интеллигентный лад, – я вовсе не отрицаю того факта, что переправлял картины за границу и привозил их оттуда для личного пользования. Мне, как и руководству музея искусств, прекрасно известно, что многим шедеврам прошлых веков безопаснее в частных коллекциях, чем на стенах музея. Я и министр культуры всегда считали кощунственным выставлять такие ценности на обзор обычных зевак. Картины могут украсть, попортить, облить кислотой – вспомните случаи в мировой практике, когда шедевры были уничтожены. В частных домах произведения искусства получают то, чего им не даёт государственная витрина: климат–контроль, сохранность, отсутствие толпы, способной вызвать микропылевое разрушение лака. Разве мои действия несправедливы? Разве я не спаситель прекрасных работ великих художников?
– Да что ты врёшь? – внезапно прервала министра его бывшая жена и, встав, фыркнула в его сторону. – Организатор он! Как же?! Мой бывший супруг – полный ноль в предметах искусства. Это я – несостоявшийся художник–реставратор… я натолкнула мужа на мысль о спасении шедевров!
– Продолжайте, – махнул судья гособвинителю, намеревавшемуся усадить её на место.
– Я была первой, кто заметил, что картины портятся в застенках музея, и я была первой, понявшей, что их можно повторить – настолько идеально, что отличить будет непросто. И это я узнала, сколько стоят оригиналы шедевров заграницей! Свою идею я поведала супругу, и он наладил связи, разработал контрабандные маршруты и открыл финансовые пути поступления денег. Он – координатор, а я – организатор торговли. Я отбирала, какие картины стоит продавать, а какие покупать!
– То есть Вы подтверждаете, что подделали все шедевры, всплывшие во время расследования? – подошёл к ней обвинитель.
– «Подделывала» – слишком грубое слово. Воссоздавала. Каждая моя работа – не дешёвая копия, а восстановление ушедшего величия. Я знала, как трескается лак, как стареет грунт, где краска должна «устать», а где – едва уловимо выцвести. Я – талант, а не преступница.
– Вы выдавали свои работы за оригиналы на стенах музея.
– Люди плачут, глядя на них. Да я принесла больше эстетики в этот музей, чем министр культуры за всё это время! И если бы не я, никто из этой шайки бездарных преступников не узнал бы, что значит искусство за миллионы в иностранной валюте, а не за жалкие гроши в нашей стране. А эти – музейные директора, никогда бы не догадались, что обычный холст может оказаться золотом!
– Вы подтверждаете слова Вашей бывшей жены? – обратился обвинитель к чиновнику.
– Она всегда была самовлюблённой, и если ей хочется забрать все лавры себе, то я не стану воспрепятствовать – пусть блистает в колонии! – с сарказмом ответил министр МВД.
– Ответьте прямо на вопрос!
– Я подтверждаю, что идея о нелегальной торговле предметами искусства принадлежала моей бывшей жене, и это она отбирала картины на вывоз и ввоз.
– Уважаемый суд, – повернулся к судье гособвинитель, – перед нами – женщина с холодным умом, профессионализмом без морали и амбициями нарциссического уровня. Женщина, которая поставила страну на грань культурного ограбления. Я прошу сменить её роль с соучастницы на организатора, а роль министра МВД – на координатора преступной группировки.
– Прошение будет рассмотрено после слушания, в процессе вынесения вердикта, – кивнул судья.
– Продолжим, министр, – не стал терять времени обвинитель, – как Вы собрали команду и наладили бизнес с заграничной стороной?
– Несложно. Министр культуры – друг семьи, который посчитал идею моей драгоценной супруги весьма интересной. Будучи покровителем столичного музея искусств, он подтянул директора и заместительницу, гарантировав обоим прикрытие. Директор отказался от участия, но терять должность не захотел, а потому пообещал молчать. А вот его заместитель – женщина деловая – работала с документацией, отправляя шедевры на реставрацию, откуда они уже не возвращались, а их места занимали реплики, изготовленные моей бывшей женой. Кстати, именно она и наладила связь с заграничным скупщиком. Потом я вышел на подполковника таможенной службы, который на тот момент числился майором. Я поймал его на нечистом деле многолетней давности и понял, что он станет надёжным коридором для контрабанды, одобряя фальшивые накладные. Ну, а в конце мы долго думали, кто сможет незаметно всё это перевозить. Однажды, во время круиза, моя жена присмотрела кулинара, сказав, что у него чертовски хитрые глаза – и он согласился на перевозки картин.
– Как отмывались деньги?
– Для начала мы легализовывали поступления через офшорные счета. Деньги распределялись по иностранным банкам, оформлялись через фиктивные переводы, подставные фирмы и поддельные квитанции. Часть суммы поступала наличными, часть – по цепочке банковских транзакций.
Позже, уже в период моего сожительства с лейтенантом МВД, я получил контроль над благотворительным фондом для онкобольных, ранее принадлежавший одной судье. Моя бухгалтер предложила использовать его как ещё одну ширму: деньги от скупщика оформлялись через подставных лиц как частные пожертвования.
– Всё верно, – спокойно подтвердила бухгалтер, поднявшись со скамьи. – По документам – всё было чисто. Ни один проверяющий не нашёл бы подвоха.
В зале раздался гул недовольства.
– Как же было не стыдно использовать фонд для прикрытия преступной схемы?! – не выдержала я. – Этот фонд уже эксплуатировали для принятия взяток. Я же доверила его тебе, а вы превратили его в машину по отмыванию денег, в то время как честные люди перечисляли туда свои копейки, надеясь, что они спасут жизни онкобольных!
– Я не трогал пожертвования простых людей, милая Принцесса! – ласково ответил подстреленный мною министр, всё больше пугая меня своим переключением между зверем и человеком. – Все эти суммы шли в больницу, по назначению. Я пользовался только тем, что переводили заграничные партнёры за проданные картины. А ты, между прочим, просила меня взять фонд под крыло добровольно.
– Я доверила его не преступнику, а человеку, в чью честность тогда ещё верила.
Судья поднял руку, восстанавливая порядок в зале:
– Прошу прекратить обмен репликами. Заседание продолжается.
Затем допросили остальных фигурантов дела. Подполковник таможенной службы признал, что неоднократно подписывал фальсифицированные накладные, пропуская грузы с музейными экспонатами, проходившими под другими наименованиями.
– Я знал, что там были картины, но меня уверяли, что всё это было во благо сохранности наследия, – фальшивил он.
– Вы получали долю, офицер! Десять процентов за каждый экспонат. Ваши поступки не были благородными, а меркантильными – да, – резко прервал его обвинитель.
Министр культуры вёл себя холодно и отстранённо:
«Я поддержал идею сохранения искусства в частных руках. Да, возможно, нарушил несколько процедур. Но мои мотивы были эстетические, а не коммерческие».
Круизный повар нехотя признался в перевозке картин, а его сеть ресторанов, оформленная на родственника, как выяснилось, иногда использовалась как площадка для подпольных выставок местного масштаба. Именно на одной из таких выставок я когда–то и увидела его впервые.
Музейный реставратор признался, что давно подозревал нелегальную торговлю: оригиналы, отправленные якобы на реставрацию, никогда не попадали к нему в руки. Зато спустя какое–то время на стенах музея появлялись реплики, заменявшие утраченные полотна.
Директор музея не стал отрицать, что был в курсе происходящего. Он не хотел терять свою должность и процент за молчание, который ему исправно капал от министров. «Всё было хорошо, но я понимал, что рано или поздно за всё придётся платить», – признался он, глядя в пол.
Его заместительница спокойно подтвердила своё участие в подделке документов.
– Я просто выполняла работу. Система была выстроена сверху, а я была в ней винтиком. Министры МВД и культуры хотели заменить оригиналы — пожалуйста, я их и заменяла: документально, грамотно, по инструкции.
– Но Вы брали взятку за свои махинации, – настаивал гособвинитель.
– Музей – это вам не министерство! У нас зарплаты – кот наплакал. А так хотя бы сбережения скопила.
Она пожала плечами, и судья разрешил ей сесть.
– И последнее, – громко заявил обвинитель, – министр МВД не только руководил нелегальным бизнесом, но и, пытаясь спасти собственную шкуру, «убирал» невиновных людей. Именно по его инициативе были арестованы двое гражданских грузчиков и инструктор–кинолог из таможенного управления.
Последнюю обвинили в утечке служебной информации, срыве спецоперации и упущении подозреваемого по делу о контрабанде. В результате она была сослана на химическое производство, что нанесло непоправимый ущерб её здоровью. Позднее лейтенант МВД обнаружила улики, добытые инструктором–кинологом во время той, якобы проваленной операции. Эти материалы легли в основу расследования ФСБ, которое и вывело следствие на всю преступную группировку. Это доказывает, что инструктор–кинолог была осуждена не за проступок, а как следователь, близко подошедший к правде, от которого министр захотел избавиться.
То же касается и двух грузчиков. Их обвинили в краже обычной картины, заказанной на доставку чиновником, и отправили в колонию, где оба погибли при подозрительных обстоятельствах: один – от внезапной пневмонии, другой – от заражения крови. Свидетели, как Вы понимаете, были уничтожены.
«Господи… Боже… Бедные, ни в чём неповинные люди…!» – сглотнула я ком горечи и боли.
– Учитывая вышеизложенное, я ходатайствую о наказании министра МВД по статье «привлечение заведомо невиновного к уголовной ответственности с фальсификацией доказательств оперативно–розыскной деятельности». Также прошу возбудить дела против лиц, причастных к незаконному судебному преследованию указанных пострадавших, – окончил свою речь гособвинитель.
Судья внимательно выслушал его, пробежал глазами по записям и по залу, а после сказал глухим задумчивым голосом:
– Эти люди будут допрошены отдельно в рамках дела о злоупотреблении полномочиями и служебном подлоге, совершённом в интересах преступной группы, действовавшей под руководством министра МВД.
– Благодарю! – сел обвинитель.
«Суд объявляет перерыв до вынесения окончательного вердикта», – заявил служитель закона, и охрана вывела обвиняемых из зала.
Через несколько часов все вернулись на свои места.
Лицо судьи было каменным. Он молча раскрыл папку с вердиктом и начал зачитывать:
– Министр МВД, организатор и координатор преступной группы, признан виновным по следующим статьям: организация контрабанды, фальсификация документов, злоупотребление должностными полномочиями, отмывание денег, препятствие следствию, фальсификация доказательств и привлечение невиновных к уголовной ответственности. Он приговаривается к двадцати пяти годам лишения свободы в колонии строгого режима, с конфискацией имущества, разжалованием в звании и пожизненным запретом на занятие государственных должностей.
Бывшая супруга министра внутренних дел приговорена к восемнадцати годам в колонии общего режима за подделку культурных ценностей и соучастие в незаконной торговле произведениями искусства.
– Я была организатором! – выкрикнула безумная женщина, настолько влюблённая в саму себя, что её желание прославиться в тюрьме было гораздо важнее срока.
– Вы подали идею, но Ваш бывший муж воплотил её в жизнь, – коротко ответил судья и приказал не перебивать его во время зачтения вердикта.
