Инсбрукская волчица. Книга вторая

03.03.2019, 01:27 Автор: Али Шер-Хан

Закрыть настройки

Показано 11 из 27 страниц

1 2 ... 9 10 11 12 ... 26 27


Я уже начал уставать от прогулки, а лесничий всё продолжал вести меня куда-то вперёд, многословно давая комментарии попадающимся навстречу нам образцам деревьев. Я уже хотел спросить его прямо о том, где же его сын, как вдруг мой спутник остановился и резко обернулся ко мне. Я с удивлением увидел, что выражение его лица изменилось, став более собранным и серьёзным.
       — А теперь, господин Дитрих, — твёрдо спросил он, — расскажите, в чём вы подозреваете моего сына.
       Вопрос был настолько неожиданным, что я на несколько мгновений потерял дар речи. Да… Недооценил я добряка лесничего. Но каков гусь — ни словом, ни жестом не обнаружил своих подозрений! Ну что ж… придётся посвятить его в свои соображения. Насколько я могу знать, Густаву всё равно ничего не грозит от правосудия, так как он страдает лёгкой умственной отсталостью, что вполне могут подтвердить врачи.
       — Вы что думаете, я совсем простачок, если в лесу живу? Я же вижу, что вы кругами ходите вокруг моего парнишки. Вопросы какие-то про деревья задаёте, посмотреть на них проситесь. Понятно, что Густав вам нужен, а деревья без надобности. Почему? Нет, если парень виноват, то виноват, — продолжал мой спутник, но вы скажите мне, в чём! Может быть, вы думаете, что он стащил это одеяло? Скажу вам, что это неправда! У нас тоже есть такое одеяло, как и у почти всех в округе! Одеяло в лесу мог оставить кто угодно. Да и потом: разве вы занимаетесь не поимкой убийцы? При чём тут кража какого-то одеяла?
       Мы с лесничим уселись рядышком на пригорок, дружески закурили, и я рассказал ему всё, что касалось бегства Анны Зигель из дома, появления её на холме над кладбищем во время похорон, своего сомнительного выстрела и обнаруженной в дупле старого дуба лёжки. Не утаил я от обеспокоенного отца и разговор с его сыном в тот вечер, когда он провожал меня до дороги.
       


       Глава 11. Осада


       
       Я закончил свой рассказ. Егерь молчал около минуты.
       — То-то я смотрю, он сам не свой в последнее время! — воскликнул опечаленный отец, — молчит, даже стал в работе своей ошибки делать, что раньше с ним не бывало…
       Лесничий помолчал, а потом решительно ударил кулаком по колену:
       — Я вот что вам скажу, ранена она!
       — Почему вы так решили, — с крайним интересом спросил я.
       — А вот почему! Пришёл вчера мой Густав домой уже поздненько, часов в 11 вечера. Что опять-таки раньше с ним не бывало. Смотрю, прошёл он на кухню, где у нас шкатулка с самыми необходимыми лекарствами, и стал там копаться. Шкатулка большая, снадобья там на все случаи жизни, в лесу ведь живём — пока добежишь до аптекаря или врача, помрёшь, пожалуй! Вот я и спрашиваю сына, не заболел ли он, что болит. А он выбирает из шкатулки бинты, копру и остатки мази заживляющей, которую мне доктор прописал, когда я в прошлом году с кабаном столкнулся. Смотрю, ран на нём нет, а Густав мне говорит, что, мол, косулю охотники подстрелили и бросили, а он, мол, хочет несчастную вылечить. Я и поверил, потому что Густав с детства жалостливый был, всё подбирал птенчиков выпавших из гнезда, да зверюшек лечил. Я и не подумал вчера ничего плохого. Жаль, конечно, было дорогую мазь на косулю тратить, но там немного оставалось в баночке, так что я ничего не сказал сыну и отпустил его. А оно, оказывается, вот что там за «косуля»!
       До этого момента я сомневался в точности моего единственного выстрела и склонялся к тому, что пуля не задела волчицу. Но рассказ лесничего говорил об обратном. Но какая, однако, непрошибаемая девица эта анна Зигель! Много ли найдётся на свете девушек её возраста, способных не только совершить такое чудовищное преступление, но и с полным хладнокровием уйти от полиции, затем явиться на кладбище во время похорон, затем, будучи раненой, успешно прятаться в лесу… В очередной раз, задав себе эти вопросы, я снова убедился, что судьба столкнула меня с явлением незаурядным, поразительным.
       — Вы же, надеюсь, не думаете плохо о моём парнишке? — с тревогой спросил лесничий, дёргая меня за рукав, — он-то дурашка, и понятия, небось, не имеет, что она натворила. Слышал, а не думает, что она виновата. Считает её, наверное, несчастным затравленным зверьком, вроде раненой косули.
       Я убедил встревоженного отца в том, что его сыну не грозит ничего более страшного, чем простой допрос в полиции по поводу его знакомства и встреч с нашей подозреваемой, и мы отправились дальше на поиски Густава.
       Обнаружили мы его под раскидистым, покрытым какими-то мелкими ягодами кустом. Парень сидел в напряжённой, явно неудобной позе и всё время оглядывался. Он не встал нам навстречу и ничего не сказал, и я увидел, как неприятно это поразило его отца.
       — Густав, что ты здесь делаешь? — довольно строго обратился лесничий к сыну, — встань, поприветствуй господина инспектора.
       Парнишка встал неловко, будто ноги у него были на шарнирах, невнятно пробормотал слова приветствия, глядя в землю и вдруг стал заваливаться на спину, изогнувшись дугой.
       — Ах, ты ж беда! — воскликнул его отец, — пытаясь подсунуть под голову упавшего сына куртку, — опять припадок! Давно уже не было, и вот опять!
       Эпилепсия. Больше мне в лесу делать было нечего, по крайней мере, до тех пор, пока Густав не придёт в норму после припадка. Пообещав лесничему как можно скорее прислать к ним с сыном помощь, я заспешил к дороге.
       Когда я добрался до участка, один из патрульных доложил, что этой ночью в то ущелье, в которое по словам моих людей, скрылась преступница, сполз огромный пласт земли. Надежда на то, чтобы при помощи старательного изучения всех следов, в том числе и не видных на первый взгляд, определить, куда дальше волчица направилась, лопнула точно так же, как и надежда выяснить это при помощи Густава.
       Итак, первый день охоты ожидаемо закончился провалом. Сама природа как будто помогала волчице ускользнуть от нас. Я больше чем уверен, что не сойди в ущелье оползень, Зигель была бы у нас в руках. А так следы потерялись, теперь оставалась лишь надежда на прокол со стороны волчицы. В этом густом лесу спрятаться было очень легко, а под каждый куст полицейского не поставишь. Но главное, почему она не взяла хлеб или сахар? Поняла, что это ловушка? Скорее всего, да. Во вчерашних сводках не было ни слова о кражах со взломом. Вряд ли Анна взяла с собой в тот день много еды, поскольку не знала, что фройляйн Ингрид именно сегодня даст показания, развеивающие у нас сомнения в её вине. «Это Густав, — думал я. — Больше некому». У меня опять внутри кипела злость: что же это получается? Лучшего тирольского сыщика обвели вокруг пальца гимназистка и какой-тоимбецил-эпилептик?! Ничего, мы ещё посмотрим, кто кого. В конце концов, я, будучи заядлым шахматистом, не раз попадал в неприятное положение, когда у противника было явное преимущество, и мне приходилось как-то выпутываться.
       Когда я ранним утром пришёл на работу, Кляйн уже был в кабинете. Мартин выглядел уставшим, неыспавшимся, что отчётливо читалось на его лице, впрочем, как и всегда. За время пребывания в Хорватии, кажется, он немного осунулся и уже не казался таким дородным.
       — Здравствуй, Мартин, — я пожал напарнику руку. — Ну, как твоя поездка?
       — Ой, — отмахнулся Кляйн. — Попробуй проведи несколько дней в компании шизофреника. Гранчар ужасно душный человек. Он совсем «ку-ку».
       Мартин сделал несколько судоржных глотков воды из стакана, после чего перевёл разговор в русло расследования:
       — Как успехи?
       — Ушла, паршивка! — с раздражением сказал я. — Пришла же, дрянь такая, на кладбище! Любовалась на плоды своего труда.
       — Всё-таки она, — пробормотал толстяк. — Я, как оказалось зазря ездил туда. Ничего с нашейГранчар не случилось.
       Но я не слишком внимательно слушал рассказ Мартина. Я готовился к очередному походу в лес. Рано или поздно Зигель бы допустила прокол и попалась, но ждать новых жертв я не имел никакого морального права.
       — Слушай, Мартин, ты ведь сам охотник?
       — На уток, — ответил напарник. — Тонкая работа: чуть дёрнешься, всё — ускользнёт птичка и плакала твоя добыча.
       — А на кабана или волка ходил?
       — Да разве что ещё на косулю, — пожал плечами толстяк. — Только давай-ка оставим охоту на выходные, хорошо? Дел у нас и так полно.
       — Да-да, именно охотой мы и займёмся, — спокойно произнёс я. — Как ни крути, а в одиночку нашу волчицу не поймать — больно она вертлявая. Вроде ж и дылда такая, а в лесу прячется любому зверю на зависть.
       Мартину явно пришлась по вкусу моя идея. Всё лучше, чем постоянно выслушивать настойччивые требования от начальства поймать волчицу как можно быстрее. Даже я откровенно побаивался стихийных действий горожан, уже успевших узнать, что я упустил убийцу прямо из-под собственного носа. Трижды: сначала когда не решился дать команду на задеражание, во второй раз — в городе, а в третий — на кладбище. Конечно, в моей практике бывали проколы, но здесь на кону стояла моя карьера.
       — Что, инспектор, неохота в одиночку в грязи вываливаться? — не без усмешки спросил Мартин.
       — Пошути у меня, — не без доли раздражения ответил я. — Вот что, надо бы заегерского сынка взяться. Только так, чтобы он ничего не заподозрил.
       — Прикажете его арестовать? — поинтересовался Мартин, пригладив свои растрепавшиеся волосы.
       — Рано, — сухо отозвался я. — Он — ключ. К тому же у него сегодня припадок случился эпилептический. Ещё дня три его нельзя будет допрашивать. Его показания крайне важны для нас, но предъявить ему обвинения, учитывая его психическое развитие, крайне сложно.
       — Но разве он не в курсе преступления? Разве об ужасных подробностях пожара не говорит весь город? — возмущался Кляйн.
       — И не только весь город. Пока ты, Мартин, был в Далмации, я сам посещал дом лесничего и в присутствии сына рассказал абсолютно все подробности массового убийства.
       — Он это знал, и всё равно помогал ей! — ужаснулся мой напарник.
       — Не всё так просто, — вздохнул я, — думаю, что он не вполне осознаёт, что преступление совершила именно она, видимо считает её невинной жертвой. Наверняка она задурила этому мальчишке голову. А задурить её очень просто.
       — Но что делать нам теперь? Ждать, когда этот эпилептик поправиться, а Анна Зигель, возможно, уйдёт на недосягаемое для нас расстояние? — не унимался Кляйн.
       — Вот об этом я и думаю, дорогой Мартин, и, кажется, у меня есть неплохая идея…
       Я крикнул дежурного и попросил его принести ключ он помещения, где мы хранили вещественные доказательства по расследуемым делам.
       Доказательств по этому делу было очень много, и из-за них в комнате стоял устойчивый запах гари. По внезапно побледневшему от этого запаха лицу Кляйна я понял, что мною выбрано правильное, хотя и очень необычное решение. Но ведь и преступница у нас необычная.
       Нам надо было заставить волчицу нервничать. При всей её обозлённости и бессовестности у неё всё же должны были оставаться хоть какие-то человеческие чувства. Хотя бы страх. Причём я ставил не на обычный, понятный страх быть пойманной, а на особый мистический вид страха, который заставляет делать необдуманные глупые поступки, и который особенно должен проявляться в ночном лесу.
       В том, что лесничий мне однозначно во всём поможет, я был уверен на сто процентов. Во-первых, он с самого начала был поражен, не меньше других горожан, страшным преступлением, и обращение полиции за помощью казалось ему очень лестным. Во-вторых, узнав, что его сын, возможно, косвенно помог преступнице скрыться, добряк готов на всё, чтобы вывести Густава из-под удара.
       Я опустился на корточки перед кучкой полуобгоревших вещей. На всех уже были прикреплены ярлычки с указанием принадлежности. Вот половинка ранца МарренКюрст, вторая половина превратилась в нечто спёкшееся и расплавившиеся, вот почти не пострадавшие ботинки Анели Герц (девочка зачем-то сняла их и оставила на подоконнике, прежде чем выпрыгнуть из окна) Анели лежит теперь в больнице со сломанным позвоночником и множественными травмами внутренних органов, врачи не надеются, что она останется в живых, а ботинки — как новые.
       Я наклонился к куче вещей и стал их внимательно перебирать.
       — Зачем вы это делаете? спросил Кляйн, зажимая нос платком и не скрывая ужаса и отвращения.
       — А затем, дорогой коллега, что у меня возник план, который, я надеюсь, поможет нам заставить преступницу занервничать и начать совершать ошибки. Что, в свою очередь, упростит её поимку. Лесничий, и в этом я с ним согласен, убеждён, что мне удалось ранить её, и теперь она не настолько сильна и хладнокровна, как вначале.
       Я отобрал несколько предметов, которые мне показались наиболее впечатляющими. Особенно трогательным выглядело форменное платьице одиннадцатилетней Евы, первой жертвы волчицы. Белый узорный воротничок побурел, а само платье торчало колом от впитавшейся в материю крови. Кляйн смотрел на меня с испуганным недоумением, и я могу поклясться, что у него во время моих поисков в куче вещей погибших девочек не раз мелькнула мысль, что я сошёл с ума на почве расследования этого дела.
       Однако разум мой был ясен, как никогда.я попросил дежурного принести рогожу, и попросил Кляйна никому не рассказывать о том, что из комнаты для вещественных доказательств мною были изъяты некоторые предметы. Высказывая эту просьбу, я имел в виду не опасение, что слухи о моих действиях дойдут до преступницы, а недовольство моего начальство, которое далеко не всегда одобрительно относилось к подобным экспериментам.
       Кляйн, молча кивнул, но выражение его лица было таким потешным, глаза так явно лезли на лоб, что пришлось ему кое-что объяснить.
       — Понимаете, коллега, — проговорил я, садясь за стол и закидывая ногу за ногу, — у каждого человека, в том числе у преступника есть свой запас прочности. Даже самый закоренелый злодей, с железным непрошибаемым характером имеет свой предел. И там, за этим пределом, он начинает вести себя по определённым законам, которые предполагают и страх, и панику, и отчаяние, и усталость… И всё это приводит к тому, что преступник до этого максимально осторожный и внимательный, начинает совершать ошибки.сначала небольшие, затем эти ошибки накапливаются, он уже не успевает, да и не может их подчищать, и в конце концов дело заканчивается арестом.
       Что касается нашей волчицы, то, как мне показывает мой, не такой уж маленький опыт, сейчас она близка к этому пределу. Но ещё не переступила его. И переступить её может заставить мелочь, чепуха, какой-то внезапный испуг или неожиданное явление.
        Я собираюсь разместить в лесу, где прячется наша убийца эти невинные предметы. Вы спросите, кого же они могут напугать? Но поверьте мне, в лесу, ночью, когда нервы и так напряжены, появление вещей убитых или покалеченных по её вине одноклассниц могут повлиять на волчицу самым роковым образом. По крайней мере, я на это очень надеюсь. Конечно, метод нетрадиционный, но я считаю, что в этом деле все методы хороши, только бы они вели к скорейшей поимке преступницы.
       Кляйн продолжал смотреть на меня испуганно и неодобрительно, возможно в этот момент он понял, что не вполне хорошо знал мой характер, впрочем мне было не до переживаний Мартина. Я получил упакованный в рогожу свёрток и поехал домой обедать, намереваясь оставить свёрток дома, а после работы вместе с лесничим разместить мои ловушки на вероятных путях нашей преступницы. Мне также не терпелось узнать, как здоровье Густава, и когда я смогу его допросить.
       

Показано 11 из 27 страниц

1 2 ... 9 10 11 12 ... 26 27