Когда ужин был готов, и мы сели за стол, я решилась осторожно затронуть тему собрания.
– Мы решили, что пилотные дрессировки ведомственных собак будут направлены на защиту хозяев, а не на нападение.
– Без разницы. Всё равно обучение ведомственных собак – дело бестолковое. Ни к чему не приводит, только расходы тянет за собой.
– Почему ты так считаешь?
– Когда клиенты арендуют наших псов, им всё равно, как мы их дрессируем. Главное, чтобы ищейки были натасканы на нужные задачи. А когда люди приводят своих, начинаются придирки. Раньше заказчики возмущались, что было сложно наблюдать за тренировками. Сейчас, даже со съёмкой, будут к методикам цепляться. А если их собаки ошибутся где–то на службе, то претензии будут к центру.
– Но и при аренде бывают жалобы. Это неизбежный минус работы с людьми.
– Претензий будет больше – и к псам, и к кинологам, – резко отрезал он, как будто искал повод забраковать проект и направление.
– Но в контракте можно прописать, что после тренировок хозяева дают письменную оценку – одобрение или корректировку, которую мы обязаны провести. После подписи об одобрении претензии утрачивают юридическую силу.
– А теперь представь сколько раз вы будете переучивать собак с придирками их хозяев.
– По–моему, ты слегка преувеличиваешь, – тихо заметила я. – Не припомню, чтобы наши заказчики когда–либо так сильно придирались, и вряд ли сейчас такое случиться с новыми клиентами.
– Слушай! – муж с грохотом ударил ладонью по столу, и я вздрогнула. – Ты начальница – вот и решай! Будут жалобы – сама их разгребай!
– Если ты злишься на то, что я сказала…
– Хочешь знать правду?! – закричал он, пугая меня. – Я половину собрания не помню и половину того, что было на работе до СИЗО тоже! А ты нарочно завела этот разговор, чтобы показать, какой я стал недееспособный и слабоумный. Так? «Не припомнит» она! На забывчивость мою намекаешь?
– Нет, я ничего такого не хотела... Я о себе говорила…
Полковник резко вскочил и навис надо мной, опершись ладонями о стол. Я не выдержала натиска и опустила глаза.
– Тогда закрой свой рот и дай мне спокойно поесть! Мало того, что довела меня до болезни, так ещё и продолжаешь добивать! Хочешь, чтобы я вообще вышел из строя? Конечно, чем хуже я стану, тем больше у тебя власти – над центром, а может и над МВД, если с силовиком закрутишь роман! У тебя ведь отлично выходит с министрами спать!
Мои глаза наполнились слезами. Я встала из–за стола, собираясь уйти в душевую, но супруг схватил меня за руку выше локтя.
– Я тут посчитал. Ты теперь начальница, – дышал он меня огнём неоправданной ярости, – а мой контрольный пакет пока ещё у тебя. Значит, твой доход намного выше, чем был. Так что давай–ка пересчитаем наши расходы и твою личную прибыль.
– Ты, итак, всю жизнь мои копейки считал, каждую!
– И пересчитал. Ты в состоянии платить половину коммуналки и прочих расходов. А остальные траты я хочу видеть.
– Да пошёл ты, полковник! Я ещё квитанции тебе не отдавала! Я зарабатываю собственным трудом и отчитываться за расходы перед тобой не собираюсь, – выкрикнула я, пытаясь вырваться. А слёзы уже вовсю катились по щекам.
– Будешь отчитываться. Хочу знать, не на итальянца ли ты деньги тратишь. Он же Альфонс, привыкший жить за счёт наивных женщин. Это видно по смазливым глазам и пижонистой одёжке! Так что будешь показывать счёт! Иначе, сниму тебя с должности. Причину найду. Будешь либо от меня зависеть, либо работу новую искать!
– Ты серьёзно? Итальянец? Отчёты? Увольнение? Полковник, я же твоя жена!
– Жена? Настоящая жена не изменяет с кем попало, не попадает в передряги, зная, что это отразится на её супруге, не предаёт ради собственной выгоды. Жена – это верная половинка мужа, а ты? Ты всегда была отдельным целым – эгоистичной, самовольной, неуправляемой. И остаёшься такой. Я устал от тебя. Ты мне давно уже не жена. Ты – соперница и сожительница.
– Господи, посмотри на себя! – проговорила я сквозь слёзы. – Несёшь какую–то бредятину и обижаешь меня, а я всю жизнь стояла за тебя горой! Что с тобой стало? Неужели это всё твоя болезнь? Тебя же повысили и наделили большей властью, а ты срываешься на мне только потому, что я веду дела в нашем общем учреждении?! Так может поступать только до глупости упрямый человек. Ты разъединяешь нас, вместо того чтобы сплотить! На ровном месте! Я ведь ничего тебе плохого не сделала! Ты измываешься надо мной – над человеком, который тебя любит и терпит все твои вспышки! Я остаюсь рядом, несмотря на то, как мне тяжело. Это я от тебя устала! И знаешь, была бы неверной – давно бы уже ушла! – выкрикнула я, полная злости и обиды.
– Ах, вот как ты заговорила! Значит, я – больной глупец, который не ценит свою женщину. Ну–ну. А может, ты уже давно спишь с новым министром? Он ведь признался мне, что многое отдал бы за такую, как ты.
– Прекрати меня оскорблять! – прошипела я, глядя ему в глаза с яростью. – Ты даже представить не можешь, через что я прошла, чтобы вытащить тебя из заключения!
– Так поделились? Отсосала министру или акционеру? Тебя же этому чиновник научил!
Мне жутко захотелось ударить его, как тогда, в центре кинологии. Но я вспомнила слова итальянского акционера о том, что я королева, а королевы не дерутся.
– Ещё раз оскорбишь меня, ударишь или сделаешь больно, как сейчас, – я метнула взгляд на его руку, сжавшую моё запястье, – и я подам на развод. Акции останутся при мне. Ты, видимо, забыл, что при расторжении брака имущество не будет делиться. Прикоснись ко мне ещё хоть раз – рукой или словом – и я тут же уйду.
Муж замер, ошарашенный. Его хватка ослабла, и он остался стоять на кухне, а я бросилась в ванную.
Под струями воды я думала о том, что моя жизнь с супругом теперь напоминала игру в «правду или ложь». Забывал ли он события или притворялся? Хотел блага центру или рушил всё назло? Манипулировал мной или болел? Вечерний скандал я всё же списала на его болезнь, ведь врач предупреждала о вспышках ярости и вредности, которые необходимо вытерпеть и переждать, чтобы не спровоцировать больший стресс. Только терпение моё иссякло. Казалось бы, должно было произойти нечто из ряда вон выходящее, чтобы я дошла до этого. Но женское терпение убывает медленно – и когда остаётся последняя капля, даже самая незначительная ссора может поставить крест на отношениях. И в тот вечер я ощутила, как что–то сломалось внутри.
Понимаешь, лейтенант, каждый день я старалась быть доброй и понимающей женой, спокойной, заботливой, тихой. Но я человек, и больше так не могла. Сказать тебе честно – я не жалела мужа, я с трудом его терпела. Моя совесть заставляла терпеть, не позволяя бросить больного мужчину. Она винила меня во всём произошедшем с нами и вынуждала страдать.
Я ненавидела выходные, ведь они значили быть с ним в одной квартире, выслушивать недовольства и стараться игнорировать придирки. Единственным спасением был частный врач, к которому супруг ходил на несколько часов. А в будни я бежала на работу – подальше от квартиры, от упрёков, от него. И так до вечера. А вечером мечтала, чтобы утро наступило поскорее, и я снова ушла на работу. Наша квартира стала мне тюрьмой, а муж – надзирателем.
Выйдя из душа, я нашла записку на столе:
«Наговорил лишнего. Прости. Болезнь, сама знаешь. Не хочу быть для тебя обузой. Хочешь – разведёмся, но только после того, как ты вернёшь акции. Переночую у капитана опергруппы МВД, чтобы не мозолить тебе глаза».
Муж попросил прощения и вроде бы раскаялся, только между строк аккуратно переложил на меня вину – словно это я вынудила его уйти из дома, будучи нетерпимой к его болезни, а он не виноват, что заболел. А ещё, конечно, напомнил об акциях, которые я должна была вернуть.
Сжав записку в ладони, я крепко зажмурилась, измученная эмоциональными качелями.
Мне нужно было выговориться кому–то. Я набрала номер своей бывшей начальницы, радуясь, что могу снова обратиться к ней как к маме и попросить совета.
Рассказав ей обо всём, что случилось с супругом, о своих чувствах к нему и ссоре с ним, я завершила повествование и удивилась затянувшейся тишине на другом конце провода.
– Вы ещё на связи?
– Я слушаю, моя славная девочка, вот только не знаю, что сказать.
– Хоть что–нибудь. Мне станет легче.
– Я уважаю полковника как офицера, да и как личность тоже, но муж из него отвратительный.
– Вы и раньше это говорили. Я помню Ваши слова про «губящие отношения с односторонним интересом» и про то, что оставаясь с ним, я занижаю себе цену. Но когда я встречалась с министром, Вы перешли на сторону мужа.
– Я видела в нём твою защиту от чиновника, но если помнишь и тогда твердила, что они оба не пара тебе.
– Так что же мне делать? Я устала. Смертельно устала, и жить так больше не могу.
– У тебя два выхода: либо ты возвращаешь акции мужу, разводишься с ним, находишь новое место работы и живёшь спокойно для себя. Полковник – мужчина не мстительный, и вредить тебе в будущем не станет.
– А второй путь?
– Второй – остаться. Но помни: твой супруг неизлечимо болен. Сосудистая деменция будет прогрессировать. И рано или поздно он не сможет вести дела даже из кабинета МВД. Если ты хочешь сохранить позицию при центре, придётся дождаться этого момента и нелёгкого вердикта медкомиссии. Но тогда муж останется дома. Нужен будет уход, возможно, сиделка или медсестра. Ты получишь центр, деньги, влияние, но в квартире у тебя будет жить человек, теряющий память, вспыльчивый и больной.
– Это звучит ужасно… – сглотнула я.
– Жестоко, но такова реальность. Мне искренне жаль, что он заболел.
– И как же мне бросить супруга, если он утратит способность мыслить или обслуживать себя? У него ведь нет никого, кроме меня. Кто заботится о нём тогда?
– Об этом должен думать он, вместо того, чтобы ранить тебя! А ты… ты можешь либо изменить свою судьбу, либо нести этот крест. Никто не вправе советовать тебе, как поступить. Подумай, чего ты действительно хочешь.
Закрыв глаза, я откинулась на спинку дивана и едва слышно произнесла:
– Я, кажется, перегорела, и хочу одного – покоя и тишины. Всё чаще я ловлю себя на одной заветной мечте: уехать подальше от полковника, от центра, ото всех; купить небольшой участок земли; завести там животных и родить детей: переучиться на учителя, как и мечтала много лет назад. Начать жизнь заново.
– Ты была бы чудесной мамой и отличным педагогом. У тебя доброе сердце. А главное – ты ещё очень молода. Позволь мне сказать: полковник близится к закату, а ты – на самом пике рассвета. Не позволяй его сумеркам поглотить твой свет. Я так понимаю, что детей у вас быть не может. Рядом с полковником, ты потеряешь шанс стать мамой. Муж старше тебя на двадцать лет, и когда его не станет, у тебя, как у него сейчас, никого не останется. Подумай об этом! И ещё… Я тоже подорвала здоровье на том химзаводе. И если бы я была на месте полковника и по–настоящему любила тебя – я бы отпустила, чтобы ты не задыхалась у моей пыльной больной постели. Может быть, он подсознательно прогоняет тебя, понимая это.
У меня по щекам вновь потекли горячие струйки горечи. От расстроенных чувств, от слов бывшей начальницы, из-за ссоры с мужем, да и вообще из-за всего.
– Если ты хочешь ферму, тебе понадобятся деньги и чёткий план.
– Есть один вариант… – прошептала я, утирая слёзы пальцами.
– Какой же, дорогая?
– Подождите минутку. – Я отложила трубку и на цыпочках вышла в прихожую – проверить, не упустила ли я внезапное возвращение мужа в квартиру. Убедившись, что в доме по–прежнему никого, снова вернулась и рассказала приёмной маме об аджилити.
– Ты же понимаешь, что это – авантюра, за которую ты можешь дорого заплатить?! И я говорю уже не о полковнике, а о нарушении устава и закона. Нелегальные собачьи игры на территории полугосударственного центра кинологии, что вы с итальянцем задумали, могут обернуться тебе сроком, штрафом и понижением в чине. Если эта афера раскроется, ты потеряешь и должность, и центр, и свободу, и всё! А он – просто уедет – влюблённый, но достаточно напуганный, чтобы в первую очередь спасти свою шкуру.
– Иностранный акционер – умный мужчина. Предприниматель и стратег. Он всё продумает. Я верю в него!
– В него! А ему? Кто он такой? Как много ты о нём знаешь?
Я опустила голову, понимая, что она была права: я правда ничего об итальянце толком не знала. Я воспринимала его таким, каким он был в нашей стране, в нашем центре и рядом со мной.
– Для чего тебе это аджилити, милая? Ради мечты? Или чтобы обмануть себя: мол, поживу пока с мужем, потерплю, накоплю состояние с акционером, а потом, глядишь, и решусь всё бросить?
– Наверное, и ради того, и ради другого. Муж решил, что я обязана покрывать половину семейных расходов и отчитываться о личных тратах. Делать этого я не собираюсь. Но деньги, особенно «чёрные», мне бы не помешали.
– Одновременно ради всего не бывает. Либо ты честна с собой, либо нет. Определись, чего ты действительно хочешь и где границы твоей совести. Только тогда что–то получится.
– Я уверена в том, что хочу уйти от мужа, но, Вы правы, меня удерживает совесть. Я тревожусь о том, что вернусь к нему, беспокоясь, что он остался один наедине с болезнью. Наверняка, так и будет. Я ведь всегда возвращаюсь к нему. Даже сама не знаю, по какой причине.
– Монахи называют это «незавершённым опытом». Если тебя всё ещё тянет туда, где было больно, значит, урок не пройден. Сознание не увидело боли достаточно ясно для того, чтобы уйти навсегда. Но однажды это случится, и главное – чтобы не было поздно. Так было у меня. Помнишь, я говорила про первого мужа? Он был домашним тираном: внушал мне вину, лишал самооценки, хотел всё контролировать. Я осознала, что он калечил меня, когда уже не могла иметь детей. А потому и со вторым супругом вскоре рассталась – он мечтал о наследниках. Поэтому я повторюсь: разберись в себе поскорее. Посмотри в лицо своим страхам и боли. Если тебе и вправду хочется ввязаться в аджилити – делай это осознанно. Не ради самообмана, а ради цели. А если хочешь остаться с полковником – не влезай в авантюру! И ещё: согласись делить расходы пополам. Муж будет думать, что ты под контролем, а ты – получишь право голоса в доме, за который платишь.
Я поблагодарила бывшую начальницу за её материнские слова.
Лёжа на диване, я долго перебирала в мыслях свои отношения с мужем – всё, что между нами было за все эти годы. Вспоминала, анализировала, переживала заново, думала о его болезни, смотрела совести в глаза и слушала сердце. В конце концов, я ясно поняла: мне точно всё равно, что станет с центром, и я была готова изменить свою судьбу, а не нести крест в виде вспыльчивого, агрессивного супруга. Не потому, что он был болен, – вовсе нет. А потому, что не умел быть благодарным и никогда меня не ценил. Я до конца своей жизни могла бы заботиться о нём, вот только он бы отвечал на это хамством. Лучше было бы нанять сиделку, когда здоровье мужа окончательно бы подвело, обеспечить уход, не бросить его и не вычеркнуть из жизни.
