«Друг, что с тобой? – подбежал ко мне сокамерник. – Что они с тобой сделали? Что случилось–то? Скажи хоть слово!».
Я не отвечал ему. Просто не мог. Я находился в двух мирах. «Люблю тебя!», – сказала девушка, игриво упав в мои объятья. «А я тебя люблю!», – ответил я, целую её нежно в щёку.
«Брат, да ты очнись! – хлопал меня по щекам испугавшийся товарищ. – Сейчас! Сейчас! – он поспешил в свой угол, а вернулся оттуда с бутылкой воды и миской каши. – Нам тут еды и воды принесли!»
Стянув с себя майку, друг по несчастью смочил её водой и положил мне компрессом на лоб. Ещё пару капель он налил в свою ладонь и протёр моё лицо: «Прохладненькая вода, тебе поможет!».
Он сел напротив и протянул к моим губам ложку каши, но я не смог их разомкнуть, и есть мне больше не хотелось.
«Друг, приди в себя, а?», – предложил товарищ мне воды, от которой я тоже отказался.
Через пару часов наступила ночь и он, притащив одежду бывшего сокамерника, укутал меня в неё, а поверх обмотал полиэтиленом: «Ты погрейся чуток, а я потерплю! Тебе нужнее!».
Прошло около суток, а я всё ещё был с любимой в нашем мире у озёрной воды.
– Ждёшь ли ты меня? – спросил я её, глядевшую мне в душу.
– Жду, родной! – звучал её ответ, ласкавший мне слух и радовавший сердце.
Мой мозг был настолько ослаблен, что я попал в его ловушку, и было неимоверно сложно вернуться в горькую реальность, где ощущение безысходности перед приходом смерти всё больше и больше становилось единственным чувством, на которое я был способен. Надежда потихоньку умирала. Я не сдавался и не ныл, я просто дышал, пока ещё мог это делать через разбитые рёбра и синюю, измученную грудь.
«Брат, я тебе каши оставил! Уже сутки прошли и надо поесть!», – сокамерник снова сел напротив меня и потихоньку накормил. Жевать было тяжело из–за избитой челюсти и ментального истощения, а потому я просто глотал протянутую пищу.
Товарищ пододвинулся ко мне: «Давай, крестики–нолики играть!», – он начертил на песке у наших ног решётку и поставил первый крестик. «Теперь твой ход!», – взяв мою руку в свою, нарисовал он нолик. «Похоже, ты выигрываешь, друг!», – пытался он растормошить меня.
– Ты самое лучшее, что случилось со мной на Ближнем Востоке, – говорил я возлюбленной в стране своих грёз. – Я так мечтаю снова увидеть тебя! И жениться! Я хочу на тебе жениться!
– Ты держись, Галеб, слышишь! Я пойду за тебя, ты только держись! – отвечала она, взяв моё лицо в ладони.
– Я не могу вернуться назад! Не получается!
– Ты сможешь! Я верю в тебя! Ты сумеешь!
«Друг! – кричал мне сокамерник. – Очнись! Они же придут! Они с тебя одежду снимут! Понимаешь, они тебя убьют! Я умоляю!», – он вдруг заплакал навзрыд и, хватая песок руками, стал бросать его в воздух и нервно дрыгать ногами.
Я не мог оставить его, напуганного и одинокого, а потому приложил все усилия, чтобы включиться в настоящее. С трудом я поднял руку и прислонил голову товарища к себе. Обрадовавшись первой реакции моего тела за все эти часы, он обнял меня и, отключившись от слабости и переживаний, уснул на моём плече.
Я сидел, прислонившись к холодной неотёсанной стене, и потихоньку приходил в себя. Неожиданно, я заметил силуэт, зашедший в камеру и севший у стены напротив, в той же позе, что и я.
– Ты кто? – задал я вопрос нежданному посетителю.
– Ты просил меня об отсрочки смерти во имя любви! Но я не Бог, чтобы вершить добро, а потому я даровал тебе жизнь за любовь!
– Что это значит? – понял я, что веду беседу с дьяволом, но ничуть не удивился, ведь в этой темнице ада ему было самое место.
– Эта любовь станет твоим наваждением, воздухом, что ты дышишь. Ты будешь возвращаться к ней вновь и вновь, и вновь, как далеко судьба не уводила бы тебя! Ты не умрёшь здесь, ты выживешь, потому что твоя жизнь зависит от любви, и тебе необходим её глоток!
Силуэт исчез, заставив меня задуматься над сказанным, но в результате не придать особого значения.
Шли дни, за ними недели. Я не знал, сколько времени там нахожусь. Оно размылось, как краски на намокшей бумаге и превратилось в излишний неважный расчёт. От отца известий не было, и главарь решил вновь выставлять меня на бои. До моего последнего боя. Эти драки забирали все силы, наверстать которые не удавалось за отсутствием нормального пропитания. Бесконечные ушибы, синяки, ранения изматывали тело. Я сильно исхудал, оброс и теперь уж точно был похож на дворнягу, а не на «холёного сына состоятельного господина». Пальцы срослись неправильно и стали менее гибкими и подвижными, поэтому о карьере скрипача я мог забыть. Проживая с террористами столько времени, мне стал слегка понятен арабский язык. А жил я мыслями о возлюбленной и о сыне, который пока ещё рос без отца. Моим же спутником в беде и в радости был товарищ по несчастью, с которым мы делили хлеб и воду.
«Мы сломаем тебя, папенькин сынок!», – остервенело «бросил» мне как–то брат главаря, по–прежнему мечтавший стереть меня с лица земли из мести за своё глупое поражение, когда даже привязанным к стулу, я поборол его, задев за самолюбие. Он не знал, что я вырос в бедноте на Южном Кавказе и видел павших от войны ещё ребёнком; воровал на рынке, чтобы поесть; работал, учась в школе, чтобы содержать семью. Мой обеспеченный отец появился, когда мне уже исполнилось шестнадцать, и тогда забрал меня к себе в Скандинавию. Сломить мой дух было невозможно! Я итак был сломленным мальчишкой 90–х.
В свои именины брат лидера получил в подарок ударный кастет из стали, который ему не терпелось на ком–нибудь испробовать. В честь Дня рождения родственника, главарь устроил бои, где сам же родственник мог поучаствовать, дабы обновить подарок о какого–нибудь бедолагу.
– Кого выберешь для поединка? – спросил лидер у брата, когда все приглашённые собрались на боевой площадке темницы.
– Голубоглазого скрипача.
– Но есть противники поинтересней и поэнергичней! Этот совсем хилый стал!
– Мне нужен он, и бой с ним насмерть!
Меня вытолкнули на середину пещерной арены. Противник, считая себе умелым воякой, запрыгал как заяц, держа кулаки перед собой. Его перелом сросся, и он был готов отомстить, натянув на пальцы кастет, и гордо демонстрируя мне его. Подняв руки перед лицом, я закрыл голову от нападения, отскакивая назад и в стороны, своим постоянным движением, лишая его возможности нанести удар. Он махал кулаками впустую, тем самым изматывая самого себя. Я хотел, чтобы он считал мою тактику защиты единственной возможной, убеждённый в том, что я боюсь его стального оружия. Когда же я заметил потерю бдительности и спад энергии, то нанёс прямой удар ему по носу, и пока он был занят сломанной перегородкой, выкрутил назад его правую руку, снял с пальцев кастет и отбросил его в сторону. Из честности боя я отпустил противника, толкнув его на некую дистанцию для продолжения схватки. Разъярённый и потерявший от злобы контроль, он побежал на меня, желая повалить, схватив в обхват мои бёдра. Однако при его наклоне к моему тазу, я отступил правой ногой назад, крепко удерживая баланс на месте, и схватил его за шею, зажав голову между бицепсом и предплечьем. Подло ударил он мне в пах, и я выпустил его из крепкой хватки. Воспользовавшись моментом, бандит нанёс мне удар по печени, за которым последовал второй – под дых, а пока я восстанавливал дыхание, он повалил меня на землю подсечкой, которой предшествовал сильный удар ногой по колену. Усевшись на моём туловище, он начал бить кулаком по лицу, рассечив мне левую бровь. Кровь, хлынувшая из раны на глаз, затмевала видение, но я интуитивно ответил ему мощным ударом справа по самым рёбрам. Съехавши с меня и схватившись за бок, он дал мне фору лишить его дыхания ударом ладони по кадыку, после чего я со всей мощи стукнул мерзавца в челюсть. От сотрясения он повалился на землю, тяжело дыша. Склонившись над ним, я продолжил дубасить его по лицу, припоминая всю боль, что он мне причинял. Ко мне вернулось чувство гнева, то самое, чёрное, как нефть, и самым страшным было то, что оно возымело возможность вылиться огненной лавой на врага. Перед глазами мелькало всё: от вспышек лампы до напуганной возлюбленной, найденной мною у развалин бывшей казармы. «Ты сможешь! Ты выстоишь! Я жду тебя!», – звенел в голове её воображаемый голос. В какой–то момент я уже не видел перед собой бандита. Я ушёл куда–то в себя, туда, где был свет и где я шёл к своей возлюбленной.
Меня оттащили приспешники главаря, не дав закончить начатое. Схватив за руки и за плечи, они приставили меня к одной из стен. С трудом поднявшийся и искровавленный, брат лидера надел на руку свой кастет, поднятый с земли одним из гостей и переданный ему. Подойдя ко мне, он хотел было нанести удар, как вдруг его глаза наполнились ужасом.
«Шайтан! Шайтан! Оюнун саудау!» (Он сатана! У него глаза из голубых в чёрные превратились!), – завопил он, жутко перепугавшись. Страх был настолько велик, что он пустился в бег, неудачно оступившись и разбив себе череп о булыжник, валявшийся на земле. Кровь разлилась по песку неспешными ручейками. Её цвет напомнил мне огонёк видеокамеры, включенной в момент моей пытки. Красный цвет – цвет мести. Суеверный и недалёкий, он попал в собственную ловушку ненависти и злобы.
Глава 10. Свет в конце туннеля
Ты же смотрел фильмы, сынок? Пока не идут титры, ещё не все потеряно.
© Из фильма «Реальная любовь» (2003)
Меня вернули в камеру, не тронув и пальцем, всерьёз испугавшись аномалии глаз–хамелеонов. Образование и интеллект главаря, которым он так гордился, споткнулись о простой физиологический феномен. А может, во мне и правда сидел сатана.
– Ты говоришь, что цвет радужной оболочки зависит от освещения и твоего настроя, но до сегодняшнего дня твои глаза всегда напоминали дневное небо, не смотря на мрак и ужасы, что ты перенёс! – заметил сокамерник. – С чего вдруг они почернели?
– Может, ты просто не присматривался!
– Да нет же!
– Значит, настал момент выпустить дьявола из недр своей души! Во всяком случае, в демона, проявляющего себя через чернь моих глаз, верила одна пожилая гадалка. Возможно, она была права!
– Ты меня пугаешь!
– А ты не бойся! Тот, кто не причиняет мне зла, не увидит этого мрака.
– Ты его братца убил! Думаешь, тебя за это не казнят? Неспокойно как–то на сердце! Словно, погибель блуждает рядом.
– Бандюг сам себя прикончил, желая отомстить мне и взывая к смерти так яростно, что она пришла за ним самим.
Среди ночи раздался рёв главаря, настолько сильный, что сорвал песок со стен темницы звонким эхом. Так как мусульмане хоронят в тот же день, я понял, что он предал земле сумасбродного брата и теперь безмерно скорбит по нему.
– Слышишь, как беснуется? – испуганно подметил товарищ по несчастью.
– Меня больше беспокоит, что по традициям ислама в доме покойника нельзя готовить в течение трёх дней, а это означает, что ближайшие 72 часа мы не получим и крошки! А запасов у нас больше нет!
– Да не в первый раз! Протянем как–нибудь!
Через три дня вынужденной диеты, мы уже не ощущали голода. Только сильную слабость и головокружение. Стоять на ногах мне было сложно. К тому же, болело пострадавшее в драке, колено, по причине которого я прихрамывал. То, что когда–то называлось животом, провалилось под рёбра. Правда с утра нам наконец–то бросили по поминальной лепёшке и бутылку воды.
«На бой пойдёшь!», – сказал бандит моему сокамернику, от которого за всё это время остались кости, да кожа. Посмотрев на вынесшего приговор террориста отчаянным взглядом, мой товарищ по несчастью оторвал кусок лепёшки и с жадностью заглотнул его.
– Пахнет вкусно! – прокомментировал он.
– Не налегай слишком сильно! Нельзя после стольких часов голодания много есть!
– Я всё равно сегодня умру! Я это чувствую!
– Перестань! Выстоишь и вернёшься! Ты ещё на моей свадьбе сплясать обязан!
Сокамерник улыбнулся, а я улыбнулся в ответ, глядя на него, заплывшим ещё после боя, глазом.
Чувство беспокойства от слов сокамерника не оставляло меня ни на минуту, пока я ждал его с боя. И сам ослабший и изнеможённый, я кивал головой, постоянно впадая в сон. Я уже и не понимал, где жизнь, а где смерть, живой я или мёртвый, реален ли мир вокруг меня или воображаем. Я потерял себя в этом плену, но не хотел потерять товарища. Я вдруг вспомнил сильную молитву, и хотя верующим себя назвать не мог, я начал её читать: «Отче наш, сущий на небесах…». Вскоре я услышал шаги и шум бандитов. Сокамерника волочили под руки, его ноги волоклись по земле, а голова безжизненно свисала с шеи. Открыв дверь решётки, его закинули в камеру, как мешок, набитый картошкой.
«Брат, – подполз я к нему. – Ты меня слышишь?», – потряс я его измученное тело и заметил кровь у себя на ладони. При осмотре я заметил рану слева под его рёбрами. Понимая, что он теряет кровь, я бросился к одежде бывшего сокамерника и, разорвав рубаху на лоскуты, натуго перемотал его торс. «Держись, друг!», – положил я голову товарища себе на ляжки и, прислонившись спиной к стене, уснул.
Меня разбудил его тихий протяжный стон. Аккуратно переместив тело друга на землю, я открыл бутылку с водой и влил ему в рот. «Мне больно!», – прохрипел он из последних сил. Чувство паники охватило меня, но резво прогнав его, я стал думать, что делать и вспомнил, что под камнем лежит обезболивающее. Подобравшись к нему, я начал искать в песке утерянную таблетку. «Чёрт, да где же она! – дрожали мои руки. – Нашёл!» – поспешил я с ней к другу. «Сейчас отпустит!», – пообещал я, давая запить лекарство водой.
Время шло, и товарищ, сгорающий от температуры, впал в бред. Я сидел, уткнувшись лицом в свои колени и обхватив голову руками. Я боялся позвать на помощь, ведь его могли просто убить, как убили третьего сокамерника, когда тот нуждался в лечение. Я надеялся, что моя таблетка хоть как–то поможет. «Ежели нет, то рискну позвать на помощь!», – надумал я. В тот момент мой мозг осознал, что худшей пыткой из всех, что я вытерпел в этом месте, был стон умирающего друга.
Внезапно я услышал знакомый шорох приближающихся шагов. Испугавшись, что бандиты идут раздеть и уволочь на смерть моего товарища я, встав на колени, загородил его тело собой. «Не отдам! Даже если сам умру! Терять мне нечего! Я и так здесь сдохну!», – уверенно решил я про себя.
Когда к решётке подошли, и я всмотрелся в лица, сквозь разбитый глаз и темноту я увидел своего отца. Встав с коленей, я медленно доковылял до прутьев:
– Папа, это ты или у меня галлюцинации?
– Это я! – смотрел он на меня печальным взглядом. – Поехали домой!
«Отец! Отец! Отец!», – дёргал я прутья решётки и кричал во всё горло. Слёзы счастья текли из моих глаз, а сердце снова забилось в груди.
– Как ты здесь оказался? – спросил я родителя, всё ещё не веря своим глазам.
– Я тебе всё потом расскажу! Сейчас нам надо срочно уходить! Я заплатил выкуп и ты свободен!
Я посмотрел на двух мужчин, сопровождавших отца. Они были в военной форме Министерства внутренних дел Ирака. Солидные и подтянутые, они холодно глядели на меня. Знакомый мне бандит отпер амбарный замок, растворяя дверь решётки, и путь на волю был открыт.
