Выбежав на площадь, я был шокирован тем, что от помоста остались лишь дощатчитые осколки, а одноэтажные постройки позади него превратились в груду камней, промеж которых на меня глядели застывшие в ужасе лица погибших. Была среди них и блондинка, что полюбилась Рыжику. Напугано, я искал лицо своей журналистки, но, слава Небесам, что не нашёл. «Какой кошмар!» – защемило мне сердце. Звуки огнестрельного оружия притихли, давая понять, что битва окончена. Услышав голоса мужчин, я спрятался в развалинах, крепко прижав к себе Калашников, готовый выстрелить в любой момент. Бандиты двигались в сторону дороги, туда, откуда я вернулся в этот ад. С другой стороны от меня раздался выстрел. Я оглянулся и увидел боевиков проверяющих трупы и стреляющих в голову тем, кто ещё стонал. Теперь мне, действительно, стало страшно, а жар сменился на холод, обмораживающий сердце. Я понимал, что, как и прежде, окружён боевиками со всех сторон. На полусогнутых коленях, стараясь держать спину как можно ниже к земле, я переместился во внутренний двор, объединявших нескольких домов. «Где же она?» – вглядывались мои глаза в каждый закоулок. «Далеко от сцены было не уйти! Среди убитых девчонка не встречалась! Думай!» – приказывал я сам себе, стирая волнение, выступавшее потом, с лица.
Почти отчаявшись, я вдруг услышал тихий всхлип у здания неподалёку. Рванув к нему, я увидел журналистку, которую искал, и облегчённо выдохнул. Внезапно я почувствовал неуместную радость, и цельность сердца, будто оно, нашедшее утерянную половинку, вновь обрело покой. Испуганная девушка прижалась к каменной стене, трясясь от шока и испуга. Её глаза глядели в пустоту, а пальцы рук бессознательно царапали стену.
«Я здесь! Я здесь, моя хорошая! Я нашёл тебя!», – сказал я шёпотом, в успокоение, потирая её плечи.
Она же, услышав русскую речь, взглянула на меня из пустоты, точно вернулась от мрака отчаянья к свету надежды. Я улыбнулся ей, но за моей спиной послышались шаги. Заведя журналистку за угол, в узкую щель между домами, я плотно закрыл ей рот рукой. Она всё ещё смотрела на меня глазами полными веры и слёз. «Тш…, – прошептал я ей. – Всё будет хорошо, но сейчас ни звука!».
Когда неприятель ушёл, я оставил девушку одну на несколько минут и бросился на разведку. Оглядывая территорию со всех сторон, я горько осознал, что покидать казарму террористы вовсе не собирались. Напротив, они подтягивались к ней отовсюду, намереваясь обратить в очередной командный пункт. Шансов остаться в живых оставалось всё меньше. Выход был только один – подсказанный Рыжиком, – то самое минное поле. Я пробрался к нему через дома и убедился в том, что это сторона была свободна от боевиков. Кроме того, я заметил, как два американских солдата забралась в люк Абрамса. «Как же они прошли туда?» – вспомнил я про мины, а потом догадался, что ребята бежали по следам грузовиков, на которых террористы подъехали к казарме. «Рискнём и мы!» – подумал я и поспешил назад.
Журналистка все ещё стояла в щели между домами и, судя по дрожащим коленям и отсутствию речи, по–прежнему была не в себе. «Времени нет! Надо бежать!» – я взял её за руку и потянул за собой. Она же споткнулась и чуть не упала. Я обернулся и взглянул на стопы её ног. Девушка была обута в босоножки на высоком каблуке. «Кто ж сюда шпильку одевает?» – подумал я про себя. Одной рукой я схватился за автомат, не отпуская ни на секунду курка; другой – прижал девушку к своему левому боку и приподнял за талию, оторвав от земли. Она повисла на мне безжизненной куклой, лишь холодной рукой обняв за горячую шею.
Покинув двор, я вывел нас к стенам разрушенного дома, за углом которого начиналось минное поле. Поставленная на ноги, девушка сползла спиной по каменной стене и, сев на землю, обняла колени. «Что–то с твоими ногами надо делать!» – произнёс я, пытаясь второпях придумать способ избавления её от неудобной обуви. Внезапно мне ложно послышался шорох и, неуклюже обернувшись назад, я наступил на балку, сорванную с крыши дома, самым краем сапога. Нога соскочила с железного бруса и, потеряв равновесие, я оступился, чуть не свалившись на землю. Калашников, слетев из–за спины, ударил рукояткой мне о плечевую рану. Я простонал от боли и, сняв его, поставил у стены. Инстинкт самосохранения твердил мне поторопиться. Сняв босоножки с девушки, я оторвал рукава с военной рубашки и обмотал ими её босые стопы. Сам я не пробовал бежать по раскалённому песку и не знал, смягчит ли ткань её мучения, но времени было в обрез, и это был единственный возможный выход. Мое волнение передалось и ей. Ладонью правой руки журналистка коснулась своего горла, а затем, бесшумно плача, стала копаться ею в песке. Присмотревшись, я сообразил, что она ищет крест, висевший на её груди во время выступления. «Вера, – подумал я, – чтобы успокоиться, ей необходимо физическое воплощение веры». Сорвав с себя армейский жетон, я вложил его в её трясущуюся руку. Она сжала стальную пластину в ладони и посмотрела на меня, а одна из её кудряшек задорно прыгнула на лоб. Я испытал… любовь. Нежность прильнула мне к сердцу и, убрав, «весёлый» локон с её личика, я придумал на ходу: «Буду звать тебя Рароша – уменьшительно–ласкательно от слова «хорошая». И буду звать так не только сейчас, но и когда всё закончится. Но, чтобы выбраться, мне нужна твоя помощь. Понимаешь?».
Она кивнула в ответ, и больше не медля ни секунды, я поднял её на ноги, одновременно поясняя, что, завернув за дом, мы побежим через пустырь до танка, в котором нас спрячут другие солдаты. «Будет страшно! Будет больно! Но ты беги!» – сказал я ей. Она крепко взяла меня за руку, и мы бросились через минное поле.
Я старался держаться проторенных от шин грузовиков полос, ведь если машины сумели проехать, то и сумеем пробежать. Заметив, что уцелевший танк, похоже, отъезжает, я стал во всё горло кричать сослуживцам остановиться и махать им свободной рукой. Я даже не задумывался о том, что меня может быть не видно и не слышно. Люк танка открылся и, видимо увидевший нас изнутри американец, высунулся из него и стал торопить.
Уже на полпути следы от шин прервались, но это было не самым ужасным. С левой стороны пустыря к танку направился внедорожник с четырьмя боевиками. Американец стал паниковать, и мне пришлось бежать по полю наугад. Я надеялся, что мы не наступим на мины и добежим до цели невредимыми. Одной рукой я держал девушку за руку, другой прикрывал её голову. Это казалось излишним, ведь с воздуха не было обстрела, да и врядли моя рука защитила бы её от пули, но я поступал так неосознанно, в глубине душу ощущая, как мне безумно важно, чтобы она уцелела. Я понимал: мы либо выживем вместе, либо вместе подорвёмся на мине, и этот момент между жизнью и смертью сближал нас сильней, чем может сблизить обручальное кольцо. Тем не менее, в тот же миг я решил про себя: «выживу и женюсь на ней!». И мне вдруг сильно захотелось выжить. «Странное время выбирать себе невесту!» – подумалось мне. «Слышишь, демон, дай нам отсрочку от смерти во имя любви, а после – заберешь мою душу!» – накал эмоций, страх, адреналин свершили своё дело – я заключил сделку с дьяволом. «Почему не попросить было ангела?» – спросишь ты, мой разумный читатель. Потому что ангела там не было! Он проиграл свою партию в карты, и демон распоряжался выигрышем – нашими жизнями, поставленными на кон.
Мы добежали до танка невредимыми. Внедорожник был уже неподалёку, и боевики открыли по нам огонь. Я завёл журналистку за танк, куда не попадали вражеские пули. Американский сослуживец протянул вниз руки, чтобы помочь девушке взобраться наверх. Я схватил её за бёдра и поднял, как можно выше к сослуживцу. «Быстрей! Быстрей!» – кричал я, пригибая голову от приближавшихся выстрелов. Схватив журналистку за плечи, американец затянул её внутрь Абрамса.
«Скорей!», – попытался он схватить меня за кисть, но пуля, попавшая по броне танка в сантиметре от меня, ударила искрой мне по локтю, и я одернул руку. Внедорожник остановился, и террористы, спрыгнув с него, побежали на меня. «Закрывай люк! Я отстреляюсь!» – бросил я сослуживцу и тот, не мешкая, послушался команды. На меня шёл бородатый бандит, безостановочно тарахтя что–то на арабском. Я завёл руку за спину в попытке нащупать курок автомата и пройтись очередью по нему и его подельникам. Кровь застыла в жилах, и я поледенел, не обнаружив оружия за плечом. Я осознал, что оставил Калашников у разрушенного дома, готовя девушку к бегу. «Не оступись!», – вспомнил я слова ясновидящей, к которой меня потащила подруга перед поездкой на Ближний Восток. «Она говорила не о лестнице!», – обречённо ухмыльнулся я и закрыл глаза перед выстрелом прямо мне в грудь.
Глава 6. Друг по несчастью
Я лежу на бархате песка у родного моря. Мои глаза закрыты. Я наслаждаюсь шумом волн. Они то надвигаются грозной пеной, то вдруг разбившись маслом по песку, убегают назад, напуганные сушей. Тёплый морской бриз ласкает мне лицо и руки, его завитки играючи обматывают мои пальцы, и я медленно перебираю расслабленными фалангами. Моё дыхание ровно, лишь рьяно грудь вздымается вверх, как тянется к лучам тёплого солнца. Я вдыхаю сладкий невидимый дурман крадущегося сна. Я дышу ветром, солнцем и морем, я сливаюсь с ними, я и есть они, я...
***
Я проснулся. Унылый звук капающей воды выдернул меня из сладкого сна, из дома, с родного берега моря. Открыв глаза, я увидел тёмные стены преисподней, по которым сочилась жидкость, жёлтая, как моча. Эхом отдавались капли, падавшие на неотёсанную кривую стену откуда–то сверху, там, где был солнечный свет и тепло. Я лежал на земле в непонятной темнице, головой к поржавевшей железной решётке. Приподнявшись, я испытал жуткую головную боль, а потому снова опустился на песок. Ужасно хотелось пить. Пить и жить. Откуда не возьмись, надо мной возник молодой мужчина восточной внешности, явно измученный и изрядно побитый.
– Ты как, брат? – спросил он меня на русском почти без акцента.
– Я умер?
– Моё лицо такое страшное? – рассмеялся парень, механически касаясь ноющих синяков на своих заострённых скулах.
– Просто ты араб, говорящий со мной на чистом русском в каком–то подземелье Ирака – неожиданно, странно и неправдиво!
– Не араб, а курд! Уже правдивее, не так ли? – пошутил он и поднёс к моим губам глоток воды в отколотой сбоку пластмассовой кружке. – Нет, ты не умер! Просто попал в ад на этой земле!
– Ты кто? – с подозрением схватил я его за руку.
– Напарник по аду! Тоже сюда попал по велению судьбы.
– Сюда, это куда?
– Мы в плену у суннитских исламистов. Слышал про таких?
– Слышал и не самое лучшее.
Я вновь попробовал подняться с земли, ведь холод и песок уже разъели мне всю спину. «Чёрт, больно!», – я ощупал себя. Отбитые рёбра и запёкшаяся кровь на голове. «Хорошо, что волосы короткие и причёску не подпорчу!», – улыбнулся я своему сокамернику.
Я вспомнил всё. На счастье, по всей видимости, пулю из вражеского автомата поймал своевременно одетый бронежилет. Толчок от пяти миллиметрового калибра ощущался точно удар кувалдой по грудной клетке, от которого у меня перехватило дыхание и, согнувшись, я попятился назад. Несколько секунд я испытывал жуткую панику, не умеючи сделать вдох или выдох. Именно в такие моменты и понимаешь, как важно дышать, ведь эта функция или её отсутствие и держит нас на грани между миром настоящим и загробным. Мои страдания облегчил бандит, подобравшийся со спины незамеченным, и стукнувший меня по затылку прикладом автомата. Вот головная боль и не давала мне покоя в этом пристанище сырости и темноты.
– Ты откуда будешь? – спросил меня парень.
– С Южного Кавказа родом, по крови – метис, а приехал в Ирак из Скандинавии, где живу у отца.
– А правду говорят, что в Скандинавии все девушки – блондинки с объёмными формами?
– И такие есть, и на них не похожие. Как и везде! – улыбнулся я.
– Такой миф порушил! Эх ты! – шутливо загрустил напарник по темнице.
– Откуда русский знаешь? И как узнал, что это мой язык?
– Родился в Твери. Учился в Москве. Там, в столице, у меня крохотная квартирка, и даже девушка есть! Красивая! Русская! С пышными формами! – с ностальгией ответил мне черноволосый парень с пухлыми губами, которые почти не было видно под густой бородой. Его глаза были узкими и темно–карими, добрыми и душевными. Сам невысокого роста, худой, а скорее, истощённый пленом, он не производил впечатление воина.
– А как ты здесь оказался? – спросил я.
– Воевал за свои исторические земли, да попался!
– Давно попался?
– Было бы давно, ты бы сейчас с призраком уже говорил, – ухмыльнулся он.
– Всё так плохо?
– У иракской Аль–Каиды американцы убили лидера на днях, аз–Заркави. Слышал о таком?
– И что?
– А то, что теперь мелкие сошки, как эти суннитские террористы, к которым мы попали, разбежались стайками тараканов в разные углы страны и каждая стая блюдёт свои интересы. Цель этих – нажива на «неверных». Они нас на бои выставляют и ставки делают. Ну и, конечно, обратно в семьи продают за хорошие деньги. Казнят они гораздо реже, ведь мы им живыми нужны.
– На бои? Мы ж не гладиаторы и не в Древнем Риме! – рассмеялся я.
– А забавы с тех пор не изменились: женщины и зрелища! Они баб крадут, не своих, иноверных, и с ними такое вытворяют! А нас, мужиков, на сражения по ставкам! Я в одном еле выжил! А вон, видишь, бедолагу?
Я вгляделся в темноту нашей камеры и заметил мужчину то ли спящего, то ли мертвого.
– Что с ним? – взволнованно прозвучал мой вопрос.
– Забили до полусмерти на бою! Скорее всего, уже не жилец.
– Сколько их человек?
– Какие там люди? Нелюди это! Увидишь сам! Тебя скоро позовут, – ухмыльнулся он почти беззубой улыбкой. – Ты как сюда попал?
– Девушку спас.
– Звучит красиво! А она стоила того, чтобы умереть за неё?
– Любая жизнь чего–то стоит!
– А твоя? Чего стоит твоя?
– Её любви! – ответил я, улыбаясь при воспоминании о девушке, и жмурясь от распирающей головной боли.
– А кто она?
– Я знаю только имя.
– Ты влюблённый дурак! – слегка толкнул он меня в плечо и протянул ещё воды. – Попей, Ромео! Еды у нас нет, а тебе силы нужны! Затылок тебе знатно пробили – песок у нас теперь красный, как на Гавайях.
Я засмеялся вместе с сокамерником и спросил:
– Как тебя звать–то?
– Зови просто «другом по несчастью».
– Буду звать тебя другом. А я Галеб – это значит воин!
– Ну, какой ты воин покажут сражения! – улыбнулся он. – Ты, перед тем, как очнуться, воды на–русском просил. Так я и понял, что мой новый сокамерник русскоязычен.
– Рад знакомству! Пусть даже при таких обстоятельствах! – пожал я руку парня. – Но, может, на воле ещё в гости друг к другу ездить будем! Отсюда выход есть?
– Есть, если родственнички богатые у тебя. А у меня выход один: ногами вперёд. За меня некому заплатить и пожалеть некому. Так что ты не привыкай, мало ли, что случиться может!
