А вот рябинка сразу привлекла её внимание. Зелёные ажурные листья и зрелые, алые, словно кровь, манящие ягоды. Весной хрупкое деревце роняло белый цвет, словно свадебный убор. Чарующий аромат, пышные бело-кипенные цветки, шуршание узорчатых листьев — такова ранняя прелесть рябины. А в начале лета пахучие соцветия превратились в золотисто-рыжие ягоды. Скушать ещё нельзя, а сердце радуется.
Чистозвана никогда не любила употреблять в пищу ягоды красной рябины. Вот любоваться, расписывать горшки и кувшины огненными ягодами и делать бусы и браслеты — ей было любо. Зато черноплодную рябину она любила есть. Вкус у этих ягод своеобразный, но завораживающий. Вяжут во рту, конечно, но не оторвёшься от них. Перепачкаешь всю рожицу в тёмном ягодном соке, но наслаждаешься этой последней ягодой, самой необыкновенной, самой нужной, самой странной. Такой была и сама Чистозвана для кудесника Велислава. Росла черноплодная рябинка в её огороде. Ягоды у неё тёмные, как вороньи глаза.
Сейчас Чистозвана стояла, прислонившись к дереву, растущему напротив корчмы. Она обняла хрупкое деревце, словно желая вобрать в себя рябиновую волшбу. Бабка Величана любила мрачную осину, а сама Чистозвана, как и многие девицы, тянулась к берёзкам. Не зря же мокшане в целом и локстяне в частности почитают это дерево, словно божество. Но именно с виду слабая и хрупкая рябина является самым сильным и жизнестойким деревом, при этом обладая красой, радующей сердце.
Чистозвана отметила, что война не сказалась на торговле и благоденствии Мурома. Впрочем, и златокаменцы не бедствовали. Новгородские купцы отмечали удачную торговлю. Всё же рискованная жизнь у торговцев. Тут надо быть смелым, хитрым, бойким и бессовестным. Очевидно, рябина привлекла внимание не только Чистозваны, но и новгородцев, потому что один подгулявший купчина принялся рассказывать легенду про дочь купца и её возлюбленного, которых пытался разлучить жестокий родитель. Его речь то и дело прерывалась пением и икотой, но смысл окружающие уловили. Возлюбленные превратились в деревья и оказались разлучены навеки. На одном берегу реки растёт робкая рябина, на другом —могучий дуб.
Чистозвана прерывисто задышала, её ноздри раздувались от гнева, как у породистой кобылицы. Ещё одно грустное предание. На сей раз новгородское. С неё хватит легенд, песен и преданий. Она не будет плакать, как рябина из этого предания. Она не дерево, чтобы покорно врастать в землю и разбрасывать листья. Гнев вернул ей желание бороться за своё счастье, жизни близких и бросать в очередной раз вызов своей Недоле. Порой ей казалось, что жестокие удары судьбы сильнее её воли. А теперь девушке казалось, что чья-то злая воля бросила её в холодный омут, и она захлёбывается в ледяной воде, идёт ко дну. Чистозвану уже затягивает воронка зла, предательства и безысходности.
Она уже собралась уходить, когда весёлая компания, пошатываясь и сквернословя, вышла из корчмы. Чистозвана не хотела попадаться на глаза подвыпившим торговцам, которые запросто могут обидеть беззащитную девку. Девочка, которая до этого робко переминалась с ноги на ногу, подбежала к торговцам и начала выпрашивать подаяние, желая им всяческих благ, удачи в любви и торговле, спокойного моря и благословения Богов. На вид кроха была не старше Ярополка, но вид имела самый измождённый, но вместе с тем нахальный. Без этого никак нельзя прожить побирушке. Вот и с умыслом поджидает хмельных купцов. Есть, конечно, риск. Иные во хмелю становятся буйными, а в некоторых людях просыпается щедрость. К счастью маленькой попрошайки, эти торговцы были в самом благодушном настроении. Сегодня они сбыли дорогие ткани, меха, заморские вина и жито по завышенной цене. Вот один из них и кинул маленькой побирушке целый каравай хлеба, который та поймала на лету.
Рот Чистозваны наполнился слюной от пленительного запаха. Сегодня днём она проходила мимо торговых рядов и наткнулась, разумеется, и на булочника, расхваливающего разнообразную выпечку. Блины, пироги с капустой и зелёным луком, крендельки, медовые пряники, калачи — всё манило. Подходи и бери, коли мошна полна. А коли монет нет, то прощай белый свет.
Удивлению голодной девушки не было предела, когда девочка, поколебавшись, подошла к ней и отломила половину тёплого, хрустящего, пышного каравая. Теперь Чистозвана с трудом сдерживала слёзы. Она почти забыла, что бывают добрые и бескорыстные люди. Весняки считали себя благодетелями, кидая крохи своей щедрости Синеславе, а затем нескольким нуждающимся. Но у них был кров над головой, хлеб в печи, суп с капустой, репой, луком, а иногда и с мясом на столе.
Эта же девочка, не имеющая былого и грядущего, поделилась последним куском хлеба с чужинкой. Чистозвана даже не просила у неё еды, но малышка поняла всё без слов. Чистозвана с грустью подумала, что с таким чистым сердцем девчурка недолго проживёт под срединным небом. Обычно нищие не отличаются подобной сердобольностью. Впрочем, у многих богатеев снега в метель не выпросишь.
— Зачем ты мне помогаешь?
— Что другому дашь — сторицей получишь, — повторила девочка чужую фразу. Убеждённость в её голосе удивила Чистозвану.
— Ты права, — тут девушка сняла с тоненькой шейки стеклянные бусы и протянула нищенке, обладающей состраданием и широтой души. По-любому эта девочка перенесла не меньше лишений, чем Величана, но не возненавидела весь мир. А это настоящий дар. Многие христианские миссионеры проповедуют добро и любовь. Но кто из них поступит так, как маленькая язычница? Девочка с восхищением рассматривала украшение, которое впервые держала в маленьких, цепких дланях. Она не умела благодарить и относительно плохо попрошайничала. Маленькая побирушка всегда стеснялась подходить к людям, боясь нарваться на брань, побои, отказ и насмешки. Ей легче было голодать или украсть. Сегодня она хотела стянуть булку, но на торжище на неё уже косились подозрительно. Хотя пекарь тоже обманывал людей, разбавляя пшеничную муку жёлудевой или вовсе травяной. Как-то оголадавшая девочка украла ржаной пирожок, но в нём попались горошины.
— Любонега, — коротко ответила малышка, протягивая грязную ладонь. Под ногтями были ободки грязи. Совсем недавно Любонега чистила котлы на кухне этой корчмы. За это повариха её накормила. Но такая удача выпадала относительно редко.
— Чистозвана, — представилась щедрая незнакомка.
— Давно ты здесь?
— Только сегодня оказалась.
— Понятно. Лучше не крутиться у корчмы, а то хозяин может обратить внимание. Примет ещё за волочайку. Мне повариха Тепла говорила, что он заставляет служанок угождать гостям.
Тут девочка вздрогнула, обратив взоры на величественную фигуру.
— Бежим.
Позже Чистозвана, едва отдышавшись задала вопрос:
— Кто это был?
— Волхв.
— Ты как будто ушкуйника увидела.
— Они хуже разбойников. Ну для нас, по крайней мере. Высматривают жертву. Богатым-то хорошо. Откупятся. Отец мой заплатил, чтобы матушку в жертву принесли. Она изменила ему. А видоков да послухов не было. А по Муромской Правде никого нельзя голословно обвинять. А меня выгнал из дома. Говорит, что от дурного семени не жди доброго племени. Вот так и живу. Другим-то легче. Они с младых ногтей приспособились к такой жизни. А я жила в тереме. Матушка меньшицей у богатого купца была, да слюбилась с тиуном пригожим. Его тело потом выловили в Оце. Списали на татей. А может и не изменяла матушка отцу? Может, прихлебатели водимой жены её оговорили. Она-то не скрывала радости, когда всё так получилось.
Чистозвана только опечаленно покачала головой. Страшная история у маленькой Любы. Отец заставил отвечать дочь за грехи матери. Также поступил и Яронег с братом. Тогда решение князя казалось Чистозване едва ли не милостивым. Но с тех пор много воды утекло. Словоохотливая Люба продолжала болтать. Очевидно, ей не слишком часто удавалось поговорить с людьми. Ведь попрошайничество нельзя счесть за полноценную беседу.
— Кого надо приносить в жертву? Только нищих. Я хотела украсть пирог, но увидела казнённого головника. Это был знак. А теперь я доживу до Лели-весны, благодаря этому ожерелью. Ишь какие бусины. Разноцветные. Я бы с ними не рассталась, но надо на что-то жить. Вот вырасту — найду работу и стану богатейкой, как отец. А лучше улечу, как девочка-лебедь. Старый рында в доме моего отца некогда приехал из полуночных земель. Он рассказывал мне сказку. Там девочка превратилась в лебедя. Над ней издевалась мачеха, а отец ничего не знал. А потом она улетела. Отец спохватился, но было уже поздно. Лебеди оказались более добрыми, чем люди.
— Думаешь, это так легко — разбогатеть? — усмехнулась Чистозвана. — У вас в городе всё иначе. У нас, если кто-то украдёт, то его изгоняют из веси. А в городе казнят за такое. А у богатых и нарочитых людей все слуги и приживалы держатся за места, как болотник за рогоз. А лебедей я видела. Моя весь называется Золотые камни, а соседняя — зовётся Локсти. В переводе с мокшанского это значит лебедь. А с моим маленьким родичем произошла похожая история.
— Он тоже стал лебедем? — глаза девочки горели от любопытства.
— Нет. Как раз лебедем Ярополк не стал. Его судьба похожа на полуночное сказание. От него отказался родной брат, а бабушка продала мальчика Бабе-Яге.
— Ой, — расстроилась Люба. — Она его съела?
— Нет. Молва приписывает ей много лишних злодеяний. Ярополка унес серый гусь. Его брат раскаялся в своей жестокости и пожелал вернуть ребёнка, но мальчику лучше в лесу, чем в богатом тереме. Увы, любое предание имеет свойство повторяться. Я это испытала на своей шкуре.
Эта встреча оставила у Чистозваны смешанные чувства.
«Пора», — решила девушка и повернула на изящном пальчике перстень со смарагдом. Чистозвана закрыла глаза и ощутила блаженное чувство полёта. Как мог Велислав добровольно отказаться от этого?
В конце своего короткого пути летунья всё же приоткрыла глаза. Звёзды на тёмном небе напоминали золотые колокольчики, которые вот-вот огласят мир лёгким и мелодичным перезвоном. Вот бы ярополковым козочкам такие звёзды-колокольчики на мохнатые выи. Но бодливым козам Велес украшений не посылает. Звёздам судилось быть подругами златорогого месяца, который обращается в круглую, полную и белотелую луну.
Вот Чистозвана и очутилась в княжеском тереме, как давно хотела. Творислав Муромский спал при свете лучины. Как хотелось бы Чистозване накинуть удавку на морщинустую старческую шею, вонзить ножик булатный в жестокое сердце али насладиться агонией этого престарелого воителя. Но это было последнее, о чём следовало думать. Сейчас важно было другое.
Старый князь проснулся как от толчка. Ветер распахнул слюдяное оконце. Свет молодого месяца ворвался в княжеские покои и осветил хрупкую и зловещую фигуру, каким-то чудом пробравшуюся в терем. Да не абы куда, а в княжескую одрину. За дверью дежурят стражники, стоит их только позвать и… Но незнакомка приложила серп к ярким губам, словно упреждая Творислава от опрометчивого поступка.
— Не за твоей душой я пришла, старый греховодник.
— Я не…
— То, что ты не тащишь в одрину всё, что движется, как твой покойный друг, Гостобран, ещё не делает тебя праведником. Звал ведь меня.
— Никого я не звал, — произнёс старый правитель, изо всех сил стараясь, чтобы голос звучал твёрже.
— Если бы не призывал, то я бы и не пришла. Очень даже звал. Требы ты мне не приносил, старый скупец, но ты всем сердцем желал моего прихода. Только страшно тебе было вслух высказать свои желания. За такое ведь муромцы по голове своего князя не погладят. Могут ведь и утопить в Оце, коли прознают, что я к тебе прихожу по ночам. Златокаменцы так поступили с твоим дружком. Дурной пример заразен.
Творислав старался не смотреть на гостью, догадывался уже, кого призвал своим ропотом на небеса, Недолю, мстительностью и тоской по дочке любимой. Сама Марена явилась, что отвечало его тайным чаяниям. Её волосы были не чёрными, а напоминали тёмное расплавленное золото и, казалось, жили своей жизнью. Лицо, как и положено владычице царства мёртвых, было бледным, а глаза напоминали цветки мяты. Где-то он уже видел такие глаза. Она подбросила серп вверх, и оружие застыло в воздухе, а после обратилось в кроваво-красный месяц, что сам вплёлся в распущенные волосы богини. Тут же в её руке оказался отвратительный череп, чьи глаза осветили княжескую опочивальню алым сиянием. Творислав закрыл глаза старческими дланями, но от света было невозможно спрятаться.
— Я считала тебя смелее, княже. Посылать других на смерть — это ведь совсем не то, что самому смотреть в лицо Марене, не правда ли? — насмешливо протянула зловещая посетительница.
— Никто ещё не обвинял меня в трусости, — надменно ответил князь.
— Тогда посмотри на меня, княже.
Творислав всё же набрался смелости и взглянул на гостью непрошеную. Сарафан из переливчатой золотой парчи обтягивает стройную фигурку, одна белая, как снег рука держит череп, другая — сжимает пучок трав. Что-то показалось странным Твориславу в этом своеобразном букете и заставило задержать внимание на самых обычных растениях. Старый князь никогда не восхищался красотой природы, но даже он заметил, что в букете Марены преобладают весенние и летние травы. Теперь же на дворе осень. Белые, как капли молока ландыши, цветущая мята, похожая на бесстрастные глаза богини, тысячелистник, чьи листья подобны хвойным лапам, светлые шапки калины. В основном цветы имели светлый оттенок, но смотрелись жутко в это время года. Дева смерти молчала, а сам Творислав не решался первым заговорить, опасаясь прогневить злобную богиню. Чистозвана сразу отметила, что старичок не из робких. Другой уже давно отдал бы душу Марене. Разумеется, настоящей Марене, а не самозванной.
— Ну что, княже, не по зубам тебе князь Яронег.
При этих словах лицо старика исказила гримаса неподдельной ненависти.
— Не живут два медведя в одной берлоге, — отрывисто бросил Творислав.
— Правильно ты сказал, княже. Мне тоже не люб Яронег, — произнесла богиня, проводя рукой по второму серебряному серпу, точно желая отсечь голову их общему врагу. Творислав машинально отметил, что любит богиня серебро. Её пальцы одеты в серебряные кольца, только на большом пальце правой руки блестит золотое кольцо с изумрудом. Он нервно сглотнул. Он узнал это украшение. Оно было на руке Гордеславы те оба раза, когда она появлялась перед ним уже после гибели. На тонких запястьях богини серебряные наручни, а на плече сидит здоровенный ворон, которого князь только теперь разглядел. За другим плечом богини серебряная коса, на которой запеклась чья-то кровь. В другое время Творислав пал бы ниц перед суровой богиней и раскаялся бы в своих мыслях, не подобающих правителю. Не только всевидящей властительнице царства мёртвых, но даже барану понятно, что князь поставил отцовское горе и личную месть превыше долга властителя. Ибо власть — не только привилегия, но и тяжесть неподъёмная, которую очень просто выронить. Сынок-то старший Усыня плетёт заговоры и строит козни за спиной отца. Другие сыновья тоже перегрызлись между собой, как псы, не поделившие гусиные потроха. С союзниками у Творислава тоже не всё гладко.
Чистозвана никогда не любила употреблять в пищу ягоды красной рябины. Вот любоваться, расписывать горшки и кувшины огненными ягодами и делать бусы и браслеты — ей было любо. Зато черноплодную рябину она любила есть. Вкус у этих ягод своеобразный, но завораживающий. Вяжут во рту, конечно, но не оторвёшься от них. Перепачкаешь всю рожицу в тёмном ягодном соке, но наслаждаешься этой последней ягодой, самой необыкновенной, самой нужной, самой странной. Такой была и сама Чистозвана для кудесника Велислава. Росла черноплодная рябинка в её огороде. Ягоды у неё тёмные, как вороньи глаза.
Сейчас Чистозвана стояла, прислонившись к дереву, растущему напротив корчмы. Она обняла хрупкое деревце, словно желая вобрать в себя рябиновую волшбу. Бабка Величана любила мрачную осину, а сама Чистозвана, как и многие девицы, тянулась к берёзкам. Не зря же мокшане в целом и локстяне в частности почитают это дерево, словно божество. Но именно с виду слабая и хрупкая рябина является самым сильным и жизнестойким деревом, при этом обладая красой, радующей сердце.
Чистозвана отметила, что война не сказалась на торговле и благоденствии Мурома. Впрочем, и златокаменцы не бедствовали. Новгородские купцы отмечали удачную торговлю. Всё же рискованная жизнь у торговцев. Тут надо быть смелым, хитрым, бойким и бессовестным. Очевидно, рябина привлекла внимание не только Чистозваны, но и новгородцев, потому что один подгулявший купчина принялся рассказывать легенду про дочь купца и её возлюбленного, которых пытался разлучить жестокий родитель. Его речь то и дело прерывалась пением и икотой, но смысл окружающие уловили. Возлюбленные превратились в деревья и оказались разлучены навеки. На одном берегу реки растёт робкая рябина, на другом —могучий дуб.
Чистозвана прерывисто задышала, её ноздри раздувались от гнева, как у породистой кобылицы. Ещё одно грустное предание. На сей раз новгородское. С неё хватит легенд, песен и преданий. Она не будет плакать, как рябина из этого предания. Она не дерево, чтобы покорно врастать в землю и разбрасывать листья. Гнев вернул ей желание бороться за своё счастье, жизни близких и бросать в очередной раз вызов своей Недоле. Порой ей казалось, что жестокие удары судьбы сильнее её воли. А теперь девушке казалось, что чья-то злая воля бросила её в холодный омут, и она захлёбывается в ледяной воде, идёт ко дну. Чистозвану уже затягивает воронка зла, предательства и безысходности.
Она уже собралась уходить, когда весёлая компания, пошатываясь и сквернословя, вышла из корчмы. Чистозвана не хотела попадаться на глаза подвыпившим торговцам, которые запросто могут обидеть беззащитную девку. Девочка, которая до этого робко переминалась с ноги на ногу, подбежала к торговцам и начала выпрашивать подаяние, желая им всяческих благ, удачи в любви и торговле, спокойного моря и благословения Богов. На вид кроха была не старше Ярополка, но вид имела самый измождённый, но вместе с тем нахальный. Без этого никак нельзя прожить побирушке. Вот и с умыслом поджидает хмельных купцов. Есть, конечно, риск. Иные во хмелю становятся буйными, а в некоторых людях просыпается щедрость. К счастью маленькой попрошайки, эти торговцы были в самом благодушном настроении. Сегодня они сбыли дорогие ткани, меха, заморские вина и жито по завышенной цене. Вот один из них и кинул маленькой побирушке целый каравай хлеба, который та поймала на лету.
Рот Чистозваны наполнился слюной от пленительного запаха. Сегодня днём она проходила мимо торговых рядов и наткнулась, разумеется, и на булочника, расхваливающего разнообразную выпечку. Блины, пироги с капустой и зелёным луком, крендельки, медовые пряники, калачи — всё манило. Подходи и бери, коли мошна полна. А коли монет нет, то прощай белый свет.
Удивлению голодной девушки не было предела, когда девочка, поколебавшись, подошла к ней и отломила половину тёплого, хрустящего, пышного каравая. Теперь Чистозвана с трудом сдерживала слёзы. Она почти забыла, что бывают добрые и бескорыстные люди. Весняки считали себя благодетелями, кидая крохи своей щедрости Синеславе, а затем нескольким нуждающимся. Но у них был кров над головой, хлеб в печи, суп с капустой, репой, луком, а иногда и с мясом на столе.
Эта же девочка, не имеющая былого и грядущего, поделилась последним куском хлеба с чужинкой. Чистозвана даже не просила у неё еды, но малышка поняла всё без слов. Чистозвана с грустью подумала, что с таким чистым сердцем девчурка недолго проживёт под срединным небом. Обычно нищие не отличаются подобной сердобольностью. Впрочем, у многих богатеев снега в метель не выпросишь.
— Зачем ты мне помогаешь?
— Что другому дашь — сторицей получишь, — повторила девочка чужую фразу. Убеждённость в её голосе удивила Чистозвану.
— Ты права, — тут девушка сняла с тоненькой шейки стеклянные бусы и протянула нищенке, обладающей состраданием и широтой души. По-любому эта девочка перенесла не меньше лишений, чем Величана, но не возненавидела весь мир. А это настоящий дар. Многие христианские миссионеры проповедуют добро и любовь. Но кто из них поступит так, как маленькая язычница? Девочка с восхищением рассматривала украшение, которое впервые держала в маленьких, цепких дланях. Она не умела благодарить и относительно плохо попрошайничала. Маленькая побирушка всегда стеснялась подходить к людям, боясь нарваться на брань, побои, отказ и насмешки. Ей легче было голодать или украсть. Сегодня она хотела стянуть булку, но на торжище на неё уже косились подозрительно. Хотя пекарь тоже обманывал людей, разбавляя пшеничную муку жёлудевой или вовсе травяной. Как-то оголадавшая девочка украла ржаной пирожок, но в нём попались горошины.
— Любонега, — коротко ответила малышка, протягивая грязную ладонь. Под ногтями были ободки грязи. Совсем недавно Любонега чистила котлы на кухне этой корчмы. За это повариха её накормила. Но такая удача выпадала относительно редко.
— Чистозвана, — представилась щедрая незнакомка.
— Давно ты здесь?
— Только сегодня оказалась.
— Понятно. Лучше не крутиться у корчмы, а то хозяин может обратить внимание. Примет ещё за волочайку. Мне повариха Тепла говорила, что он заставляет служанок угождать гостям.
Тут девочка вздрогнула, обратив взоры на величественную фигуру.
— Бежим.
Позже Чистозвана, едва отдышавшись задала вопрос:
— Кто это был?
— Волхв.
— Ты как будто ушкуйника увидела.
— Они хуже разбойников. Ну для нас, по крайней мере. Высматривают жертву. Богатым-то хорошо. Откупятся. Отец мой заплатил, чтобы матушку в жертву принесли. Она изменила ему. А видоков да послухов не было. А по Муромской Правде никого нельзя голословно обвинять. А меня выгнал из дома. Говорит, что от дурного семени не жди доброго племени. Вот так и живу. Другим-то легче. Они с младых ногтей приспособились к такой жизни. А я жила в тереме. Матушка меньшицей у богатого купца была, да слюбилась с тиуном пригожим. Его тело потом выловили в Оце. Списали на татей. А может и не изменяла матушка отцу? Может, прихлебатели водимой жены её оговорили. Она-то не скрывала радости, когда всё так получилось.
Чистозвана только опечаленно покачала головой. Страшная история у маленькой Любы. Отец заставил отвечать дочь за грехи матери. Также поступил и Яронег с братом. Тогда решение князя казалось Чистозване едва ли не милостивым. Но с тех пор много воды утекло. Словоохотливая Люба продолжала болтать. Очевидно, ей не слишком часто удавалось поговорить с людьми. Ведь попрошайничество нельзя счесть за полноценную беседу.
— Кого надо приносить в жертву? Только нищих. Я хотела украсть пирог, но увидела казнённого головника. Это был знак. А теперь я доживу до Лели-весны, благодаря этому ожерелью. Ишь какие бусины. Разноцветные. Я бы с ними не рассталась, но надо на что-то жить. Вот вырасту — найду работу и стану богатейкой, как отец. А лучше улечу, как девочка-лебедь. Старый рында в доме моего отца некогда приехал из полуночных земель. Он рассказывал мне сказку. Там девочка превратилась в лебедя. Над ней издевалась мачеха, а отец ничего не знал. А потом она улетела. Отец спохватился, но было уже поздно. Лебеди оказались более добрыми, чем люди.
— Думаешь, это так легко — разбогатеть? — усмехнулась Чистозвана. — У вас в городе всё иначе. У нас, если кто-то украдёт, то его изгоняют из веси. А в городе казнят за такое. А у богатых и нарочитых людей все слуги и приживалы держатся за места, как болотник за рогоз. А лебедей я видела. Моя весь называется Золотые камни, а соседняя — зовётся Локсти. В переводе с мокшанского это значит лебедь. А с моим маленьким родичем произошла похожая история.
— Он тоже стал лебедем? — глаза девочки горели от любопытства.
— Нет. Как раз лебедем Ярополк не стал. Его судьба похожа на полуночное сказание. От него отказался родной брат, а бабушка продала мальчика Бабе-Яге.
— Ой, — расстроилась Люба. — Она его съела?
— Нет. Молва приписывает ей много лишних злодеяний. Ярополка унес серый гусь. Его брат раскаялся в своей жестокости и пожелал вернуть ребёнка, но мальчику лучше в лесу, чем в богатом тереме. Увы, любое предание имеет свойство повторяться. Я это испытала на своей шкуре.
Эта встреча оставила у Чистозваны смешанные чувства.
«Пора», — решила девушка и повернула на изящном пальчике перстень со смарагдом. Чистозвана закрыла глаза и ощутила блаженное чувство полёта. Как мог Велислав добровольно отказаться от этого?
В конце своего короткого пути летунья всё же приоткрыла глаза. Звёзды на тёмном небе напоминали золотые колокольчики, которые вот-вот огласят мир лёгким и мелодичным перезвоном. Вот бы ярополковым козочкам такие звёзды-колокольчики на мохнатые выи. Но бодливым козам Велес украшений не посылает. Звёздам судилось быть подругами златорогого месяца, который обращается в круглую, полную и белотелую луну.
Вот Чистозвана и очутилась в княжеском тереме, как давно хотела. Творислав Муромский спал при свете лучины. Как хотелось бы Чистозване накинуть удавку на морщинустую старческую шею, вонзить ножик булатный в жестокое сердце али насладиться агонией этого престарелого воителя. Но это было последнее, о чём следовало думать. Сейчас важно было другое.
Старый князь проснулся как от толчка. Ветер распахнул слюдяное оконце. Свет молодого месяца ворвался в княжеские покои и осветил хрупкую и зловещую фигуру, каким-то чудом пробравшуюся в терем. Да не абы куда, а в княжескую одрину. За дверью дежурят стражники, стоит их только позвать и… Но незнакомка приложила серп к ярким губам, словно упреждая Творислава от опрометчивого поступка.
— Не за твоей душой я пришла, старый греховодник.
— Я не…
— То, что ты не тащишь в одрину всё, что движется, как твой покойный друг, Гостобран, ещё не делает тебя праведником. Звал ведь меня.
— Никого я не звал, — произнёс старый правитель, изо всех сил стараясь, чтобы голос звучал твёрже.
— Если бы не призывал, то я бы и не пришла. Очень даже звал. Требы ты мне не приносил, старый скупец, но ты всем сердцем желал моего прихода. Только страшно тебе было вслух высказать свои желания. За такое ведь муромцы по голове своего князя не погладят. Могут ведь и утопить в Оце, коли прознают, что я к тебе прихожу по ночам. Златокаменцы так поступили с твоим дружком. Дурной пример заразен.
Творислав старался не смотреть на гостью, догадывался уже, кого призвал своим ропотом на небеса, Недолю, мстительностью и тоской по дочке любимой. Сама Марена явилась, что отвечало его тайным чаяниям. Её волосы были не чёрными, а напоминали тёмное расплавленное золото и, казалось, жили своей жизнью. Лицо, как и положено владычице царства мёртвых, было бледным, а глаза напоминали цветки мяты. Где-то он уже видел такие глаза. Она подбросила серп вверх, и оружие застыло в воздухе, а после обратилось в кроваво-красный месяц, что сам вплёлся в распущенные волосы богини. Тут же в её руке оказался отвратительный череп, чьи глаза осветили княжескую опочивальню алым сиянием. Творислав закрыл глаза старческими дланями, но от света было невозможно спрятаться.
— Я считала тебя смелее, княже. Посылать других на смерть — это ведь совсем не то, что самому смотреть в лицо Марене, не правда ли? — насмешливо протянула зловещая посетительница.
— Никто ещё не обвинял меня в трусости, — надменно ответил князь.
— Тогда посмотри на меня, княже.
Творислав всё же набрался смелости и взглянул на гостью непрошеную. Сарафан из переливчатой золотой парчи обтягивает стройную фигурку, одна белая, как снег рука держит череп, другая — сжимает пучок трав. Что-то показалось странным Твориславу в этом своеобразном букете и заставило задержать внимание на самых обычных растениях. Старый князь никогда не восхищался красотой природы, но даже он заметил, что в букете Марены преобладают весенние и летние травы. Теперь же на дворе осень. Белые, как капли молока ландыши, цветущая мята, похожая на бесстрастные глаза богини, тысячелистник, чьи листья подобны хвойным лапам, светлые шапки калины. В основном цветы имели светлый оттенок, но смотрелись жутко в это время года. Дева смерти молчала, а сам Творислав не решался первым заговорить, опасаясь прогневить злобную богиню. Чистозвана сразу отметила, что старичок не из робких. Другой уже давно отдал бы душу Марене. Разумеется, настоящей Марене, а не самозванной.
— Ну что, княже, не по зубам тебе князь Яронег.
При этих словах лицо старика исказила гримаса неподдельной ненависти.
— Не живут два медведя в одной берлоге, — отрывисто бросил Творислав.
— Правильно ты сказал, княже. Мне тоже не люб Яронег, — произнесла богиня, проводя рукой по второму серебряному серпу, точно желая отсечь голову их общему врагу. Творислав машинально отметил, что любит богиня серебро. Её пальцы одеты в серебряные кольца, только на большом пальце правой руки блестит золотое кольцо с изумрудом. Он нервно сглотнул. Он узнал это украшение. Оно было на руке Гордеславы те оба раза, когда она появлялась перед ним уже после гибели. На тонких запястьях богини серебряные наручни, а на плече сидит здоровенный ворон, которого князь только теперь разглядел. За другим плечом богини серебряная коса, на которой запеклась чья-то кровь. В другое время Творислав пал бы ниц перед суровой богиней и раскаялся бы в своих мыслях, не подобающих правителю. Не только всевидящей властительнице царства мёртвых, но даже барану понятно, что князь поставил отцовское горе и личную месть превыше долга властителя. Ибо власть — не только привилегия, но и тяжесть неподъёмная, которую очень просто выронить. Сынок-то старший Усыня плетёт заговоры и строит козни за спиной отца. Другие сыновья тоже перегрызлись между собой, как псы, не поделившие гусиные потроха. С союзниками у Творислава тоже не всё гладко.
