– Я бы тоже могла многое сказать вам, но, думаю, что только повторюсь...
– Нет! Ты только погляди на неё! – Лидия вскочила на ноги, но Марций успел встать между ними, разбросив руки, смотрел на Лидию, Ацилия оказалась у него за спиной, воскликнул громко:
– Всё! Успокойтесь! Не хватало ещё устраивать сцен с рабыней... – Чуть повернул голову, глянул за спину: – Ацилия, сходи погуляй!
Она отступила назад спиной, отводя глаза. Как? Он прогоняет её на улицу? Куда? Да когда такое было? Она отступила ещё на пару шагов так же, спиной, развернулась и бросилась на улицу, вон, да подальше, пока ноги несли, пока слёзы обиды не начали душить её, лишая воздуха и сил. Она остановилась, закрыла лицо ладонями и дала волю слезам. В чём? В чём она-то была виновата? Зачем он так? Почему он так поступает с ней? За что?
Она прекрасно понимала, почему он заставил её уйти. Точно так же тогда, в первый раз, он выгнал Гая... И с этой... он захотел остаться наедине...
Ацилия поджала дрожащие губы, стала стирать слёзы кулаками. Ну и пусть! Ей-то что?
И всё равно какая-то обида подло скреблась в душе, ревность что ли? Да ну! Не может быть! Пусть, что хочет, то и делает, пусть хоть десятками их водит... Ей-то что?
Пыталась что-то объяснить себе, и разумом всё понимала, что не может она запретить ему, что не имеет никакого морального права осуждать его, а всё равно в душе что-то стучало с невыносимой болью и тоской. Ведь предлагал ей стать его женой, а сам... Сам? Что он делает? Зачем он делает это вот так? Чтобы обидеть?
Она вздохнула, огляделась по сторонам. Было темно, горели сторожевые костры, стояли редкими группками легионеры из ночного патруля, грелись у огня. Было по-ночному прохладно, а она даже без плаща, в одной столе с открытыми руками. Что ей делать теперь? И как долго, по его мнению, она должна гулять?
– Ацилия?
Резко обернулась на мужской голос, к ней подходил незнакомый офицер, центурион, судя по алому гребню на шлеме и алому плащу. Встал рядом, не сводя тёмных глаз. Смуглый, тонкий в кости, но держался уверенно. Ацилия нахмурилась, обнимая себя за плечи, глядела исподлобья.
– Я вас не знаю... – потом добавила: – Извините.
Он не казался опасным, ему можно доверять, но всё же, слишком беспечной была она в прошлый раз, и чем всё закончилось...
Центурион усмехнулся и без того большим ртом.
– Я тебя знаю. А где Марций? Ты что здесь делаешь, ночью, одна?
– Гуляю... А господин у себя... – Подняла голову, вздёргивая подбородок. – Он не один... У него женщина...
– А-а-а, понятно... – Центурион качнул головой. – А ты что же, так и будешь всю ночь? Одной опасно...
– Я знаю. – Ацилия пожала плечами, нет, он не вызывал опасений. – Куда ж я пойду? Только вы не переживайте, ради Юпитера, я сама разберусь...
– Конечно, я знаю. – Опять улыбнулся. – Пошли, я провожу тебя.
– Куда?
– К Марку! Пройдёшь к себе и ляжешь спать, если он что-то скажет, я поговорю с ним.
– Вы? – Ацилия опешила, аж отстранилась. – Это зачем это вам?
Центурион усмехнулся:
– Пошли! – Взял под локоть и повёл. – Не бойся, я знаю тебя через Марка. Он хотел на тебе жениться, уж чем ты его привязала, не знаю... Пошли, я всё улажу... Что ж ты так и будешь всю ночь здесь стоять? Нельзя так...
Ацилия резко остановилась, догадка промелькнула в её сознании:
– Вы – господин Фарсий?
– Да.
Она вдруг почувствовала к нему странное ощущение доверия, что ли, ведь это его помощи она тогда просила, Гай искал его по лагерю, чтобы защитить от Лелия... ТОГДА... А она ни разу до этого не видела его. Смешно. Наверное, если бы он успел тогда, всё вышло бы по-другому, он бы заступился за неё перед Марком, не дал бы в обиду, ведь даже сейчас старается помочь почему-то.
Центурион прошёл в палатку, вернулся.
– Тихо всё. Иди.
Но Ацилия не торопилась. Стояла, по-прежнему обнимая себя за плечи, смотрела в сторону. Подняла глаза. спрашивая:
– Почему вы помогаете мне?
Фарсий молчал, глядя на неё сверху, пожал плечами:
– Из-за него, он же глупый ещё... Как мальчишка... Обиделся... – Ацилия покачала согласно головой, собралась войти, но центурион тронул за плечо, заставив обернуться. – Он ещё ни к одной женщине так не привязывался, честно...
Ацилия смотрела в его глаза долго, словно хотела о чём-то спросить, но только ответила тихо:
– Спасибо...
Долго лежала без сна, смотрела вверх, думала. Почему она так близко к сердцу принимает это всё? Почему обида гложет ей душу? Даже если друг его говорит ей о его особом к ней отношении, то почему тогда он так поступает? Зачем ему эта женщина, да и тем более так открыто, вызывающе? Сюда её? Зачем?
Сна не было. Согревшись под одеялом, она захотела пить и поднялась. Было тихо. Также, почти не слышно, прошла к воде, зачерпнула, и пока пила, глотая прохладную воду, подумала вдруг резко, словно мысль осенила: да ведь она ревнует его! По-настоящему!.. И никого, кроме как соперницы, не видит в этой Лидии! Поэтому и злится на неё, поэтому и слёзы эти беспричинные, и обида...
Ацилия аж от воды отстранилась...
Почему ревнует?
Любит, что ли?
О, боги! Да что же это такое!
Не может этого быть, просто она привыкла, что одна здесь женщина, одна здесь, и ни разу ещё не видела его с другими, вот и обиделась. Никакая это не ревность, и уж тем более – не любовь!
И всё же... Всё же...
А вдруг и нет никого у него сейчас, может, он специально привёл её сюда, чтобы она позлилась? Можно же проверить!
Ацилия осторожно прошла по атриуму вглубь, дальше своего угла, так и держала в руке ковш с недопитой водой. Штора была задёрнута не до конца, прошла к ней осторожно и тихо, как тень, замерла. Марций лежал на спине, Лидия рядом, положив голову его на обнажённую грудь, разметав волосы, откровенно светила в полумраке белизной молочной кожи. Марций обнимал её через спину, и его рука казалась тёмной по сравнению с ней.
Ацилия отступила назад, не смогла сдержать вздоха разочарования. А чего она, собственно, хотела? Что она желала увидеть? Что он один?
Дура! Какие глупости! Как она вообще могла подумать о таком? Это центурион этот смутил её. Ни к кому он не привязывался, он всегда жил и живёт только для себя...
Ацилия развернулась уходить, но за спиной уловила движение раскрываемых штор и резко обернулась, отшатнувшись. Марций! Стоит себе и завязывает на поясе покрывало, да ещё с таким красноречивым взглядом. Ацилия опустила глаза, не зная, куда деть их. Ей стало неудобно до стыда, аж румянец выступил на скулах. Какое ей дело? Кому это вообще может понравиться... Когда нос суют в личные дела... В более, чем личные.
– Заблудилась? – спросил холодно.
Ацилия дёрнулась от вопроса его, от тона голоса, вскинула голову, проливая остатки воды на себя, на ногу, от бедра и ниже, но словно бы и не заметила ничего, смущённо поджала губы.
– Я... Я попить...
– Что-то тебя в противоположную сторону занесло... – Усмехнулся пренебрежительно. – Любопытничаешь? Нехорошо...
Ацилия нахмурилась, окончательно теряясь от его догадливости, от прямоты, но молчать не стала, сама спросила вопросом на вопрос:
– Если все знакомые женщины у вас подобного рода, не удивительно, что вы вдруг решили жениться на мне...
Марций молчал, глядя на неё, рассматривал её лицо.
– В самом деле, дерзкая ты...
Ацилия усмехнулась:
– Может, выпороть прикажете... по совету?
– Может, и прикажу.
– Прикажите. Только я всегда в рабах смелость приветствовала, лучше, когда все чувства и желания раскрыты, чем недовольство и обиды скрытые... Мало ли, чем они могут обернуться.
– Да-а, – покачал головой, – мне ли с тобой в этом тягаться, ты всю жизнь в окружении рабов...
Ацилия поджала губы, опустила голову, только сейчас заметив мокрый подол на ноге, прилипший и холодный, поймала пальцами, оттянула, выдохнув:
– О-о-х...
Марций сощурил тёмные глаза, наблюдая за ней.
– Я не люблю, когда рабы забывают своё место и суют нос не в свои дела... Когда их это не касается...
– Извините. – Ацилия вскинула голову. – Я не сознательно, словно и не я совсем... – Покраснела до кончиков ушей от стыда. – Так получилось... нехорошо... – Смутилась, опуская взгляд. – Простите меня...
– Хорошо ещё, что ты это понимаешь.
– Конечно! Я же знакома с моралью... В меня что-то вложили...
– Похвально. – Марций улыбнулся холодно. – Хоть что-то вложили, не только ж на флейте играть... – Ацилия нахмурилась, принимая его слова, от шпильки он не удержался. – Жаль только, что вложили так мало и так однобоко...
– Почему?
– Да, по-моему, и так понятно. Разочаровывать других ты мастер, да и выводить – тоже.
– И в чём же это, господин, я вас разочаровала? Вы опять о ребёнке, что ли? – Усмехнулась. – А у меня такое ощущение, что вы и сами вздохнули свободно... Всю жизнь терпеть меня рядом? Меня, вот такую, невоспитанную и наглую? А вдруг и чадо моё было бы не лучше? Может, оно и к лучшему всё? – Молчала, глядя на него. Молчал и он, только качнулся вперёд угрожающе, словно схватить хотел, но не посмел, только выдохнул глубоко, будто с болью.
– Какая же ты... – дёрнул подбородком, не зная, как назвать её, – подлая... Ты лишила меня единственного, самого дорогого в этом мире, у меня же никого, никого больше нет... У тебя хоть где-то там, в Риме, эфемерный брат существует... Ты и живёшь только этой мыслью: вернуться туда... Я тоже жил мыслью... – Скривил губы, словно переживал приступ внезапной боли. – Но ты лишила меня этой надежды... Эгоистично, цинично... И достойна ты после всего этого только презрения и ненависти... И жаль, что я не могу позволить себе сделать с тобой всё, что ты заслуживаешь.
Замолчал, и Ацилия смотрела на него во все глаза, впервые, наверное, с того момента, как он рассказывал о смерти своей матери, прорвалось в нём то, настоящее, глубинное, пропитанное тоской и одиночеством. Он тоже страдает... Как и она...
Вздохнула, выпрямляясь, опустила подол туники, и он холодно коснулся тела, но она даже не заметила этого, заговорила негромко:
– С чего вы взяли вдруг, что я вытравила своего ребёнка? Кто вам наговорил этого? Бред какой-то...
Марций хмыкнул, вскидывая голову, конечно же, он не верил ей, и никогда не поверит.
– Хотя... Зачем сейчас об этом? Прошлого не вернуть, а стоит ли ломать копья? – Усмехнулась. – Вам легче жить так, верить, что это я во всём виновата, кто же ещё? Легче презирать и ненавидеть кого-то одного, определённого...
– Чего ты хочешь? – спросил устало.
– Ничего я не хочу, вы всё уже решили без меня. Если вы считаете, что это я убила его, считайте, ваше право.
– А кто? К чему вообще всё это пустословие?
Ацилия хотела сказать, означить имя того, кого ненавидела и боялась, но слова замерли в горле, глаза побежали по всему телу собеседника, по лицу его, обнажённой груди, рукам, и тут из-за спины Марция показалась Лидия. Руки её обнимали Марция за шею, правая ладонь откровенно скользнула по грудным мышцам вниз, а глаза – неотрывно смотрели на Ацилию; прижалась щекой к плечу, улыбалась:
– Где ты пропал? Марций... Я замёрзла, я совсем одна... Где ты потерялся?
Ацилия только разочарованно сомкнула раскрытые губы, нет, она так и не скажет имени этого проклятого Лелия, да и хочет ли он его знать?
Развернулась и ушла к себе, по дороге занесла ковш, обернулась, их уже не было.
Долго лежала, глядя в потолок, кусала губы, слушая их. Та, другая, в объятьях его вела себя сильно шумно, конечно, она же знала, что её слушают...
Почему? Боги, почему сердце её разрывается от боли?
– Вчера был совет, утвердили приказы, а тебя – в разведку. – Фарсий хмыкнул, глядя ему в лицо. – Ты доволен?
Марций молчал некоторое время.
– Не знаю... Это было давно в последний раз.
– Ты же начинал с разведки, все это знают, если бы не ранение, ты до сих пор был бы там. Разве нет? – Фарсий покачал головой, всматриваясь в рассеянное лицо друга. – Вспомнишь, опыт у тебя есть... Главное, соберись. Где ты в последнее время находишься? Где твои мысли? Чем ты соображаешь? – Марций в ответ только ухмыльнулся левой половиной губ. – Баб начал прямо в палатку водить? – Марций дёрнул бровями: откуда знаешь? – Да видел я тут девчонку твою, рабыню...
– Жаловалась? – Усмехнулся.
– Да нет, я сам понял... Довёл до слёз, на ночь глядя выгнал на улицу... Знаешь, местные волчицы солдатам быстро приедаются, всё время хочется чего-нибудь новенького, или тебе стало всё равно? Было бы всё равно, продал бы уже, так?
– Какое тебе дело, Гай?
Центурион усмехнулся негромко, но глаз не отвёл, заговорил доверительно:
– Не понимаю я тебя, что ты мучаешься? Я тоже думал, авантюристка, окрутила тебя чарами своими, они это умеют... А увидел... Ревёт, как девчонка-малолетка... Чего вы друг друга мучаете? И она, и ты... Влюбился, так веди себя, как человек; собрался жениться – женись!.. А то...
Марций перебил его, нетерпеливо выставив ладонь:
– Теперь послушай меня! – Сделал паузу. – Не надо меня учить, слышишь! Я ничего не хочу слушать о ней, тем более, от тебя. Ты столько раз предлагал мне продать её, а теперь что? Не вмешивайся. И что за чушь о любви?
– Тогда продай её и лиши себя ещё одной головной боли! Я смотреть на тебя не могу...
– И не смотри! – перебил резко.
Центурион помолчал, глядя в глаза.
– Правда? – спросил спокойно.
– Твоё дело.
Ведь понимал, понимал, что пожалеет о сделанном, о сказанном, а остановиться уже не мог, понесло его – уйди с дороги!
– Ну как хочешь. – Фарсий дёрнул подбородком и отошёл от коновязи.
Марций не смотрел на него, глядел в землю. И здесь она... Он даже с другом поссорился из-за неё, будь она не ладна.
Проклятье!
* * *
Ацилия лежала, проснувшись, и слушала разговор Марция с торговцем.
– Сейчас ещё я могу предложить вам неплохую сумму, пройдёт даже десять дней, и никто уже столько вам не предложит, вы же сами всё понимаете.
– Я ничего не собираюсь продавать, и никого, всё, что у меня было лишнее, я уже продал. Я уже избавился от лишнего барахла, вы опоздали.
Ацилия осторожно дышала через полураспахнутые губы, боясь перевести дыхание, боясь выдать себя невольным звуком, ведь речь в этом разговоре шла о ней, именно её хотел купить этот неведомый торговец рабами.
– Деканус, вы же знаете, что дорога до Рима долгая и трудная, месяцы, а то и больше, многие не дойдут, идти через Галлию, пересекать перевал, Альпы...
Перебил тоном человека, чьё терпение уже на грани, но ещё под контролем:
– Я знаю! Год назад я сам проделал этот путь!
– Она не выдержит. Похудеет, устанет, потеряет вид, может заболеть лихорадкой, вы уже не продадите её так, как куплю у вас её я. Она останется в Испании, я найду ей место и здесь. – Ацилия при этих словах вздрогнула, с шорохом прикрывая глаза, в тишине ресницы скрипнули по одеялу, прижатому к щеке. – Зачем вам обязательно тащить её в Рим? Там рабов – море, они дешевле, вы найдёте там себе любую наложницу, и получше...
– Нет! Ты только погляди на неё! – Лидия вскочила на ноги, но Марций успел встать между ними, разбросив руки, смотрел на Лидию, Ацилия оказалась у него за спиной, воскликнул громко:
– Всё! Успокойтесь! Не хватало ещё устраивать сцен с рабыней... – Чуть повернул голову, глянул за спину: – Ацилия, сходи погуляй!
Она отступила назад спиной, отводя глаза. Как? Он прогоняет её на улицу? Куда? Да когда такое было? Она отступила ещё на пару шагов так же, спиной, развернулась и бросилась на улицу, вон, да подальше, пока ноги несли, пока слёзы обиды не начали душить её, лишая воздуха и сил. Она остановилась, закрыла лицо ладонями и дала волю слезам. В чём? В чём она-то была виновата? Зачем он так? Почему он так поступает с ней? За что?
Она прекрасно понимала, почему он заставил её уйти. Точно так же тогда, в первый раз, он выгнал Гая... И с этой... он захотел остаться наедине...
Ацилия поджала дрожащие губы, стала стирать слёзы кулаками. Ну и пусть! Ей-то что?
И всё равно какая-то обида подло скреблась в душе, ревность что ли? Да ну! Не может быть! Пусть, что хочет, то и делает, пусть хоть десятками их водит... Ей-то что?
Пыталась что-то объяснить себе, и разумом всё понимала, что не может она запретить ему, что не имеет никакого морального права осуждать его, а всё равно в душе что-то стучало с невыносимой болью и тоской. Ведь предлагал ей стать его женой, а сам... Сам? Что он делает? Зачем он делает это вот так? Чтобы обидеть?
Она вздохнула, огляделась по сторонам. Было темно, горели сторожевые костры, стояли редкими группками легионеры из ночного патруля, грелись у огня. Было по-ночному прохладно, а она даже без плаща, в одной столе с открытыми руками. Что ей делать теперь? И как долго, по его мнению, она должна гулять?
– Ацилия?
Резко обернулась на мужской голос, к ней подходил незнакомый офицер, центурион, судя по алому гребню на шлеме и алому плащу. Встал рядом, не сводя тёмных глаз. Смуглый, тонкий в кости, но держался уверенно. Ацилия нахмурилась, обнимая себя за плечи, глядела исподлобья.
– Я вас не знаю... – потом добавила: – Извините.
Он не казался опасным, ему можно доверять, но всё же, слишком беспечной была она в прошлый раз, и чем всё закончилось...
Центурион усмехнулся и без того большим ртом.
– Я тебя знаю. А где Марций? Ты что здесь делаешь, ночью, одна?
– Гуляю... А господин у себя... – Подняла голову, вздёргивая подбородок. – Он не один... У него женщина...
– А-а-а, понятно... – Центурион качнул головой. – А ты что же, так и будешь всю ночь? Одной опасно...
– Я знаю. – Ацилия пожала плечами, нет, он не вызывал опасений. – Куда ж я пойду? Только вы не переживайте, ради Юпитера, я сама разберусь...
– Конечно, я знаю. – Опять улыбнулся. – Пошли, я провожу тебя.
– Куда?
– К Марку! Пройдёшь к себе и ляжешь спать, если он что-то скажет, я поговорю с ним.
– Вы? – Ацилия опешила, аж отстранилась. – Это зачем это вам?
Центурион усмехнулся:
– Пошли! – Взял под локоть и повёл. – Не бойся, я знаю тебя через Марка. Он хотел на тебе жениться, уж чем ты его привязала, не знаю... Пошли, я всё улажу... Что ж ты так и будешь всю ночь здесь стоять? Нельзя так...
Ацилия резко остановилась, догадка промелькнула в её сознании:
– Вы – господин Фарсий?
– Да.
Она вдруг почувствовала к нему странное ощущение доверия, что ли, ведь это его помощи она тогда просила, Гай искал его по лагерю, чтобы защитить от Лелия... ТОГДА... А она ни разу до этого не видела его. Смешно. Наверное, если бы он успел тогда, всё вышло бы по-другому, он бы заступился за неё перед Марком, не дал бы в обиду, ведь даже сейчас старается помочь почему-то.
Центурион прошёл в палатку, вернулся.
– Тихо всё. Иди.
Но Ацилия не торопилась. Стояла, по-прежнему обнимая себя за плечи, смотрела в сторону. Подняла глаза. спрашивая:
– Почему вы помогаете мне?
Фарсий молчал, глядя на неё сверху, пожал плечами:
– Из-за него, он же глупый ещё... Как мальчишка... Обиделся... – Ацилия покачала согласно головой, собралась войти, но центурион тронул за плечо, заставив обернуться. – Он ещё ни к одной женщине так не привязывался, честно...
Ацилия смотрела в его глаза долго, словно хотела о чём-то спросить, но только ответила тихо:
– Спасибо...
Долго лежала без сна, смотрела вверх, думала. Почему она так близко к сердцу принимает это всё? Почему обида гложет ей душу? Даже если друг его говорит ей о его особом к ней отношении, то почему тогда он так поступает? Зачем ему эта женщина, да и тем более так открыто, вызывающе? Сюда её? Зачем?
Сна не было. Согревшись под одеялом, она захотела пить и поднялась. Было тихо. Также, почти не слышно, прошла к воде, зачерпнула, и пока пила, глотая прохладную воду, подумала вдруг резко, словно мысль осенила: да ведь она ревнует его! По-настоящему!.. И никого, кроме как соперницы, не видит в этой Лидии! Поэтому и злится на неё, поэтому и слёзы эти беспричинные, и обида...
Ацилия аж от воды отстранилась...
Почему ревнует?
Любит, что ли?
О, боги! Да что же это такое!
Не может этого быть, просто она привыкла, что одна здесь женщина, одна здесь, и ни разу ещё не видела его с другими, вот и обиделась. Никакая это не ревность, и уж тем более – не любовь!
И всё же... Всё же...
А вдруг и нет никого у него сейчас, может, он специально привёл её сюда, чтобы она позлилась? Можно же проверить!
Ацилия осторожно прошла по атриуму вглубь, дальше своего угла, так и держала в руке ковш с недопитой водой. Штора была задёрнута не до конца, прошла к ней осторожно и тихо, как тень, замерла. Марций лежал на спине, Лидия рядом, положив голову его на обнажённую грудь, разметав волосы, откровенно светила в полумраке белизной молочной кожи. Марций обнимал её через спину, и его рука казалась тёмной по сравнению с ней.
Ацилия отступила назад, не смогла сдержать вздоха разочарования. А чего она, собственно, хотела? Что она желала увидеть? Что он один?
Дура! Какие глупости! Как она вообще могла подумать о таком? Это центурион этот смутил её. Ни к кому он не привязывался, он всегда жил и живёт только для себя...
Ацилия развернулась уходить, но за спиной уловила движение раскрываемых штор и резко обернулась, отшатнувшись. Марций! Стоит себе и завязывает на поясе покрывало, да ещё с таким красноречивым взглядом. Ацилия опустила глаза, не зная, куда деть их. Ей стало неудобно до стыда, аж румянец выступил на скулах. Какое ей дело? Кому это вообще может понравиться... Когда нос суют в личные дела... В более, чем личные.
– Заблудилась? – спросил холодно.
Ацилия дёрнулась от вопроса его, от тона голоса, вскинула голову, проливая остатки воды на себя, на ногу, от бедра и ниже, но словно бы и не заметила ничего, смущённо поджала губы.
– Я... Я попить...
– Что-то тебя в противоположную сторону занесло... – Усмехнулся пренебрежительно. – Любопытничаешь? Нехорошо...
Ацилия нахмурилась, окончательно теряясь от его догадливости, от прямоты, но молчать не стала, сама спросила вопросом на вопрос:
– Если все знакомые женщины у вас подобного рода, не удивительно, что вы вдруг решили жениться на мне...
Марций молчал, глядя на неё, рассматривал её лицо.
– В самом деле, дерзкая ты...
Ацилия усмехнулась:
– Может, выпороть прикажете... по совету?
– Может, и прикажу.
– Прикажите. Только я всегда в рабах смелость приветствовала, лучше, когда все чувства и желания раскрыты, чем недовольство и обиды скрытые... Мало ли, чем они могут обернуться.
– Да-а, – покачал головой, – мне ли с тобой в этом тягаться, ты всю жизнь в окружении рабов...
Ацилия поджала губы, опустила голову, только сейчас заметив мокрый подол на ноге, прилипший и холодный, поймала пальцами, оттянула, выдохнув:
– О-о-х...
Марций сощурил тёмные глаза, наблюдая за ней.
– Я не люблю, когда рабы забывают своё место и суют нос не в свои дела... Когда их это не касается...
– Извините. – Ацилия вскинула голову. – Я не сознательно, словно и не я совсем... – Покраснела до кончиков ушей от стыда. – Так получилось... нехорошо... – Смутилась, опуская взгляд. – Простите меня...
– Хорошо ещё, что ты это понимаешь.
– Конечно! Я же знакома с моралью... В меня что-то вложили...
– Похвально. – Марций улыбнулся холодно. – Хоть что-то вложили, не только ж на флейте играть... – Ацилия нахмурилась, принимая его слова, от шпильки он не удержался. – Жаль только, что вложили так мало и так однобоко...
– Почему?
– Да, по-моему, и так понятно. Разочаровывать других ты мастер, да и выводить – тоже.
– И в чём же это, господин, я вас разочаровала? Вы опять о ребёнке, что ли? – Усмехнулась. – А у меня такое ощущение, что вы и сами вздохнули свободно... Всю жизнь терпеть меня рядом? Меня, вот такую, невоспитанную и наглую? А вдруг и чадо моё было бы не лучше? Может, оно и к лучшему всё? – Молчала, глядя на него. Молчал и он, только качнулся вперёд угрожающе, словно схватить хотел, но не посмел, только выдохнул глубоко, будто с болью.
– Какая же ты... – дёрнул подбородком, не зная, как назвать её, – подлая... Ты лишила меня единственного, самого дорогого в этом мире, у меня же никого, никого больше нет... У тебя хоть где-то там, в Риме, эфемерный брат существует... Ты и живёшь только этой мыслью: вернуться туда... Я тоже жил мыслью... – Скривил губы, словно переживал приступ внезапной боли. – Но ты лишила меня этой надежды... Эгоистично, цинично... И достойна ты после всего этого только презрения и ненависти... И жаль, что я не могу позволить себе сделать с тобой всё, что ты заслуживаешь.
Замолчал, и Ацилия смотрела на него во все глаза, впервые, наверное, с того момента, как он рассказывал о смерти своей матери, прорвалось в нём то, настоящее, глубинное, пропитанное тоской и одиночеством. Он тоже страдает... Как и она...
Вздохнула, выпрямляясь, опустила подол туники, и он холодно коснулся тела, но она даже не заметила этого, заговорила негромко:
– С чего вы взяли вдруг, что я вытравила своего ребёнка? Кто вам наговорил этого? Бред какой-то...
Марций хмыкнул, вскидывая голову, конечно же, он не верил ей, и никогда не поверит.
– Хотя... Зачем сейчас об этом? Прошлого не вернуть, а стоит ли ломать копья? – Усмехнулась. – Вам легче жить так, верить, что это я во всём виновата, кто же ещё? Легче презирать и ненавидеть кого-то одного, определённого...
– Чего ты хочешь? – спросил устало.
– Ничего я не хочу, вы всё уже решили без меня. Если вы считаете, что это я убила его, считайте, ваше право.
– А кто? К чему вообще всё это пустословие?
Ацилия хотела сказать, означить имя того, кого ненавидела и боялась, но слова замерли в горле, глаза побежали по всему телу собеседника, по лицу его, обнажённой груди, рукам, и тут из-за спины Марция показалась Лидия. Руки её обнимали Марция за шею, правая ладонь откровенно скользнула по грудным мышцам вниз, а глаза – неотрывно смотрели на Ацилию; прижалась щекой к плечу, улыбалась:
– Где ты пропал? Марций... Я замёрзла, я совсем одна... Где ты потерялся?
Ацилия только разочарованно сомкнула раскрытые губы, нет, она так и не скажет имени этого проклятого Лелия, да и хочет ли он его знать?
Развернулась и ушла к себе, по дороге занесла ковш, обернулась, их уже не было.
Долго лежала, глядя в потолок, кусала губы, слушая их. Та, другая, в объятьях его вела себя сильно шумно, конечно, она же знала, что её слушают...
Почему? Боги, почему сердце её разрывается от боли?
Прода от 09.01.2020, 18:07
Глава 25
– Вчера был совет, утвердили приказы, а тебя – в разведку. – Фарсий хмыкнул, глядя ему в лицо. – Ты доволен?
Марций молчал некоторое время.
– Не знаю... Это было давно в последний раз.
– Ты же начинал с разведки, все это знают, если бы не ранение, ты до сих пор был бы там. Разве нет? – Фарсий покачал головой, всматриваясь в рассеянное лицо друга. – Вспомнишь, опыт у тебя есть... Главное, соберись. Где ты в последнее время находишься? Где твои мысли? Чем ты соображаешь? – Марций в ответ только ухмыльнулся левой половиной губ. – Баб начал прямо в палатку водить? – Марций дёрнул бровями: откуда знаешь? – Да видел я тут девчонку твою, рабыню...
– Жаловалась? – Усмехнулся.
– Да нет, я сам понял... Довёл до слёз, на ночь глядя выгнал на улицу... Знаешь, местные волчицы солдатам быстро приедаются, всё время хочется чего-нибудь новенького, или тебе стало всё равно? Было бы всё равно, продал бы уже, так?
– Какое тебе дело, Гай?
Центурион усмехнулся негромко, но глаз не отвёл, заговорил доверительно:
– Не понимаю я тебя, что ты мучаешься? Я тоже думал, авантюристка, окрутила тебя чарами своими, они это умеют... А увидел... Ревёт, как девчонка-малолетка... Чего вы друг друга мучаете? И она, и ты... Влюбился, так веди себя, как человек; собрался жениться – женись!.. А то...
Марций перебил его, нетерпеливо выставив ладонь:
– Теперь послушай меня! – Сделал паузу. – Не надо меня учить, слышишь! Я ничего не хочу слушать о ней, тем более, от тебя. Ты столько раз предлагал мне продать её, а теперь что? Не вмешивайся. И что за чушь о любви?
– Тогда продай её и лиши себя ещё одной головной боли! Я смотреть на тебя не могу...
– И не смотри! – перебил резко.
Центурион помолчал, глядя в глаза.
– Правда? – спросил спокойно.
– Твоё дело.
Ведь понимал, понимал, что пожалеет о сделанном, о сказанном, а остановиться уже не мог, понесло его – уйди с дороги!
– Ну как хочешь. – Фарсий дёрнул подбородком и отошёл от коновязи.
Марций не смотрел на него, глядел в землю. И здесь она... Он даже с другом поссорился из-за неё, будь она не ладна.
Проклятье!
* * *
Ацилия лежала, проснувшись, и слушала разговор Марция с торговцем.
– Сейчас ещё я могу предложить вам неплохую сумму, пройдёт даже десять дней, и никто уже столько вам не предложит, вы же сами всё понимаете.
– Я ничего не собираюсь продавать, и никого, всё, что у меня было лишнее, я уже продал. Я уже избавился от лишнего барахла, вы опоздали.
Ацилия осторожно дышала через полураспахнутые губы, боясь перевести дыхание, боясь выдать себя невольным звуком, ведь речь в этом разговоре шла о ней, именно её хотел купить этот неведомый торговец рабами.
– Деканус, вы же знаете, что дорога до Рима долгая и трудная, месяцы, а то и больше, многие не дойдут, идти через Галлию, пересекать перевал, Альпы...
Перебил тоном человека, чьё терпение уже на грани, но ещё под контролем:
– Я знаю! Год назад я сам проделал этот путь!
– Она не выдержит. Похудеет, устанет, потеряет вид, может заболеть лихорадкой, вы уже не продадите её так, как куплю у вас её я. Она останется в Испании, я найду ей место и здесь. – Ацилия при этих словах вздрогнула, с шорохом прикрывая глаза, в тишине ресницы скрипнули по одеялу, прижатому к щеке. – Зачем вам обязательно тащить её в Рим? Там рабов – море, они дешевле, вы найдёте там себе любую наложницу, и получше...
