— В одиночестве пьют только алкоголики, — комментирует Шерил свою находку, торопливо откупоривая крышку.
— Это не мое, — вяло возмущаюсь я.
— Все так говорят, — ухмыляется она, возвращаясь ко мне и обильно поливая рану алкоголем. Пока я шиплю от дикой боли, Шерил беззастенчиво проверяет мои карманы. Начинает с пиджака, заканчивает брюками. Она все еще на коленях. Забавно, но чертовски больно, чтобы прочувствовать момент.
— Для компенсации в моем бумажнике маловато наличных, — бормочу я, обессиленно откидываясь на спинку кресла.
— Если не заткнешься, заставляю тебя сожрать все до единой купюры, — сдержанно угрожает мисс Рэмси и снова победоносно улыбается, демонстрируя обнаруженный в правом кармане брюк белый платок. Пока она ловко перевязывает мою рану, я тянусь здоровой рукой за оставленной на краю стола бутылкой и делаю несколько жадных глотков.
— А говорил, что не твое, — осуждающе фыркает Шерил.
— В горле пересохло, — сглотнув, оправдываюсь я. — Ты слишком усердно проверяла мои карманы. А коньяк действительно не мой. Боюсь представить сколько ему лет. Хочешь? — предлагаю оторопевшей девушке. — Тебе тоже не помешает расслабиться.
— Мне не помешает свалить отсюда как можно скорее, — она намеренно туго завязывает концы импровизированного бинта.
— Смотрю, ты кайфуешь от чужой боли, — проговариваю сквозь зубы. — Знаешь, как это называется?
— Справедливость, — кивает Шерил, продолжая удерживать мою ладонь в своих.
— Справедливость? — озадаченно выгибаю бровь, улыбка выходит кривой, но искренней.
— Разве вы с сестрой не кайфанули, ковыряясь в моем прошлом? — Шерил поднимается со своих коленей, придерживаясь за мои. — Или решили, что раз я ничего не помню, то мне не больно?
— Нет. Этого даже в мыслях не было, — возражаю я, обхватывая функционирующей рукой тонкую талию девушки, и резко тяну на себя. Потеряв равновесие, Шерил совершенно неграциозно плюхается сверху, приготовившись шипеть, царапаться и драться. — Я не хотел навредить тебе, Шерри. Ни я, ни Гвен, — говорю я, на доли секунды опережая ее бурную реакцию. Что-то в моем голосе и его интонациях заставляет девушку прислушаться, присмотреться ко мне внимательнее. — Мне искренне жаль, что статья, выпущенная Пульс-Холдингом, пошатнула душевное равновесие твоей матери.
— Что тебе нужно? — вопрос зависает в воздухе. Что мне нужно? Так просто и одновременно сложно. Подняв перевязанную ладонь, я прикасаюсь к светлым волосам Шерил Рэмси, зачарованный чёрной манящей глубиной ее глаз напротив. — Скажи. Это простой вопрос.
Она не уступит, пока не получит ответ. Ей необходимо объяснение, максимально доступное и правдоподобное. Но его нет. У меня — нет. Единственный, кто способен ответить на все озвученные и непроизнесенные вопросы, прячет разгадку в стерильных стенах, в кромешной темноте.
Я тяжело выдыхаю и, опустив голову, прижимаюсь лбом к ее макушке. Она вздрагивает от неожиданности, но не отстраняется. Вкусный манящий аромат проникает в ноздри, перекрывая металлический грубый запах крови. Шоколад и корица, ваниль и мед. Сладкий дурман возвращается, кружит голову, бежит по венам. Мягкое тепло сменяется опаляющим жаром. Я сильнее сжимаю ее талию, привлекая ближе. Ее ладони слабо упираются в мою грудь, острые коготки слегка задевают кожу сквозь плотную ткань рубашки.
— Мне не нужны скандальные откровения и подробности, Шерри, — глухо начинаю я, накрывая ее трепещущие пальцы своими. Она неподвижно замирает в ожидании продолжения. — Только правда.
— Я ничего не знаю и не помню, Оливер, — шепотом признается Шерил. Ни тоски, ни боли, ни сожаления. Смирение, констатация. Страх и страдания вызывают вовсе не отсутствующие воспоминания. — Это единственная правда. Другой нет. — подняв голову, я встречаю ее прямой бездонный взгляд и слышу то, что остается не высказанным, витает черным призраком между слов. Она боится вспоминать. — Почему тебя так интересует история пятнадцатилетней давности?
— Это мы обсудим завтра, — качнув головой, отвечаю я, разрывая зрительный контакт. Поврежденную ладонь простреливает резкая боль. Просочившаяся сквозь платок кровь обильно окрашивает алым пальцы. Мои и её. — Мы обо всем поговорим, когда вернется Гвендолен.
— Тебе нужно в больницу, — тихо отзывается Шерри, осторожно высвобождая руки. — В рану могла попасть инфекция, — инстинктивно стирает попавшие на тыльную сторону ладони капли крови. Я слышу, как она нервно сглатывает, немигающим взглядом уставившись на размазанное пятно на своей бледной коже, и трет сильнее.
В голове всплывают слова Дилана, произнесенные не так давно: «Она гладила мои пальцы, те самые, которыми я после оттирал со стен и пола кровь последней жертвы». Это правда? Или очередной вымысел психопата?
Она целовала мои пальцы, Оли.
Я едва мог выносить ее, но она была единственной, кто никогда не считал меня психом.
Она целовала мои пальцы….
На что мы готовы, чтобы выжить?
Если речь о мифическом аде, то чтобы выбраться из него, дружить придется с самим Дьяволом.
— Шерри, — я произношу ее имя, всматриваясь в собственное отражение в расширившихся чёрных зрачках. Могла бы она увидеть разницу между мной и Диланом? Что заставило девушку забыть его, и почему он так одержимо хочет, чтобы Шерил вспомнила? Что произошло в этом чертовом доме? Мой мозг взрывается каждый раз, стоит подумать, что близок к истине, но у меня по-прежнему нет ничего, кроме сухих фактов из криминальных архивов.
Захваченный хаосом мыслей, я делаю то, что повергает в шок нас обоих. Провожу окровавленными пальцами по ее губам, повторяя их чувственный красивый контур, оставляя ярко-алые следы. Как помада, мелькает в голове безумное сравнение, и Шерил делает то, что повергает в шок только меня. Приоткрыв губы, она медленно облизывает их. Я задерживаю дыхание, не в силах оторвать взгляд от красного кончика ее языка, скользнувшего по моему указательному пальцу. В ушах раздается звон, подозрительно напоминающий дикий безудержный сумасшедший хохот. Опомнившись, я резко одергиваю руку, и несколько бесконечных минут мы ошарашено смотрим друг на друга, пытаясь осознать, какого хрена с нами происходит.
Она целовала мои пальцы….
Дилан не солгал. Она действительно делала это.
Прямо сейчас… Она целовала его пальцы. Не мои.
Эта мысль зарождает в груди животное, злое чувство. Жесткое и слепое, основанное на собственнических инстинктах. Знакомое и позабытое…
Я чувствую себя преданным.
— Оливер? — в ее голосе слышится испуг. Он же дрожит в глубине распахнутых глаз. Шерил соскальзывает с моих коленей и растерянно замирает напротив. — Не понимаю, что на меня нашло, — смущенно бормочет она, вытирая губы.
— Ты перенервничала. Тебе нужно отдохнуть и хорошенько выспаться. — я встаю из кресла, — Пошли, провожу тебя в комнату, — не дождавшись ответа, беру оцепеневшую, но не сопротивляющуюся Шерил под руку и вывожу из библиотеки. В прошлый раз она меня культурно послала. Черт, неужели это было только вчера? Почему у меня ощущение, что законы времени с недавних пор перестали существовать, или мы с Шерил угодили во временную ловушку, либо портал, о которых так любят писать фантасты.
Сегодня Шерри не так решительна, как накануне. Она подавленно молчит и едва поспевает за моим стремительным шагом. Я редко бываю в нежилой половине дома, но спальню для гостьи выбирал сам, хотя Гвен изначально хотела разместить Шерил вместе с прислугой. Мне стоило прислушаться. Действительно стоило. Сестра часто предлагает разумные решения и редко ошибается. Она — единственная, кто по-настоящему любит меня.
— Мы пришли, спасибо, — Шерри останавливается у самой последней двери в конце темного коридора. Тусклое освещение зрительно сужает пространство. Стены давят, как и близость девушки, наблюдающей за мной напряженным задумчивым взглядом. Хочется верить, что она размышляет о том же. Договаривается со своей девичьей скромностью, перебирая в голове все многочисленные доводы «против» и только одно объективное «за». Она ищет компромисс или все уже решила?
— Я могу войти? — привалившись плечом к стене, откровенно и недвусмысленно смотрю в темные глаза. Прямой вопрос, требующий прямого ответа. Никакого подтекста, все на поверхности. — Я хочу помочь тебе уснуть, Шерил, — поясняю для самых наивных и невинных. С Шерил Рэмси нельзя быть ни в чем уверенным. Черт ее знает, может, она до сих пор девственница, что, конечно, маловероятно.
— Твоя рука… — нерешительно мямлит девушка, хватаясь за ручку двери, как за последний оплот благоразумия. Только меня не обмануть наигранной робостью в голосе. «Нет» говорят совершенно иным тоном.
— Не отвалится, — небрежно ухмыляюсь, махнув травмированной конечностью. — На крайний случай у тебя в ванной есть аптечка.
— А в твоей ванной нет?
— В моей ванной нет тебя, Шерри, а это напрягает меня сильнее, чем угроза заражения крови.
Оливер
Шерил молча отводит взгляд, решительно нажимает на ручку, толкая дверь, и заходит внутрь, не закрывая ее за собой. Это даже не намек, а откровенное приглашение. Отчаянно смелое, импульсивное, продиктованное древним, как мир, инстинктом. Я принимаю вызов и следую за ней в темноту спальни.
Хлопок двери за спиной, глухие шаги по ламинату. Она скидывает туфли, я — пиджак. Полумрак разбавляет струящийся лунный свет, проникающий сквозь щели между задернутыми портьерами. Его достаточно, чтобы увидеть стройный силуэт, застывший возле постели, но ничтожно мало, чтобы рассмотреть подробности, детали, всё то, что Шерил Рэмси тщательно прячет от нежелательных взглядов под строгими платьями, глухо застёгнутыми блузками и целомудренными юбками. Ноющая боль в руке напоминает, насколько женские робость и слабость могут быть обманчивы. Я и сейчас понятия не имею, чего ждать от Шерил Рэмси. Эта девушка абсолютно нечитаема, словно одна из ее любимых антикварных книг, написанных на древних языках, знания о которых давно утеряны. Невозможность понять содержание не отменяет стремления обладать уникальным, эксклюзивным и редким экземпляром. Это то, что заставляет коллекционеров отдавать миллионы, а после хранить вожделенный лот за стеклом, под сигнализацией.
Я не настолько одержим, мои желания носят более примитивный характер, но это не значит, что не способен оценить сокровище, угодившее мне в руки. Тем не менее, свой редкий лот я предпочитаю видеть не за стеклом, а желательно под собой и по возможности голой.
Без промедления и сейчас. Рука по привычке тянется к выключателю.
— Не надо света, — Шерил останавливает меня, словно прочитав мои мысли.
Какой она будет? Смущающейся, покорной или чувственной и откровенной? Плевать, какое это имеет значение? Я нетерпеливо направляюсь к стоящей ко мне спиной девушке, в спешке срывая с себя одежду. Потребность на грани животного голода выжигает из головы все мысли, ставит в ступор своей интенсивностью, отключает боль в травмированной руке.
Я не монах и не бабник, женщины всегда были в моей жизни. Не много и не мало. Одну я любил очень сильно, и все, что появлялись после, почему-то напоминали мне ее. Я разучился чувствовать и перестал различать женские лица, утратив ту, что заслонила собой весь мир, проникла так глубоко, что что невольно стало забыто, каким был до ее появления. Нет, она не разбила мое сердце, не предала и не бросила ради другого. Я просто перестал существовать для нее. Это хуже, чем измена, страшнее, чем смерть, больнее, чем равнодушие и жестокость. Это пустота, и в ней нет ничего живого, настоящего. Это мрак и клетка, похуже той, где влачит свое существование Дилан. В какой-то степени брат счастливее меня, ведь он никогда ничего не чувствовал. Ему неизвестно, каким отравляющим может быть чувство потери.
Говорят, что любовь способна творить чудеса, спасать, воскрешать и дарить крылья. Я познал другую сторону, темную, безжалостную, суровую и неотвратимую, как пуля, угодившая прямо в сердце. Она убила меня для всех других женщин.
Пока не появилась Шерри. Странная, неуклюжая смешная девчонка вошла в мою жизнь. В мой дом. В мое сердце.
Жизнь порой дает нам то, что мы не просили, и забирает то, что не хотели отдавать.
Я бы никогда не выбрал Шерил Рэмси сам, не захотел, не оглянулся бы вслед на улице. А сегодня меня потряхивает от неконтролируемой похоти, и я четко осознаю, что ничего подобного не испытывал ранее.
Я задыхаюсь от восторга и наполненности. Впервые за много лет чувствую себя живым и свободным.
Почему она? Почему именно Шерри?
Ответ близок, он бьется где-то в глубине ожившего сердца. Странная, неуклюжая смешная девчонка побывала в аду и выжила. Вышла из пекла без единого ожога. Я хочу понять, как… как ей удалось то, что не смогли другие, хочу, чтобы она научила меня.
Я останавливаюсь в паре шагов от цели и буквально врастаю в пол, с жадностью затаившегося хищника наблюдая, как Шерил медленно спускает с узких плеч невзрачное платье, позволяя шелестящей ткани соскользнуть к голым ступням, мгновением позже туда же невесомо падает нижнее белье. Я впиваюсь взглядом в изгибы идеального тела, оглохнув от бешеного пульса в ушах. Белая кожа в полумраке кажется почти прозрачной, светлые локоны вьются по спине, закрывая лопатки. Тонкая талия, округлые ягодицы, бесконечно-стройные ноги. Хрупкая, словно лунная фея, и манящая, как сирена. Мог ли я рассчитывать, что за безвкусными тряпками скрывается подобное совершенство? Везение, проклятие, ожившая сексуальная фантазия? Кто ты, черт побери?
Болезненное возбуждение призывает к действию, толкает вперед, стирая границы между нашими телами. Я плотно вжимаю белокурую сирену в себя, заключая в стальной капкан рук и накаляясь до точки кипения от ощущения прохладной нежной кожи и сладкого аромата шелковистых волос.
— Ты действительно этого хочешь? — вопрос, заданный чувственным шепотом, зависает в тишине.
— А ты нет? — я хрипло смеюсь, накрывая ладонями аккуратную грудь, лаская пальцами затвердевшие соски. Мое тяжелое дыхание смешивается с ее тихими полустонами. Приподнявшись на носочки, Шерил прижимается упругими ягодицами к окаменевшему от нетерпения паху. С мучительным рычанием я без промедления толкаюсь бедрами вперед.
— У меня очень давно никого не было, — звучит в ночи едва уловимый голос. Это смущенное признание делает меня по-настоящему счастливым.
— Я буду острожным, Шерри, — нежно улыбаясь, обещаю я, скользнув ладонью по плоскому животу.
— Не надо острожным, — Шерил шумно втягивает воздух, когда мои пальцы опускаются ниже, накрывают гладкий лобок, круговыми движениями подбираются к чувствительной точке. — Сделай все так, как хочется тебе, —еле слышно произносит Шерри, запрокинув голову. Ее взгляд горячее, чем ад, и темнее, чем ночь, погасившая звезды. Я смотрю в эту манящую бездонную пропасть, не в силах контролировать ни одну свою мысль. Меня накрывает чувство нереальности, бешено бьется в сердце, дикой жаждой печет в пересохшем горле. Наклонюсь, чтобы частично утолить свой голод, но она делает это первой — находит мои губы и впивается в них обжигающим поцелуем.
«Как хочется тебе», — мелькают на краю сознания сказанные слова. Искренние и доверчивые, без тени фальши и притворства. Как обещание рая, в которое я поверил, прежде чем шагнуть в адское пекло.
— Это не мое, — вяло возмущаюсь я.
— Все так говорят, — ухмыляется она, возвращаясь ко мне и обильно поливая рану алкоголем. Пока я шиплю от дикой боли, Шерил беззастенчиво проверяет мои карманы. Начинает с пиджака, заканчивает брюками. Она все еще на коленях. Забавно, но чертовски больно, чтобы прочувствовать момент.
— Для компенсации в моем бумажнике маловато наличных, — бормочу я, обессиленно откидываясь на спинку кресла.
— Если не заткнешься, заставляю тебя сожрать все до единой купюры, — сдержанно угрожает мисс Рэмси и снова победоносно улыбается, демонстрируя обнаруженный в правом кармане брюк белый платок. Пока она ловко перевязывает мою рану, я тянусь здоровой рукой за оставленной на краю стола бутылкой и делаю несколько жадных глотков.
— А говорил, что не твое, — осуждающе фыркает Шерил.
— В горле пересохло, — сглотнув, оправдываюсь я. — Ты слишком усердно проверяла мои карманы. А коньяк действительно не мой. Боюсь представить сколько ему лет. Хочешь? — предлагаю оторопевшей девушке. — Тебе тоже не помешает расслабиться.
— Мне не помешает свалить отсюда как можно скорее, — она намеренно туго завязывает концы импровизированного бинта.
— Смотрю, ты кайфуешь от чужой боли, — проговариваю сквозь зубы. — Знаешь, как это называется?
— Справедливость, — кивает Шерил, продолжая удерживать мою ладонь в своих.
— Справедливость? — озадаченно выгибаю бровь, улыбка выходит кривой, но искренней.
— Разве вы с сестрой не кайфанули, ковыряясь в моем прошлом? — Шерил поднимается со своих коленей, придерживаясь за мои. — Или решили, что раз я ничего не помню, то мне не больно?
— Нет. Этого даже в мыслях не было, — возражаю я, обхватывая функционирующей рукой тонкую талию девушки, и резко тяну на себя. Потеряв равновесие, Шерил совершенно неграциозно плюхается сверху, приготовившись шипеть, царапаться и драться. — Я не хотел навредить тебе, Шерри. Ни я, ни Гвен, — говорю я, на доли секунды опережая ее бурную реакцию. Что-то в моем голосе и его интонациях заставляет девушку прислушаться, присмотреться ко мне внимательнее. — Мне искренне жаль, что статья, выпущенная Пульс-Холдингом, пошатнула душевное равновесие твоей матери.
— Что тебе нужно? — вопрос зависает в воздухе. Что мне нужно? Так просто и одновременно сложно. Подняв перевязанную ладонь, я прикасаюсь к светлым волосам Шерил Рэмси, зачарованный чёрной манящей глубиной ее глаз напротив. — Скажи. Это простой вопрос.
Она не уступит, пока не получит ответ. Ей необходимо объяснение, максимально доступное и правдоподобное. Но его нет. У меня — нет. Единственный, кто способен ответить на все озвученные и непроизнесенные вопросы, прячет разгадку в стерильных стенах, в кромешной темноте.
Я тяжело выдыхаю и, опустив голову, прижимаюсь лбом к ее макушке. Она вздрагивает от неожиданности, но не отстраняется. Вкусный манящий аромат проникает в ноздри, перекрывая металлический грубый запах крови. Шоколад и корица, ваниль и мед. Сладкий дурман возвращается, кружит голову, бежит по венам. Мягкое тепло сменяется опаляющим жаром. Я сильнее сжимаю ее талию, привлекая ближе. Ее ладони слабо упираются в мою грудь, острые коготки слегка задевают кожу сквозь плотную ткань рубашки.
— Мне не нужны скандальные откровения и подробности, Шерри, — глухо начинаю я, накрывая ее трепещущие пальцы своими. Она неподвижно замирает в ожидании продолжения. — Только правда.
— Я ничего не знаю и не помню, Оливер, — шепотом признается Шерил. Ни тоски, ни боли, ни сожаления. Смирение, констатация. Страх и страдания вызывают вовсе не отсутствующие воспоминания. — Это единственная правда. Другой нет. — подняв голову, я встречаю ее прямой бездонный взгляд и слышу то, что остается не высказанным, витает черным призраком между слов. Она боится вспоминать. — Почему тебя так интересует история пятнадцатилетней давности?
— Это мы обсудим завтра, — качнув головой, отвечаю я, разрывая зрительный контакт. Поврежденную ладонь простреливает резкая боль. Просочившаяся сквозь платок кровь обильно окрашивает алым пальцы. Мои и её. — Мы обо всем поговорим, когда вернется Гвендолен.
— Тебе нужно в больницу, — тихо отзывается Шерри, осторожно высвобождая руки. — В рану могла попасть инфекция, — инстинктивно стирает попавшие на тыльную сторону ладони капли крови. Я слышу, как она нервно сглатывает, немигающим взглядом уставившись на размазанное пятно на своей бледной коже, и трет сильнее.
В голове всплывают слова Дилана, произнесенные не так давно: «Она гладила мои пальцы, те самые, которыми я после оттирал со стен и пола кровь последней жертвы». Это правда? Или очередной вымысел психопата?
Она целовала мои пальцы, Оли.
Я едва мог выносить ее, но она была единственной, кто никогда не считал меня психом.
Она целовала мои пальцы….
На что мы готовы, чтобы выжить?
Если речь о мифическом аде, то чтобы выбраться из него, дружить придется с самим Дьяволом.
— Шерри, — я произношу ее имя, всматриваясь в собственное отражение в расширившихся чёрных зрачках. Могла бы она увидеть разницу между мной и Диланом? Что заставило девушку забыть его, и почему он так одержимо хочет, чтобы Шерил вспомнила? Что произошло в этом чертовом доме? Мой мозг взрывается каждый раз, стоит подумать, что близок к истине, но у меня по-прежнему нет ничего, кроме сухих фактов из криминальных архивов.
Захваченный хаосом мыслей, я делаю то, что повергает в шок нас обоих. Провожу окровавленными пальцами по ее губам, повторяя их чувственный красивый контур, оставляя ярко-алые следы. Как помада, мелькает в голове безумное сравнение, и Шерил делает то, что повергает в шок только меня. Приоткрыв губы, она медленно облизывает их. Я задерживаю дыхание, не в силах оторвать взгляд от красного кончика ее языка, скользнувшего по моему указательному пальцу. В ушах раздается звон, подозрительно напоминающий дикий безудержный сумасшедший хохот. Опомнившись, я резко одергиваю руку, и несколько бесконечных минут мы ошарашено смотрим друг на друга, пытаясь осознать, какого хрена с нами происходит.
Она целовала мои пальцы….
Дилан не солгал. Она действительно делала это.
Прямо сейчас… Она целовала его пальцы. Не мои.
Эта мысль зарождает в груди животное, злое чувство. Жесткое и слепое, основанное на собственнических инстинктах. Знакомое и позабытое…
Я чувствую себя преданным.
— Оливер? — в ее голосе слышится испуг. Он же дрожит в глубине распахнутых глаз. Шерил соскальзывает с моих коленей и растерянно замирает напротив. — Не понимаю, что на меня нашло, — смущенно бормочет она, вытирая губы.
— Ты перенервничала. Тебе нужно отдохнуть и хорошенько выспаться. — я встаю из кресла, — Пошли, провожу тебя в комнату, — не дождавшись ответа, беру оцепеневшую, но не сопротивляющуюся Шерил под руку и вывожу из библиотеки. В прошлый раз она меня культурно послала. Черт, неужели это было только вчера? Почему у меня ощущение, что законы времени с недавних пор перестали существовать, или мы с Шерил угодили во временную ловушку, либо портал, о которых так любят писать фантасты.
Сегодня Шерри не так решительна, как накануне. Она подавленно молчит и едва поспевает за моим стремительным шагом. Я редко бываю в нежилой половине дома, но спальню для гостьи выбирал сам, хотя Гвен изначально хотела разместить Шерил вместе с прислугой. Мне стоило прислушаться. Действительно стоило. Сестра часто предлагает разумные решения и редко ошибается. Она — единственная, кто по-настоящему любит меня.
— Мы пришли, спасибо, — Шерри останавливается у самой последней двери в конце темного коридора. Тусклое освещение зрительно сужает пространство. Стены давят, как и близость девушки, наблюдающей за мной напряженным задумчивым взглядом. Хочется верить, что она размышляет о том же. Договаривается со своей девичьей скромностью, перебирая в голове все многочисленные доводы «против» и только одно объективное «за». Она ищет компромисс или все уже решила?
— Я могу войти? — привалившись плечом к стене, откровенно и недвусмысленно смотрю в темные глаза. Прямой вопрос, требующий прямого ответа. Никакого подтекста, все на поверхности. — Я хочу помочь тебе уснуть, Шерил, — поясняю для самых наивных и невинных. С Шерил Рэмси нельзя быть ни в чем уверенным. Черт ее знает, может, она до сих пор девственница, что, конечно, маловероятно.
— Твоя рука… — нерешительно мямлит девушка, хватаясь за ручку двери, как за последний оплот благоразумия. Только меня не обмануть наигранной робостью в голосе. «Нет» говорят совершенно иным тоном.
— Не отвалится, — небрежно ухмыляюсь, махнув травмированной конечностью. — На крайний случай у тебя в ванной есть аптечка.
— А в твоей ванной нет?
— В моей ванной нет тебя, Шерри, а это напрягает меня сильнее, чем угроза заражения крови.
Прода от 24.03.2020, 08:41ГЛАВА 11
Оливер
Шерил молча отводит взгляд, решительно нажимает на ручку, толкая дверь, и заходит внутрь, не закрывая ее за собой. Это даже не намек, а откровенное приглашение. Отчаянно смелое, импульсивное, продиктованное древним, как мир, инстинктом. Я принимаю вызов и следую за ней в темноту спальни.
Хлопок двери за спиной, глухие шаги по ламинату. Она скидывает туфли, я — пиджак. Полумрак разбавляет струящийся лунный свет, проникающий сквозь щели между задернутыми портьерами. Его достаточно, чтобы увидеть стройный силуэт, застывший возле постели, но ничтожно мало, чтобы рассмотреть подробности, детали, всё то, что Шерил Рэмси тщательно прячет от нежелательных взглядов под строгими платьями, глухо застёгнутыми блузками и целомудренными юбками. Ноющая боль в руке напоминает, насколько женские робость и слабость могут быть обманчивы. Я и сейчас понятия не имею, чего ждать от Шерил Рэмси. Эта девушка абсолютно нечитаема, словно одна из ее любимых антикварных книг, написанных на древних языках, знания о которых давно утеряны. Невозможность понять содержание не отменяет стремления обладать уникальным, эксклюзивным и редким экземпляром. Это то, что заставляет коллекционеров отдавать миллионы, а после хранить вожделенный лот за стеклом, под сигнализацией.
Я не настолько одержим, мои желания носят более примитивный характер, но это не значит, что не способен оценить сокровище, угодившее мне в руки. Тем не менее, свой редкий лот я предпочитаю видеть не за стеклом, а желательно под собой и по возможности голой.
Без промедления и сейчас. Рука по привычке тянется к выключателю.
— Не надо света, — Шерил останавливает меня, словно прочитав мои мысли.
Какой она будет? Смущающейся, покорной или чувственной и откровенной? Плевать, какое это имеет значение? Я нетерпеливо направляюсь к стоящей ко мне спиной девушке, в спешке срывая с себя одежду. Потребность на грани животного голода выжигает из головы все мысли, ставит в ступор своей интенсивностью, отключает боль в травмированной руке.
Я не монах и не бабник, женщины всегда были в моей жизни. Не много и не мало. Одну я любил очень сильно, и все, что появлялись после, почему-то напоминали мне ее. Я разучился чувствовать и перестал различать женские лица, утратив ту, что заслонила собой весь мир, проникла так глубоко, что что невольно стало забыто, каким был до ее появления. Нет, она не разбила мое сердце, не предала и не бросила ради другого. Я просто перестал существовать для нее. Это хуже, чем измена, страшнее, чем смерть, больнее, чем равнодушие и жестокость. Это пустота, и в ней нет ничего живого, настоящего. Это мрак и клетка, похуже той, где влачит свое существование Дилан. В какой-то степени брат счастливее меня, ведь он никогда ничего не чувствовал. Ему неизвестно, каким отравляющим может быть чувство потери.
Говорят, что любовь способна творить чудеса, спасать, воскрешать и дарить крылья. Я познал другую сторону, темную, безжалостную, суровую и неотвратимую, как пуля, угодившая прямо в сердце. Она убила меня для всех других женщин.
Пока не появилась Шерри. Странная, неуклюжая смешная девчонка вошла в мою жизнь. В мой дом. В мое сердце.
Жизнь порой дает нам то, что мы не просили, и забирает то, что не хотели отдавать.
Я бы никогда не выбрал Шерил Рэмси сам, не захотел, не оглянулся бы вслед на улице. А сегодня меня потряхивает от неконтролируемой похоти, и я четко осознаю, что ничего подобного не испытывал ранее.
Я задыхаюсь от восторга и наполненности. Впервые за много лет чувствую себя живым и свободным.
Почему она? Почему именно Шерри?
Ответ близок, он бьется где-то в глубине ожившего сердца. Странная, неуклюжая смешная девчонка побывала в аду и выжила. Вышла из пекла без единого ожога. Я хочу понять, как… как ей удалось то, что не смогли другие, хочу, чтобы она научила меня.
Я останавливаюсь в паре шагов от цели и буквально врастаю в пол, с жадностью затаившегося хищника наблюдая, как Шерил медленно спускает с узких плеч невзрачное платье, позволяя шелестящей ткани соскользнуть к голым ступням, мгновением позже туда же невесомо падает нижнее белье. Я впиваюсь взглядом в изгибы идеального тела, оглохнув от бешеного пульса в ушах. Белая кожа в полумраке кажется почти прозрачной, светлые локоны вьются по спине, закрывая лопатки. Тонкая талия, округлые ягодицы, бесконечно-стройные ноги. Хрупкая, словно лунная фея, и манящая, как сирена. Мог ли я рассчитывать, что за безвкусными тряпками скрывается подобное совершенство? Везение, проклятие, ожившая сексуальная фантазия? Кто ты, черт побери?
Болезненное возбуждение призывает к действию, толкает вперед, стирая границы между нашими телами. Я плотно вжимаю белокурую сирену в себя, заключая в стальной капкан рук и накаляясь до точки кипения от ощущения прохладной нежной кожи и сладкого аромата шелковистых волос.
— Ты действительно этого хочешь? — вопрос, заданный чувственным шепотом, зависает в тишине.
— А ты нет? — я хрипло смеюсь, накрывая ладонями аккуратную грудь, лаская пальцами затвердевшие соски. Мое тяжелое дыхание смешивается с ее тихими полустонами. Приподнявшись на носочки, Шерил прижимается упругими ягодицами к окаменевшему от нетерпения паху. С мучительным рычанием я без промедления толкаюсь бедрами вперед.
— У меня очень давно никого не было, — звучит в ночи едва уловимый голос. Это смущенное признание делает меня по-настоящему счастливым.
— Я буду острожным, Шерри, — нежно улыбаясь, обещаю я, скользнув ладонью по плоскому животу.
— Не надо острожным, — Шерил шумно втягивает воздух, когда мои пальцы опускаются ниже, накрывают гладкий лобок, круговыми движениями подбираются к чувствительной точке. — Сделай все так, как хочется тебе, —еле слышно произносит Шерри, запрокинув голову. Ее взгляд горячее, чем ад, и темнее, чем ночь, погасившая звезды. Я смотрю в эту манящую бездонную пропасть, не в силах контролировать ни одну свою мысль. Меня накрывает чувство нереальности, бешено бьется в сердце, дикой жаждой печет в пересохшем горле. Наклонюсь, чтобы частично утолить свой голод, но она делает это первой — находит мои губы и впивается в них обжигающим поцелуем.
«Как хочется тебе», — мелькают на краю сознания сказанные слова. Искренние и доверчивые, без тени фальши и притворства. Как обещание рая, в которое я поверил, прежде чем шагнуть в адское пекло.
