Кто-то ответил ему, что повозка сорвалась в обрыв и утянула с собой рабов Марция, от чего деканус обомлел до немоты, но какая-то женщина начала спорить, доказывая, что в пропасть упал только Гай. Марций уже не слышал никого, погнал коня вверх, вперёд и вперёд, выше, выше.
К ночи ветер на Перевале улёгся, тихо-тихо шёл снег, и это после тёплой зелёной долины!
Усталый конь шёл шагом, низко опустив голову, глаза ничего не видели в темноте, благо появилась луна, и белый снег засверкал в холодном лунном свете. Марций останавливал коня и кричал:
– Аци-или-ия!
Звал по имени, оглядывался по сторонам, бросаясь глазами к каждому бугорку в снегу, к любому движению, молился в уме, обещал богам всё, что угодно, готов был простить всё, и никак не хотел верить в то, что больше никогда не увидит её. Не мог поверить, сердце отказывалось верить в это.
Слух уловил слабый кашель, и Марций в миг слетел с коня, бросился, ведя его в поводу на еле различимый звук.
Боги святые!
Он разгребал хрупкий снег ладонями, доставая из него свою рабыню, замёрзшую, ничего не понимающую. Растирал руки, ноги, кутал в свой плащ, прижимал к себе в надежде передать хоть часть своего тепла, и благодарил Провидение, что она жива. Пусть она безвольна, слаба, ничего не видит, волосы и ресницы её запорошены изморозью, но она – жива! Жива!
Он вёз её, прижав к себе, согревал её бледное лицо своим дыханием, и гнал коня вниз, вниз с перевала, в долину.
Все уже давно спали, когда он внёс девчонку на руках в палатку, когда снимал мокрую одежду, кутая в тёплые шерстяные одеяла.
Появился Фарсий:
– Где ты был? – Смотрел хмуро, сонно. Марций не ответил ему. – А где Гай?
– Нету... Нету Гая больше... – прошептал Марций, согревая пальцы Ацилии в своих ладонях.
– Где ты её нашёл? Я представляю себе...
– Мне вообще сказали, что она упала в обрыв...
– Ого... – Фарсий покачал головой, нахмуривая брови. – Заболеет. Я позову Цеста. – Поднялся, но Марций заставил его обернуться вопросом:
– Гай? – Их взгляды скрестились. – Спасибо...
Они почти не разговаривали с тех пор, как поругались из-за неё, из-за Ацилии. Марций смотрел в её лицо, тревожно слушал кашель. Хотел крикнуть Гая, чтоб принёс тёплого вина и оливкового масла, и ещё одно одеяло, но опешил, вспомнив. Нет Гая...
Вздохнул.
Четыре года назад он выходил Марка после ранения в разведке, он предлагал ему свободу, но старик отказался: «Куда я пойду? У меня нет никого...» А что теперь? Без него, как без рук...
Появился Цест, – как он умудряется, словно и не спит совсем никогда, всё время в ожидании. Хотя сейчас, наверное, по всему лагерю обмороженных и заболевших.
Слушал сердце, растирал спину, грудь, руки тёплым маслом с перцем, поил горячим молоком с мёдом, вином, какими-то отварами, что-то говорил, слушая кашель больной Ацилии. «Всё переживёт, только бы не воспаление лёгких...»
У Ацилии начался жар, её трясло, стучали зубы. Цест подпихивал одеяло у плеч, у горла, трогал горячий лоб.
– Доживёт до утра – будет видно. Сейчас пусть проспится, отдохнёт, согреется. Если будет завтра спать – не будите, пусть спит, и побольше поите – всё с жаром выйдет. Если что – зовите...
– Ладно... – Марций устало прикрыл глаза, он и сам уже валился с ног. – Спасибо, Цест.
– Я боялся за неё, думал, что не справится, а она и так столько сама прошла. – Цест покачал головой. – Сильная... – Собрал свои вещи в ящик и ушёл.
Марций, шатаясь от усталости, раздобыл ещё одно одеяло и подушку, Фарсий глядел на него удивлённо:
– Есть свободные места, ложись... – Но заметил приготовления Марция и нахмурился. – Ты что, рядом с ней собрался? Заболеешь! Ты посмотри на неё, сам свалишься!
– А я уже падаю... – прошептал Марк, борясь со сном, снимая сандалии, сырую тунику, переодевался в сухое.
– Заболеешь, дурень!
– Не заболею...
– Смотри...
Фарсий ушёл к себе. Марций долго лежал на спине, согреваясь, и хотя сильно хотелось спать, слушал храп других офицеров, больное дыхание Ацилии, улавливал её дрожь через столько одеял и боролся с желанием обнять её, согреть своим телом. И сам не заметил, как провалился в сон.
* * *
Ацилия сидела на постели, подтянув колени к груди, закрывшись одеялом, украдкой следила глазами за центурионами в палатке. Они занимались каждый своим делом, кто-то чистил оружие, кто-то зашивал прореху на одежде, ремонтировал порванную сандалию, кто-то ел, вернувшись с дежурства.
Ацилия с тревогой поджала губы. Здесь, под одеялом, она была совершенно без одежды, а рядом столько мужчин, а испуганное сознание совершенно не хотело верить в то, что всем им нет до неё никакого дела.
Она откашлялась, спрятав лицо в одеяло на коленях, из-за этого звук кашля получился глухим, но и опять никто даже не обратил на неё внимания.
Обмороженные пальцы на руках горели огнём, и щёки также пылали. Центурион Фарсий вчера рассказал ей, что Марций сам нашёл её в снегу и привёз сюда. Она этого не помнила. Сам Марций с ней практически не разговаривал, целыми днями где-то пропадал, появляясь только вечером.
Командование дало несколько дней передохнуть и собрать силы для дальнейшего перехода, до Рима было ещё далеко. В разговоре центурионов промелькнуло, что до самого Рима они не пойдут, останутся у какого-то города в пригороде, потом всех солдат распустят по домам до следующего года, останутся лишь офицеры... До следующего похода.
А что он сделает с ней?
Ацилия нахмурилась и еле слышно вздохнула через зубы, от этого вздоха опять начался кашель. И что за напасть! Откуда оно взялось? Болезнь потихоньку отступала, всё же Ацилия побеждала её, не без помощи врача, конечно, и его снадобий.
Зашли ещё несколько офицеров и среди них она заметила его, своего... Сердце дрогнуло. Среди всех, незнакомых, пугающих её, Марций казался своим, родным, хорошо знакомое лицо притягивало взгляд. И пусть он по-прежнему старается быть холодным, мало разговаривает, сдержан до сухости, она-то знает, что это он спас её из-под снега, что это он принёс её сюда, и все эти дни был рядом, и даже спал вот здесь, рядом с ней. Всё равно она что-то значит для него, хоть он и старается этого не показывать.
Марций раздевался, снимал форму, а Ацилия наблюдала за ним со своего угла, и в душе всё напряжённо звенело, как натянутая струна.
Пусть! Пусть! Пусть!
Она отвернулась, прижимаясь подбородком к ключице, прикрыла глаза. Он что-то говорил, отвечая спрашивающему из присутствующих, сказал что-то такое, что один из офицеров рассмеялся, а Марций добавил ещё какую-то реплику. И звуки голоса его заставляли её сердце дрожать, и стучало оно где-то в горле от немого непонятного ей восторга. Что с ней происходит? Что?.. Боги святые!
* * * * * * * * *
Ацилия зашивала рваную тунику, ловко работая тонкой стальной иглой. Сейчас уже и не верится, что каких-то несколько месяцев назад она совершенно не умела этого делать. Она многого не умела делать – теперь научилась. Шить, варить есть, стирать, убирать, прислуживать своему хозяину – всё, что когда-то делал старый Гай, теперь это её заботы. Правда, сейчас она просто служанка своему господину, он уже не видит в ней былой наложницы, всё ещё охваченный обидой за потерянного ребёнка. Ну и ладно! Главное – он рядом!
Ацилия еле заметно улыбнулась. Теперь рядом – он вчера только вернулся из Рима, отвозил какие-то документы в Сенат.
За время его отсутствия Ацилия оставалась одна, вот уж, наверное, он перепугался, что она сбежит, ведь и Рим так близко, но она удивила его... За всё это время она ни разу не повторила попытки побега, может быть, потому что Рим был рядом, а может, по каким-то другим причинам.
Всё равно она не безразлична ему, как бы он ни пытался это показывать, каким независимым ни старался казаться.
Она опять улыбнулась и вскинула голову. Зашёл Марций, сел на трипод, ни слова не говоря, хмурый, как грозовой день, смотрел в какую-то точку в пространстве. Ацилия отложила шитьё – «что опять?»
– Что случилось, господин?
Медленно перевёл глаза на неё, буркнул:
– Ничего...
Поднялся и ушёл. Ацилия проводила его глазами, пожала плечами. Странно. Ещё немного поработав, она всё убрала и ушла к себе расстилать постель.
* * *
– Как это вообще могло случиться? Как, ну ты же не сопливый подросток, в самом деле, Марк? Я не могу понять, как это получилось, ну сам посуди, ты же...
Марций резко перебил Фарсия:
– Я сам не знаю! – закричал ему в лицо, стискивая кулаки. – Думаешь, я сам знаю? Да я ничего, ничего не знаю!
Центурион долго глядел ему в лицо, потом отвернулся, сел на пустой бочонок у костра, уставился в огонь, заговорил:
– Ладно, не горячись... Успокойся. – Поднял глаза на друга. – Расскажи мне всё по порядку. Я хочу знать всё.
Марций стоял, не шелохнувшись, опустив голову, смотрел в землю, потом медленно заговорил негромко, стараясь держать себя в руках:
– Откуда я знал... Он спросил, правда ли, что еду в Рим? Я ответил, я ж не знал, что он так...
– Продолжай! – перебил Фарсий.
– Он сказал, только письмо, я согласился, я много писем вёз...
– Надо было посылать всех к Плутону – есть вестовые – они возят почту!
Марций замолчал, вновь перебитый центурионом, и обернулся к нему, уставившись в лицо, произнёс почти шёпотом:
– Я уже возил почту в прошлый раз... – Фарсий глянул на него через бровь, но на этот раз промолчал. – Ни разу ничего не было, никто не пытался меня обмануть...
Марций замолчал, тоже сел к огню, подбросил несколько сухих веточек, вытаскивая их из-под сандалий. Губы нервно поджаты, взгляд устремлён в огонь, напряжение в каждом движении. Заговорил сам, целый день хотел с кем-то поделиться, выговориться:
– Я ещё подумал, что за странное письмо, в мешке почему-то, словно, деньги передавал, но лёгкий как будто... Ни печатей, ни... – хмыкнул через зубы раздражённо. – Ладно, думаю, мало ли, у кого какие причуды... Отдавал его жене в руки, она ничего мне не сказала, а теперь – на! Украл... – Усмехнулся.
– А по дороге никто нигде украсть не мог?
Марций перевёл взгляд ему на глаза, ответ понятен более чем.
– Что ж ты не проверил, ты же не маленький? Марк, сколько тебя учить?.. – негромко произнёс Фарсий с мукой в голосе, на что Марций опять взорвался:
– Он же ни слова не сказал о деньгах! Хоть бы чем обмолвился! Если бы я знал, что там деньги, я бы и браться не стал, пусть отправляет вестовыми, но я же... – Он осёкся, опуская голову. – Я же не знал! Проклятье! – Резко вскинул лицо. – Да он просто обманул меня! Он всех обманул! Они с женой договорились заранее! Да ты сам посмотри, Гай! Через секретарей ничто не проходило, он один свидетель, говорит теперь: «я деньги с ним передал!», а жена его: «я ничего не получила!» и письмо – в легион! К легату! Прямо в руки! Обокрали! – Дёргал головой нервно, глядя по сторонам чёрными глазами, вымещая переживаемые чувства. – Кто теперь докажет? Свидетелей нет, денег этих никто не видел! Да и что моё слово против слова трибуна? Кто мне поверит, что я ничего не брал и не видел даже в глаза этих проклятых денег!
Фарсий молчал, кусая губы, огненные блики высвечивали его смуглое тонкое лицо. Спросил:
– Сколько там было денег по его словам?
– Двести пятьдесят сестерциев...
Центурион присвистнул, покачал головой, сомневаясь:
– Ого... Да он просто захотел нажиться за твой счёт. Вот же сволочь, а... И ведь трибун, не попрёшь против... Ты всего лишь деканус... Папочка у него из авгуров, ничего ты не докажешь... Нашёл с кого наживаться... Знаю я его, мы уже с ним сталкивались, скользкий тип, выкрутится, и всё по его будет... Что это он за тебя взялся? Да разве с тебя можно нажиться? – Усмехнулся. – Выжить хочет... Чтоб выгнали... Или казнили, как вора...
Марций вздохнул:
– Он мне три дня дал, чтоб деньги вернул. Легат уже всё знает, взял под контроль... Где я их возьму? – Фарсий отвёл глаза. – Я уже сегодня пытался их найти… В долг мне никто больше пяти сестерциев не даёт, а все мои должники сейчас пустые... Играть с кем-то бесполезно – все без денег... А-а, – протянул с отчаянием он, запуская пальцы в волосы на затылке. – Мне столькие за кости должны и никто, никто не отдаёт... Ни у кого нет! Овидий опять пьяный и опять нищий, что я с него взять могу? Играть сейчас бесполезно...
– Я, даже если всё соскребу, насобираю от силы монет тридцать... – предложил Фарсий.
– Мало, Гай... Мало... Я, если и по всему лагерю пойду – половины не наберу! Может, он думает, что у меня богатые родственники или есть своя земля? – Усмехнулся, упёрся лбом в кулак подпёртой о колено руки.
– Ты же с похода вернулся, Марк? Что ж ты в Нуманции не награбил, а? – Фарсий улыбался.
– А ты?
– И я... – усмехнулся в ответ. – Продай что-нибудь...
– Я уже всё, что мог... перед переходом продал... Да и что у меня было-то...
Они замолчали надолго. Костёр светился углями, рдел на лицах. Недалеко переговаривались легионеры, все уже спали. И звёзды светились с неба, не радуя глаз. Марций стиснул зубы, глядя на них, он должен что-то придумать, где-то найти эти двести пятьдесят серебряных монет.
– Меня вышибут из легиона... – процедил он сквозь зубы, поднимаясь на ноги. – Если ещё не приговорят к казни за воровство...
Фарсий смотрел снизу:
– Ты куда?
– Схожу к Лелию... Он запасливый.
Центурион только вопросительно поднял брови, но ничего не спросил.
* * *
Ацилия проснулась утром рано, встала, заправила постель, переоделась в длинную тунику, подвязала полотняный пояс, вышла, собирая распущенные волосы, закинула руки назад, и тут же замерла, опустив их и рассыпав собранные пряди. Господин Марций сидел за столом, сидел полубоком, лишь уперев локоть в столешницу, и смотрел в сторону, в какую-то точку на полу.
Ацилия нахмурилась. Что-то случилось. Она это почувствовала ещё вчера. Усталый вид, небритое лицо, какие-то морщины на лбу, каких раньше не было, толком ни разу за два дня не поел, не помылся, удалось лишь переодеть в чистое с дороги, да и то стоило немалых усилий.
– Господин? – негромко позвала она.
– Что? – Он перевёл глаза.
– Что-то случилось?
Марций долго молчал, словно с мыслями собирался. Ацилия уже подумала, не ответит, но он заговорил хрипло:
– Я хочу продать тебя.
Ацилия опешила. Сказать, что его слова поразили её, это значило не сказать ничего, ей даже показалось, что всё поплыло перед ней, и ноги потеряли опору. Она медленно прошла, выдвинула трипод и села, зажав голову запястьями у висков. Молчала.
– Почему? – спросила, наконец. – Что я сделала не так? Чем я разочаровала вас? Разве я не выполняю всё, что требуется от меня? За что? Почему вы решили вдруг, я...
- Ты не причём. Мне нужны деньги! – перебил он её спокойным бесстрастным голосом.
К ночи ветер на Перевале улёгся, тихо-тихо шёл снег, и это после тёплой зелёной долины!
Усталый конь шёл шагом, низко опустив голову, глаза ничего не видели в темноте, благо появилась луна, и белый снег засверкал в холодном лунном свете. Марций останавливал коня и кричал:
– Аци-или-ия!
Звал по имени, оглядывался по сторонам, бросаясь глазами к каждому бугорку в снегу, к любому движению, молился в уме, обещал богам всё, что угодно, готов был простить всё, и никак не хотел верить в то, что больше никогда не увидит её. Не мог поверить, сердце отказывалось верить в это.
Слух уловил слабый кашель, и Марций в миг слетел с коня, бросился, ведя его в поводу на еле различимый звук.
Боги святые!
Он разгребал хрупкий снег ладонями, доставая из него свою рабыню, замёрзшую, ничего не понимающую. Растирал руки, ноги, кутал в свой плащ, прижимал к себе в надежде передать хоть часть своего тепла, и благодарил Провидение, что она жива. Пусть она безвольна, слаба, ничего не видит, волосы и ресницы её запорошены изморозью, но она – жива! Жива!
Он вёз её, прижав к себе, согревал её бледное лицо своим дыханием, и гнал коня вниз, вниз с перевала, в долину.
Все уже давно спали, когда он внёс девчонку на руках в палатку, когда снимал мокрую одежду, кутая в тёплые шерстяные одеяла.
Появился Фарсий:
– Где ты был? – Смотрел хмуро, сонно. Марций не ответил ему. – А где Гай?
– Нету... Нету Гая больше... – прошептал Марций, согревая пальцы Ацилии в своих ладонях.
– Где ты её нашёл? Я представляю себе...
– Мне вообще сказали, что она упала в обрыв...
– Ого... – Фарсий покачал головой, нахмуривая брови. – Заболеет. Я позову Цеста. – Поднялся, но Марций заставил его обернуться вопросом:
– Гай? – Их взгляды скрестились. – Спасибо...
Они почти не разговаривали с тех пор, как поругались из-за неё, из-за Ацилии. Марций смотрел в её лицо, тревожно слушал кашель. Хотел крикнуть Гая, чтоб принёс тёплого вина и оливкового масла, и ещё одно одеяло, но опешил, вспомнив. Нет Гая...
Вздохнул.
Четыре года назад он выходил Марка после ранения в разведке, он предлагал ему свободу, но старик отказался: «Куда я пойду? У меня нет никого...» А что теперь? Без него, как без рук...
Появился Цест, – как он умудряется, словно и не спит совсем никогда, всё время в ожидании. Хотя сейчас, наверное, по всему лагерю обмороженных и заболевших.
Слушал сердце, растирал спину, грудь, руки тёплым маслом с перцем, поил горячим молоком с мёдом, вином, какими-то отварами, что-то говорил, слушая кашель больной Ацилии. «Всё переживёт, только бы не воспаление лёгких...»
У Ацилии начался жар, её трясло, стучали зубы. Цест подпихивал одеяло у плеч, у горла, трогал горячий лоб.
– Доживёт до утра – будет видно. Сейчас пусть проспится, отдохнёт, согреется. Если будет завтра спать – не будите, пусть спит, и побольше поите – всё с жаром выйдет. Если что – зовите...
– Ладно... – Марций устало прикрыл глаза, он и сам уже валился с ног. – Спасибо, Цест.
– Я боялся за неё, думал, что не справится, а она и так столько сама прошла. – Цест покачал головой. – Сильная... – Собрал свои вещи в ящик и ушёл.
Марций, шатаясь от усталости, раздобыл ещё одно одеяло и подушку, Фарсий глядел на него удивлённо:
– Есть свободные места, ложись... – Но заметил приготовления Марция и нахмурился. – Ты что, рядом с ней собрался? Заболеешь! Ты посмотри на неё, сам свалишься!
– А я уже падаю... – прошептал Марк, борясь со сном, снимая сандалии, сырую тунику, переодевался в сухое.
– Заболеешь, дурень!
– Не заболею...
– Смотри...
Фарсий ушёл к себе. Марций долго лежал на спине, согреваясь, и хотя сильно хотелось спать, слушал храп других офицеров, больное дыхание Ацилии, улавливал её дрожь через столько одеял и боролся с желанием обнять её, согреть своим телом. И сам не заметил, как провалился в сон.
* * *
Ацилия сидела на постели, подтянув колени к груди, закрывшись одеялом, украдкой следила глазами за центурионами в палатке. Они занимались каждый своим делом, кто-то чистил оружие, кто-то зашивал прореху на одежде, ремонтировал порванную сандалию, кто-то ел, вернувшись с дежурства.
Ацилия с тревогой поджала губы. Здесь, под одеялом, она была совершенно без одежды, а рядом столько мужчин, а испуганное сознание совершенно не хотело верить в то, что всем им нет до неё никакого дела.
Она откашлялась, спрятав лицо в одеяло на коленях, из-за этого звук кашля получился глухим, но и опять никто даже не обратил на неё внимания.
Обмороженные пальцы на руках горели огнём, и щёки также пылали. Центурион Фарсий вчера рассказал ей, что Марций сам нашёл её в снегу и привёз сюда. Она этого не помнила. Сам Марций с ней практически не разговаривал, целыми днями где-то пропадал, появляясь только вечером.
Командование дало несколько дней передохнуть и собрать силы для дальнейшего перехода, до Рима было ещё далеко. В разговоре центурионов промелькнуло, что до самого Рима они не пойдут, останутся у какого-то города в пригороде, потом всех солдат распустят по домам до следующего года, останутся лишь офицеры... До следующего похода.
А что он сделает с ней?
Ацилия нахмурилась и еле слышно вздохнула через зубы, от этого вздоха опять начался кашель. И что за напасть! Откуда оно взялось? Болезнь потихоньку отступала, всё же Ацилия побеждала её, не без помощи врача, конечно, и его снадобий.
Зашли ещё несколько офицеров и среди них она заметила его, своего... Сердце дрогнуло. Среди всех, незнакомых, пугающих её, Марций казался своим, родным, хорошо знакомое лицо притягивало взгляд. И пусть он по-прежнему старается быть холодным, мало разговаривает, сдержан до сухости, она-то знает, что это он спас её из-под снега, что это он принёс её сюда, и все эти дни был рядом, и даже спал вот здесь, рядом с ней. Всё равно она что-то значит для него, хоть он и старается этого не показывать.
Марций раздевался, снимал форму, а Ацилия наблюдала за ним со своего угла, и в душе всё напряжённо звенело, как натянутая струна.
Пусть! Пусть! Пусть!
Она отвернулась, прижимаясь подбородком к ключице, прикрыла глаза. Он что-то говорил, отвечая спрашивающему из присутствующих, сказал что-то такое, что один из офицеров рассмеялся, а Марций добавил ещё какую-то реплику. И звуки голоса его заставляли её сердце дрожать, и стучало оно где-то в горле от немого непонятного ей восторга. Что с ней происходит? Что?.. Боги святые!
* * * * * * * * *
Прода от 09.01.2020, 18:25
Глава 27
Ацилия зашивала рваную тунику, ловко работая тонкой стальной иглой. Сейчас уже и не верится, что каких-то несколько месяцев назад она совершенно не умела этого делать. Она многого не умела делать – теперь научилась. Шить, варить есть, стирать, убирать, прислуживать своему хозяину – всё, что когда-то делал старый Гай, теперь это её заботы. Правда, сейчас она просто служанка своему господину, он уже не видит в ней былой наложницы, всё ещё охваченный обидой за потерянного ребёнка. Ну и ладно! Главное – он рядом!
Ацилия еле заметно улыбнулась. Теперь рядом – он вчера только вернулся из Рима, отвозил какие-то документы в Сенат.
За время его отсутствия Ацилия оставалась одна, вот уж, наверное, он перепугался, что она сбежит, ведь и Рим так близко, но она удивила его... За всё это время она ни разу не повторила попытки побега, может быть, потому что Рим был рядом, а может, по каким-то другим причинам.
Всё равно она не безразлична ему, как бы он ни пытался это показывать, каким независимым ни старался казаться.
Она опять улыбнулась и вскинула голову. Зашёл Марций, сел на трипод, ни слова не говоря, хмурый, как грозовой день, смотрел в какую-то точку в пространстве. Ацилия отложила шитьё – «что опять?»
– Что случилось, господин?
Медленно перевёл глаза на неё, буркнул:
– Ничего...
Поднялся и ушёл. Ацилия проводила его глазами, пожала плечами. Странно. Ещё немного поработав, она всё убрала и ушла к себе расстилать постель.
* * *
– Как это вообще могло случиться? Как, ну ты же не сопливый подросток, в самом деле, Марк? Я не могу понять, как это получилось, ну сам посуди, ты же...
Марций резко перебил Фарсия:
– Я сам не знаю! – закричал ему в лицо, стискивая кулаки. – Думаешь, я сам знаю? Да я ничего, ничего не знаю!
Центурион долго глядел ему в лицо, потом отвернулся, сел на пустой бочонок у костра, уставился в огонь, заговорил:
– Ладно, не горячись... Успокойся. – Поднял глаза на друга. – Расскажи мне всё по порядку. Я хочу знать всё.
Марций стоял, не шелохнувшись, опустив голову, смотрел в землю, потом медленно заговорил негромко, стараясь держать себя в руках:
– Откуда я знал... Он спросил, правда ли, что еду в Рим? Я ответил, я ж не знал, что он так...
– Продолжай! – перебил Фарсий.
– Он сказал, только письмо, я согласился, я много писем вёз...
– Надо было посылать всех к Плутону – есть вестовые – они возят почту!
Марций замолчал, вновь перебитый центурионом, и обернулся к нему, уставившись в лицо, произнёс почти шёпотом:
– Я уже возил почту в прошлый раз... – Фарсий глянул на него через бровь, но на этот раз промолчал. – Ни разу ничего не было, никто не пытался меня обмануть...
Марций замолчал, тоже сел к огню, подбросил несколько сухих веточек, вытаскивая их из-под сандалий. Губы нервно поджаты, взгляд устремлён в огонь, напряжение в каждом движении. Заговорил сам, целый день хотел с кем-то поделиться, выговориться:
– Я ещё подумал, что за странное письмо, в мешке почему-то, словно, деньги передавал, но лёгкий как будто... Ни печатей, ни... – хмыкнул через зубы раздражённо. – Ладно, думаю, мало ли, у кого какие причуды... Отдавал его жене в руки, она ничего мне не сказала, а теперь – на! Украл... – Усмехнулся.
– А по дороге никто нигде украсть не мог?
Марций перевёл взгляд ему на глаза, ответ понятен более чем.
– Что ж ты не проверил, ты же не маленький? Марк, сколько тебя учить?.. – негромко произнёс Фарсий с мукой в голосе, на что Марций опять взорвался:
– Он же ни слова не сказал о деньгах! Хоть бы чем обмолвился! Если бы я знал, что там деньги, я бы и браться не стал, пусть отправляет вестовыми, но я же... – Он осёкся, опуская голову. – Я же не знал! Проклятье! – Резко вскинул лицо. – Да он просто обманул меня! Он всех обманул! Они с женой договорились заранее! Да ты сам посмотри, Гай! Через секретарей ничто не проходило, он один свидетель, говорит теперь: «я деньги с ним передал!», а жена его: «я ничего не получила!» и письмо – в легион! К легату! Прямо в руки! Обокрали! – Дёргал головой нервно, глядя по сторонам чёрными глазами, вымещая переживаемые чувства. – Кто теперь докажет? Свидетелей нет, денег этих никто не видел! Да и что моё слово против слова трибуна? Кто мне поверит, что я ничего не брал и не видел даже в глаза этих проклятых денег!
Фарсий молчал, кусая губы, огненные блики высвечивали его смуглое тонкое лицо. Спросил:
– Сколько там было денег по его словам?
– Двести пятьдесят сестерциев...
Центурион присвистнул, покачал головой, сомневаясь:
– Ого... Да он просто захотел нажиться за твой счёт. Вот же сволочь, а... И ведь трибун, не попрёшь против... Ты всего лишь деканус... Папочка у него из авгуров, ничего ты не докажешь... Нашёл с кого наживаться... Знаю я его, мы уже с ним сталкивались, скользкий тип, выкрутится, и всё по его будет... Что это он за тебя взялся? Да разве с тебя можно нажиться? – Усмехнулся. – Выжить хочет... Чтоб выгнали... Или казнили, как вора...
Марций вздохнул:
– Он мне три дня дал, чтоб деньги вернул. Легат уже всё знает, взял под контроль... Где я их возьму? – Фарсий отвёл глаза. – Я уже сегодня пытался их найти… В долг мне никто больше пяти сестерциев не даёт, а все мои должники сейчас пустые... Играть с кем-то бесполезно – все без денег... А-а, – протянул с отчаянием он, запуская пальцы в волосы на затылке. – Мне столькие за кости должны и никто, никто не отдаёт... Ни у кого нет! Овидий опять пьяный и опять нищий, что я с него взять могу? Играть сейчас бесполезно...
– Я, даже если всё соскребу, насобираю от силы монет тридцать... – предложил Фарсий.
– Мало, Гай... Мало... Я, если и по всему лагерю пойду – половины не наберу! Может, он думает, что у меня богатые родственники или есть своя земля? – Усмехнулся, упёрся лбом в кулак подпёртой о колено руки.
– Ты же с похода вернулся, Марк? Что ж ты в Нуманции не награбил, а? – Фарсий улыбался.
– А ты?
– И я... – усмехнулся в ответ. – Продай что-нибудь...
– Я уже всё, что мог... перед переходом продал... Да и что у меня было-то...
Они замолчали надолго. Костёр светился углями, рдел на лицах. Недалеко переговаривались легионеры, все уже спали. И звёзды светились с неба, не радуя глаз. Марций стиснул зубы, глядя на них, он должен что-то придумать, где-то найти эти двести пятьдесят серебряных монет.
– Меня вышибут из легиона... – процедил он сквозь зубы, поднимаясь на ноги. – Если ещё не приговорят к казни за воровство...
Фарсий смотрел снизу:
– Ты куда?
– Схожу к Лелию... Он запасливый.
Центурион только вопросительно поднял брови, но ничего не спросил.
* * *
Ацилия проснулась утром рано, встала, заправила постель, переоделась в длинную тунику, подвязала полотняный пояс, вышла, собирая распущенные волосы, закинула руки назад, и тут же замерла, опустив их и рассыпав собранные пряди. Господин Марций сидел за столом, сидел полубоком, лишь уперев локоть в столешницу, и смотрел в сторону, в какую-то точку на полу.
Ацилия нахмурилась. Что-то случилось. Она это почувствовала ещё вчера. Усталый вид, небритое лицо, какие-то морщины на лбу, каких раньше не было, толком ни разу за два дня не поел, не помылся, удалось лишь переодеть в чистое с дороги, да и то стоило немалых усилий.
– Господин? – негромко позвала она.
– Что? – Он перевёл глаза.
– Что-то случилось?
Марций долго молчал, словно с мыслями собирался. Ацилия уже подумала, не ответит, но он заговорил хрипло:
– Я хочу продать тебя.
Ацилия опешила. Сказать, что его слова поразили её, это значило не сказать ничего, ей даже показалось, что всё поплыло перед ней, и ноги потеряли опору. Она медленно прошла, выдвинула трипод и села, зажав голову запястьями у висков. Молчала.
– Почему? – спросила, наконец. – Что я сделала не так? Чем я разочаровала вас? Разве я не выполняю всё, что требуется от меня? За что? Почему вы решили вдруг, я...
- Ты не причём. Мне нужны деньги! – перебил он её спокойным бесстрастным голосом.
