– Ты что, увольнением мне угрожаешь? – вскочила я с постели в возмущении.
– Я даю тебе время одуматься. С иностранцем я всё уже решил. Этому человеку у нас не место, и в понедельник я предложу ему выкуп 38% акций. А если не согласится, придётся искать лазейку в уставе и решать вопрос через МВД или прокуратуру.
– Почему ты взъелся на него? Он прекрасный организатор собачьих мероприятий, который всегда был на нашей стороне. Честный, трудолюбивый, преданный! Он вовсе не стремится отобрать твой бизнес или насильно изменить структуру ведения дел. Ты сам себе это внушил и собираешься избавиться от верного союзника, при этом оставляя в совете акционеров предателя, который всегда был прихвостнем дочери контр–адмирала.
– Мне не нужны «союзники». Они требуются как страховка там, где нет дисциплины и чёткого устава. А в моём кинологическом центре существует порядок, регламент и строгая иерархия. Твой иностранец подрывает их. На этом разговор окончен! – на высокой ноте завершил подполковник утренний спор, испортивший мне настроение.
Я поняла: мой муж был безвозвратно накручен против итальянского акционера. Это напоминало идею–фикс, навязанную ему чужими словами и прочно укоренившуюся в сознании. Подполковник и раньше не отличался гибкостью, а теперь, стоило чему–то засесть у него в голове, он напрочь терял способность мыслить критически. Атмосфера становилась всё напряжённее. Во–первых, муж был болен, страдал забывчивостью, и ему были противопоказаны любые стрессы. Учитывая это, мне было сложно снова представить его руководителем. Во–вторых, он упорно хотел избавиться от итальянца – тем самым не только вычеркнув надёжного акционера и партнёра, но и разрушив мои планы по аджилити. Я ведь понимала, что устраивать соревнования где–то ещё, было сродни фантастике. Наш центр, работавший под эгидой государственного ведомства, был отличным прикрытием для нелегальных воскресных мероприятий, где богатенькие игроки чувствовали бы себя в безопасности. А вот «чужая» площадка под нужды проекта была нежелательна, потому как подвергала риску всех. На участие в таком незащищённом аджилити мало бы кто согласился.
Однако больше всего меня огорчало другое: угрозы супруга уволить меня напомнили о его потребности в контроле и желание решать всё самому. Я ясно понимала: как только он восстановится в должности, я окончательно потеряю влияние в кинологическом центре.
Сказать по правде, лейтенант, тогда мне казалось, что если бы представился шанс «отправить» супруга на пенсию, я бы с радостью это сделала. Рушить свои надежды, терять правление над центром и расставаться с человеком, ставшим родным, мне совершенно не хотелось. Но избавиться от подполковника из собственного эгоизма, виделось мне несправедливым и бесстыдным, а потому я отгоняла эти мысли от себя, словно навязчивую муху.
Подъехав к зданию МВД в назначенный час, я встретилась с акционером на парковке. Разодетый в стильный шёлковый костюм, набриолиненный, с безупречно аккуратной щетиной, он, как всегда, вызывал уважение и восторг…, а ещё огорчение, ведь вскоре наши пути могли разойтись.
– Волнуетесь перед церемонией? – спросил иностранец.
– Скорее… испытываю трепет, – честно ответила я.
– Вам будет предоставлено заключительное слово. Уже придумали, что говорить?
– Просто поблагодарю всех за присутствие.
– Это достойно, но просто и непрактично. С трибуны Вы сможете озвучить любое желание, а министр исполнит его, не смея отказать публично.
– Зал МВД не самое подходящее место для личных просьб, синьор акционер.
– Тогда подумайте, что Вы могли бы сделать для людей, как человек, вступивший в новое звание. Там будут журналисты. Один красивый, правильный жест – и уважение к Вам возрастёт, потянув за собой новый поток клиентов центра кинологии.
– Я обещаю подумать, – легонько улыбнулась я.
К нам подошёл сержант и пригласил проследовать за ним в кабинет министра МВД. Дорогу я прекрасно знала, ведь сотни раз бывала там: целовалась, ругалась, спорила, мирилась с прежним министром – играла с ним в любовь, а в конце мечтала уничтожить. Теперь кабинет занимал силовик – новый глава этого ведомства.
В комнате ничего не изменилось… но только пока, ведь стройматериалы уже стояли в брезентовых мешках у входа.
«Присаживайтесь», – кивнул в сторону кресел новый министр.
Я вспоминала нашу встречу в кабинете ФСБ. Тогда он выглядел сухим, будто работа выжимала из него последние соки; сморщенным – от неприязни ко всем; раздражённым – от несложившейся судьбы. Но в своём новом кабинете он точно ожил: морщины расправились, а в мимике лица пробегала улыбка, и даже выцветший взгляд вновь обрёл искорку радости.
– Прошу, это от нас с синьорой, в честь Вашего перевода в МВД в качестве нового министра, – красивым жестом рук акционер протянул офицеру бутылку дорогого коньяка в бархатной коробке и лаковый кейс элитных сигар. – Французский «Луи» шестидесятилетней выдержки и кубинские «Коиба» ручной скрутки.
Бывший ФСБшник прокашлял, чуть сморщив лоб. По выражению его лица было понятно, что в табачной и алкогольной роскоши он разбирался плохо.
– Спасибо! Но пойло могли и подешевле взять! С кем мне распивать такой старинный напиток?! А сигары я не курю.
– Коньяк и сигары олицетворяют власть, синьор новоизбранный министр. Вам не обязательно выкуривать и выпивать эти дары. Пусть украшают кабинет, повествуя его посетителям о Вашем безупречном вкусе и могущественном статусе.
– Хитросплетённый вы народ, итальянцы. Красиво болтаете о роскоши, а по сути – простые макаронники, – обделённый деликатностью, выдал силовик.
– А как же итальянская мода, синьор? – спокойным тоном возразил иностранец.
– Мода – дело бабье. Не мне в ней разбираться!
– Вы будете делать ремонт? – решила я сменить чувствительную для акционера тему итальянской культуры.
– Чисто косметический. Вместо серых обоев хочу привычные глазу панели из тёмного дерева, на пол – ковёр, только паркет сначала надо обновить, а на окна – ставни поставить. А то слишком уж светло в кабинете! Будто тут актовый зал, а не комната серьёзных приёмов.
– Хотите мрачную пещеру, как в ФСБ? – с улыбкой спросила я, но по суровому лицу поняла, что полушутка была неуместна. – Просто странно, что бывший министр – чудовище воплоти, предпочитал дневное освещение, а Вы – мужчина честных правил – выбираете мрак.
– Вы ошибаетесь, дамочка. Настоящие монстры всегда живут на свету, наслаждаясь его теплом и сиянием, ведь у них напрочь отсутствует совесть. А люди стыдливые прячутся по тёмным углам, потому что им совестно перед Богом за поступки мразей.
В комнате повисла тишина, ведь добавить тут было нечего.
– Что ж, хватит сентиментальничать! – разорвал молчание офицер. – Я вызвал вас сюда, чтобы выказать благодарность, – испытывая неудобство, потёр он подбородок. – Благодаря вашей сумасбродной идее с этими контрабандистами, я занял должность, к которой стремился всю жизнь. Я человек прямой, но справедливый. Вы помогли мне засадить за решётку вражину Родины и спасли мне жизнь. Это заслуживает слов благодарности.
– Вы выручили меня в суде, – переполненная эмоциями, перебила я силовика. – Без Ваших показаний я бы не доказала, что инструктор–кинолог стоял у меня за спиной во время выстрела – хотя это было неправдой, – шёпотом закончила я фразу.
– Вот что значит женщина! – прихлопнул он ладонью по столу. – Вы ещё всем об этом растрындите, чтобы дело пересмотрели и сделали Вас виноватой!
– Простите, – смутилась я замечанием, почувствовав себя и правда глупо.
– Что было, то было. Закрыли вопрос!
– В таком случае, разрешите откланяться, – сказал итальянец. – Не смеем больше задерживать Вас своим присутствием. Уверен, у Вас много работы на новом посту.
– Спасибо за эти подарки, – кивнул офицер акционеру, но тут же взглянул на меня. – А Вас попрошу задержаться. У меня есть вопрос по поводу подполковника, если позволите.
– Можете говорить открыто. У меня нет секретов от господина акционера, – уверенно ответила я, придержав иностранца за локоть, сомневаясь, что вопрос о муже нёс бы личный характер.
Бывший ФСБшник напряг выпирающие скулы, точно испытывал стыд за то, что хотел у меня узнать.
– Я получил заключение медкомиссии, – начал он ровным тоном. – По ней Ваш муж признан вменяемым и дееспособным, готовым вернуться к службе в резерве и начальству над центром кинологии.
– Всё верно, – спокойно ответила я.
– И всё же, есть несколько строк, которые меня настораживают, – мужчина достал из ящика бюро заключение военно–врачебной комиссии и развернул его. – «Пациенту противопоказаны психоэмоциональные перегрузки, стрессовые ситуации и нарушение режима отдыха, так как они могут усугубить течение сосудистой деменции, спровоцировать ухудшение кратковременной памяти и учащение эпизодов эмоциональной лабильности».
Я кивнула, внимательно выслушав.
– Да, но при правильно выстроенной рутине, чётком графике и контролируемой нагрузке это не помешает ему выполнять административные задачи. Он дисциплинирован и, если создать условия, будет работать стабильно.
Силовик снова ударил по столу, только на этот раз с некой агрессией.
– И кто, по–Вашему, будет возиться с офицером МВД, как с малым дитём? Это не дом опеки, а служба! Ваши материнские инстинкты здесь неуместны.
– Что Вы хотите этим сказать? – спросила я, стиснув зубы от злости за критику.
Он сменил позу в кресле и, успокоившись, спросил:
– Мне нужна Ваша честная оценка, как супруги подполковника. Он в состоянии адекватно, непредвзято, спокойно и осмысленно вести дела?
– Ему необходимо время вновь адаптироваться к жизни на свободе после СИЗО. Поймите, что он получил психологическую травму и...
– Я задал прямой вопрос и жду прямого ответа: да или нет?
Я сглотнула, поняв, что момент выбора, о котором меня предупреждал акционер, настал. Мне надлежало решить самую сложную дилемму в своей жизни: вернуть правление центром супругу или оставить себе, ведь именно к этому силовик и вёл.
– Я жду! – прикрикнул мужчина.
Повернув голову к итальянцу, я встретилась с ним взглядом и прочитала в его глазах просьбу быть решительной и верной своим целям и мечтам, а ещё – печаль за то, что был прав, и время вынести нелёгкий приговор пришло. Не выдержав напряжения и, видимо, почувствовав себя неуютно, он встал из–за стола:
– Простите, я всё–таки позволю себе выйти из кабинета.
– Позволяю! – буквально «швырнул» ему ФСБшник, требуя моего ответа поскорей.
Медлительна дверь со скрипом закрылась за акционером, а моё сердце заколотилось от волнения и страха – перед совестью и мужем.
– Через полчаса у меня совещание с начальниками МВД и Генпрокуратуры. На нём будет решаться судьба Вашего мужа. Мы можем поскорее закончить эту драму? Вы дадите ответ? Ваш супруг в состоянии вести дела в кинологическом центре и быть в резерве отделения по борьбе с наркотиками?
– Нет, – тихо ответила я.
– Громче!
– Нет, он страдает пробелами в памяти, правда нечасто, но Вы же сами прочитали заключение комиссии: муж сохранил интеллект, опыт и навыки.
– Спасибо, Вы свободны, – ослабил силовик словесную хватку, вот только покидая кабинет, я ощущала тяжесть во всём теле и в душе – оковы совести, тянувшие к земле, как кандалы.
– Лейтенант, – бросил мне вслед силовик и я обернулась. – Ваш муж уважаем всеми в МВД. Не беспокойтесь, его не сбросят со счетов! Ваш центр представляет ценность для нашего ведомства, особенно после последнего дела, и я не могу допустить его падения, а такое возможно, если не набраться мужества и взглянуть правде в глаза. Сегодня после полудня Вы станете офицером по праву, а не по образованию, а это значит – служить по чести, а не на эмоциях.
Молча я отдала ему честь и вышла за дверь, пребывая в шоке от самой себя.
– Вы приняли верное решение, синьора, – сказал акционер, поняв всё по моим растерянным глазам.
– Простите, – шепнула я, сдерживая слёзы, – я не хочу сейчас говорить. Мне нужно в отдел снабжения за формой.
Он кивнул с пониманием, а я направилась к лестнице медленным, скованным шагом, неся на плечах всю тяжесть своего ответа ФСБшнику.
«Что же я натворила? – душило меня чувство вины перед мужем. – Я предала его, лишила смысла жизни. Какая же я неблагодарная тварь! Свекровь была права: он пригрел змею у себя на груди». Не в состоянии сделать следующий шаг, я на минуту прислонилась к стенке.
Знаешь, лейтенант, в чём проблема человечества? Люди жаждут мести, славы, денег, власти, преследуют эгоистичные цели и амбиции, но забывают о совести. А когда получают то, чего хотят, она съедает их по миллиметрам.
– Это касается тех, у кого она есть – совесть, – ответил я бывшей начальнице. – Вы испытывали чувство вины, потому что она у Вас была, но не все такие.
– Ты прав. Я с детства старалась быть справедливой и честной перед самой собой. Но в тот момент я посчитала свой поступок непорядочным. Когда–то я мечтала отобрать всё у супруга из мести и обиды за дитя, которое потеряла в колонии. Но я давно уже его простила. Надо быть осторожным с желаниями, ведь они исполняются не сразу, и порой их запоздалая реализация приносит боль, а не счастье.
– Это если желания негативны, а месть никогда не приносит счастья. Всегда боль, – сказал я искренне, вспоминая служебный опыт на Ближнем Востоке.
– Слушай, – легонько стукнув меня по плечу, майор рассмеялась. – Мне около сорока, а тебе двадцать с хвостиком. Я почти на два десятка лет тебя старше, а ты тут умничаешь, словно всё о жизни знаешь!
– Не всё, но кое–что, – серьёзно ответил я, слегка задетый насмешкой.
– Ладно, слушай дальше.
Я забрала новую форму, вот только домой решила не возвращаться, а переждать до церемонии у моря на причале. Я не знала, как посмотреть супругу в глаза. Мне было жизненно необходимо побыть в одиночестве, наедине с природой и самой собой. Ветер слегка теребил мои волосы, а шум тяжелых и неспешных волн дарил успокоение. «В конце концов, супруг и правда нездоров. Работа руководителем – это нервы, стресс, усталость... А офицер в резерве?.. Что, если однажды мужа призовут? Он же не сможет вновь вести оперативную работу, а копаться в архивных бумажках не для него», – оправдывала я своё решение, хотя прекрасно знала, что поступила так из собственной выгоды.
Тем не менее, терзаться совестью было уже поздно, «слово – не воробей, вылетит – не поймаешь». Несмотря на сердечные муки, я должна была двигаться вперёд: к новому этапу жизни, новому званию, новым задачам в кинологическом центре. Вспомнив о долге, я поразмыслила над тем, что мне сказал акционер: о желании, которое станет моей визитной карточкой, и, кажется, знала, что загадать.
Я вернулась к зданию МВД к положенному часу. Актовый зал располагался на втором этаже: большой, величественный, строгий. Сержант отдал мне честь и распахнул две створки тяжёлых лакированных дверей с эмблемой ведомства и флагом страны.
Передо мной открылось помещение с высоким потолком, латунными люстрами, бархатным убранством и до блеска натертым полом, устланным красными коврами. Стулья стояли рядами, точно в театре, и были обиты тёмно–синей тканью. В конце зала размещалась невысокая сцена, с трибуной, украшенной гербом. Всё внушительно и торжественно.
– Я даю тебе время одуматься. С иностранцем я всё уже решил. Этому человеку у нас не место, и в понедельник я предложу ему выкуп 38% акций. А если не согласится, придётся искать лазейку в уставе и решать вопрос через МВД или прокуратуру.
– Почему ты взъелся на него? Он прекрасный организатор собачьих мероприятий, который всегда был на нашей стороне. Честный, трудолюбивый, преданный! Он вовсе не стремится отобрать твой бизнес или насильно изменить структуру ведения дел. Ты сам себе это внушил и собираешься избавиться от верного союзника, при этом оставляя в совете акционеров предателя, который всегда был прихвостнем дочери контр–адмирала.
– Мне не нужны «союзники». Они требуются как страховка там, где нет дисциплины и чёткого устава. А в моём кинологическом центре существует порядок, регламент и строгая иерархия. Твой иностранец подрывает их. На этом разговор окончен! – на высокой ноте завершил подполковник утренний спор, испортивший мне настроение.
Я поняла: мой муж был безвозвратно накручен против итальянского акционера. Это напоминало идею–фикс, навязанную ему чужими словами и прочно укоренившуюся в сознании. Подполковник и раньше не отличался гибкостью, а теперь, стоило чему–то засесть у него в голове, он напрочь терял способность мыслить критически. Атмосфера становилась всё напряжённее. Во–первых, муж был болен, страдал забывчивостью, и ему были противопоказаны любые стрессы. Учитывая это, мне было сложно снова представить его руководителем. Во–вторых, он упорно хотел избавиться от итальянца – тем самым не только вычеркнув надёжного акционера и партнёра, но и разрушив мои планы по аджилити. Я ведь понимала, что устраивать соревнования где–то ещё, было сродни фантастике. Наш центр, работавший под эгидой государственного ведомства, был отличным прикрытием для нелегальных воскресных мероприятий, где богатенькие игроки чувствовали бы себя в безопасности. А вот «чужая» площадка под нужды проекта была нежелательна, потому как подвергала риску всех. На участие в таком незащищённом аджилити мало бы кто согласился.
Однако больше всего меня огорчало другое: угрозы супруга уволить меня напомнили о его потребности в контроле и желание решать всё самому. Я ясно понимала: как только он восстановится в должности, я окончательно потеряю влияние в кинологическом центре.
Сказать по правде, лейтенант, тогда мне казалось, что если бы представился шанс «отправить» супруга на пенсию, я бы с радостью это сделала. Рушить свои надежды, терять правление над центром и расставаться с человеком, ставшим родным, мне совершенно не хотелось. Но избавиться от подполковника из собственного эгоизма, виделось мне несправедливым и бесстыдным, а потому я отгоняла эти мысли от себя, словно навязчивую муху.
Подъехав к зданию МВД в назначенный час, я встретилась с акционером на парковке. Разодетый в стильный шёлковый костюм, набриолиненный, с безупречно аккуратной щетиной, он, как всегда, вызывал уважение и восторг…, а ещё огорчение, ведь вскоре наши пути могли разойтись.
– Волнуетесь перед церемонией? – спросил иностранец.
– Скорее… испытываю трепет, – честно ответила я.
– Вам будет предоставлено заключительное слово. Уже придумали, что говорить?
– Просто поблагодарю всех за присутствие.
– Это достойно, но просто и непрактично. С трибуны Вы сможете озвучить любое желание, а министр исполнит его, не смея отказать публично.
– Зал МВД не самое подходящее место для личных просьб, синьор акционер.
– Тогда подумайте, что Вы могли бы сделать для людей, как человек, вступивший в новое звание. Там будут журналисты. Один красивый, правильный жест – и уважение к Вам возрастёт, потянув за собой новый поток клиентов центра кинологии.
– Я обещаю подумать, – легонько улыбнулась я.
К нам подошёл сержант и пригласил проследовать за ним в кабинет министра МВД. Дорогу я прекрасно знала, ведь сотни раз бывала там: целовалась, ругалась, спорила, мирилась с прежним министром – играла с ним в любовь, а в конце мечтала уничтожить. Теперь кабинет занимал силовик – новый глава этого ведомства.
В комнате ничего не изменилось… но только пока, ведь стройматериалы уже стояли в брезентовых мешках у входа.
«Присаживайтесь», – кивнул в сторону кресел новый министр.
Я вспоминала нашу встречу в кабинете ФСБ. Тогда он выглядел сухим, будто работа выжимала из него последние соки; сморщенным – от неприязни ко всем; раздражённым – от несложившейся судьбы. Но в своём новом кабинете он точно ожил: морщины расправились, а в мимике лица пробегала улыбка, и даже выцветший взгляд вновь обрёл искорку радости.
– Прошу, это от нас с синьорой, в честь Вашего перевода в МВД в качестве нового министра, – красивым жестом рук акционер протянул офицеру бутылку дорогого коньяка в бархатной коробке и лаковый кейс элитных сигар. – Французский «Луи» шестидесятилетней выдержки и кубинские «Коиба» ручной скрутки.
Бывший ФСБшник прокашлял, чуть сморщив лоб. По выражению его лица было понятно, что в табачной и алкогольной роскоши он разбирался плохо.
– Спасибо! Но пойло могли и подешевле взять! С кем мне распивать такой старинный напиток?! А сигары я не курю.
– Коньяк и сигары олицетворяют власть, синьор новоизбранный министр. Вам не обязательно выкуривать и выпивать эти дары. Пусть украшают кабинет, повествуя его посетителям о Вашем безупречном вкусе и могущественном статусе.
– Хитросплетённый вы народ, итальянцы. Красиво болтаете о роскоши, а по сути – простые макаронники, – обделённый деликатностью, выдал силовик.
– А как же итальянская мода, синьор? – спокойным тоном возразил иностранец.
– Мода – дело бабье. Не мне в ней разбираться!
– Вы будете делать ремонт? – решила я сменить чувствительную для акционера тему итальянской культуры.
– Чисто косметический. Вместо серых обоев хочу привычные глазу панели из тёмного дерева, на пол – ковёр, только паркет сначала надо обновить, а на окна – ставни поставить. А то слишком уж светло в кабинете! Будто тут актовый зал, а не комната серьёзных приёмов.
– Хотите мрачную пещеру, как в ФСБ? – с улыбкой спросила я, но по суровому лицу поняла, что полушутка была неуместна. – Просто странно, что бывший министр – чудовище воплоти, предпочитал дневное освещение, а Вы – мужчина честных правил – выбираете мрак.
– Вы ошибаетесь, дамочка. Настоящие монстры всегда живут на свету, наслаждаясь его теплом и сиянием, ведь у них напрочь отсутствует совесть. А люди стыдливые прячутся по тёмным углам, потому что им совестно перед Богом за поступки мразей.
В комнате повисла тишина, ведь добавить тут было нечего.
– Что ж, хватит сентиментальничать! – разорвал молчание офицер. – Я вызвал вас сюда, чтобы выказать благодарность, – испытывая неудобство, потёр он подбородок. – Благодаря вашей сумасбродной идее с этими контрабандистами, я занял должность, к которой стремился всю жизнь. Я человек прямой, но справедливый. Вы помогли мне засадить за решётку вражину Родины и спасли мне жизнь. Это заслуживает слов благодарности.
– Вы выручили меня в суде, – переполненная эмоциями, перебила я силовика. – Без Ваших показаний я бы не доказала, что инструктор–кинолог стоял у меня за спиной во время выстрела – хотя это было неправдой, – шёпотом закончила я фразу.
– Вот что значит женщина! – прихлопнул он ладонью по столу. – Вы ещё всем об этом растрындите, чтобы дело пересмотрели и сделали Вас виноватой!
– Простите, – смутилась я замечанием, почувствовав себя и правда глупо.
– Что было, то было. Закрыли вопрос!
– В таком случае, разрешите откланяться, – сказал итальянец. – Не смеем больше задерживать Вас своим присутствием. Уверен, у Вас много работы на новом посту.
– Спасибо за эти подарки, – кивнул офицер акционеру, но тут же взглянул на меня. – А Вас попрошу задержаться. У меня есть вопрос по поводу подполковника, если позволите.
– Можете говорить открыто. У меня нет секретов от господина акционера, – уверенно ответила я, придержав иностранца за локоть, сомневаясь, что вопрос о муже нёс бы личный характер.
Бывший ФСБшник напряг выпирающие скулы, точно испытывал стыд за то, что хотел у меня узнать.
– Я получил заключение медкомиссии, – начал он ровным тоном. – По ней Ваш муж признан вменяемым и дееспособным, готовым вернуться к службе в резерве и начальству над центром кинологии.
– Всё верно, – спокойно ответила я.
– И всё же, есть несколько строк, которые меня настораживают, – мужчина достал из ящика бюро заключение военно–врачебной комиссии и развернул его. – «Пациенту противопоказаны психоэмоциональные перегрузки, стрессовые ситуации и нарушение режима отдыха, так как они могут усугубить течение сосудистой деменции, спровоцировать ухудшение кратковременной памяти и учащение эпизодов эмоциональной лабильности».
Я кивнула, внимательно выслушав.
– Да, но при правильно выстроенной рутине, чётком графике и контролируемой нагрузке это не помешает ему выполнять административные задачи. Он дисциплинирован и, если создать условия, будет работать стабильно.
Силовик снова ударил по столу, только на этот раз с некой агрессией.
– И кто, по–Вашему, будет возиться с офицером МВД, как с малым дитём? Это не дом опеки, а служба! Ваши материнские инстинкты здесь неуместны.
– Что Вы хотите этим сказать? – спросила я, стиснув зубы от злости за критику.
Он сменил позу в кресле и, успокоившись, спросил:
– Мне нужна Ваша честная оценка, как супруги подполковника. Он в состоянии адекватно, непредвзято, спокойно и осмысленно вести дела?
– Ему необходимо время вновь адаптироваться к жизни на свободе после СИЗО. Поймите, что он получил психологическую травму и...
– Я задал прямой вопрос и жду прямого ответа: да или нет?
Я сглотнула, поняв, что момент выбора, о котором меня предупреждал акционер, настал. Мне надлежало решить самую сложную дилемму в своей жизни: вернуть правление центром супругу или оставить себе, ведь именно к этому силовик и вёл.
– Я жду! – прикрикнул мужчина.
Повернув голову к итальянцу, я встретилась с ним взглядом и прочитала в его глазах просьбу быть решительной и верной своим целям и мечтам, а ещё – печаль за то, что был прав, и время вынести нелёгкий приговор пришло. Не выдержав напряжения и, видимо, почувствовав себя неуютно, он встал из–за стола:
– Простите, я всё–таки позволю себе выйти из кабинета.
– Позволяю! – буквально «швырнул» ему ФСБшник, требуя моего ответа поскорей.
Медлительна дверь со скрипом закрылась за акционером, а моё сердце заколотилось от волнения и страха – перед совестью и мужем.
– Через полчаса у меня совещание с начальниками МВД и Генпрокуратуры. На нём будет решаться судьба Вашего мужа. Мы можем поскорее закончить эту драму? Вы дадите ответ? Ваш супруг в состоянии вести дела в кинологическом центре и быть в резерве отделения по борьбе с наркотиками?
– Нет, – тихо ответила я.
– Громче!
– Нет, он страдает пробелами в памяти, правда нечасто, но Вы же сами прочитали заключение комиссии: муж сохранил интеллект, опыт и навыки.
– Спасибо, Вы свободны, – ослабил силовик словесную хватку, вот только покидая кабинет, я ощущала тяжесть во всём теле и в душе – оковы совести, тянувшие к земле, как кандалы.
– Лейтенант, – бросил мне вслед силовик и я обернулась. – Ваш муж уважаем всеми в МВД. Не беспокойтесь, его не сбросят со счетов! Ваш центр представляет ценность для нашего ведомства, особенно после последнего дела, и я не могу допустить его падения, а такое возможно, если не набраться мужества и взглянуть правде в глаза. Сегодня после полудня Вы станете офицером по праву, а не по образованию, а это значит – служить по чести, а не на эмоциях.
Молча я отдала ему честь и вышла за дверь, пребывая в шоке от самой себя.
– Вы приняли верное решение, синьора, – сказал акционер, поняв всё по моим растерянным глазам.
– Простите, – шепнула я, сдерживая слёзы, – я не хочу сейчас говорить. Мне нужно в отдел снабжения за формой.
Он кивнул с пониманием, а я направилась к лестнице медленным, скованным шагом, неся на плечах всю тяжесть своего ответа ФСБшнику.
«Что же я натворила? – душило меня чувство вины перед мужем. – Я предала его, лишила смысла жизни. Какая же я неблагодарная тварь! Свекровь была права: он пригрел змею у себя на груди». Не в состоянии сделать следующий шаг, я на минуту прислонилась к стенке.
Знаешь, лейтенант, в чём проблема человечества? Люди жаждут мести, славы, денег, власти, преследуют эгоистичные цели и амбиции, но забывают о совести. А когда получают то, чего хотят, она съедает их по миллиметрам.
– Это касается тех, у кого она есть – совесть, – ответил я бывшей начальнице. – Вы испытывали чувство вины, потому что она у Вас была, но не все такие.
– Ты прав. Я с детства старалась быть справедливой и честной перед самой собой. Но в тот момент я посчитала свой поступок непорядочным. Когда–то я мечтала отобрать всё у супруга из мести и обиды за дитя, которое потеряла в колонии. Но я давно уже его простила. Надо быть осторожным с желаниями, ведь они исполняются не сразу, и порой их запоздалая реализация приносит боль, а не счастье.
– Это если желания негативны, а месть никогда не приносит счастья. Всегда боль, – сказал я искренне, вспоминая служебный опыт на Ближнем Востоке.
– Слушай, – легонько стукнув меня по плечу, майор рассмеялась. – Мне около сорока, а тебе двадцать с хвостиком. Я почти на два десятка лет тебя старше, а ты тут умничаешь, словно всё о жизни знаешь!
– Не всё, но кое–что, – серьёзно ответил я, слегка задетый насмешкой.
– Ладно, слушай дальше.
Я забрала новую форму, вот только домой решила не возвращаться, а переждать до церемонии у моря на причале. Я не знала, как посмотреть супругу в глаза. Мне было жизненно необходимо побыть в одиночестве, наедине с природой и самой собой. Ветер слегка теребил мои волосы, а шум тяжелых и неспешных волн дарил успокоение. «В конце концов, супруг и правда нездоров. Работа руководителем – это нервы, стресс, усталость... А офицер в резерве?.. Что, если однажды мужа призовут? Он же не сможет вновь вести оперативную работу, а копаться в архивных бумажках не для него», – оправдывала я своё решение, хотя прекрасно знала, что поступила так из собственной выгоды.
Тем не менее, терзаться совестью было уже поздно, «слово – не воробей, вылетит – не поймаешь». Несмотря на сердечные муки, я должна была двигаться вперёд: к новому этапу жизни, новому званию, новым задачам в кинологическом центре. Вспомнив о долге, я поразмыслила над тем, что мне сказал акционер: о желании, которое станет моей визитной карточкой, и, кажется, знала, что загадать.
Я вернулась к зданию МВД к положенному часу. Актовый зал располагался на втором этаже: большой, величественный, строгий. Сержант отдал мне честь и распахнул две створки тяжёлых лакированных дверей с эмблемой ведомства и флагом страны.
Передо мной открылось помещение с высоким потолком, латунными люстрами, бархатным убранством и до блеска натертым полом, устланным красными коврами. Стулья стояли рядами, точно в театре, и были обиты тёмно–синей тканью. В конце зала размещалась невысокая сцена, с трибуной, украшенной гербом. Всё внушительно и торжественно.
