В старости люди становятся капризны, переменчивы, плаксивы и живут воспоминаниями. Не исключено, что перед смертью Творислав хочет увидеться со своим другом. Пусть Гостобран многажды предавал и обманывал Творислава, но они были друзьями и побратимами. А ты, княже, хотел бы увидеть перед кончиной лучшего друга? — прозрачные глаза напоминали жемчужины и странно гляделись на морщинистом лице, подобном печёному яблоку. Эти слова впились в княжеское сердце, подобно клинку. Похоже, что старый волхв забавлялся, ковыряя его рану. Теперь он не может Велислава выпустить из поруба при всём желании. Даже потерявший чародейскую силу бывший друг остаётся опасным врагом. Хотя, — тут Яронег воспрянул, так ему и надо. Он принёс в жертву Гостобрана ради внучки ведьмы, а теперь ей не миновать княжеского ложа. Воистину волю Богов трудно постигнуть. Странную пряжу спряли норны для самого Яронега. Князь понял, что не ощущает ликования. Слишком дорогой ценой дался ему покой родной земли.
— Я не могу позвать отца и мёртвую суложь, — невольно содрогнулся Яронег, — на свой брачный пир. Кудесник Велислав создал Гостобранову могилу. Вот с него и спрашивайте.
— Это пустые отговорки. — задорно усмехнулся молодой воевода. — Правитель обязан уметь всё.
— Я князь, но не чародей, — раздражённо ответил Яронег.
— Нам нужна твоя воля, — грозно рыкнул старец. — Мы проведём обряд. Ты позовёшь отца и мёртвую невесту, то есть супружницу на брачный пир. Ты объявишь волю при всём честном народе. Остальное — наша забота. А если они не явятся, то была бы честь предложена, а неволить грех.
Яронег облегчённо кивнул головой. Не сказать, чтобы он желал видеть таких гостей на свадьбе, но какова невеста — таковы и гости. Кровь в жилах стыла при одной мысли, что, возможно, заложные покойники сядут рядом, осушат чашу с ромейским вином, возьмут его за руку. А может, ревнивая Гордеслава захочет утянуть новоявленную соперницу на дно. Вспыхнувшая было надежда уступила место тревоге. И кто пойдёт за него, если уже две суложи окажутся на дне Итиля. Недоля такая у Яронега — жить с нелюбой красавицей. Не самая страшная, впрочем, участь для правителя. Как сказал этот безбородый молосокос: «Правитель должен уметь всё». Вот Яронегу и придётся погасить факел своего сердца и расстаться с милой его сердцу возлюбленной. Самое сложное было сообщить о своём решении Милаве. Реакции той, которая стала по сути его семьёй, Яронег опасался больше, чем вторжения иномирцев. Он подозвал Теплигу и приказал ей сообщить обо всём Чистозване. Реакция верной челядинки заставила его поморщиться.
— Ой, правда, князюшка? Радость-то какая! А вы Чистозвану так до брачного пира будете держать под замком?
— Зачем же? Она знает, что я властен над жизнью и смертью её полюбовника. Да и какая рыбацкая дочь откажется стать водимой княжеской женой? Доля такая у внучек ведьмы лютой. Да и негоже будущую княгиню, как рабыню держать под замком.
Теплига радостно засеменила вверх по лестнице терема, торопясь сообщить пленнице радостную новость. Яронег не желал видеть невесту до свадебного пира. Чем нелюбимая Чистозвана отличается от такой же нелибимой Гордеславы? Ещё одно порождение Творислава, с которым Яронег будет вынужден связать свою жизнь. Внезапно его губы сложились в ироничную улыбку, а куплет песни, о которой он почти не вспоминал, безошибочно вошёл в его помыслы:
— Как богат твой терем
Как богат твой терем.
Земли — вволю.
Мне же быть одиноким
Век дано судьбою.
А когда помрём,
За родным холмом
Нас схоронят,
Как любили мы,
Как дружили мы,
Будут помнить.
Кто придёт сюда,
Надпись тот всегда
Прочитает:
«Здесь лежит чета,
Здесь их неспроста
Смерть венчает»!
Вновь страх, липкий, как пальцы после сбора ягод, овладел князем. Но он оборвал себя. Правителю не пристало кликушествовать. Он будет жить в богатом тереме, иметь много земли, но сама Недоля заповедала князю быть одиноким без любимой женщины и маленькой дочки. Такова цена власти или расплата за его преступления. Ведь он не возражал против убийства родного отца, если называть вещи своими именами. Он изменил жене, спутавшись с девушкой, кровь отца которой была на его руках. Он использовал Велислава, а после предал его по наущению Милавы. А теперь предаёт Милаву, но не из прихоти, а ради блага всех златокаменцев. Предал он и Ярополка, почему-то князь вспомнил сегодня о брате, глядя на юное насмешливое лицо дерзкого воеводы. Ах, если бы он мог завещать престол Ярополку, а не детям от этой высокомерной красавицы, которую неизвестно от кого нагулял Творислав. Она племянница Уголька и внучка Величаны, кроме того — внучка человека, который опустошал земли Яронега, и будто этого мало — полюбовница его друга. Есть, от чего прийти в уныние.
С тяжёлым сердцем князь поднялся в покои Милавы. В этот миг Яронег предпочёл бы сразиться с целой ратью кочевников, но не объясняться с полюбовницей, которая вскоре будет вынуждена покинуть его терем ради прозябания в отдалённом селе, которое Яронег должен будет выделить своей дочери. Вот и всё отцовское наследство для маленькой Мечиславы. Скоро у Яронега будут иные дети от водимой жены, а ребёнку наложницы нужно знать своё место. Князь ожидал большего гнева, но Милава только недоуменно моргала и открывала рот, напоминая рыбу, выброшенную на берег. Через некоторое время она тихо спросила:
— Уж не помутили ли Боги твой разум, Яронег? Или это уловка, потому что ты уже несколько месяцев как охладел ко мне? А Чистозвана, она всегда умела нравиться мужчинам.
Немая боль и невыплаканные слезы, которые застыли в светло-серых глазах его любушки ранили Яронега больнее, чем тьма упрёков. Вот так же спокойно когда-то Гордеслава отреклась от своей земной жизни. Но не утопится же в самом деле Милава? Она, как меч рейнской ковки, редкая, надёжная, закалённая. Гордеслава же была похожа на сулицу, которую смастерил неловкий оружейник. Сломалась при первой возможности, ещё не пригодившись в бою. Теперь, когда он терял Милаву, то обида прошла, а полюбовница стала ему дороже прежнего.
— Ты прекрасно знаешь, Милава, с кем моё сердце. И ещё, — тут голос князя стал каким-то робким и даже просящим, — я хочу попросить у тебя прощения.
— За то, что женишься на моей подруге былой?
— Нет. Не за это. И не за женитьбу на Гордеславе. Тогда я поступил, как должно. Так же я делаю и сейчас. Я повёл себя не очень порядочно с тобой, когда обманывал и клялся в несуществующей любви. Тогда я не думал, что ты станешь мне настолько дорога. Странную нить спряли для нас норны. Сейчас я жалею, что причинил тебе столько боли, горя и страданий.
— Перестань, Яронег, — почти взвизгнула обычно сдержанная Милава. — Я. Я не желаю другой Доли для себя. Когда-то я была глупой девчонкой, мечтающей о воинской славе. Но я поняла, что моя судьба умереть рядом с тобой. Я простила тебя. Я давно простила тебя, но поняла это только сейчас, когда ты сам раскаялся во всём. Повинную главу и меч не сечёт.
Она притянула к себе голову любовника и стала жадно целовать его русые кудри. Позже Милава спросила тоном обречённой головницы:
— Когда свадьба?
— Сейчас как раз месяц листопад, — ничего не выражающим тоном ответил любовник, — не надо затягивать с брачным пиром.
— Да, у некоторых народов этот месяц так и зовётся свадебник, — вымученно улыбнулась Милава.
— Не в этом дело. На наш брачный пир званы утопленники, — нехотя признался Яронег.
— Какие ещё утопленники? — не поняла Милава. Всё происходящее казалось ей горячечным бредом.
— Такие, — обречённо махнул сильной рукой Яронег, — Гордеслава и мой батюшка.
— Но они же не должны попасть в наш град.
— Завтра я перед всем честным народом позову их в гости, а муромский чародей проведёт нужный обряд.
Милава долго молчала, а когда заговорила, то её по-хазарски смуглое лицо было бледнее свечения луны.
— Не делай этого, Яронег, я тебя молю и заклинаю памятью твоей матери, Златокаменском и всем, что тебе дорого. Ты можешь повторить судьбу Бальдра.
— Ох уж эти варяжские предания, — подбоченился храбрый воин, — не думай о дурном, моя лада. Пока ещё я могу тебя так называть. У меня есть ещё медвежья шкура и лук, метко разящий, выросший из сердца колдуньи злокозненной.
— А вдруг это оружие потеряет свою силу из-за твоего нового волеизъявления? — не сдавалась дотошная Милава. — А шкура? Гм. Ты же не знаешь, когда придёт конец её службы.
— Довольно. Ты говоришь, как старуха, причитающая над телом последнего родича.
Милава обиженно умолкла. Яронег и сам не мог подавить своих душевных терзаний, но подобно всем слабохарактерным людям, цеплялся за блазня надежды, как утопающий за обломки кнорра.
— Полно тебе, моя радость. Велислав баял, что нужно семь условий для прекращения вражды, — внезапно страх перед неизбежным сменился азартом. — Первое условие — шкура, — тут князь начал загибать тонкие пальцы, украшенные перстеньками червонного золота. Каждый перстень был увенчан яхонтом, на который можно было купить несколько весей навроде Золотых камней. Если бы, конечно, соседним правителям пришла в голову идея продавать свои земли. Но в те варварские времена было не принято покупать земли. Тогда люди признавали только власть меча, копья и стрел. А вот войска Яронег вполне мог нанять на свои драгоценности. Но он даже не думал об этом. Эти перстни он мог снять только с самими перстами. — Во-вторых, лук со стрелами. В-третьих, Гостобранова могила. В-четвёртых, пленение самого Велислава. Ведь он не дал бы мне жениться на его невесте.
— Она его суложь, — тихо ответствовала Милава с надеждой глядя на неразумного полюбовника.
— Враньё, — отрезал упорный Яронег, — Творислав Муромский из своего рода её не отпускал. Вено Велислав за неё не выплачивал. Только женищей, а не женой она для него была, как и для гончара глупого. Но не отвлекай меня. В-пятых, родство Чистозваны с Твориславом и наш договор. Шестое условие я выполню завтра. А седьмое условие будет выполнено через две седмицы, и тогда… — тут Яронег очень опечалился. — Тогда наши пути-дороженьки разойдутся.
— Нет, Яронег, — серьёзно ответила Милава, — я буду с тобой до самой смерти. Я не забываю клятвы так легко, как иные правители. Ты можешь отрубить мне голову, услать меня, но я желаю до конца разделить твой жребий. Разве ты откажешь своей женище, — Милава с особой горечью произнесла последнее слово, точно хотела бросить упрёк жестокому любовнику, — в такой малости?
— Если тебе это так надобно, — ничего не выражающим тоном бросил Яронег, — то что же, оставайся. Они не требуют твоей ссылки. Но я дал слово, что наши отношения порастут травой, как заброшенный курган. Но зачем, скажи мне, зачем терзать своё и моё сердце? — взмолился Яронег.
— Мне трудно это объяснить, — пожала хрупкими плечами, укутанными парчовой ферязью, Милава, — возможно, мне слишком горько оставлять родной град… И тех, кого я любила. А теперь ступай, княже. Ведь листопад — время свадеб. А нас с тобой может сочетать неразрушимыми узами только смерть. Я слышала, какую песню ты напевал, когда шёл ко мне.
— Да? Мне казалось, что эта песня звучала только в моём воображении.
— Иди, Яронег. Мне нужно переехать в новые покои. Теперь я буду в подчинении у этой противной старушки, Теплиги. Вот уж она отыграется на мне за всё.
— Тебе необязательно…
— Я сама решу свою Долю. Ты пойдёшь тропою, а я набью себе множество болячек и шишек в колючих кустах. Но наши дороги в итоге объединятся в одну. Теперь я обычная теремная девка.
Милава всегда отличалась изрядным упрямством. И вот она сменила паволоки на грубое сукно. На ней обычное светло-желтое суконное платье, из-под которого выглядывает грубая рубаха. Только смоляные косы гордо перекинуты на небольшую грудь, а в светлых глазах горит пламя непокорства. Но на словах отдала себя во власть ключницы. Теплига растерялась неимоверно. Как приставить бывшую княжескую наложницу к грязной работе? Поручила ей самые лёгкие дела да стала наблюдать за Милавой. Вот уж не было мороки, так получай. И к новой княгинюшке её не приставишь, и среди теремных девок появилась новая обуза.
А Яронег, верный своему слову, на следующий день подошёл к хладным водам Итиля да призвал отца и усопшую суложь на свой брачный пир. Бывшая княжеская любимица, а ныне теремная девка, Милава пришла поглазеть на обряд. Так и прожигала гостей она своими светлыми глазами, смотрящимися странно рядом с тонкими бровями цвета сажи и смоляными стрельчатыми ресницами. На какой-то миг ей показался знакомым юный воевода, но тут купцы замахали руками, начали гуторить на своём непонятном языке. «Видать, мерянские-то торговцы», — отметила Милава. Но тревога её не покидала.
Вот и исполнилась воля Яронега. Весь терем готовится к торжеству. Это будет не просто свадебный пир на весь мир. Это будет начало мирного договора. Как переменчива людская молва! Те же люди, которые требовали казни ведьминой внучки, благословляли новую княгиню и желали ей счастливой и долгой жизни. Но Чистозвана уже не верила в добрые пожелания и лицемерные похвалы.
И вот настал день свадьбы рыбацкой дочери и князя Златокаменского. Не обманул Творислав. Прибыл он на брачный пир своей внучки. Вскользь отметил он прелесть невесты и её богатый наряд. Золотой венец почти сливался с роскошными волосами Чистозваны, серебряные наручни только подчёркивали тонкость её рук, а подвески-колты плавно качались в такт её телодвижениям. Алый свадебный сарафан из чужеземной ткани не стеснял грации и порывистости будущей княгини. Но не Чистозвану ждал князь Муромский. Мельком взглянул он на родню невесты. Златокудрый гончар казался важным боярином в расшитом корзно, а вот жена его имела бледный и понурый вид. Но Творислав отметил, что некогда сия девица была весьма хороша, но невзгоды отметили её тонкое личико преждевременными морщинками, а карие глаза казались тусклыми, как опавшие листья. Не баловала Доля вдову Гостобранову.
Тут послышался всплеск воды. Гости обомлели. Красивая женщина вошла в зал, распространяя аромат речных цветов, тины и луговой земляники. Она держала в руках цепь, сотканную из крапивы, на которой, словно собачонку тащила подвывающего старца, вопившего:
— Не пойду позориться.
Позади прелестницы шёл самый обычный золотоволосый юноша, в котором можно было бы разглядеть сходство с гончаром Вадимом, если бы тот не забрался под лавку, завидев странных гостей.
Глаза всех присутствующих устремились на бывшую княгиню. Среди изрядно захмелевших дружинников уже послышались весёлые смешки и скабрёзные замечания.
— Видать взял меньшицей наш князь ведунову девку. Вот водимая жена со дна Итиля явилась. И какая жена. Старого князя стреножила, как жеребёночка глупого.
— Скорее, как пса бешеного.
Не возрадовался Яронег этим словесам. Как говорится: «Хуже баб мужики». Как выпьют, так обращаются в похабников да смотников. Обычно это не раздражало князя. Порой он и сам был охотник позубоскалить. Но эти гридни унижали его родича, некогда бывшего князем. А подобных насмешек Яронег не спускал никому. Грозно зыркнул он на нахальных насмешников, примолкших под тяжестью княжеского гнева. Без страха смотрел Яронег на своих необычных гостей. А на суложь бывшую даже прикрикнул зло:
— Я не могу позвать отца и мёртвую суложь, — невольно содрогнулся Яронег, — на свой брачный пир. Кудесник Велислав создал Гостобранову могилу. Вот с него и спрашивайте.
— Это пустые отговорки. — задорно усмехнулся молодой воевода. — Правитель обязан уметь всё.
— Я князь, но не чародей, — раздражённо ответил Яронег.
— Нам нужна твоя воля, — грозно рыкнул старец. — Мы проведём обряд. Ты позовёшь отца и мёртвую невесту, то есть супружницу на брачный пир. Ты объявишь волю при всём честном народе. Остальное — наша забота. А если они не явятся, то была бы честь предложена, а неволить грех.
Яронег облегчённо кивнул головой. Не сказать, чтобы он желал видеть таких гостей на свадьбе, но какова невеста — таковы и гости. Кровь в жилах стыла при одной мысли, что, возможно, заложные покойники сядут рядом, осушат чашу с ромейским вином, возьмут его за руку. А может, ревнивая Гордеслава захочет утянуть новоявленную соперницу на дно. Вспыхнувшая было надежда уступила место тревоге. И кто пойдёт за него, если уже две суложи окажутся на дне Итиля. Недоля такая у Яронега — жить с нелюбой красавицей. Не самая страшная, впрочем, участь для правителя. Как сказал этот безбородый молосокос: «Правитель должен уметь всё». Вот Яронегу и придётся погасить факел своего сердца и расстаться с милой его сердцу возлюбленной. Самое сложное было сообщить о своём решении Милаве. Реакции той, которая стала по сути его семьёй, Яронег опасался больше, чем вторжения иномирцев. Он подозвал Теплигу и приказал ей сообщить обо всём Чистозване. Реакция верной челядинки заставила его поморщиться.
— Ой, правда, князюшка? Радость-то какая! А вы Чистозвану так до брачного пира будете держать под замком?
— Зачем же? Она знает, что я властен над жизнью и смертью её полюбовника. Да и какая рыбацкая дочь откажется стать водимой княжеской женой? Доля такая у внучек ведьмы лютой. Да и негоже будущую княгиню, как рабыню держать под замком.
Теплига радостно засеменила вверх по лестнице терема, торопясь сообщить пленнице радостную новость. Яронег не желал видеть невесту до свадебного пира. Чем нелюбимая Чистозвана отличается от такой же нелибимой Гордеславы? Ещё одно порождение Творислава, с которым Яронег будет вынужден связать свою жизнь. Внезапно его губы сложились в ироничную улыбку, а куплет песни, о которой он почти не вспоминал, безошибочно вошёл в его помыслы:
— Как богат твой терем
Как богат твой терем.
Земли — вволю.
Мне же быть одиноким
Век дано судьбою.
А когда помрём,
За родным холмом
Нас схоронят,
Как любили мы,
Как дружили мы,
Будут помнить.
Кто придёт сюда,
Надпись тот всегда
Прочитает:
«Здесь лежит чета,
Здесь их неспроста
Смерть венчает»!
Вновь страх, липкий, как пальцы после сбора ягод, овладел князем. Но он оборвал себя. Правителю не пристало кликушествовать. Он будет жить в богатом тереме, иметь много земли, но сама Недоля заповедала князю быть одиноким без любимой женщины и маленькой дочки. Такова цена власти или расплата за его преступления. Ведь он не возражал против убийства родного отца, если называть вещи своими именами. Он изменил жене, спутавшись с девушкой, кровь отца которой была на его руках. Он использовал Велислава, а после предал его по наущению Милавы. А теперь предаёт Милаву, но не из прихоти, а ради блага всех златокаменцев. Предал он и Ярополка, почему-то князь вспомнил сегодня о брате, глядя на юное насмешливое лицо дерзкого воеводы. Ах, если бы он мог завещать престол Ярополку, а не детям от этой высокомерной красавицы, которую неизвестно от кого нагулял Творислав. Она племянница Уголька и внучка Величаны, кроме того — внучка человека, который опустошал земли Яронега, и будто этого мало — полюбовница его друга. Есть, от чего прийти в уныние.
С тяжёлым сердцем князь поднялся в покои Милавы. В этот миг Яронег предпочёл бы сразиться с целой ратью кочевников, но не объясняться с полюбовницей, которая вскоре будет вынуждена покинуть его терем ради прозябания в отдалённом селе, которое Яронег должен будет выделить своей дочери. Вот и всё отцовское наследство для маленькой Мечиславы. Скоро у Яронега будут иные дети от водимой жены, а ребёнку наложницы нужно знать своё место. Князь ожидал большего гнева, но Милава только недоуменно моргала и открывала рот, напоминая рыбу, выброшенную на берег. Через некоторое время она тихо спросила:
— Уж не помутили ли Боги твой разум, Яронег? Или это уловка, потому что ты уже несколько месяцев как охладел ко мне? А Чистозвана, она всегда умела нравиться мужчинам.
Немая боль и невыплаканные слезы, которые застыли в светло-серых глазах его любушки ранили Яронега больнее, чем тьма упрёков. Вот так же спокойно когда-то Гордеслава отреклась от своей земной жизни. Но не утопится же в самом деле Милава? Она, как меч рейнской ковки, редкая, надёжная, закалённая. Гордеслава же была похожа на сулицу, которую смастерил неловкий оружейник. Сломалась при первой возможности, ещё не пригодившись в бою. Теперь, когда он терял Милаву, то обида прошла, а полюбовница стала ему дороже прежнего.
— Ты прекрасно знаешь, Милава, с кем моё сердце. И ещё, — тут голос князя стал каким-то робким и даже просящим, — я хочу попросить у тебя прощения.
— За то, что женишься на моей подруге былой?
— Нет. Не за это. И не за женитьбу на Гордеславе. Тогда я поступил, как должно. Так же я делаю и сейчас. Я повёл себя не очень порядочно с тобой, когда обманывал и клялся в несуществующей любви. Тогда я не думал, что ты станешь мне настолько дорога. Странную нить спряли для нас норны. Сейчас я жалею, что причинил тебе столько боли, горя и страданий.
— Перестань, Яронег, — почти взвизгнула обычно сдержанная Милава. — Я. Я не желаю другой Доли для себя. Когда-то я была глупой девчонкой, мечтающей о воинской славе. Но я поняла, что моя судьба умереть рядом с тобой. Я простила тебя. Я давно простила тебя, но поняла это только сейчас, когда ты сам раскаялся во всём. Повинную главу и меч не сечёт.
Она притянула к себе голову любовника и стала жадно целовать его русые кудри. Позже Милава спросила тоном обречённой головницы:
— Когда свадьба?
— Сейчас как раз месяц листопад, — ничего не выражающим тоном ответил любовник, — не надо затягивать с брачным пиром.
— Да, у некоторых народов этот месяц так и зовётся свадебник, — вымученно улыбнулась Милава.
— Не в этом дело. На наш брачный пир званы утопленники, — нехотя признался Яронег.
— Какие ещё утопленники? — не поняла Милава. Всё происходящее казалось ей горячечным бредом.
— Такие, — обречённо махнул сильной рукой Яронег, — Гордеслава и мой батюшка.
— Но они же не должны попасть в наш град.
— Завтра я перед всем честным народом позову их в гости, а муромский чародей проведёт нужный обряд.
Милава долго молчала, а когда заговорила, то её по-хазарски смуглое лицо было бледнее свечения луны.
— Не делай этого, Яронег, я тебя молю и заклинаю памятью твоей матери, Златокаменском и всем, что тебе дорого. Ты можешь повторить судьбу Бальдра.
— Ох уж эти варяжские предания, — подбоченился храбрый воин, — не думай о дурном, моя лада. Пока ещё я могу тебя так называть. У меня есть ещё медвежья шкура и лук, метко разящий, выросший из сердца колдуньи злокозненной.
— А вдруг это оружие потеряет свою силу из-за твоего нового волеизъявления? — не сдавалась дотошная Милава. — А шкура? Гм. Ты же не знаешь, когда придёт конец её службы.
— Довольно. Ты говоришь, как старуха, причитающая над телом последнего родича.
Милава обиженно умолкла. Яронег и сам не мог подавить своих душевных терзаний, но подобно всем слабохарактерным людям, цеплялся за блазня надежды, как утопающий за обломки кнорра.
— Полно тебе, моя радость. Велислав баял, что нужно семь условий для прекращения вражды, — внезапно страх перед неизбежным сменился азартом. — Первое условие — шкура, — тут князь начал загибать тонкие пальцы, украшенные перстеньками червонного золота. Каждый перстень был увенчан яхонтом, на который можно было купить несколько весей навроде Золотых камней. Если бы, конечно, соседним правителям пришла в голову идея продавать свои земли. Но в те варварские времена было не принято покупать земли. Тогда люди признавали только власть меча, копья и стрел. А вот войска Яронег вполне мог нанять на свои драгоценности. Но он даже не думал об этом. Эти перстни он мог снять только с самими перстами. — Во-вторых, лук со стрелами. В-третьих, Гостобранова могила. В-четвёртых, пленение самого Велислава. Ведь он не дал бы мне жениться на его невесте.
— Она его суложь, — тихо ответствовала Милава с надеждой глядя на неразумного полюбовника.
— Враньё, — отрезал упорный Яронег, — Творислав Муромский из своего рода её не отпускал. Вено Велислав за неё не выплачивал. Только женищей, а не женой она для него была, как и для гончара глупого. Но не отвлекай меня. В-пятых, родство Чистозваны с Твориславом и наш договор. Шестое условие я выполню завтра. А седьмое условие будет выполнено через две седмицы, и тогда… — тут Яронег очень опечалился. — Тогда наши пути-дороженьки разойдутся.
— Нет, Яронег, — серьёзно ответила Милава, — я буду с тобой до самой смерти. Я не забываю клятвы так легко, как иные правители. Ты можешь отрубить мне голову, услать меня, но я желаю до конца разделить твой жребий. Разве ты откажешь своей женище, — Милава с особой горечью произнесла последнее слово, точно хотела бросить упрёк жестокому любовнику, — в такой малости?
— Если тебе это так надобно, — ничего не выражающим тоном бросил Яронег, — то что же, оставайся. Они не требуют твоей ссылки. Но я дал слово, что наши отношения порастут травой, как заброшенный курган. Но зачем, скажи мне, зачем терзать своё и моё сердце? — взмолился Яронег.
— Мне трудно это объяснить, — пожала хрупкими плечами, укутанными парчовой ферязью, Милава, — возможно, мне слишком горько оставлять родной град… И тех, кого я любила. А теперь ступай, княже. Ведь листопад — время свадеб. А нас с тобой может сочетать неразрушимыми узами только смерть. Я слышала, какую песню ты напевал, когда шёл ко мне.
— Да? Мне казалось, что эта песня звучала только в моём воображении.
— Иди, Яронег. Мне нужно переехать в новые покои. Теперь я буду в подчинении у этой противной старушки, Теплиги. Вот уж она отыграется на мне за всё.
— Тебе необязательно…
— Я сама решу свою Долю. Ты пойдёшь тропою, а я набью себе множество болячек и шишек в колючих кустах. Но наши дороги в итоге объединятся в одну. Теперь я обычная теремная девка.
Милава всегда отличалась изрядным упрямством. И вот она сменила паволоки на грубое сукно. На ней обычное светло-желтое суконное платье, из-под которого выглядывает грубая рубаха. Только смоляные косы гордо перекинуты на небольшую грудь, а в светлых глазах горит пламя непокорства. Но на словах отдала себя во власть ключницы. Теплига растерялась неимоверно. Как приставить бывшую княжескую наложницу к грязной работе? Поручила ей самые лёгкие дела да стала наблюдать за Милавой. Вот уж не было мороки, так получай. И к новой княгинюшке её не приставишь, и среди теремных девок появилась новая обуза.
А Яронег, верный своему слову, на следующий день подошёл к хладным водам Итиля да призвал отца и усопшую суложь на свой брачный пир. Бывшая княжеская любимица, а ныне теремная девка, Милава пришла поглазеть на обряд. Так и прожигала гостей она своими светлыми глазами, смотрящимися странно рядом с тонкими бровями цвета сажи и смоляными стрельчатыми ресницами. На какой-то миг ей показался знакомым юный воевода, но тут купцы замахали руками, начали гуторить на своём непонятном языке. «Видать, мерянские-то торговцы», — отметила Милава. Но тревога её не покидала.
Вот и исполнилась воля Яронега. Весь терем готовится к торжеству. Это будет не просто свадебный пир на весь мир. Это будет начало мирного договора. Как переменчива людская молва! Те же люди, которые требовали казни ведьминой внучки, благословляли новую княгиню и желали ей счастливой и долгой жизни. Но Чистозвана уже не верила в добрые пожелания и лицемерные похвалы.
И вот настал день свадьбы рыбацкой дочери и князя Златокаменского. Не обманул Творислав. Прибыл он на брачный пир своей внучки. Вскользь отметил он прелесть невесты и её богатый наряд. Золотой венец почти сливался с роскошными волосами Чистозваны, серебряные наручни только подчёркивали тонкость её рук, а подвески-колты плавно качались в такт её телодвижениям. Алый свадебный сарафан из чужеземной ткани не стеснял грации и порывистости будущей княгини. Но не Чистозвану ждал князь Муромский. Мельком взглянул он на родню невесты. Златокудрый гончар казался важным боярином в расшитом корзно, а вот жена его имела бледный и понурый вид. Но Творислав отметил, что некогда сия девица была весьма хороша, но невзгоды отметили её тонкое личико преждевременными морщинками, а карие глаза казались тусклыми, как опавшие листья. Не баловала Доля вдову Гостобранову.
Тут послышался всплеск воды. Гости обомлели. Красивая женщина вошла в зал, распространяя аромат речных цветов, тины и луговой земляники. Она держала в руках цепь, сотканную из крапивы, на которой, словно собачонку тащила подвывающего старца, вопившего:
— Не пойду позориться.
Позади прелестницы шёл самый обычный золотоволосый юноша, в котором можно было бы разглядеть сходство с гончаром Вадимом, если бы тот не забрался под лавку, завидев странных гостей.
Прода от 17.09.2025, 01:08
Глаза всех присутствующих устремились на бывшую княгиню. Среди изрядно захмелевших дружинников уже послышались весёлые смешки и скабрёзные замечания.
— Видать взял меньшицей наш князь ведунову девку. Вот водимая жена со дна Итиля явилась. И какая жена. Старого князя стреножила, как жеребёночка глупого.
— Скорее, как пса бешеного.
Не возрадовался Яронег этим словесам. Как говорится: «Хуже баб мужики». Как выпьют, так обращаются в похабников да смотников. Обычно это не раздражало князя. Порой он и сам был охотник позубоскалить. Но эти гридни унижали его родича, некогда бывшего князем. А подобных насмешек Яронег не спускал никому. Грозно зыркнул он на нахальных насмешников, примолкших под тяжестью княжеского гнева. Без страха смотрел Яронег на своих необычных гостей. А на суложь бывшую даже прикрикнул зло:
