Ну, посадили его в клетку, так это скорее воспитательный аспект, да и то посидел часа три, не больше. Из клетки я вызволила его ночью, морок наложила, по нему, как по коридору, и ушли. Вывела в ваш парк, оттуда ему до дома недалече.
– Выходит, ты его спасла?
– Это несомненно! Какой был бы настрой на этого героя поутру и чего бы решили, неизвестно. А так, по крайней мере, вышли без риска, он после визита к нам был жив, здоров и без стрелы в плече! Делаем вывод – находился в приличном обществе!
– Конечно, конечно! Приличия ваши далеко известны, сунь только палец! Обгрызете до костей в момент и еще денег потребуете! Пираньи!
Фреза остановила подругу вовремя, та не успела включить форсаж и высказать в полной мере все, что накипело на душе.
– А по какой причине ты спасла пленника? Неужели что-то личное? – поинтересовалась она.
Темная погасила окурок в материализовавшейся пепельнице, та тут же исчезла.
– Вынуждена согласиться с островитянкой, пленник оказался настоящим мужиком!
Он, будучи закованным, никого не испугался, при этом понимал, где находится,
но, тем не менее, его это не смущало! Когда увидел меня, таким взглядом хлестнул, настолько от него мощные позывы пошли, что я смутилась! Представляете, я на минуту опешила! Он готов был меня защитить от кого угодно, укутал меня, словно пледом теплым и надежным, каким-то особенным непроницаемым полем! Столько заложено было силы и страсти в его посыле, причем, не притворном, самом искреннем, было и вожделение ко мне, и желание помочь! Это сложное и сильное чувство «пробило» меня насквозь! Я такого не испытывала никогда, смею уверить. У этого парня такая бешеная энергетика, просто уникальная, с точки зрения обыкновенного человека. В знак благодарности и спасла его, ибо почувствовала себя желанной женщиной, увидела готовность без колебаний на самопожертвование ради меня, а это, сами понимаете, имеет очень высокую цену!
Помолчав минуту, темная задумчиво продолжила, – я вполне предполагаю, а сейчас даже уверена, что он принял меня там, в неверном отблеске огня в камине, за другую. Иначе нет ответа на вопрос, зачем он это сделал? Виделись мы впервые, эмоции были непритворные, как будто он во мне узнал очень близкого ему человека! Но я все равно ему благодарна, он мне минуту счастья подарил, впервые за много-много лет! Душевная встряска иногда необходима, вот он мне ее и устроил!
Фреза перевела взгляд на смуглую, вроде, та поняла все правильно, ведь ясно,
с кем Клим перепутал темную, внешне похожи они очень, только глаза разные.
– Ну, коли пошел такой разговор откровенный, скажи-ка нам, почему же в своем-то мороке не смогла справиться с нами? – поинтересовалась Соратница.
– Кто-то из светлых помогает вам, я чувствую постороннюю силу даже здесь, – демоница посмотрела на Клима, – но главное! Не хочу в глазах этого парня выглядеть оголтелой беспредельщицей, зачем же мне лишнее злодеяние при нем навешивать на себя?
В пылу разговоров не сразу и заметили – Клим приподнялся и уже сидел на лавке, потирая раненое плечо. Смотрел на них и улыбался!
– Девоньки! Как я рад вас видеть в добром здравии и без вражды! Какие же вы все красавицы…
Фреза встала на пути Соплеменницы, та было бросилась обнимать вождя!
– Стой! Нельзя так, он должен сделать выбор сам, без принуждения! Давай без этих женских уловок и хитростей! Услышала, Аделаида? Сейчас расходимся, а герой наш пусть сам решает! Как решит, так и будет!
Клим растерянно смотрел, как отвернувшись друг от друга, молча расходятся в диаметрально противоположные стороны такие милые его сердцу дамы.
Девушки удалялись не спеша, время выбора у него еще было, вот только заломило душу так, что выть хотелось! Обе подходили под его мысленный идеал женщины, обе были достойны восхищения и любви!
Он вспомнил слова Вратаря «про выбор»! Тот нелегкий выбор, который сделать должен только он сам! Никто другой на это не имеет право, поэтому ни советчиков,
ни подсказчиков не будет, пусть решает его разум или сердце! Вот и пришло это время, решение за ним! Да только весьма тяжело это сделать, когда разум отключается, а сердце от боли схватывает так…
Девушки отошли уже с полсотни метров. Перед темной возник выход из морока, напоминающий черный туннель, и она остановилась, вполоборота глядя на Клима.
Фреза с его верной спутницей по приключениям тоже остановились и, повернувшись, молчаливо стояли и терпеливо ждали.
Под перекрестными взглядами Клим лихорадочно пытался думать, взвешивать, искать плюсы у одной и минусы у другой, потом наоборот!
Ничего у него не получалось, мысли в лихорадке метались, хаотичные, лишенные рационального зерна, он только осознавал, что кого-то из дорогих ему людей он больше не увидит никогда! Возможно никогда! Да какой же тут может быть рационализм, когда боль засела в сердце щемящими занозами!
Он обхватил голову руками и застонал. – «Слабак! Слюнтяй! Расклеился, разнюнился, как баба! Режь эту пуповину по-македонски, да и дело с концом! Ну!»
Он неуверенно встал, посмотрел на Смуглянку, потом повернулся и пошел к темной.
Та безмолвно ждала у входа в туннель, когда он приблизился, она вопросительно посмотрела ему в глаза и поняла без слов. Клим бережно обнял, прижал к себе. Вдыхая аромат ее волос, он вспоминал и сразу прощался, потом нежно коснулся губами щеки
и прошептал одно слово. – Прости!
Повернулся и пошел прочь, не оглядываясь. Шагал он спокойно и решительно
к терпеливо ожидавшим его Фрезе и Смуглянке. По пути стал постепенно проявляться их мир: деревья, кусты, трава, фонтан, у которого стояли девушки.
Подойдя к ним, он без слов обнял обеих, и те, дружно всхлипывая, уткнулись ему в грудь! Проходящие мимо люди удивленно рассматривали это непонятное трио, а сверху утреннее солнышко, вполне щедрое для осени, одаривало светом и теплом.
XХI
Сомнения, колебания! Раздирающие душу, глубоко засевшие в нем колючим кактусом, вопросы. Умственные метания и смятение, противоречивые желания. Хоть и устал Герман от них, но не мог он на настоящий момент определиться, не мог ответить однозначно. Вопросы, кои себе задавал, вроде были простыми, казалось и ответы должны быть такие же! Вот они, на поверхности, только выплюнь, но вот как-то не получалось запросто так выплюнуть. Якорьком, словно репейником жестким, зацепились в подсознании за какой-то нерв, прямолинейно рвать не позволяют, чуть потянешь – боль острая, кровоточащая. А означает это одно – не разобрался еще Хана в себе искренне, без сомнений, не сделал решающий выбор!
Убежал от всех, смалодушничал, решил спрятаться от Фаины, Руди, их компании, от преданного Чела с Маньяком, захотелось наедине, в поединке с самим собой, решить, как жить дальше. Как бы бескровно перекроить себя в настоящем, чтобы не жалеть в дальнейшем? А, кстати, может и не стоит сейчас об этом ум корежить? Может начихать на все, затаиться в какой-нибудь норе, там, глядишь, и закончатся мучения, затихнет внутренняя война с самим собой…
Где-то далеко за городом вытряхнулся он из пригородного автобуса, побрел наугад прочь
от дороги. Миновал смешанный лесок, богатый папоротником, вышел на бескрайнее дикое поле. Но не радовала красота природная ни цветами полевыми, ни птичьим пением.
Достал амулет свой, вгляделся. Играл таинственным мерцаньем камень, как тогда, у портрета Королевы.
Тотчас придал он Герману силы и, поцеловав подарок, рванул он, что было сил, якорь этот, порождающий душевный раздрай, отбросил подальше от сердца. Принял, другим словом, рациональное решение, расчетливое.
Потом он долго, бездумно, в полной апатии бродил по огромному полю. Но, теперь там, где ступала его нога, исчезала зеленая трава, на глазах тускнело разноцветье, гибли пчелы и бабочки, оставалась одна коричневая земля. И опустился Герман на одно колено, склонил голову, да и завалился на бок в беспамятстве. Не прошли даром мучения последнего времени и ночи бессонные, да и ясность далась нелегко, видимо, нужно время для заживления кровоточащей внутри ссадины. Долго ли был вне сознания, неизвестно ему, да и не думал он об этом. Когда открыл глаза, солнечные лучи ослепили его, но тут же исчезли, как будто сдвинулись незримые щиты, невидимые обыкновенному глазу фильтры и преломили путь свету, направили его в землю.
Стоял он на четвереньках, утопали колени в рыхлой почве, под руками чувствовалась мягкость и податливость полевая. Только вот земля, лишенная солнечного света, быстро остывала, чувствовал Хана сначала прохладу, а затем и холод, окруживший его. А перед ним, руку протяни, пролегла граница тьмы и света. На светлой стороне земля в траве и цветах, стрекочут кузнечики, летают бабочки. Слабо, но доносится с солнечной стороны птичий посвист, аромат пряный, луговой! Толкнуло что-то ощутимо в плечо правое, скосил взгляд – ба! Как же, как же, встречались! Крупный черный ворон (непременный спутник погостов) приземлился на плечо, хрипло прокаркал в сторону света, и исчезли оттуда все звуки и запахи.
А стоявший на четвереньках Герман уловил упрек – негоже валяться подобно барышне, унизительно это, вставай Отмеченный! И поднялся в рост уже не Герман, задиристый Хана поднялся! Ворон на плече одобрительно каркнул, кто-то о ноги потерся …
Кинул взгляд вниз и увидел – верный Чел, хвост трубой, стоит рядом. Хозяин даже не удивился его появлению. Постепенно росло в нем ощущение воинственной силы, наливалась агрессивная неудовлетворенность кем-то там, в свете! Благоденствуют, понимаешь! А настоящее-то здесь! Здесь власть и кара, свобода и границы ее, здесь не режет глаз яркий свет, за которым не видно сути.
Поправил Хана широкий кожаный ремень, удобно стянувший кольчугу из темных металлических колец, ощутил под рукой удобную костяную рукоять меча.
Не удивился он абсолютно этой метаморфозе – откуда взялось оружие и прочее. Так и должно быть! Он – Воин! Воин Темной стороны! Он – Отмеченный!
Наливался холодной решимостью разум, исчезала ненужная чувствительность души, рубцевалась кровоточащая рана, черный лед являлся тому анестезией, каменели твердостью мышцы в готовности своей разить со свирепой мощью любого, кто не из Мрака.
Зрела явная неприязнь к тем, кто по ту сторону, кого пока не видно, но чье присутствие незримо ощущается, и с кем предвидится скорая встреча. На этой стороне его знают, здесь понимают и поддерживают, он чувствует себя личностью, не то, что в прошлой жизни. Кем он был в том мире, где ночь сменялась днем? Бывший зэк, никому ненужный после смерти бабки, единственного родного ему человека.
А остальным он абсолютно не интересен, даже биологическая мать испарилась в бесконечной Европе, за год ни одного письма не написала. Что уж говорить об окружающей среде людской, чужеродной, подлой и корыстолюбивой, где каждый за себя и против тебя. Близкие существа – кот Чел и, смешно признаться, Маньяк Гималайский, видимо, от того, что они не люди, стали ему роднее всех!
Они понимали и любили его, он понимал и уважал их. Вряд ли бы ужился Хана в одной квартире с существами, называющими себя людьми. Вообще, что хорошего он от них видел? Почему задравшая планку оценки будущих женихов смазливая пустышка отвергла его?! Жаль, поздно понял он никчемность первой симпатии, что поделаешь, юность – время глупостей!
Зона? Да! Это школа жизни, самой ее изнанки! Только лучше было бы прогулять такую «школу», как в детстве «гибал» с дружками настоящую, но там хотя бы была польза, там пытались чему-то научить, какие-то дать знания.
Больно вспоминать, как подставили его, как попал к «хозяину», как существовал после отсидки. По жизни друзей настоящих у Ханы не было, если не считать пары корешей. Да, в книжках, в теории, может, и допускалось понятие такое – дружба или любовь, но в реальности он не сталкивался ни с тем, ни с другим, потому и не заблуждался.
А в этом грязно-белом многоэтажном муравейнике из силикатного кирпича, где никому ни до кого не было дела, каково жить одному, спрятавшись за двойными дверями, видеть суету, интриги, ощущать зависть, подлость и прочее копошение безликой массы? Существовать среди фальши и лицемерия, чиновничьего произвола, двойных стандартов и бесправия? Нет, спасибо! Прочь от этой бестолковой и обезличенной жизни! Нахлебался, знаете ли, и рад изменению в своей судьбе, приветствую окончательно и бесповоротно это пробуждение от продолжительной летаргии!
Значит, выбор сделан, он примкнул!
Кинул взгляд направо. Метла и кочерга! Монолитной темно-серой стеной, насколько охватывал глаз, стояло войско мрака. Черными вкраплениями выделялись мощные и рослые рыцари в доспехах с двуручными мечами и длинными топорами. Лиц у многих из них под забралами было не видно, сквозь прорези прорывался в прохладный воздух нетерпеливый пар от раскаленного дыхания.
Чуть позади, среди массы темного воинства, виднелись ящеры с зелено-коричневыми чешуйчатыми панцирями и оскаленными мордами, рогатые и клыкастые завры, выделялись драконы и кошмарные виверны, высились пиявозмеи. Вся эта рать стояла неподвижно, лишь иногда взбрыкивали вороные кони, у драконов изредка вырывалось метровое пламя из пасти и ноздрей, да ближайший пиявозмей, раздувая капюшон, вырастал еще выше над всеми и бил из глаз красным лучом, словно лазером, в светлую сторону. Луч, пронзая расстояние, впивался в невидимую преграду на границе света и тьмы, шипя, обволакивался туманом и исчезал, а пиявозмей сдувал капюшон и опускался вниз до размеров завров.
Мачеха бесчестная! В их рядах обнаружились знакомые до изжоги соотечественники. Верхние Кабаны, соседи из его дома, будь к ночи помянуты, стояли плечом к плечу. Рядом участковый, на первый взгляд решительный такой, с длинной пикой. Узнал Хана и Антоху, из узилища ими вырученного. Стоял парень с бледным лицом в первых рядах, уперев острие секиры в землю, скрестив руки на рукояти, почувствовав взгляд, наклонил голову в шлеме, в знак приветствия Отмеченному. А это кто? Брат во хвосте! Ктырь! Точно, Ктырь. Стоит, меч здоровенный в землю воткнул, в левой руке шлем держит.
Да, поседели виски урки, и волос на башке мало осталось, но взгляд все такой же, насмешливо наглый. По подтянутой фигуре чувствуется, еще полон сил профессиональный каторжанин.
Присутствовали и прочие «достойные» лица, как то: Булыга, Хмеля, Гнутый и другие представители славной «Подковы». Стояли, переминаясь с ноги на ногу, вооруженные вилами да рогатинами, у Булаха за поясом его любимая «приправа» росточком этак с полметра. Да и у остальной подкованной публики, явно, кроме прочего, пики да засапожники запрятаны, не могут они иначе, без подлянок-то. Стоят себе стаей, волчьими взглядами сверкают.
Повернул Хана? голову налево и там, насколько глаз охватывает, увидел бесконечные темно-серые ряды вооруженных бойцов, изгибающейся линией повторяющих рельеф местности и уходящих вдаль за горизонт. Недалеко, на возвышении, на черном троне восседала сама Королева Тьмы! Плотным, многослойным кольцом обступили
ее верные слуги и приближенные, особо опасные одаренностью во зле и лукавстве.
– Выходит, ты его спасла?
– Это несомненно! Какой был бы настрой на этого героя поутру и чего бы решили, неизвестно. А так, по крайней мере, вышли без риска, он после визита к нам был жив, здоров и без стрелы в плече! Делаем вывод – находился в приличном обществе!
– Конечно, конечно! Приличия ваши далеко известны, сунь только палец! Обгрызете до костей в момент и еще денег потребуете! Пираньи!
Фреза остановила подругу вовремя, та не успела включить форсаж и высказать в полной мере все, что накипело на душе.
– А по какой причине ты спасла пленника? Неужели что-то личное? – поинтересовалась она.
Темная погасила окурок в материализовавшейся пепельнице, та тут же исчезла.
– Вынуждена согласиться с островитянкой, пленник оказался настоящим мужиком!
Он, будучи закованным, никого не испугался, при этом понимал, где находится,
но, тем не менее, его это не смущало! Когда увидел меня, таким взглядом хлестнул, настолько от него мощные позывы пошли, что я смутилась! Представляете, я на минуту опешила! Он готов был меня защитить от кого угодно, укутал меня, словно пледом теплым и надежным, каким-то особенным непроницаемым полем! Столько заложено было силы и страсти в его посыле, причем, не притворном, самом искреннем, было и вожделение ко мне, и желание помочь! Это сложное и сильное чувство «пробило» меня насквозь! Я такого не испытывала никогда, смею уверить. У этого парня такая бешеная энергетика, просто уникальная, с точки зрения обыкновенного человека. В знак благодарности и спасла его, ибо почувствовала себя желанной женщиной, увидела готовность без колебаний на самопожертвование ради меня, а это, сами понимаете, имеет очень высокую цену!
Помолчав минуту, темная задумчиво продолжила, – я вполне предполагаю, а сейчас даже уверена, что он принял меня там, в неверном отблеске огня в камине, за другую. Иначе нет ответа на вопрос, зачем он это сделал? Виделись мы впервые, эмоции были непритворные, как будто он во мне узнал очень близкого ему человека! Но я все равно ему благодарна, он мне минуту счастья подарил, впервые за много-много лет! Душевная встряска иногда необходима, вот он мне ее и устроил!
Фреза перевела взгляд на смуглую, вроде, та поняла все правильно, ведь ясно,
с кем Клим перепутал темную, внешне похожи они очень, только глаза разные.
– Ну, коли пошел такой разговор откровенный, скажи-ка нам, почему же в своем-то мороке не смогла справиться с нами? – поинтересовалась Соратница.
– Кто-то из светлых помогает вам, я чувствую постороннюю силу даже здесь, – демоница посмотрела на Клима, – но главное! Не хочу в глазах этого парня выглядеть оголтелой беспредельщицей, зачем же мне лишнее злодеяние при нем навешивать на себя?
В пылу разговоров не сразу и заметили – Клим приподнялся и уже сидел на лавке, потирая раненое плечо. Смотрел на них и улыбался!
– Девоньки! Как я рад вас видеть в добром здравии и без вражды! Какие же вы все красавицы…
Фреза встала на пути Соплеменницы, та было бросилась обнимать вождя!
– Стой! Нельзя так, он должен сделать выбор сам, без принуждения! Давай без этих женских уловок и хитростей! Услышала, Аделаида? Сейчас расходимся, а герой наш пусть сам решает! Как решит, так и будет!
Клим растерянно смотрел, как отвернувшись друг от друга, молча расходятся в диаметрально противоположные стороны такие милые его сердцу дамы.
Девушки удалялись не спеша, время выбора у него еще было, вот только заломило душу так, что выть хотелось! Обе подходили под его мысленный идеал женщины, обе были достойны восхищения и любви!
Он вспомнил слова Вратаря «про выбор»! Тот нелегкий выбор, который сделать должен только он сам! Никто другой на это не имеет право, поэтому ни советчиков,
ни подсказчиков не будет, пусть решает его разум или сердце! Вот и пришло это время, решение за ним! Да только весьма тяжело это сделать, когда разум отключается, а сердце от боли схватывает так…
Девушки отошли уже с полсотни метров. Перед темной возник выход из морока, напоминающий черный туннель, и она остановилась, вполоборота глядя на Клима.
Фреза с его верной спутницей по приключениям тоже остановились и, повернувшись, молчаливо стояли и терпеливо ждали.
Под перекрестными взглядами Клим лихорадочно пытался думать, взвешивать, искать плюсы у одной и минусы у другой, потом наоборот!
Ничего у него не получалось, мысли в лихорадке метались, хаотичные, лишенные рационального зерна, он только осознавал, что кого-то из дорогих ему людей он больше не увидит никогда! Возможно никогда! Да какой же тут может быть рационализм, когда боль засела в сердце щемящими занозами!
Он обхватил голову руками и застонал. – «Слабак! Слюнтяй! Расклеился, разнюнился, как баба! Режь эту пуповину по-македонски, да и дело с концом! Ну!»
Он неуверенно встал, посмотрел на Смуглянку, потом повернулся и пошел к темной.
Та безмолвно ждала у входа в туннель, когда он приблизился, она вопросительно посмотрела ему в глаза и поняла без слов. Клим бережно обнял, прижал к себе. Вдыхая аромат ее волос, он вспоминал и сразу прощался, потом нежно коснулся губами щеки
и прошептал одно слово. – Прости!
Повернулся и пошел прочь, не оглядываясь. Шагал он спокойно и решительно
к терпеливо ожидавшим его Фрезе и Смуглянке. По пути стал постепенно проявляться их мир: деревья, кусты, трава, фонтан, у которого стояли девушки.
Подойдя к ним, он без слов обнял обеих, и те, дружно всхлипывая, уткнулись ему в грудь! Проходящие мимо люди удивленно рассматривали это непонятное трио, а сверху утреннее солнышко, вполне щедрое для осени, одаривало светом и теплом.
XХI
Сомнения, колебания! Раздирающие душу, глубоко засевшие в нем колючим кактусом, вопросы. Умственные метания и смятение, противоречивые желания. Хоть и устал Герман от них, но не мог он на настоящий момент определиться, не мог ответить однозначно. Вопросы, кои себе задавал, вроде были простыми, казалось и ответы должны быть такие же! Вот они, на поверхности, только выплюнь, но вот как-то не получалось запросто так выплюнуть. Якорьком, словно репейником жестким, зацепились в подсознании за какой-то нерв, прямолинейно рвать не позволяют, чуть потянешь – боль острая, кровоточащая. А означает это одно – не разобрался еще Хана в себе искренне, без сомнений, не сделал решающий выбор!
Убежал от всех, смалодушничал, решил спрятаться от Фаины, Руди, их компании, от преданного Чела с Маньяком, захотелось наедине, в поединке с самим собой, решить, как жить дальше. Как бы бескровно перекроить себя в настоящем, чтобы не жалеть в дальнейшем? А, кстати, может и не стоит сейчас об этом ум корежить? Может начихать на все, затаиться в какой-нибудь норе, там, глядишь, и закончатся мучения, затихнет внутренняя война с самим собой…
Где-то далеко за городом вытряхнулся он из пригородного автобуса, побрел наугад прочь
от дороги. Миновал смешанный лесок, богатый папоротником, вышел на бескрайнее дикое поле. Но не радовала красота природная ни цветами полевыми, ни птичьим пением.
Достал амулет свой, вгляделся. Играл таинственным мерцаньем камень, как тогда, у портрета Королевы.
Тотчас придал он Герману силы и, поцеловав подарок, рванул он, что было сил, якорь этот, порождающий душевный раздрай, отбросил подальше от сердца. Принял, другим словом, рациональное решение, расчетливое.
Потом он долго, бездумно, в полной апатии бродил по огромному полю. Но, теперь там, где ступала его нога, исчезала зеленая трава, на глазах тускнело разноцветье, гибли пчелы и бабочки, оставалась одна коричневая земля. И опустился Герман на одно колено, склонил голову, да и завалился на бок в беспамятстве. Не прошли даром мучения последнего времени и ночи бессонные, да и ясность далась нелегко, видимо, нужно время для заживления кровоточащей внутри ссадины. Долго ли был вне сознания, неизвестно ему, да и не думал он об этом. Когда открыл глаза, солнечные лучи ослепили его, но тут же исчезли, как будто сдвинулись незримые щиты, невидимые обыкновенному глазу фильтры и преломили путь свету, направили его в землю.
Стоял он на четвереньках, утопали колени в рыхлой почве, под руками чувствовалась мягкость и податливость полевая. Только вот земля, лишенная солнечного света, быстро остывала, чувствовал Хана сначала прохладу, а затем и холод, окруживший его. А перед ним, руку протяни, пролегла граница тьмы и света. На светлой стороне земля в траве и цветах, стрекочут кузнечики, летают бабочки. Слабо, но доносится с солнечной стороны птичий посвист, аромат пряный, луговой! Толкнуло что-то ощутимо в плечо правое, скосил взгляд – ба! Как же, как же, встречались! Крупный черный ворон (непременный спутник погостов) приземлился на плечо, хрипло прокаркал в сторону света, и исчезли оттуда все звуки и запахи.
А стоявший на четвереньках Герман уловил упрек – негоже валяться подобно барышне, унизительно это, вставай Отмеченный! И поднялся в рост уже не Герман, задиристый Хана поднялся! Ворон на плече одобрительно каркнул, кто-то о ноги потерся …
Кинул взгляд вниз и увидел – верный Чел, хвост трубой, стоит рядом. Хозяин даже не удивился его появлению. Постепенно росло в нем ощущение воинственной силы, наливалась агрессивная неудовлетворенность кем-то там, в свете! Благоденствуют, понимаешь! А настоящее-то здесь! Здесь власть и кара, свобода и границы ее, здесь не режет глаз яркий свет, за которым не видно сути.
Поправил Хана широкий кожаный ремень, удобно стянувший кольчугу из темных металлических колец, ощутил под рукой удобную костяную рукоять меча.
Не удивился он абсолютно этой метаморфозе – откуда взялось оружие и прочее. Так и должно быть! Он – Воин! Воин Темной стороны! Он – Отмеченный!
Наливался холодной решимостью разум, исчезала ненужная чувствительность души, рубцевалась кровоточащая рана, черный лед являлся тому анестезией, каменели твердостью мышцы в готовности своей разить со свирепой мощью любого, кто не из Мрака.
Зрела явная неприязнь к тем, кто по ту сторону, кого пока не видно, но чье присутствие незримо ощущается, и с кем предвидится скорая встреча. На этой стороне его знают, здесь понимают и поддерживают, он чувствует себя личностью, не то, что в прошлой жизни. Кем он был в том мире, где ночь сменялась днем? Бывший зэк, никому ненужный после смерти бабки, единственного родного ему человека.
А остальным он абсолютно не интересен, даже биологическая мать испарилась в бесконечной Европе, за год ни одного письма не написала. Что уж говорить об окружающей среде людской, чужеродной, подлой и корыстолюбивой, где каждый за себя и против тебя. Близкие существа – кот Чел и, смешно признаться, Маньяк Гималайский, видимо, от того, что они не люди, стали ему роднее всех!
Они понимали и любили его, он понимал и уважал их. Вряд ли бы ужился Хана в одной квартире с существами, называющими себя людьми. Вообще, что хорошего он от них видел? Почему задравшая планку оценки будущих женихов смазливая пустышка отвергла его?! Жаль, поздно понял он никчемность первой симпатии, что поделаешь, юность – время глупостей!
Зона? Да! Это школа жизни, самой ее изнанки! Только лучше было бы прогулять такую «школу», как в детстве «гибал» с дружками настоящую, но там хотя бы была польза, там пытались чему-то научить, какие-то дать знания.
Больно вспоминать, как подставили его, как попал к «хозяину», как существовал после отсидки. По жизни друзей настоящих у Ханы не было, если не считать пары корешей. Да, в книжках, в теории, может, и допускалось понятие такое – дружба или любовь, но в реальности он не сталкивался ни с тем, ни с другим, потому и не заблуждался.
А в этом грязно-белом многоэтажном муравейнике из силикатного кирпича, где никому ни до кого не было дела, каково жить одному, спрятавшись за двойными дверями, видеть суету, интриги, ощущать зависть, подлость и прочее копошение безликой массы? Существовать среди фальши и лицемерия, чиновничьего произвола, двойных стандартов и бесправия? Нет, спасибо! Прочь от этой бестолковой и обезличенной жизни! Нахлебался, знаете ли, и рад изменению в своей судьбе, приветствую окончательно и бесповоротно это пробуждение от продолжительной летаргии!
Значит, выбор сделан, он примкнул!
Кинул взгляд направо. Метла и кочерга! Монолитной темно-серой стеной, насколько охватывал глаз, стояло войско мрака. Черными вкраплениями выделялись мощные и рослые рыцари в доспехах с двуручными мечами и длинными топорами. Лиц у многих из них под забралами было не видно, сквозь прорези прорывался в прохладный воздух нетерпеливый пар от раскаленного дыхания.
Чуть позади, среди массы темного воинства, виднелись ящеры с зелено-коричневыми чешуйчатыми панцирями и оскаленными мордами, рогатые и клыкастые завры, выделялись драконы и кошмарные виверны, высились пиявозмеи. Вся эта рать стояла неподвижно, лишь иногда взбрыкивали вороные кони, у драконов изредка вырывалось метровое пламя из пасти и ноздрей, да ближайший пиявозмей, раздувая капюшон, вырастал еще выше над всеми и бил из глаз красным лучом, словно лазером, в светлую сторону. Луч, пронзая расстояние, впивался в невидимую преграду на границе света и тьмы, шипя, обволакивался туманом и исчезал, а пиявозмей сдувал капюшон и опускался вниз до размеров завров.
Мачеха бесчестная! В их рядах обнаружились знакомые до изжоги соотечественники. Верхние Кабаны, соседи из его дома, будь к ночи помянуты, стояли плечом к плечу. Рядом участковый, на первый взгляд решительный такой, с длинной пикой. Узнал Хана и Антоху, из узилища ими вырученного. Стоял парень с бледным лицом в первых рядах, уперев острие секиры в землю, скрестив руки на рукояти, почувствовав взгляд, наклонил голову в шлеме, в знак приветствия Отмеченному. А это кто? Брат во хвосте! Ктырь! Точно, Ктырь. Стоит, меч здоровенный в землю воткнул, в левой руке шлем держит.
Да, поседели виски урки, и волос на башке мало осталось, но взгляд все такой же, насмешливо наглый. По подтянутой фигуре чувствуется, еще полон сил профессиональный каторжанин.
Присутствовали и прочие «достойные» лица, как то: Булыга, Хмеля, Гнутый и другие представители славной «Подковы». Стояли, переминаясь с ноги на ногу, вооруженные вилами да рогатинами, у Булаха за поясом его любимая «приправа» росточком этак с полметра. Да и у остальной подкованной публики, явно, кроме прочего, пики да засапожники запрятаны, не могут они иначе, без подлянок-то. Стоят себе стаей, волчьими взглядами сверкают.
Повернул Хана? голову налево и там, насколько глаз охватывает, увидел бесконечные темно-серые ряды вооруженных бойцов, изгибающейся линией повторяющих рельеф местности и уходящих вдаль за горизонт. Недалеко, на возвышении, на черном троне восседала сама Королева Тьмы! Плотным, многослойным кольцом обступили
ее верные слуги и приближенные, особо опасные одаренностью во зле и лукавстве.
