Его отсутствие устраивало меня. Я посвящала это время углублённому изучению итальянского языка на платных курсах, куда записала техника и инструктора–кинолога.
Однажды, вернувшись домой с работы, я застала супруга в фартуке у плиты, стоящего спиной ко мне и жарящего курицу. Он сосредоточенно переворачивал ляжки на сковороде, и они шипели на раскалённом масле.
Я стояла в проёме и, удивлённо–испуганная, наблюдала за ним.
– Я купил шампанского, отварил картофель, – раздался голос мужа, почувствовавшего моё присутствие, – вот курицу жарю.
– И что мы празднуем? – спросила я, стараясь скрыть напряжение, ибо романтические ужины, устраиваемые в мою честь мужчинами, обычно плохо заканчивались.
– Я посмотрел по телевизору повтор репортажа из центра кинологии – про успехи пилотного курса. Вот и решил отметить. Только не понимаю, почему ты сама не сказала мне об этом.
– Потому что всё, что касается центра, у тебя вызывает стресс и раздражение. Не хотела тебя тревожить, – тихо ответила я, всё ещё наблюдая из–за его спины, как курица золотится на сковороде.
– Не говори со мной так, будто я больной! – чуть резче, но без злобы проговорил он. – Я вполне адекватен и могу спокойно воспринимать новости, особенно если они хорошие!
Я набралась смелости и продолжила:
– После квартального собрания у нас сразу появилось три клиента, готовых начать пилот незамедлительно. Поэтому до середины января мы ждать не стали. Курс прошёл удачно, и я решила привлечь к нам внимание через независимую прессу.
– И как с притоком клиентов? – спросил супруг, не отрываясь от готовки.
– Пока звонят, интересуются и задают вопросы.
– Одной ошибки хватит, чтобы вест этот поток превратился в лаву из сплетен и бед, – он резко хлопнул крышкой сковороды, и я вздрогнула. – Но пилотный курс удался – и этого я не могу не признать и не поздравить тебя с успехом.
– Я знаю, ты настроен скептически к направлению, но надо надеяться на лучшее. Регламент мы же не меняем, значит, услугу нужно развивать, – решила я прощупать почву.
– Регламент и акты внутреннего управления я, как раз, пересматриваю, чтобы память освежить, – повернулся он ко мне и улыбнулся. – Забыл уже многое.
– И что ты… – голос дрожал от волнения, и я не решалась спросить о судьбе направления прямо.
– Я не имею права раскрывать подробностей. Когда придёт время, узнаешь, – загадочно сказал супруг. – А пока – мой руки и за стол садись.
Я послушалась. Внутри меня разливалась тёплая надежда: муж не раскрыл всех карт, но, возможно, действительно работал над ликвидацией направления. Моё настроение было приподнятым, а у него – спокойным. Хотя готовить полковник не умел, я с аппетитом съела и подгоревшую курицу, и недоваренный картофель, запивая всё это шампанским. А ночью я попыталась ещё раз зачать.
На следующее утро я рассказала об этой беседе итальянскому акционеру. И, несмотря на то, что я по-прежнему чувствовала себя предательницей собственного мужа, радость было не скрыть – она выражалась улыбкой и искрой в глазах. Акционер делил её со мной, и это было замечательно.
Однако эта радость вскоре сменилась тревогой. Прошла неделя, затем вторая – и, к моему удивлению, от полковника по–прежнему не поступало никаких оповещений о закрытии направления. Это было странно, как будто он чего–то выжидал или, наоборот, даже не собирался ничего такого делать. Я ловила себя на том, что каждое утро начинала с волнительного ожидания. Но ничего не происходило. Проект продолжал развиваться, собаки клиентов тренировались, кинологи работали, а отчёт о прибыли лежал в сейфе без дела.
Одним таким утром я вызвала к себе в кабинет итальянца.
– Синьор акционер, уже платный курс близится к концу. Прошло почти два полных месяца – и мой муж уже должен был успеть закрыть направление, а мы – представить отчёт о доходах министру. Однако официального оповещения от мужа мы так и не получили. Дома он молчит, будто воды в рот набрал, и я не знаю, что думать. Это напоминает игру в кошки–мышки.
– Наберитесь терпения, синьора. Времени мало, но оно ещё есть. Вы же сами считаете молчание мужа подозрительным, да и недавно он сам намекал Вам на изменение регламента. Причём достаточно отчётливо.
– Да, но ничего не происходит, и это волнует меня. Может, он, с его заболеванием, и вовсе позабыл про это.
– Вряд ли. Думаю, в ближайшие две недели, ещё до новогодних праздников, мы получим уведомление о ликвидации направления. Вы же знаете, что изменить регламент непросто. Бюрократия. Возможно, лёгкая задержка на стадии оформления. Но, по сути, беспокоиться не о чем: у нас уже зафиксирована прибыль. С этим отчётом мы подадим апелляцию, и направление сможет продолжить существование. Заодно, и это самое главное, будет доказано, что Ваш муж действовал в личных интересах, а не ради центра – ведь он не дождался результатов.
– А может, он именно этих результатов и ждёт! Он же прекрасно знает сроки работы экономического отдела. До Нового года не так уж далеко.
– Ему не выгодно их ждать. Полковник понимает, что прибыль будет, и направление необходимо закрыть до этого официального отчёта.
– По–Вашему, он не додумался, что я могу пойти с результатами напрямую к министру МВД, до официальной публикации?
– Ваш муж болен. И, как Вы сами говорили, забывчив и эмоционально неустойчив. Размышляй он холодно и здраво – я бы счёл, что мы проиграли. Но пока надежда ещё есть.
– Синьор акционер, не надо меня успокаивать, – занервничав, начала я тереть ладони. – Давайте уже посмотрим правде в глаза. Мы проиграли эту шахматную партию. Через семь дней у мужа медкомиссия, она займёт неделю, и после положительного заключения – а оно почти гарантировано, ведь он каждые выходные посещает врача – я не смогу больше оттягивать процесс возврата акций. Думаю, он не будет вредить ни мне, ни центру. Он просто выждет, когда получит обратно контрольный пакет – и тогда, даже не являясь начальником, сможет продвигать свои правила, какие только пожелает.
– И всё же шанс есть! Я в него верю! – сказал итальянец, оживлённо и упрямо.
– Это уже не вера, это – самонадеянность! Вы обещали придумать план «Б»! – начинала я закипать.
– Синьора, не судите строго... Вы его жена, но даже Вы не придумали другой стратегии. Полковник действительно осторожен. Он ведёт себя ниже травы и тише воды. Его не на чем подставить. И в этом нет моей вины. Поймите: мне так же, как и Вам, безумно важно, чтобы акции остались при Вас. Иначе, несмотря на Вашу руководящую должность, он сможет управлять центром через контрольный пакет. А это поставит под угрозу всё – и особенно аджилити. Он будет здесь, среди нас, и утечка информации о нелегальных мероприятиях станет вопросом времени. Но я… я действительно больше ничего не могу придумать.
– Но мы ведь сможем организовать собачьи игры в другом месте? – спросила я с отчаянной надеждой.
Иностранец отчаянно поджал губы, а потом, вскочив со стула, отошёл к окну.
– Понимаете, итальянские партнёры готовы участвовать, пока Вы в состоянии их прикрыть. Для этого желательно, чтобы Вы оставались и начальницей, и обладательницей контрольного пакета.
– Но когда Вы с ними договаривались, я была руководителем бренда, и активами не располагала.
– Да… но потом мы заставили их ждать. И ждут они лишь потому, что теперь Вы стали влиятельнее. Мы, конечно, попробуем договориться о переносе аджилити в другое место, но я не уверен, что они согласятся.
– Минуточку, – прокашлялась я. – Вы ведь совсем недавно обещали, что игры состоятся, что бы ни случилось. Что у меня будет чёрный доход, с помощью которого я смогу осуществить свою мечту! А теперь Вы забираете свои слова обратно? Вы что, играете мной?
– Мне незачем Вами играть. Собачьи соревнования выгодны и мне.
– Согласна. Но, обещая мне аджилити, Вы параллельно получаете дивиденды с таких, по сути, избыточных проектов, как видеосъёмка дрессировок. Я инициирую их, чтобы удержаться на должности и не потерять активы. А Вы – наслаждаетесь прибылью. Правильно говорит моя бывшая начальница: верить в Вас я могу… но могу ли доверять Вам?
– Синьора, послушайте…
– Не хочу больше слышать ни Ваших оправданий, ни обещаний. И ни одного слова утешения. Покиньте мой кабинет.
Акционер неспешно подошёл к двери и, приоткрыв её, вдруг вновь захлопнул, задержавшись в кабинете.
– Есть ещё один способ лишить полковника права обладания активами центра. Но он такой же шаткий, как и закрытие направления.
– Говорите, – встрепенулась я.
– Если Вы свяжетесь с министром МВД и объясните, что супруг требует вернуть контрольный пакет акций, который юридически принадлежит вам, но вы опасаетесь, что, получив его, он начнёт вмешиваться во внутреннюю деятельность центра, это может послужить основанием для вмешательства. Ведь обладание контрольным пакетом фактически приравнивается к участию в оперативном управлении. А если здоровье полковника не позволяет ему выполнять такие функции, логично будет временно ограничить его доступ к активам.
– Вот можете, когда хотите, – заулыбалась я акционеру.
– Инструктор-кинолог не права, и Вы зря не доверяете мне, синьора. Я всегда на Вашей стороне, – обиженно сказал акционер и покинул мой кабинет, оставив с угрызениями совести.
Не желая ждать милости от природы, я набрала министру МВД. Дозвониться до него напрямую не удалось – его секретарь, как цербер, отфутболивал все мои просьбы о личной беседе. В итоге, после долгих споров, меня записали на официальный приём. Правда, только через долгую неделю.
– Здравия желаю, капитан, – министр встретил меня у себя в кабинете и, пригласив присесть, с любопытством прищурился. – Какими судьбами?
– Пришла поздравить Вас с наступающими праздниками и заодно взглянуть, как изменилось Ваше рабочее место, – улыбнулась я, оглядываясь вокруг.
Кабинет действительно претерпел изменения, как и было запланировано. Стены уже были обиты тёмными панелями, паркет начищен до зеркального блеска и покрыт гигантским ковром, а на окнах висели тяжёлые бордовые гардины. Всё дышало новой властью – строгостью, непримиримой, с налётом мрачности.
– А какова настоящая причина визита? – приподнял бровь силовик, намекая, что успел достаточно меня узнать, чтобы поверить в такую простую версию.
– Хотела похвастаться успехами центра, – спокойно сказала я, опуская на стол папку с отчётом и листом ожидания. – Это итог пилотного курса.
Приняв документы, он стал внимательно просматривать каждый листок.
– Вы – молодец. Вижу – зафиксирована первая прибыль. Приток клиентов – от минус сорока до плюс семи. Даже список заказчиков есть, аж на полгода вперёд! Похвально… Похвально.
– Благодарю, – смущённо улыбнулась я.
– Но, капитан, Вы ведь знаете, что я не курирую центр напрямую. Это в зоне ответственности Вашего мужа. Я занимаюсь другими масштабами. Так с чем Вы пришли на самом деле?
Я запнулась, но, встретившись с его выжидающим взглядом, всё же задала вопрос:
– Полковник… мой супруг… он случайно не подавал заявления о закрытии направления по дрессировке ведомственных собак?
– А должен был? – не отводил министр взгляда.
– Понимаете… С ним в последнее время очень тяжело говорить откровенно. Я избегаю любых разговоров о центре кинологии, потому что эта тема вызывает у него раздражение. Я стараюсь не провоцировать.
– Ваш муж до сих пор не смирился с тем, что потерял должность начальника?
– Именно. Он теперь координатор, но, по сути, считает себя выброшенным за борт. Это его бесит.
– Глупо.
– Боюсь, что задетые чувства толкнут его на вредные поступки, поэтому я здесь.
– Так покажите супругу этот отчёт. Он увидит, что направление даёт прибыль – с чего бы его закрывать? Это не в интересах государства и вредничать своему же учреждению – бессмысленно.
– Я... не уверена, что он так рассудит. Полковник до сих пор не выразил своего мнения насчёт новой программы. Ни поддержки, ни критики. Только однажды, вскользь на собрании, обмолвился, что считает направление неперспективным и давно хотел бы его ликвидировать.
– Понятно. Вы боитесь, что он решит аннулировать направление именно сейчас – когда началась платная программа и клиенты вложились, поверив Вам. А Вы окажетесь в их глазах недальновидной, как минимум, если по его приказу, внезапно оборвёте услугу. Придётся компенсировать, объяснять, оправдываться...
– Да, это часть ущерба, который он может нанести как центру, так и моей репутации руководителя.
– А что же основное?
Я помолчала, а потом резко выдала:
– Муж хочет вернуть контрольный пакет акций. Когда он был посажен в СИЗО, его бывшая жена, на тот момент ещё акционер, пыталась перехватить управление над центром, лишив его акций. Чтобы предотвратить это, супруг переписал активы на меня. Сейчас, когда ему, как он считает, полегчало – он хочет их обратно.
– А при чём тут направление?
– Если бы он попытался закрыть его до получения отчёта о прибыли, это был бы прямой конфликт интересов, и я смогла бы попросить Вас не разрешать ему обладать активами. Ведь такое вмешательство исходило бы не из профессиональных соображений, а из личной мести. А с акциями он сможет диктовать условия в центре, даже не занимая официальную должность.
– Почему не скажете прямо, что не хотите отдавать акции?
– Потому что Вы не знаете моего мужа. Отказать ему – значит развязать войну. Я ищу способ сделать это обоснованно, а не просто устным отказом.
Министр откинулся на спинку кресла и долго молчал, а потом поднял телефонную трубку.
– Вы хотите узнать, подавал ли он заявление об изменении регламента? Сейчас проверим.
Дождавшись ответа из департамента кинологии при МВД, ФСБшник качнул головой.
– Нет. Изменений не поступало. Пока что, но задержки случаются.
Я опустила глаза, ощущая печаль и разочарование, ведь я так надеялась, что муж попытается ликвидировать эту услугу.
– Скажите… Ведь обладание активами фактически приравнивается к участию в оперативной деятельности учреждения. А если состояние здоровья полковника не позволяет ему выполнять такие функции? Может, логичным будет временно ограничить его доступ к активам?
– Но у Вас в центре есть привилегированные и обыкновенные акции, не так ли? В оперативной работе участвуют только те, кто владеет привилегированными. Остальные просто получают дивиденды.
– Да, но 53% – это контрольный пакет. Он даёт возможность выносить решения, ставить вопросы на голосование, влиять на политику. Это – власть. Даже без должности. А зная мужа, уверена, что он будет влезать в наши дела каждый день. Вмешиваться, давить.
– Капитан, – поднялся силовик из–за стола. – Я уже говорил Вашему супругу, скажу и вам. Я военный. Я принимаю решения на основе фактов. Не слухов, не опасений, не семейных конфликтов. Если мне будет представлено доказательство, что полковник недееспособен, что он вредит центру – я вмешаюсь.
Однажды, вернувшись домой с работы, я застала супруга в фартуке у плиты, стоящего спиной ко мне и жарящего курицу. Он сосредоточенно переворачивал ляжки на сковороде, и они шипели на раскалённом масле.
Я стояла в проёме и, удивлённо–испуганная, наблюдала за ним.
– Я купил шампанского, отварил картофель, – раздался голос мужа, почувствовавшего моё присутствие, – вот курицу жарю.
– И что мы празднуем? – спросила я, стараясь скрыть напряжение, ибо романтические ужины, устраиваемые в мою честь мужчинами, обычно плохо заканчивались.
– Я посмотрел по телевизору повтор репортажа из центра кинологии – про успехи пилотного курса. Вот и решил отметить. Только не понимаю, почему ты сама не сказала мне об этом.
– Потому что всё, что касается центра, у тебя вызывает стресс и раздражение. Не хотела тебя тревожить, – тихо ответила я, всё ещё наблюдая из–за его спины, как курица золотится на сковороде.
– Не говори со мной так, будто я больной! – чуть резче, но без злобы проговорил он. – Я вполне адекватен и могу спокойно воспринимать новости, особенно если они хорошие!
Я набралась смелости и продолжила:
– После квартального собрания у нас сразу появилось три клиента, готовых начать пилот незамедлительно. Поэтому до середины января мы ждать не стали. Курс прошёл удачно, и я решила привлечь к нам внимание через независимую прессу.
– И как с притоком клиентов? – спросил супруг, не отрываясь от готовки.
– Пока звонят, интересуются и задают вопросы.
– Одной ошибки хватит, чтобы вест этот поток превратился в лаву из сплетен и бед, – он резко хлопнул крышкой сковороды, и я вздрогнула. – Но пилотный курс удался – и этого я не могу не признать и не поздравить тебя с успехом.
– Я знаю, ты настроен скептически к направлению, но надо надеяться на лучшее. Регламент мы же не меняем, значит, услугу нужно развивать, – решила я прощупать почву.
– Регламент и акты внутреннего управления я, как раз, пересматриваю, чтобы память освежить, – повернулся он ко мне и улыбнулся. – Забыл уже многое.
– И что ты… – голос дрожал от волнения, и я не решалась спросить о судьбе направления прямо.
– Я не имею права раскрывать подробностей. Когда придёт время, узнаешь, – загадочно сказал супруг. – А пока – мой руки и за стол садись.
Я послушалась. Внутри меня разливалась тёплая надежда: муж не раскрыл всех карт, но, возможно, действительно работал над ликвидацией направления. Моё настроение было приподнятым, а у него – спокойным. Хотя готовить полковник не умел, я с аппетитом съела и подгоревшую курицу, и недоваренный картофель, запивая всё это шампанским. А ночью я попыталась ещё раз зачать.
На следующее утро я рассказала об этой беседе итальянскому акционеру. И, несмотря на то, что я по-прежнему чувствовала себя предательницей собственного мужа, радость было не скрыть – она выражалась улыбкой и искрой в глазах. Акционер делил её со мной, и это было замечательно.
Однако эта радость вскоре сменилась тревогой. Прошла неделя, затем вторая – и, к моему удивлению, от полковника по–прежнему не поступало никаких оповещений о закрытии направления. Это было странно, как будто он чего–то выжидал или, наоборот, даже не собирался ничего такого делать. Я ловила себя на том, что каждое утро начинала с волнительного ожидания. Но ничего не происходило. Проект продолжал развиваться, собаки клиентов тренировались, кинологи работали, а отчёт о прибыли лежал в сейфе без дела.
Одним таким утром я вызвала к себе в кабинет итальянца.
– Синьор акционер, уже платный курс близится к концу. Прошло почти два полных месяца – и мой муж уже должен был успеть закрыть направление, а мы – представить отчёт о доходах министру. Однако официального оповещения от мужа мы так и не получили. Дома он молчит, будто воды в рот набрал, и я не знаю, что думать. Это напоминает игру в кошки–мышки.
– Наберитесь терпения, синьора. Времени мало, но оно ещё есть. Вы же сами считаете молчание мужа подозрительным, да и недавно он сам намекал Вам на изменение регламента. Причём достаточно отчётливо.
– Да, но ничего не происходит, и это волнует меня. Может, он, с его заболеванием, и вовсе позабыл про это.
– Вряд ли. Думаю, в ближайшие две недели, ещё до новогодних праздников, мы получим уведомление о ликвидации направления. Вы же знаете, что изменить регламент непросто. Бюрократия. Возможно, лёгкая задержка на стадии оформления. Но, по сути, беспокоиться не о чем: у нас уже зафиксирована прибыль. С этим отчётом мы подадим апелляцию, и направление сможет продолжить существование. Заодно, и это самое главное, будет доказано, что Ваш муж действовал в личных интересах, а не ради центра – ведь он не дождался результатов.
– А может, он именно этих результатов и ждёт! Он же прекрасно знает сроки работы экономического отдела. До Нового года не так уж далеко.
– Ему не выгодно их ждать. Полковник понимает, что прибыль будет, и направление необходимо закрыть до этого официального отчёта.
– По–Вашему, он не додумался, что я могу пойти с результатами напрямую к министру МВД, до официальной публикации?
– Ваш муж болен. И, как Вы сами говорили, забывчив и эмоционально неустойчив. Размышляй он холодно и здраво – я бы счёл, что мы проиграли. Но пока надежда ещё есть.
– Синьор акционер, не надо меня успокаивать, – занервничав, начала я тереть ладони. – Давайте уже посмотрим правде в глаза. Мы проиграли эту шахматную партию. Через семь дней у мужа медкомиссия, она займёт неделю, и после положительного заключения – а оно почти гарантировано, ведь он каждые выходные посещает врача – я не смогу больше оттягивать процесс возврата акций. Думаю, он не будет вредить ни мне, ни центру. Он просто выждет, когда получит обратно контрольный пакет – и тогда, даже не являясь начальником, сможет продвигать свои правила, какие только пожелает.
– И всё же шанс есть! Я в него верю! – сказал итальянец, оживлённо и упрямо.
– Это уже не вера, это – самонадеянность! Вы обещали придумать план «Б»! – начинала я закипать.
– Синьора, не судите строго... Вы его жена, но даже Вы не придумали другой стратегии. Полковник действительно осторожен. Он ведёт себя ниже травы и тише воды. Его не на чем подставить. И в этом нет моей вины. Поймите: мне так же, как и Вам, безумно важно, чтобы акции остались при Вас. Иначе, несмотря на Вашу руководящую должность, он сможет управлять центром через контрольный пакет. А это поставит под угрозу всё – и особенно аджилити. Он будет здесь, среди нас, и утечка информации о нелегальных мероприятиях станет вопросом времени. Но я… я действительно больше ничего не могу придумать.
– Но мы ведь сможем организовать собачьи игры в другом месте? – спросила я с отчаянной надеждой.
Иностранец отчаянно поджал губы, а потом, вскочив со стула, отошёл к окну.
– Понимаете, итальянские партнёры готовы участвовать, пока Вы в состоянии их прикрыть. Для этого желательно, чтобы Вы оставались и начальницей, и обладательницей контрольного пакета.
– Но когда Вы с ними договаривались, я была руководителем бренда, и активами не располагала.
– Да… но потом мы заставили их ждать. И ждут они лишь потому, что теперь Вы стали влиятельнее. Мы, конечно, попробуем договориться о переносе аджилити в другое место, но я не уверен, что они согласятся.
– Минуточку, – прокашлялась я. – Вы ведь совсем недавно обещали, что игры состоятся, что бы ни случилось. Что у меня будет чёрный доход, с помощью которого я смогу осуществить свою мечту! А теперь Вы забираете свои слова обратно? Вы что, играете мной?
– Мне незачем Вами играть. Собачьи соревнования выгодны и мне.
– Согласна. Но, обещая мне аджилити, Вы параллельно получаете дивиденды с таких, по сути, избыточных проектов, как видеосъёмка дрессировок. Я инициирую их, чтобы удержаться на должности и не потерять активы. А Вы – наслаждаетесь прибылью. Правильно говорит моя бывшая начальница: верить в Вас я могу… но могу ли доверять Вам?
– Синьора, послушайте…
– Не хочу больше слышать ни Ваших оправданий, ни обещаний. И ни одного слова утешения. Покиньте мой кабинет.
Акционер неспешно подошёл к двери и, приоткрыв её, вдруг вновь захлопнул, задержавшись в кабинете.
– Есть ещё один способ лишить полковника права обладания активами центра. Но он такой же шаткий, как и закрытие направления.
– Говорите, – встрепенулась я.
– Если Вы свяжетесь с министром МВД и объясните, что супруг требует вернуть контрольный пакет акций, который юридически принадлежит вам, но вы опасаетесь, что, получив его, он начнёт вмешиваться во внутреннюю деятельность центра, это может послужить основанием для вмешательства. Ведь обладание контрольным пакетом фактически приравнивается к участию в оперативном управлении. А если здоровье полковника не позволяет ему выполнять такие функции, логично будет временно ограничить его доступ к активам.
– Вот можете, когда хотите, – заулыбалась я акционеру.
– Инструктор-кинолог не права, и Вы зря не доверяете мне, синьора. Я всегда на Вашей стороне, – обиженно сказал акционер и покинул мой кабинет, оставив с угрызениями совести.
Не желая ждать милости от природы, я набрала министру МВД. Дозвониться до него напрямую не удалось – его секретарь, как цербер, отфутболивал все мои просьбы о личной беседе. В итоге, после долгих споров, меня записали на официальный приём. Правда, только через долгую неделю.
– Здравия желаю, капитан, – министр встретил меня у себя в кабинете и, пригласив присесть, с любопытством прищурился. – Какими судьбами?
– Пришла поздравить Вас с наступающими праздниками и заодно взглянуть, как изменилось Ваше рабочее место, – улыбнулась я, оглядываясь вокруг.
Кабинет действительно претерпел изменения, как и было запланировано. Стены уже были обиты тёмными панелями, паркет начищен до зеркального блеска и покрыт гигантским ковром, а на окнах висели тяжёлые бордовые гардины. Всё дышало новой властью – строгостью, непримиримой, с налётом мрачности.
– А какова настоящая причина визита? – приподнял бровь силовик, намекая, что успел достаточно меня узнать, чтобы поверить в такую простую версию.
– Хотела похвастаться успехами центра, – спокойно сказала я, опуская на стол папку с отчётом и листом ожидания. – Это итог пилотного курса.
Приняв документы, он стал внимательно просматривать каждый листок.
– Вы – молодец. Вижу – зафиксирована первая прибыль. Приток клиентов – от минус сорока до плюс семи. Даже список заказчиков есть, аж на полгода вперёд! Похвально… Похвально.
– Благодарю, – смущённо улыбнулась я.
– Но, капитан, Вы ведь знаете, что я не курирую центр напрямую. Это в зоне ответственности Вашего мужа. Я занимаюсь другими масштабами. Так с чем Вы пришли на самом деле?
Я запнулась, но, встретившись с его выжидающим взглядом, всё же задала вопрос:
– Полковник… мой супруг… он случайно не подавал заявления о закрытии направления по дрессировке ведомственных собак?
– А должен был? – не отводил министр взгляда.
– Понимаете… С ним в последнее время очень тяжело говорить откровенно. Я избегаю любых разговоров о центре кинологии, потому что эта тема вызывает у него раздражение. Я стараюсь не провоцировать.
– Ваш муж до сих пор не смирился с тем, что потерял должность начальника?
– Именно. Он теперь координатор, но, по сути, считает себя выброшенным за борт. Это его бесит.
– Глупо.
– Боюсь, что задетые чувства толкнут его на вредные поступки, поэтому я здесь.
– Так покажите супругу этот отчёт. Он увидит, что направление даёт прибыль – с чего бы его закрывать? Это не в интересах государства и вредничать своему же учреждению – бессмысленно.
– Я... не уверена, что он так рассудит. Полковник до сих пор не выразил своего мнения насчёт новой программы. Ни поддержки, ни критики. Только однажды, вскользь на собрании, обмолвился, что считает направление неперспективным и давно хотел бы его ликвидировать.
– Понятно. Вы боитесь, что он решит аннулировать направление именно сейчас – когда началась платная программа и клиенты вложились, поверив Вам. А Вы окажетесь в их глазах недальновидной, как минимум, если по его приказу, внезапно оборвёте услугу. Придётся компенсировать, объяснять, оправдываться...
– Да, это часть ущерба, который он может нанести как центру, так и моей репутации руководителя.
– А что же основное?
Я помолчала, а потом резко выдала:
– Муж хочет вернуть контрольный пакет акций. Когда он был посажен в СИЗО, его бывшая жена, на тот момент ещё акционер, пыталась перехватить управление над центром, лишив его акций. Чтобы предотвратить это, супруг переписал активы на меня. Сейчас, когда ему, как он считает, полегчало – он хочет их обратно.
– А при чём тут направление?
– Если бы он попытался закрыть его до получения отчёта о прибыли, это был бы прямой конфликт интересов, и я смогла бы попросить Вас не разрешать ему обладать активами. Ведь такое вмешательство исходило бы не из профессиональных соображений, а из личной мести. А с акциями он сможет диктовать условия в центре, даже не занимая официальную должность.
– Почему не скажете прямо, что не хотите отдавать акции?
– Потому что Вы не знаете моего мужа. Отказать ему – значит развязать войну. Я ищу способ сделать это обоснованно, а не просто устным отказом.
Министр откинулся на спинку кресла и долго молчал, а потом поднял телефонную трубку.
– Вы хотите узнать, подавал ли он заявление об изменении регламента? Сейчас проверим.
Дождавшись ответа из департамента кинологии при МВД, ФСБшник качнул головой.
– Нет. Изменений не поступало. Пока что, но задержки случаются.
Я опустила глаза, ощущая печаль и разочарование, ведь я так надеялась, что муж попытается ликвидировать эту услугу.
– Скажите… Ведь обладание активами фактически приравнивается к участию в оперативной деятельности учреждения. А если состояние здоровья полковника не позволяет ему выполнять такие функции? Может, логичным будет временно ограничить его доступ к активам?
– Но у Вас в центре есть привилегированные и обыкновенные акции, не так ли? В оперативной работе участвуют только те, кто владеет привилегированными. Остальные просто получают дивиденды.
– Да, но 53% – это контрольный пакет. Он даёт возможность выносить решения, ставить вопросы на голосование, влиять на политику. Это – власть. Даже без должности. А зная мужа, уверена, что он будет влезать в наши дела каждый день. Вмешиваться, давить.
– Капитан, – поднялся силовик из–за стола. – Я уже говорил Вашему супругу, скажу и вам. Я военный. Я принимаю решения на основе фактов. Не слухов, не опасений, не семейных конфликтов. Если мне будет представлено доказательство, что полковник недееспособен, что он вредит центру – я вмешаюсь.
