– Ты не устал от наших скитаний? – спросил я водителя на третьи сутки совместного дежурства, когда он подвёз меня к ГУМу, где я намеревался прикупить подарков для родных в Скандинавии. Надежда на то, что найду любимую, уже почти угасла и, чтобы не угаснуть вместе с ней, я решил слегка развеется тем утром.
– Что ты, дорогой?! Я свою молодость с тобой вспомнил! Такой же, как ты, Меджнун был! За своей невестой и так ухаживал, и сяк! Всё ей не нравилось. Капризная была! – тут он заулыбался и, достав из кармана джинсов портмоне, вытащил из него старое фото молодой девицы:
– На, смотри, какая красотка моя жена была! Весь район за ней ухаживал, а я – женился!
– Красивая! – искренне подтвердил я его восхищения и слегка позавидовал их удаче.
В ГУМе я накупил сувениров для дома: галстук отцу, красивую посуду приёмной маме, аксессуары и всякие безделушки сёстрам и брату. Выйдя из универмага на открытую парковку, я вдруг заметил женщину, очень напоминавшую маму Рароши. Испытав дикое сердцебиение, я прибавил шагу, пытаясь догнать её, но севшая к кому–то в автомобиль, она покинула стоянку раньше, чем я успел приблизиться. Я бросился к таксисту. Спокойно напевая непонятную песню, он курил у своей машины.
– Поехали! Поехали! – постучал я по капоту и поспешно уселся в авто.
– Вай, вай, вай! К чему такая спешка? – завёл он мотор.
– В той красной Тойоте мать моей возлюбленной! Поезжай за ней! Она выведет меня к любимой! – решительно хлопнул я ладонью по колену и довольно улыбнулся.
Следуя за указанной машиной, таксист привёз меня совсем в иной район, правда, соседний с Замоскворечьем. Мы остановились у пятиэтажного дома, состоявшего из трёх подъездов.
– Будь другом, зайди за ней внутрь и подсмотри этаж и квартиру, в которую зайдёт! – попросил я водителя, понимая, что меня мать любимой не должна увидеть.
– Не вопрос! – услужил таксист.
«Хоть бы Рароша жила в этой квартире!», – молился я, нервозно постукивая кулаком себе по ляжке и куря самокрутки одну за другой.
– Там вся семья их! Столько людей, слушай! – вернулся напарник, красочно описывая всё, что видел, ненароком заглянув в квартиру.
– Какой этаж?
– Второй. Дверь слева.
– Я должен по–восточному прийти к её отцу: с подарками, сладостями, корзиной с фруктами. Давай в магазин! Куплю всё, на что денег хватит!
– Выходит, шашки сегодня играть не будем? – добро улыбаясь, пошутил он надо мной.
– Шах и мат! – ответит я победным голосом.
Абрикосы, персики, хурма, инжир, груши и яблоки, пахлава, рахат–лукум, шампанское и армянский коньяк – всё самое свежее и вкусное, что смог купить на рынке, я нёс теперь в пакете, отважно поднимаясь на второй этаж. Учащённо стучавший пульс отдавал ритмом волнения в висках. Я тревожился за то, как пройдёт моё сватовство к любимой, но был полон решимости и веры в лучшее. Нажав на кнопку звонка, я подождал с минуту, пока дверь не отворилась, и зрелый мужчина не окинул меня с головы до ног вопросительным взглядом. Судя по возрасту и праву отпирать входную дверь, я понял, что передо мной стоял её родитель.
– Ты кто?
– Я Вашу дочку спас в Ираке. Хочу жениться на ней! – приступил я сразу к делу и дружелюбно протянул ему сетку с продуктами и букет из нежных полевых цветов.
Из комнат за спиной отца на меня с любопытством глазела куча людей, возможно родственников или друзей, зашедших в гости, чтобы помочь с подготовкой к бракосочетанию. Рароши среди них я не видел.
– Она выходит замуж за бизнесмена с акциями в нефтяной компании! А ты ей фрукты с рынка принёс? И дешёвые цветы с какой–то клумбы? Ты хоть знаешь цену моей девочки? – сморщился мужчина.
– Я считаю, что она бесценна!
– Вот именно! И нищеброд вроде тебя не должен оскорблять её своим присутствием! Забирай свои подарки и вали отсюда! – толкнул он меня в грудь и поспешил захлопнуть дверь, которую я придержал.
– Я требую встречи с ней!
– Ты ничего тут требовать не можешь! Моя дочь приняла мудрое решение стать женой достойного парня!
– Достойного? Вы хоть знаете, что он наркоман и завсегдатай в казино, а деньги своего папаши транжирит на Париж и непонятных баб! По Вашему мнению, он, действительно, лучшая партия для дочери?
«Галеб! Галеб!», – увидела меня из глубины квартиры милая Рароша и бросилась по направлению к двери.
«Рарошенька! Рарочка!», – облилось жаром сердце у меня в груди. Я сделал шаг вперёд и, глядя на неё, ещё раз осознал, как сильно был влюблён.
Её разъярённый папаша с трудом удержал меня, желавшего войти в квартиру, а некий дядя насильно потащил зарыдавшую девушку в одну из дальних комнат. «Иди к свадьбе готовься, или хочешь, чтобы мне с сердцем плохо стало?», – закричал ей отец.
Я бы мог сделать всего один толчок плечом и, сбив его дверью, убрать и остальных с дороги, но начинать знакомство с драки не хотелось. Да и восточные манеры не позволяли бить того, кто поколением был старше.
– Вы принуждаете дочь к замужеству обычным шантажом о слабом сердце, что не выдержит, если она расторгнет свадьбу. Неужели Вас даже не тревожит, что между ними нет любви?
– Если не будешь лезть, то вскоре она полюбит жениха, и будет счастлива и обеспечена! А с тобой ни того, ни другого не будет! Уходи!
– Вы ошибаетесь! – ответил я дерзко. – Ваша дочь будет счастлива только со мной, потому что я её люблю, а он – покупает!
– Пошёл вон, гадёныш! – прокричал он мне возмущенно и, вытолкнув с порога дома, захлопнул дверь.
Расстроенный и разбитый, я слетел вниз по лестнице и, наспех сел в такси. В салоне я схватился за голову, что разболелась не на шутку, точно внутри неё взорвалась мина. «Дьявол! Дьявол! Дьявол!», – завопил я, покачиваясь торсом вверх и вниз.
– Отказали, да? Э, говорил я тебе, забудь её, забудь! Эта девушка – ветер! – пожалел меня шофёр.
– Я отступлю только тогда, когда она сама прикажет мне сделать это, а пока что – ещё поборюсь! – взглянул я на печальный силуэт Рароши в окне второго этажа.
Глава 22. Небесная жена
Жизнь – циферблат с уникальным для каждого человека количеством делений. Каждое деление – некое событие в жизни этого человека, а расстояние между делениями, отмеряемое стрелками – время.
А что такое время? Властелин эмоций человека. Скользящее от одного деления к другому оно может стращать, веселить, вдохновлять или причинять боль.
В конце рабочего дня – оно радует, а в начале скучной лекции – угнетает. В преддверие важной новости – волнует, а перед зубным врачом – пугает. Время терзает сладостными муками в предвкушение свидания с любимой, но при прощании – убивает часть души. И оно причиняет нестерпимую боль, когда новое деление, к которому так мчится минутная стрелка, предвещает вечную разлуку. Потому что знаешь, что тогда погибнешь...
Нет, нет, в этой главе никто не умирает и даже не теряет друг друга навсегда. Она передаёт эмоции, чувства и мысли, что отсчитывала стрелка моих часов от деления встречи до деления расставания.
***
– Подсади–ка меня! Так быстрее будет! – попросил я таксиста сумеречным вечером того же дня. Мы вернулись к дому Рароши, и я решил взобраться на козырёк над подъездом, откуда сумел бы дотянуться до окна, в котором только недавно видел силуэт любимой.
– Слушай, может это вообще не её комната? – с сомнением ответил напарник, но, встав на четвереньки, подставил спину для моего вскарабкивания вверх.
– Опаньки! – подтянулся я на бетонной конструкции.
– Аллах, что ж ты тяжёлый–то такой!
– Это всё мои кости, – шепотом отвечал я ему, залезая на козырёк левым коленом, – они увесистые и широкие, а так я воздушное облачко!
– Да, балерина просто! – прокряхтел он мне в ответ. – Быстрей давай! Сейчас увидят и подумают, что грабим!
– Скажешь, ремонтник! – ступил я ботинком на самый край козырька, пытаясь дотянуться рукой до подоконника любимой, что был справа от меня в расстояние меньше метра. Распластавшись по стенке точно ящерица, я опёрся правой стопой о металлический выступ настенного бра, расположенного между её окном и козырьком.
– Э, не свались там, акробат, тоже мне!
Я постучал в уголок окна костяшками пальцев, предварительно положив на край подоконника шкатулку с бутоном розы и запиской, в которой указал свой номер телефона и адрес, в надежде, что Рароша захочет связаться со мной.
«Там идёт кто–то!», – занервничал, курящий внизу таксист.
Окно тихонько приоткрылось, и из него высунулась моя возлюбленная, настороженно глядя по сторонам. Заприметив меня прижатого щекой к стене и отступающего с бра обратно на козырёк, она ахнула. А я заулыбался ей, счастливый от очной, пусть и несуразной встречи.
– Что ты творишь? – сложила Рароша ручки в тревоге и обернулась в комнату, испугавшись, что вскриком привлекла внимание домочадцев.
«Ты чего там делаешь, мужик?», – крикнул мне издалека, заехавший во двор жилец.
– Шкатулку глянь! – ответил я любимой, торопясь спуститься вниз, пока бдительный сосед не поднял шум на всю округу.
Рароша схватила мой подарок и, беспрерывно оборачиваясь назад, шепотом прокричала: «Папа услышит, безумец!».
«Я люблю тебя!», – прошептал я, но по захлопнувшемуся окну догадался, что в её комнату кто–то вошёл.
Наспех спрыгнув с козырька, я был схвачен за грудки, подоспевшим жильцом, которого пытался успокоить мой таксист. С лёгкостью оттолкнув мужчину, я крикнул напарнику: «Бежим!», и мы бросились прочь за закоулок дома к нашему авто.
– Ну, ты Межднун, клянусь Аллахом! Чувствую себя пацаном лет пятнадцати! – второпях выруливал из района шофёр, а я искренне смеялся, довольный собой.
Мы выехали на шоссе и, прорезая сиреневую тьму, неслись ко мне домой, где я намеревался ждать дальнейшего развития события.
– Ты видел, какая она красивая? – возбуждённо пытал я таксиста.
– Видел, видел! Вай!
– Она прекрасна! Глазки, как вишенки, щёчки нежнее сладкой ваты, а губки, как дольки вкусного мармелада!
– Голодный, что ли? – рассмеялся напарник.
– Ужасно голодный! Голодный по любви! – подтянулся я в сидение и протяжно «выдохнул» избыточный дофамин.
Я ждал звонка весь вечер и всю ночь, беспокойно хватая мобильный каждую минуту. Я проверял, не выключен ли звук и есть ли связь. Я смотрел на электронные часы, меняющие цифры одну за другой и несказанно нервничал. Казалось, что каждая клеточка моего мозга стала похожей на фитиль, готовый вспыхнуть и, подожгя остальные, устроить негасимый пожар. Не сомкнув и глаза, я сидел на кресле и неутомимо размышлял: «Может, отец увидел записку и отнял её? А может, Рароша и сама не захотела мне звонить? Да нет, она же сказала, что любит!». Как бы то ни было, наступившие после полуночи сутки, были предпоследними перед её замужеством. К утру накал от ожиданья стал абсолютным равнодушием, а днём – тотальным огорчением и чувством очевидного провала. Желание понять и оправдать Рарошу сменилось гневом на неё. Иронично, я так сильно ждал весточки от любимой, что перегорел от этой же силы. Конечно, разумом я понимал, что восточные устои их семьи идут вразрез её девичьей воли, но сердцу было всё равно. Приняв печальную реальность, я завалился подремать и проспал до самого вечера.
Мой крепкий сон внезапно оборвал звон телефона, пробивший тишину в полупустой квартире. Спрыгнув с постели, я рванул к мобильному, оставленному на кухне.
– Алло! Алло! – кричал я в трубку, одновременно пытаясь нащупать включатель настольной лампы.
– Привет, дружище! – услышал я голос бывшего сокамерника и, расстроенный, приземлился на стул. – Чего голос такой запыхавшийся?
– Звонка ждал от Рароши, – опечаленно сказал я, и сердце облилось тоской чернильного цвета.
– Нашёл её?
– И да, и нет.
– Зря ты время тратишь! Не по судьбе она тебе пришла, но я уже говорил об этом.
– Да с чего ты взял, что не по судьбе? – итак раздражённый происходящим, сорвался я. – Она была моим светом в плену, и до сих пор, точно звезда путеводная, светит мне! Если она – не судьба, то для чего я выжил?
– В Ираке свет только от факелов демонов! А в них все люди, жизни и эмоции в змеиный клубок заплетены. Иди, разбери, где там судьба, а где проказы дьявола.
– Не желаю говорить об этом! Как у вас там? Когда домой приезжаете?
– Послезавтра будем. Растения–то наши живы?
«Чёрт!», – взглянул я на позабытых мною зелёных сожителей. Замиокулькас держался молодцом, а вот у фикуса листочки опустились так же, как и мои отчаянные руки.
– Нормально с ними всё! Сейчас как раз займусь поливом! – ответил я другу.
– Ты и себя пивком залей, а то от напряженного настроя сеть сотовая током бьёт сюда! – захихикал товарищ и завершил диалог.
Я полез за деньгами в карманы брюк. Пересчитав купюры и монетки, которые остались у меня, решил, что на спиртное точно хватит, а то немногое, что будет сдачей, потрачу в аэропорту.
Купив пол–литра тёмного пива и чекушку водки, я вернулся в квартиру, сердечно желая напиться и просто отвлечься от всего, что происходило со мной за последние месяцы. Оставшись в футболке и лёгких финках, я распахнул окно и закурил. Прохладный ветерок приятно обдувал мне плечи и руки, а запах подступающего лета, сладкий, цветочный, невольно успокаивал душу. Я присел у окна и, откупорив пиво, сделал несколько жадных глотков. На сердце слегка полегчало, словно крест, что я нёс на голгофу, был сброшен с моих плеч. Я смотрел в огоньки дальних улиц и просто дышал теплом.
В дверь позвонили, но увлечённый покоем вечера, я отказался открывать. Однако настойчивость гостя смогла побороть мою апатичную лень и, попивая из горла хмельной напиток, я медленно пошёл к двери.
На пороге стояла Рароша.
– Ты один? – спросила она, опасливо моргая глазками.
– Ты всё–таки пришла, – сделал я шаг назад, впуская девушку в квартиру.
– Солгала папе, что к подружке иду на свадебные приготовления, – повинно склонила она голову.
– Ты проходи в квартиру! – поставил я пиво на тумбочку в прихожей и набросил сорочку на плечи.
– Послезавтра я выйду замуж, – прозвучал медовый голосок Рароши, поставивший меня перед горькой правдой.
– Поехали со мной в Скандинавию! Я возьму тебя в жёны и буду оберегать, заботиться и любить всю жизнь!
– Я не могу, – сказала она, тихо заплакав и заслонив ладонями лицо.
– Почему? Не надо никого бояться! Я защищу тебя ото всех и всего!
– Ты не понимаешь! – надрывалась она сквозь рыданье. – Я единственная дочь в семье, а у нас традиция такая: отец имеет право дать ребёнку имя и устроить подходящий брак. Я не в силах противиться воли родителя, и не могу опорочить честь рода непослушанием и отказом! А ещё, ещё…, – пуще прежнего зарыдала девушка, – у папочки свой маленький бизнес по торговле золотом и серебром. При сватовстве нам ясно пригрозили разорением, если вдруг свадьба сорвётся. Я не могу так поступить с отцом, заботившимся обо мне, как ни один другой родитель о своём ребёнке!
– Зачем ты тогда просила приехать и найти тебя? – раздосадованный и взвинченный поднял я на неё голос. – Это не справедливо по отношению ко мне! Зачем все эти игры?
