Она привыкла завтракать росой, обедать ягодами, а на ужин ничего, кроме грёз не оставалось. Репа и лесные корешки уже изрядно опостылели Величане. Глаза бы на них не смотрели! Лучше ягодами наесться, чем кореньями давиться. А из малины, клубники, клюквы и ежевики получается отменное варенье. Хоть одну ложку за день съешь зимой, а сердце возрадуется и вспомнит летнее изобилие. Что уж тут говорить про грибы! Каждая корзина способна стать пропитанием на зимнюю неделю. Летний день — год кормит. Только отец Величаны не способен ни к охоте, ни к рыболовному делу. Мать же старается вырастить в огороде разные овощи, но приживается только репа. Яблони да вишни тоже мало плодоносят, хотя земля не хуже, чем у других. Скотина мрёт от голода. Куда не кинь — всюду клин.
Вот и приходилось детям злобного Негомила собирать лебеду и жёлуди, чтобы матушка из них хлеб пекла. Жили бы они в лесу да пням молились, и то лучше было бы. Но у Величаны глаза не на затылке — всё примечает бедняцкая дочь. У других в супе курица, а у них и капуста — не всегда. Иные девочки в стеклянных бусах щеголяют, а Величане не до украшений — думает, как не протянуть ноги в зимнюю бескормицу. Это ещё полбеды. Больше других Величану бесила Тополёна. С удивлением узнала Чистозвана, что Тополёна приходилась бабкой зловредной Синеславе. Но супротив своей бабки Синеслава была вполне безобидной женщиной. Тополёна имела самый настоящий хыст облегчать чужие кошели. Величана же искренне недоумевала, почему люди помогают лживой, хитрой и льстивой Тополёне, которая и без того живёт, как у Велеса за пазухой. Зато голодающей семье Негомила помочь никто не стремится. Терпела Величана да тоже пошла жаловаться людям. Но делала это робко и неумело. Люди пожалеют девчушку, скажут тёплые слова, которые в похлёбку не покидаешь, но куриц, гусей да мешки с мукой несут плачущей Тополёне.
В данном вопросе Чистозвана была полностью солидарна с бабушкой. Совсем недалеко яблочко упало от яблоньки. Каково семя — таков и всход. Но Чистозвана не обижалась на Синеславу. Она сама зарабатывала на жизнь, но не была обязана содержать женщину, которая не стеснялась щеголять в краденых украшениях Цветы и самой Чистозваны. А обиду девочки вполне можно было понять. Весняки тоже хороши были. Неужели, им трудно было помочь семье бедняка? Ведь Величана и её семья поминутно ходили голодными, а прыткая бабка Синеславы даже излишки продавала на торгах. Как-то маленькая сестра Величаны умирала от голода. Тогда девочка пошла к Тополёне. Ради себя она не стала бы просить. Привыкла уже к отказам.
— Поделись пшеницей. От желудёвого хлеба сестрицу уже рвёт, — не умела Величана в детстве унижаться, но пришлось.
— Вы умеете только жрать хлеб, а работать не приучены, — насмешливо сказала женщина, бросая белый хлеб курам.
— А ты-то сама питаешься росой и листьями лопуха, полено еловое? — рассвирепела Величана, — голодные люди всегда злее сытых. Но ты вон какие щёки наела, хапуга. Все люди, как люди, а ты, как хрен на блюде. Чтобы тебя Лихо Одноглазое съело с потрохами.
Чистозвана с удивлением узнавала себя в чертах бабки. Она бы на её месте ответила бы так же лицемерной и жадной Тополёне. Только почему Величана, сама познавшая голод и унижения, так щедро упивалась чужими страданиями? Пусть Чистозвана мало видела благодарности от людей, но старалась помогать страждущим, хотя порой раскаивалась в своей доброте.
И вот идёт маленькая Величана по лесу, прислоняется к своим любимым осинам, ищет подосиновики и мечтает, что её заберут к себе богатые люди. На ловца — зверь бежит. Встретила девчурка в лесу старика одинокого, но одетого в парчу. Выразил старик желание взять девочку с впалыми щёчками к себе в хоромы. Величане бы задуматься, ведь неглупая девочка была, но пронял её старец упоминанием о впалых щёках да выпирающих рёбрах. Весняки-то этого не замечали. Хоть бы один придурок помощь предложил! Зато к Тополёне противной несут вспоможение, как дань князю Златокаменскому. Вот и потеряла временно разум малышка.
Но в богатого старика временно обратилось Лихо Одноглазое. Увела людоедка девочку в свою избушку и решила приготовить из несчастного ребёнка жаркое. Поняла Величана, что спасёт и сохранит её только смекалка.
Дверь-то крепко была заперта, так девчонка заорала:
— Уберите Лешего! Он меня за пятки щекочет!
Величана знала, что только Леший может призвать к порядку лесную безобразницу. Рванула людоедка в чащу, а дочери, которых не заприметила маленькая пленница, за ней. Ох, и страху же натерпелась девочка. Но она не стала торжествовать победу, а побежала в обратную сторону. А Лихо с дочерьми смекнули, что провела их тощая и маленькая девчонка и рванули за ней со всей дури. Только деревья ломаются да сучьи трещат. Добежала Величана до опушки, сердце колотится, как будто из груди выпрыгнуть норовит. Обернулась, а на пеньке, заросшем мягким зеленоватым мхом, светится клад. Только девочка боится подойти. Мало ли что?
И тут появилась Тополёна. Радостная-прерадостная. Девочки грибы собирали, а она придумала, что раньше на этом месте хоронили псов, да отобрала у них корзинку. И тут видит золотой блеск на зелёном пне. Как рванула наперерез Величане.
— Жёлудь тебе кипячёный, голодранка, а не клад.
На пеньке оказался золотой топор. Недолго кусала Величана тонкие губки. Как заголосит Тополёна:
— Ой, рука к золоту приросла. Отодрать не могу. Помогите!
Приложила малышка ухо к земле — погоня уже близко. Только не страшится её Величана.
— Ну что, куркулиха, спасли тебя припасы, которые ты у людей выклянчила? То-то и оно.
— Помоги мне, Величанонька.
— Как?
— Отрежь мне руку.
— Ещё чего не скажи. Чтобы ты всей веси жалилась, что тебя злая девочка без руки оставила. Сама взяла золото — сама и выпутывайся. Разжалобь лесную нежить.
Так говорит девочка, упивается местью, а самой-то жалко злую соседку. Но тут Величана вспомнила окоченевшее тельце сестры, вспомнила полные амбары Тополёны, а самое главное — кур, клюющих белый хлеб, бывший для семьи Негомила несбыточной мечтой. Схоронилась Величана за осиной и ждёт, что будет дальше. Вот бежит Лихо, а за ней три дочери. Нашли Топлёну, имени не спросили, но скушали не без удовольствия.
— Я думала, тощевата девчонка. А она вполне вкусной и упитанной оказалась.
Тут Величана рванула в весь. Но на следующий день вернулась на то место. Узрела кровавые останки жадной соседки и принялась свежевать человеческое тело. Сама бы она в жизни не прикоснулась бы к человечине, но надо чем-то питаться. Пошла пешком до соседней веси.
— Эй, люди, мы зарезали свинью, да мясо у неё невкусное. Кто купит занедорого?
Как люди услышат о дешевизне, так разум оставляет их. Дали Величане за человечину мёд, рыбу и даже бусы деревянные. Негомил так обрадовался продуктам, что не стал спрашивать дочь ни о чём. Была бы Величана постарше, подумал бы о плохом.
Тогда они выжили в голодную зиму. А те мужики, что покупали у Величаны мясо, примерли. Семьи их живы остались, но кормильцы скончались от неизвестной хвори. А Величане-то какая печаль? Главное, что свою семью от глада спасла, а остальные — дело десятое.
Тут запахло палёным. Арысь вскрикнула. Её шкура сгорела дотла, а Величана, знай себе, насмешничает.
— Заслушались меня девицы? Не заметили, как кожа сгорела.
— Как же быть?
— Меня благодарить. Если в шкуру люди нарядили, то можно её сжечь чужим людям. Теперь ты обычная баба. Можешь мачехе от меня напутствие передать.
— Нет уж, — решила Арысь, — я до конца пройду наш путь, — шли вместе, так и уйдём вместе.
Тут вороны подлетели к Арыси.
— Что ты хочешь в награду, дева? Недавно мать этой колдуньи съела сына нашего князя, а теперь мы отплатили ей тем же.
— Я теперь стала человеком. У меня нет пожеланий. Но спасите гусляра, превращённого в ель, или помогите спасти гончара Вадима.
— Гусляра мы не сможем спасти, а что касается гончара…
— Выловите его тело из болота, — ответил старший ворон, — и тогда я принесу живой и мёртвой воды. А гусляра может спасти только. Баба-Яга. Это она обратилась в лебединую деву и заколдовала его.
Дальнейшая дорога к избушке Бабы-Яги показалась девушкам довольно короткой. Во-первых, с попутчиками дорога веселее. А во-вторых, они были похожи на весенних пичуг, что летели на крыльях надежды. Арысь надеялась вернуться домой, обнять родичей и справиться с завистливой Ясной и злокозненной Людмилой. Свинья чувствовала, что освобождение Вадима близко. Как же она кручинилась, тосковала по своему любому. Её сердечко ретивое просто рвалось на части без него. Зато теперь неразумный гончар поймёт, что значил для своей сварливой суложи не больше, чем протёртая веверица. Вадим обязательно оценит любовь и преданность Свиньи, которая пожертвовала ради него даже своим родом. Хотя когда она узнала об истории бабки Синеславы, то её просто оторопь ледяная брала, стоило лишь подумать, что в руках подобной женщины её бабка недужная, сестрич маленький и отец убитый горем. Только бы ничего не случилось! Какова бабка, такова и внучка. На берёзе яблоки не растут. Пожалела хлеба для голодающих детей. Весняки тоже хороши! Хорошо, что Лихо Одноглазое не увязалось в Локсти за Величаной. Но это надо догадаться продавать людям человечину. Нормальному человеку подобное даже в голову не придёт. Хотя нужда заставит, ещё не то сделаешь. Ужасным человеком при жизни была Величана. Нужда, горе и злые люди превратили обыкновенную девочку в чудовище. Хотя Свинья не могла бы наблюдать, как нежить пожирает человека. Она бы забыла зло и спасла бы вредную соседку.
На это её наблюдение Величана ехидно заметила:
— А виру кто бы выплатил калеке безрукой? Я не князь Гостобран, чтобы безнаказанно калечить народ честной.
— Но она же сама тебя, то есть вас, просила об этом, — робко возразила Свинья.
— Да? И кто это видел и слышал, кроме меня? По Златокаменской Правде человек должен привести двух послухов или одного видока, чтобы подтвердить свои слова. Кому бы люди поверили? Всем было известно, что я прокляла бабу бессердечную. Эта смотница по всем дворам ходила, жалилась на меня. Сказала бы, что я отрубила ей руку, чтобы за сестрину смерть помститься, а валю всё на нежить, которой ей грозилась. Или ещё хуже бы вышло.
— Куда уж хуже? — изумилась Свинья. Она-то не умела взвешивать последствия своих поступков. А Величана даже после испуга страшного, всё продумала.
— Посчитали бы, что я колдунья и Лихо Одноглазое на соседку напустила. Хотя от Недоли своей не скроешься за горами да за морями. Батька бы меня мигом придушил за такое. Жить не на что, а я ещё бы виру на его голову накликала. Пришлось бы всему семейству моему в наймиты идти, чтобы прокормить Тополёну. Почему я должна её жалеть? Я пожалела себя и родичей.
— У варягов, — подала голос Чистозвана, — подобное бы посчитали несчастным случаем. Впрочем, у каждой земли свои поконы.
— Хотя в итоге меня казнили как колдунью через много лет. Настигла меня всё же моя Недоля.
— Хорош жалиться, — рассердилась Чистозвана, — будто ты не знала, к чему приведут твои многочисленные злодейства и козни.
— А что я, должна была простить смерть моего сына?
— Что-то ты не стала Гостобрану мстить за смерть моего отца, стервятница старая. Разве не вы со стрыем Угольком отравили мать Яронега? Он что, должен был тебе простить смерть матери?
— Я имела право на месть. А ты растоптала родовой покон, связавшись с убийцей и злодеем. Ты отреклась от своей родни, возлегла со служителем Перуна, отказывала в помощи деткам малым. Чем ты лучше меня-то? Руки твоего полюбовника по локоть в крови твоих родичей. Но ты ради страсти удовой забыла обо всём. Ума у тебя мартовский кот наплакал.
Чистозвана не стала спорить с бабкой, а только пригрозила, что выбросит череп в топь болотнику на поживу. Эта угроза охладила пыл мёртвой колдуньи. Арысь же и Свинья едва ли не с теплотой вспомнили о Снежице. Нынче ворчливая и придирчивая бабка казалась им едва ли не даром Богов. Не повезло Чистозване с роднёй.
На ночь девушки разжигали костёр и мастерили шалаш из берёзовых, дубовых, ольховых или сосновых веток. Только осины и ели не трогали. Осины, потому что не хотели лишний раз лаяться с бранчливой Величаной, а ели напоминали Чистозване о трагедии с Оленем. Что он мог плохого сделать Бабе-Яге, раз она наказала его жестоко. Хотя чего доброго ждать от лесной людоедки? С Величаной же старая ведунья была добра, потому что ворон ворону глаз не выклюет. О воронах теперь даже думать было тошнёхонько. Этот лес кишел нежитью разных мастей, людоедами, а уж, что ожидало их в конце пути… Теперь Чистозвана уже не надеялась на чудо. Если они доберутся живыми до избушки на курьих ножках, будет самым настоящим дивом. Эх, надо было слушаться Весенку и… Велислава. Но Чистозвана, очевидно, унаследовала упрямство от Величаны. Тут же она задорно улыбнулась. Если уж маленькая девочка ушла от Лиха, то Величана с приятельницами пройдёт дорогу до конца. Не зря же её выделил из всех сам Кощей.
— Чего лыбишься? — беззлобно проворчала Величана. — Али не страшит тебя Баба-Яга? Не по зубам тебе этот орешек.
— А Яга глуховата? — невинно спросила Чистозвана.
— Откуда ты это взяла? — изумилась Величана.
— Просто она жаждет завладеть вашим черепом. По-моему, только человек тугой на ухо выдержит ваше общество больше седмицы.
После этой насмешки череп обиженно замолчал. До избушки Бабы-Яги было уже рукой подать, когда девушки решили устроить последнюю ночёвку. Чистозвана решила, что утро вечера мудренее. В этот раз очередь караулить сон товарок выпала Арыси. Она долго вглядывалась в тёмные кроны елей, похожие на призраков. Про себя Арысь порадовалась, что в эту ночь не Чистозвана стережёт их от лесной нежити. Наверное, ей было бы больно смотреть на ельник густой, как девичий гребень. Возможно этот лес когда-то был создан из гребешка частого. Ведь Чистозвана поведала, как Ярополк превратил гребень в берёзы. При мысли о Ярополке Арысь вспомнила о своём сыночке маленьком, которого теперь баюкает жадная и злая женщина, не сумевшая воспитать своих сыновей достойными людьми. Материнские слёзы падали на череп, обжигая его. Тут и Величана не выдержала и завыла, как волчица раненая.
— Ох, сыночек, ты мой сыночек ненаглядный, на кого ты меня оставил. Даже после смерти мы с тобой не свидимся. Ох, лишенько. Чем я прогневала Перуна, Велеса и Макошь Пресветлую? Ни единого дня-то я не была счастлива ни в Яви, ни в Нави.
Арыси бы прикрикнуть на удавленницу, но причитания Величаны окончательно лишили её присутствия духа. Вспомнила она берёзку, которой Чистозвана от злых духов оборонялась и подумалось ей, что она сама, как это деревце, вырванное бурей из родного леса. Заплакала ещё горше, чем прежде.
Разумеется, Свинья и Чистозвана пробудились от этих криков, стонов и причитаний. Чистозвана даже тот самый осиновый кол схватила, чтобы поразить нежить. Думала уже надо от Лиха Одноглазого, топляков, упырей, кикимор, а то и от самой Бабы-Яги отбиваться. Оказалось, что Арысь и Величана развели сырость на ровном месте.
Вот и приходилось детям злобного Негомила собирать лебеду и жёлуди, чтобы матушка из них хлеб пекла. Жили бы они в лесу да пням молились, и то лучше было бы. Но у Величаны глаза не на затылке — всё примечает бедняцкая дочь. У других в супе курица, а у них и капуста — не всегда. Иные девочки в стеклянных бусах щеголяют, а Величане не до украшений — думает, как не протянуть ноги в зимнюю бескормицу. Это ещё полбеды. Больше других Величану бесила Тополёна. С удивлением узнала Чистозвана, что Тополёна приходилась бабкой зловредной Синеславе. Но супротив своей бабки Синеслава была вполне безобидной женщиной. Тополёна имела самый настоящий хыст облегчать чужие кошели. Величана же искренне недоумевала, почему люди помогают лживой, хитрой и льстивой Тополёне, которая и без того живёт, как у Велеса за пазухой. Зато голодающей семье Негомила помочь никто не стремится. Терпела Величана да тоже пошла жаловаться людям. Но делала это робко и неумело. Люди пожалеют девчушку, скажут тёплые слова, которые в похлёбку не покидаешь, но куриц, гусей да мешки с мукой несут плачущей Тополёне.
В данном вопросе Чистозвана была полностью солидарна с бабушкой. Совсем недалеко яблочко упало от яблоньки. Каково семя — таков и всход. Но Чистозвана не обижалась на Синеславу. Она сама зарабатывала на жизнь, но не была обязана содержать женщину, которая не стеснялась щеголять в краденых украшениях Цветы и самой Чистозваны. А обиду девочки вполне можно было понять. Весняки тоже хороши были. Неужели, им трудно было помочь семье бедняка? Ведь Величана и её семья поминутно ходили голодными, а прыткая бабка Синеславы даже излишки продавала на торгах. Как-то маленькая сестра Величаны умирала от голода. Тогда девочка пошла к Тополёне. Ради себя она не стала бы просить. Привыкла уже к отказам.
— Поделись пшеницей. От желудёвого хлеба сестрицу уже рвёт, — не умела Величана в детстве унижаться, но пришлось.
— Вы умеете только жрать хлеб, а работать не приучены, — насмешливо сказала женщина, бросая белый хлеб курам.
— А ты-то сама питаешься росой и листьями лопуха, полено еловое? — рассвирепела Величана, — голодные люди всегда злее сытых. Но ты вон какие щёки наела, хапуга. Все люди, как люди, а ты, как хрен на блюде. Чтобы тебя Лихо Одноглазое съело с потрохами.
Чистозвана с удивлением узнавала себя в чертах бабки. Она бы на её месте ответила бы так же лицемерной и жадной Тополёне. Только почему Величана, сама познавшая голод и унижения, так щедро упивалась чужими страданиями? Пусть Чистозвана мало видела благодарности от людей, но старалась помогать страждущим, хотя порой раскаивалась в своей доброте.
И вот идёт маленькая Величана по лесу, прислоняется к своим любимым осинам, ищет подосиновики и мечтает, что её заберут к себе богатые люди. На ловца — зверь бежит. Встретила девчурка в лесу старика одинокого, но одетого в парчу. Выразил старик желание взять девочку с впалыми щёчками к себе в хоромы. Величане бы задуматься, ведь неглупая девочка была, но пронял её старец упоминанием о впалых щёках да выпирающих рёбрах. Весняки-то этого не замечали. Хоть бы один придурок помощь предложил! Зато к Тополёне противной несут вспоможение, как дань князю Златокаменскому. Вот и потеряла временно разум малышка.
Но в богатого старика временно обратилось Лихо Одноглазое. Увела людоедка девочку в свою избушку и решила приготовить из несчастного ребёнка жаркое. Поняла Величана, что спасёт и сохранит её только смекалка.
Дверь-то крепко была заперта, так девчонка заорала:
— Уберите Лешего! Он меня за пятки щекочет!
Величана знала, что только Леший может призвать к порядку лесную безобразницу. Рванула людоедка в чащу, а дочери, которых не заприметила маленькая пленница, за ней. Ох, и страху же натерпелась девочка. Но она не стала торжествовать победу, а побежала в обратную сторону. А Лихо с дочерьми смекнули, что провела их тощая и маленькая девчонка и рванули за ней со всей дури. Только деревья ломаются да сучьи трещат. Добежала Величана до опушки, сердце колотится, как будто из груди выпрыгнуть норовит. Обернулась, а на пеньке, заросшем мягким зеленоватым мхом, светится клад. Только девочка боится подойти. Мало ли что?
И тут появилась Тополёна. Радостная-прерадостная. Девочки грибы собирали, а она придумала, что раньше на этом месте хоронили псов, да отобрала у них корзинку. И тут видит золотой блеск на зелёном пне. Как рванула наперерез Величане.
— Жёлудь тебе кипячёный, голодранка, а не клад.
На пеньке оказался золотой топор. Недолго кусала Величана тонкие губки. Как заголосит Тополёна:
— Ой, рука к золоту приросла. Отодрать не могу. Помогите!
Приложила малышка ухо к земле — погоня уже близко. Только не страшится её Величана.
— Ну что, куркулиха, спасли тебя припасы, которые ты у людей выклянчила? То-то и оно.
— Помоги мне, Величанонька.
— Как?
— Отрежь мне руку.
— Ещё чего не скажи. Чтобы ты всей веси жалилась, что тебя злая девочка без руки оставила. Сама взяла золото — сама и выпутывайся. Разжалобь лесную нежить.
Так говорит девочка, упивается местью, а самой-то жалко злую соседку. Но тут Величана вспомнила окоченевшее тельце сестры, вспомнила полные амбары Тополёны, а самое главное — кур, клюющих белый хлеб, бывший для семьи Негомила несбыточной мечтой. Схоронилась Величана за осиной и ждёт, что будет дальше. Вот бежит Лихо, а за ней три дочери. Нашли Топлёну, имени не спросили, но скушали не без удовольствия.
— Я думала, тощевата девчонка. А она вполне вкусной и упитанной оказалась.
Тут Величана рванула в весь. Но на следующий день вернулась на то место. Узрела кровавые останки жадной соседки и принялась свежевать человеческое тело. Сама бы она в жизни не прикоснулась бы к человечине, но надо чем-то питаться. Пошла пешком до соседней веси.
— Эй, люди, мы зарезали свинью, да мясо у неё невкусное. Кто купит занедорого?
Как люди услышат о дешевизне, так разум оставляет их. Дали Величане за человечину мёд, рыбу и даже бусы деревянные. Негомил так обрадовался продуктам, что не стал спрашивать дочь ни о чём. Была бы Величана постарше, подумал бы о плохом.
Тогда они выжили в голодную зиму. А те мужики, что покупали у Величаны мясо, примерли. Семьи их живы остались, но кормильцы скончались от неизвестной хвори. А Величане-то какая печаль? Главное, что свою семью от глада спасла, а остальные — дело десятое.
Тут запахло палёным. Арысь вскрикнула. Её шкура сгорела дотла, а Величана, знай себе, насмешничает.
— Заслушались меня девицы? Не заметили, как кожа сгорела.
— Как же быть?
— Меня благодарить. Если в шкуру люди нарядили, то можно её сжечь чужим людям. Теперь ты обычная баба. Можешь мачехе от меня напутствие передать.
— Нет уж, — решила Арысь, — я до конца пройду наш путь, — шли вместе, так и уйдём вместе.
Тут вороны подлетели к Арыси.
— Что ты хочешь в награду, дева? Недавно мать этой колдуньи съела сына нашего князя, а теперь мы отплатили ей тем же.
— Я теперь стала человеком. У меня нет пожеланий. Но спасите гусляра, превращённого в ель, или помогите спасти гончара Вадима.
— Гусляра мы не сможем спасти, а что касается гончара…
— Выловите его тело из болота, — ответил старший ворон, — и тогда я принесу живой и мёртвой воды. А гусляра может спасти только. Баба-Яга. Это она обратилась в лебединую деву и заколдовала его.
Прода от 16.07.2025, 14:07
Дальнейшая дорога к избушке Бабы-Яги показалась девушкам довольно короткой. Во-первых, с попутчиками дорога веселее. А во-вторых, они были похожи на весенних пичуг, что летели на крыльях надежды. Арысь надеялась вернуться домой, обнять родичей и справиться с завистливой Ясной и злокозненной Людмилой. Свинья чувствовала, что освобождение Вадима близко. Как же она кручинилась, тосковала по своему любому. Её сердечко ретивое просто рвалось на части без него. Зато теперь неразумный гончар поймёт, что значил для своей сварливой суложи не больше, чем протёртая веверица. Вадим обязательно оценит любовь и преданность Свиньи, которая пожертвовала ради него даже своим родом. Хотя когда она узнала об истории бабки Синеславы, то её просто оторопь ледяная брала, стоило лишь подумать, что в руках подобной женщины её бабка недужная, сестрич маленький и отец убитый горем. Только бы ничего не случилось! Какова бабка, такова и внучка. На берёзе яблоки не растут. Пожалела хлеба для голодающих детей. Весняки тоже хороши! Хорошо, что Лихо Одноглазое не увязалось в Локсти за Величаной. Но это надо догадаться продавать людям человечину. Нормальному человеку подобное даже в голову не придёт. Хотя нужда заставит, ещё не то сделаешь. Ужасным человеком при жизни была Величана. Нужда, горе и злые люди превратили обыкновенную девочку в чудовище. Хотя Свинья не могла бы наблюдать, как нежить пожирает человека. Она бы забыла зло и спасла бы вредную соседку.
На это её наблюдение Величана ехидно заметила:
— А виру кто бы выплатил калеке безрукой? Я не князь Гостобран, чтобы безнаказанно калечить народ честной.
— Но она же сама тебя, то есть вас, просила об этом, — робко возразила Свинья.
— Да? И кто это видел и слышал, кроме меня? По Златокаменской Правде человек должен привести двух послухов или одного видока, чтобы подтвердить свои слова. Кому бы люди поверили? Всем было известно, что я прокляла бабу бессердечную. Эта смотница по всем дворам ходила, жалилась на меня. Сказала бы, что я отрубила ей руку, чтобы за сестрину смерть помститься, а валю всё на нежить, которой ей грозилась. Или ещё хуже бы вышло.
— Куда уж хуже? — изумилась Свинья. Она-то не умела взвешивать последствия своих поступков. А Величана даже после испуга страшного, всё продумала.
— Посчитали бы, что я колдунья и Лихо Одноглазое на соседку напустила. Хотя от Недоли своей не скроешься за горами да за морями. Батька бы меня мигом придушил за такое. Жить не на что, а я ещё бы виру на его голову накликала. Пришлось бы всему семейству моему в наймиты идти, чтобы прокормить Тополёну. Почему я должна её жалеть? Я пожалела себя и родичей.
— У варягов, — подала голос Чистозвана, — подобное бы посчитали несчастным случаем. Впрочем, у каждой земли свои поконы.
— Хотя в итоге меня казнили как колдунью через много лет. Настигла меня всё же моя Недоля.
— Хорош жалиться, — рассердилась Чистозвана, — будто ты не знала, к чему приведут твои многочисленные злодейства и козни.
— А что я, должна была простить смерть моего сына?
— Что-то ты не стала Гостобрану мстить за смерть моего отца, стервятница старая. Разве не вы со стрыем Угольком отравили мать Яронега? Он что, должен был тебе простить смерть матери?
— Я имела право на месть. А ты растоптала родовой покон, связавшись с убийцей и злодеем. Ты отреклась от своей родни, возлегла со служителем Перуна, отказывала в помощи деткам малым. Чем ты лучше меня-то? Руки твоего полюбовника по локоть в крови твоих родичей. Но ты ради страсти удовой забыла обо всём. Ума у тебя мартовский кот наплакал.
Чистозвана не стала спорить с бабкой, а только пригрозила, что выбросит череп в топь болотнику на поживу. Эта угроза охладила пыл мёртвой колдуньи. Арысь же и Свинья едва ли не с теплотой вспомнили о Снежице. Нынче ворчливая и придирчивая бабка казалась им едва ли не даром Богов. Не повезло Чистозване с роднёй.
На ночь девушки разжигали костёр и мастерили шалаш из берёзовых, дубовых, ольховых или сосновых веток. Только осины и ели не трогали. Осины, потому что не хотели лишний раз лаяться с бранчливой Величаной, а ели напоминали Чистозване о трагедии с Оленем. Что он мог плохого сделать Бабе-Яге, раз она наказала его жестоко. Хотя чего доброго ждать от лесной людоедки? С Величаной же старая ведунья была добра, потому что ворон ворону глаз не выклюет. О воронах теперь даже думать было тошнёхонько. Этот лес кишел нежитью разных мастей, людоедами, а уж, что ожидало их в конце пути… Теперь Чистозвана уже не надеялась на чудо. Если они доберутся живыми до избушки на курьих ножках, будет самым настоящим дивом. Эх, надо было слушаться Весенку и… Велислава. Но Чистозвана, очевидно, унаследовала упрямство от Величаны. Тут же она задорно улыбнулась. Если уж маленькая девочка ушла от Лиха, то Величана с приятельницами пройдёт дорогу до конца. Не зря же её выделил из всех сам Кощей.
— Чего лыбишься? — беззлобно проворчала Величана. — Али не страшит тебя Баба-Яга? Не по зубам тебе этот орешек.
— А Яга глуховата? — невинно спросила Чистозвана.
— Откуда ты это взяла? — изумилась Величана.
— Просто она жаждет завладеть вашим черепом. По-моему, только человек тугой на ухо выдержит ваше общество больше седмицы.
После этой насмешки череп обиженно замолчал. До избушки Бабы-Яги было уже рукой подать, когда девушки решили устроить последнюю ночёвку. Чистозвана решила, что утро вечера мудренее. В этот раз очередь караулить сон товарок выпала Арыси. Она долго вглядывалась в тёмные кроны елей, похожие на призраков. Про себя Арысь порадовалась, что в эту ночь не Чистозвана стережёт их от лесной нежити. Наверное, ей было бы больно смотреть на ельник густой, как девичий гребень. Возможно этот лес когда-то был создан из гребешка частого. Ведь Чистозвана поведала, как Ярополк превратил гребень в берёзы. При мысли о Ярополке Арысь вспомнила о своём сыночке маленьком, которого теперь баюкает жадная и злая женщина, не сумевшая воспитать своих сыновей достойными людьми. Материнские слёзы падали на череп, обжигая его. Тут и Величана не выдержала и завыла, как волчица раненая.
— Ох, сыночек, ты мой сыночек ненаглядный, на кого ты меня оставил. Даже после смерти мы с тобой не свидимся. Ох, лишенько. Чем я прогневала Перуна, Велеса и Макошь Пресветлую? Ни единого дня-то я не была счастлива ни в Яви, ни в Нави.
Арыси бы прикрикнуть на удавленницу, но причитания Величаны окончательно лишили её присутствия духа. Вспомнила она берёзку, которой Чистозвана от злых духов оборонялась и подумалось ей, что она сама, как это деревце, вырванное бурей из родного леса. Заплакала ещё горше, чем прежде.
Разумеется, Свинья и Чистозвана пробудились от этих криков, стонов и причитаний. Чистозвана даже тот самый осиновый кол схватила, чтобы поразить нежить. Думала уже надо от Лиха Одноглазого, топляков, упырей, кикимор, а то и от самой Бабы-Яги отбиваться. Оказалось, что Арысь и Величана развели сырость на ровном месте.
