— Можно ли посмотреть план этой операции? — доброжелательно спросил Бор и даже руку протянул, желая, чтобы я тут же вынул откуда-то этот план и вложил в его ладонь.
— План ещё не перенесён на бумагу, — ответил я, — я сейчас как раз и собирался это сделать, именно в тот момент, когда вы изволили посетить мой кабинет.
— Намекаете, что я помешал вам работать? Не выйдет, господин Дитрих! У вас было вполне достаточно времени, чтобы провести задержание десяти таких преступниц, как Анна Зигель! И я не могу понять, почему она до сих пор на свободе. Она не матёрый бандит, не профессиональный убийца и даже не воровка с многолетним стажем. Она школьница! Что вы делаете в полиции, господин Дитрих, если не можете задержать обычную школьницу, несовершеннолетнюю девицу?! Вы обязаны были задержать её сразу, хотя бы даже для того, чтобы доказать, что она не виновна! Возмущенные жители города Инсбрука пишут обращения в полицию округа с просьбой отстранить вас от расследования и назначить более расторопного следователя. Я приезжаю, и что же я вижу? У вас даже нет плана операции! Что вы можете сказать в своё оправдание, господин Дитрих?
— Я вовсе не собираюсь оправдываться, — ответил я, — просто я предлагаю вам изучить документацию по этому делу. Вы сможете увидеть, что мы вовсе не теряли времени даром.
Я надеялся, что Бор, как истинный бумажный червь, ценящий бумаги больше всего, закопается в огромном количестве документов, относящихся к пожару. Масса заявлений потерпевших, показания свидетелей, переписка по поводу МилицыГранчар, отчёты рядовых сотрудников по осмотру места происшествия, докладные начальника городской пожарной команды и другие документы по этому делу могли на долгие часы занять нашего незваного гостя. За это время я мог вернуть вещи погибших девочек на место и спокойно продолжать работать. По поводу вещей я даже не слишком волновался. Вид этого инспектора Бора говорил о том, что он, скорей всего, не сунет нос дальше кабинета. А перед отъездом наверняка соберёт весь состав и устроит пафосное выступление, отвлекая всех от действительно нужных дел.
— Да, я хотел бы посмотреть отчёты, указывающие именно на Анну Зигель, как на исполнительницу этого преступления, — неожиданно проговорил Бор, дергая по-крысиному острым носом.
Гм… Интересно. Хотел бы я знать, по чьему доносу явился сюда этот инспектор. Поначалу я было подумал, что письма в округ шлют родители пострадавших детей, что в общем-то понятно и вполне извинительно. Разумеется, им хочется, чтобы преступница побыстрее понесла наказание. Но все они хором обвиняют Анну, и никому из них даже в голову не придёт, сомневаться в её виновности. Зигель объявили виноватой сразу же после пожара, когда у полиции ещё вообще не было никаких улик против неё, кроме той, что во время пожара она не пострадала.
Но Бор два раза оговорился, что в виновности Зигель есть сомнения. Кто же мог написать жалобу в округ с таким подтекстом? Но размышлять было некогда. Я открыл папку с показаниями пострадавших, вытащил листок с стенограммой допроса Ингрид Лауэр, который я провёл в больнице.
Инспектор Бор сощурился, читая документ, из чего я сделал вывод, что он очень близорук, но стесняется пользоваться пенсне или носить очки.
Просмотрев показания Инги, Бор помолчал, затем вынул из кармана белоснежный отглаженный платок и деликатно высморкался.
Я следил за изменением выражения его лица и не мог понять, что мне сулит это изменение. В конце концов, я решил действовать прямо и задал вопрос, который меня на тот момент наиболее интересовал. Ну, допустим, не ответит он мне, что мне теперь уж терять:
— Скажите, инспектор, а что в обращениях горожан в округ заставило вас засомневаться в виновности Анны Зигель?
Я был готов к новой вспышке начальственного негодования, но проверяющий неожиданно спокойно, хотя и несколько высокомерно ответил:
— Ну во-первых, я и сам сомневался, чтобы такое ужасное преступление совершила обычная девушка из хорошей семьи. Она ведь не испытывала с детства никакой нужды, у неё всегда была пища и кров над головой. Её родители — уважаемые люди! И раньше она никогда не бывала на приёме у доктора по поводу душевного расстройства. Ну, а во-вторых… Вот.
Бор вытащил из своего тонкого щегольского портфеля несколько изиятый листок бумаги и бросил передо мной на стол.
Я вполне оценил его жест. Это было правильно. Бор оказался не такой уж крысой, какой я посчитал его сначала. Ну что ж, открытость — это всегда хорошо, особенно в таком деле.
Я взял листок и начал читать.видимо это была вторая страница письма. Почему инспектор Бор не показал мне первую, оставалось только догадываться. Возможно, он сделал так потому, что на первой странице автор указывал своё имя и фамилию, а проверяющий по какой-то причине не хотел, чтобы они стали мне известны.
« …и она заложница этого. Все люди не верят, никто не верит. Она не могла, это же ясно всем. Анна не злодейка какая-то. Зачем ей убивать? А все твердят, что из мести, и исчадие ада»
Я мысленно отметил про себя несколько грамматических ошибок, остановил чтение и усмехнулся:
— Не находите ли вы, что автор письма противоречит сам себе? Сначала он говорит, что в городе никто не верит в виновность преступницы, а буквально в следующей строке утверждает, что все люди, считают, что она так поступила из мести. А и общий стиль этого послания… Писал или ребёнок или человек крайне необразованный.
Инспектор Бор надменно заметил:
— Недостаток образования не исключает твёрдой гражданской позиции. Каждый гражданин может пожаловаться в округ на действие городской полиции.
«Ах, как ты красиво выражаешься!» — чертыхнулся я про себя. А Бор, притянув к себе папку с показаниями потерпевших, наугад вытаскивал из неё отдельные листы и читал их. Потом он вздохнул и неожиданно высказал желание осмотреть место пожара, спросив, есть ли у нас в штате фотограф.
Фотографа у нас не было. В случае необходимости мы обращались в фотографическое ателье Шумана, которое находилось на главной улице. Заверив проверяющего, что фотограф подойдёт в самое ближайшее время прямо к зданию сгоревшей гимназии, я с чувством огромного облегчения отправил его осматривать место преступления в сопровождении патрульного Курта.
Едва мой кабинет опустел, я бессильно опустился на стул и обмяк. Мой лоб покрылся испариной, и хотя комиссия ничего не узнала о злоключениях Берты и её подружек, мои руки просо тряслись. Они ведь и 23 числа у сгоревшего здания гимназии крутились, а теперь и в лесу, под самым носом убийцы гуляли! «Это дело сведёт меня с ума», — думал я, смахивая крапинки пота со лба. Да уж, сегодня влетит всей бригаде.
Скоро вернулся и Кляйн. Он не выглядел каким-то особенно озадаченным. Конечно: все шишки достались именно мне, как начальнику следственной группы! Толстяк же почти ничего не получил в свой адрес.
— Ну слава тебе, Господи, ушёл. Это тип хуже Гранчара, — процедил сквозь зубы Кляйн.
Я любезно угостил напарника папиросой и спросил:
— Ну, какие тут у нас перспективы?
— Да пока тупик, — ответил Мартин. — Кстати, что вчера произошло?
— Ничего особенного, — ответил я. — Моя дочка просто искала приключений на свою голову. И чуть было не нашла, — я повернулся затылком к напарнику, продемонстрировав свой ушиб. — И ещё, я приказал следить за егерским сынком.
Мартин лишь скептически покачал головой. В последнее время он всё чаще спорил со мной, хотя раньше не решался. Ну что тут сказать? Заматерел, как сыщик, а значит, выйдет из него хороший следователь.
— Дохлое это дело, господин инспектор, — возразил толстяк. — Зигель подумает, что за Густавом хвост и… Правильно подумает, между прочим.
— А мы не собираемся приступать к выполнению этого плана прямо сегодня. Тем более, что для проверяющего я должен набросать его на бумаге. Наш проверяющий Бор очень любит просматривать бумаги. Так что мне придётся ещё раз доставить ему это удовольствие. Но пока что…
Я встал из-за стола, вытащил из нижней тумбы шкафа узел с вещами и водрузил обратно взятые оттуда папки. Господин инспектор Бор рассудил неверно — у меня и в мыслях не было «подчищать хвосты», готовясь к его приезду. Хватало и других дел. Я взял у дежурного ключ и отнёс вещественные доказательства в комнату, для них предназначенную. Меня несколько беспокоило отсутствие платья Евы, но я был почти убеждён, что щёголь Бор не будет копаться в окровавленных вещах.
Гораздо больше меня занимал вопрос, кто всё-таки написал на нас донос. Я вспоминал неровные строчки на слегка помятом листке.почерк был совсем детским. Может быть, кто-то из младших классов той же гимназии? Я пытался представить ребёнка, девочку, которая бы симпатизировала Анне Зигель. Ничего из этого не получалось. Все отзывы об этой ученице были таковы, что вообразить её дружбу с одной из младших учениц было невозможно. Как и невозможно представить желание кого-то постороннего отвести от неё подозрение.
И тут я вспомнил:
«Она училась в гимназии, а я закончил только народную школу…»
Густав! Неужели опять он? Уровень грамотности письма соответствовал как раз выпускнику народной школы, причём не очень старательному выпускнику. Но хитрость, с какой в донос была вставлена фраза «Все люди не верят, никто не верит», вызывала у меня сомнение. Густав на хитрость был абсолютно неспособен. Неужели ему кто-то помогал писать письмо? Или Густав здесь вообще не при чём?
Работалось после бессонной ночи плохо. Болела голова, внимание было рассеянным.я с трудом дождался возвращения инспектора Бора с мета преступления. Не знаю уж, какие выводы сделал проверяющий, осмотрев пожарище, но надменность его после этого немного поубавилась. Да и лакированные туфли, в которые он был обут, потеряли свой первоначальный блеск. Сообщив нам, что своё знакомство с этим делом он продолжит завтра, Генрих Бор отбыл в гостиницу, а я, понимая, что сейчас толку от меня немного, решил пойти домой отдохнуть.
У дверей участка меня, к моему удивлению, ждала Берта. «Хочет попросить, чтобы я не рассказывал о её приключениях матери», — догадался я.
Мы с дочерью молча пошли по улице по направлению к дому. Это было дружеское молчание. Берта знала, что я хочу сказать ей, а я знал, что она хочет сказать мне.
— Знаешь, кому это платье принадлежало при жизни? — спросил я Берту, когда мы подходили к дому. — Это платье Евы Гюнст. Двумя годами тебя младше. Зигель её убила первой, вместе с подругой. Они опоздали на последний урок, а на их пути и встретилась эта тварь. Что бы она с тобой сделала, а?
Берта молчала. Спокойный задушевный разговор действовал на неё лучше любых нудных нотаций и ругани.
— Между прочим, — мы уже подошли к парадной. — Она меня чуть не убила.
Я снял с головы кепку и тут же невольно ойкнул: я снова содрал корочку на своём затылке. Волчица стукнула меня крепко, причём явно с тем расчётом, чтобы я потерял сознание, но не умер. Наверное, Берте повезло, что я не сразу осознал присутствие Анны, вряд ли бы тогда я смог сохранить самообладание. Лишь когда я увидел рядом с деревом знакомые следы ботинок, несомненно, сорокового размера с прямым срезом каблука, я понял, что был на волосок от смерти. Анна расправилась бы со мной, не нарушь девочки тишину.
Я снова поставил себя на место преступницы.
Я точно слышу выкрики, смех, вижу напоминание себе о том, что случилось. И вот передо мной, точно из-под земли, вырастает чучело в окровавленном платье моей первой жертвы… Скрыться, вот верное решение. Нападать было рисковано: кто-то мог поднять тревогу, а раз инспектор здесь бродит, значит, рядом и патрули. Группа прикрытия.
Едва я отпер дверь, Марта буквально налетела на нас.
— Берта! Господи, где тебя черти второй день носят?! Вчера явилась ночью, сегодня куда-то ушла, не предупредив!
— Тише, Марта, не кричи, — попытался я успокоить жену. — И так голова трещит.
— Да уж, воспитали на свою голову… Куда ходила, а?
— Потом, Марта, потом. Лучше аптечку принеси.
На время и жена, и сын, до того сидевший на кухне и трескавший орехи, забыли обо всём и занимались перевязкой. Навыков Марты вполне хватало для этого: она ещё в детстве училась подобному делу, помогая перевязывать младших братьев и сестёр, вечно поцарапанных и ушибленных.
— Где тебя так угораздило? — сочувственно спросила Марта.
— Это она, наша красавица постаралась, — процедил я сквозь зубы. — Зигель была там. А Берта вчера свернула не туда, ну я её и отыскал. А сегодня просто встретила меня с работы.
Я лгал, но прекрасно понимал, что если скажу о настоящих злоключениях Берты, скандал на весь вечер обеспечен.
— Вот тупица, — расхохотался Каспер. — Это ж какой слепой надо быть, чтобы заломить такой крюк.
— Молчал бы, — ответил я и обратился к Марте: — Ужин остыл?
— Давно. Если хотите, могу подогреть…
— Нет-нет, я сам, — поспешил я успокоить жену.
Пока я стоял у плиты, Берта то и дело заглядывала в кухню, хотела что-то сказать, но не могла. Наконец, когда уже было готово, она шепнула мне:
— Спасибо, что не выдал!
— Да не за что, — ответил я. — Только учти: ещё одна такая выходка, покрывать не стану. Завтра же замолвлю за тебя словечко гимназии, а за подруг не волнуйся.
Но почему-то теперь я был уверен, что особых сложностей с Бертой у нас больше не будет. Девчонка в одну ночь повзрослела на несколько лет. Тот ужас, который она пережила в лесу и осознание собственной глупости после, надолго отшибли у неё желание и дальше творить подобные глупости. Эта мысль была первой приятной мыслью за последнее время. Ещё бы узнать, кто тайком написал на меня донос… Не додумав, я уснул.
Ночью мне приснился странный сон, как будто бы маленький Каспер говорит, что он так хотел, так хотел иметь сестрёнку, что сам её себе родил.
Утром я подивился причудам своей ночной фантазии, не подозревая, что в этом сне мне явилась вполне явная подсказка, намекающая на личность загадочного доносчика.
Присутствие проверяющего, как всегда бывает в таких случаях, замедлило оперативные мероприятия по делу Анны Зигель. Утром вместо того, чтобы организовать отряды для прочёсывания окрестных лесов, я был вынужден сидеть в кабинете рядом с Бором и объяснять ему показания свидетелей по делу.
Во второй половине дня к нам приехали два крестьянских парня с большой корзиной. Я слышал, как они препираются в коридоре с дежурным, который, соблюдая инструкцию, пытался выяснить, что посетителям нужно. Инспектор Бор оторвавшись от нашего занятия с неудовольствием слушал некоторое время доносящийся из коридора гвалт, затем кивнул мне:
— Выясните, что там такое! Или мы так и будем работать в этом шуме?
Оказалось, что посетители прибыли из пригородной деревни. Кто-то забрался к ним в курятники, поворовал все яйца, которых в это время года и так немного, распугал всех кур и украл петуха.
Дело было пустячным, и Бор нетерпеливо отмахнулся от моего доклада, но я насторожился. Я был уверен, что это след Волчицы.
Едва мы снова взялись за бумаги, как дверь кабинета приоткрылась и в неё боком протиснулся один из деревенских посетителей.
— Так вы ж, господин инспектор, не побрезгуйте, — бормотал он, выкладывая из корзины прямо поверх документов какой-то свёрток в промасленной тряпице, — всё свежее. Вы только найдите злодея, а уж мы вам всегда и свининки, и колбаски домашней, и яичек…
— План ещё не перенесён на бумагу, — ответил я, — я сейчас как раз и собирался это сделать, именно в тот момент, когда вы изволили посетить мой кабинет.
— Намекаете, что я помешал вам работать? Не выйдет, господин Дитрих! У вас было вполне достаточно времени, чтобы провести задержание десяти таких преступниц, как Анна Зигель! И я не могу понять, почему она до сих пор на свободе. Она не матёрый бандит, не профессиональный убийца и даже не воровка с многолетним стажем. Она школьница! Что вы делаете в полиции, господин Дитрих, если не можете задержать обычную школьницу, несовершеннолетнюю девицу?! Вы обязаны были задержать её сразу, хотя бы даже для того, чтобы доказать, что она не виновна! Возмущенные жители города Инсбрука пишут обращения в полицию округа с просьбой отстранить вас от расследования и назначить более расторопного следователя. Я приезжаю, и что же я вижу? У вас даже нет плана операции! Что вы можете сказать в своё оправдание, господин Дитрих?
— Я вовсе не собираюсь оправдываться, — ответил я, — просто я предлагаю вам изучить документацию по этому делу. Вы сможете увидеть, что мы вовсе не теряли времени даром.
Я надеялся, что Бор, как истинный бумажный червь, ценящий бумаги больше всего, закопается в огромном количестве документов, относящихся к пожару. Масса заявлений потерпевших, показания свидетелей, переписка по поводу МилицыГранчар, отчёты рядовых сотрудников по осмотру места происшествия, докладные начальника городской пожарной команды и другие документы по этому делу могли на долгие часы занять нашего незваного гостя. За это время я мог вернуть вещи погибших девочек на место и спокойно продолжать работать. По поводу вещей я даже не слишком волновался. Вид этого инспектора Бора говорил о том, что он, скорей всего, не сунет нос дальше кабинета. А перед отъездом наверняка соберёт весь состав и устроит пафосное выступление, отвлекая всех от действительно нужных дел.
— Да, я хотел бы посмотреть отчёты, указывающие именно на Анну Зигель, как на исполнительницу этого преступления, — неожиданно проговорил Бор, дергая по-крысиному острым носом.
Гм… Интересно. Хотел бы я знать, по чьему доносу явился сюда этот инспектор. Поначалу я было подумал, что письма в округ шлют родители пострадавших детей, что в общем-то понятно и вполне извинительно. Разумеется, им хочется, чтобы преступница побыстрее понесла наказание. Но все они хором обвиняют Анну, и никому из них даже в голову не придёт, сомневаться в её виновности. Зигель объявили виноватой сразу же после пожара, когда у полиции ещё вообще не было никаких улик против неё, кроме той, что во время пожара она не пострадала.
Но Бор два раза оговорился, что в виновности Зигель есть сомнения. Кто же мог написать жалобу в округ с таким подтекстом? Но размышлять было некогда. Я открыл папку с показаниями пострадавших, вытащил листок с стенограммой допроса Ингрид Лауэр, который я провёл в больнице.
Инспектор Бор сощурился, читая документ, из чего я сделал вывод, что он очень близорук, но стесняется пользоваться пенсне или носить очки.
Просмотрев показания Инги, Бор помолчал, затем вынул из кармана белоснежный отглаженный платок и деликатно высморкался.
Я следил за изменением выражения его лица и не мог понять, что мне сулит это изменение. В конце концов, я решил действовать прямо и задал вопрос, который меня на тот момент наиболее интересовал. Ну, допустим, не ответит он мне, что мне теперь уж терять:
— Скажите, инспектор, а что в обращениях горожан в округ заставило вас засомневаться в виновности Анны Зигель?
Я был готов к новой вспышке начальственного негодования, но проверяющий неожиданно спокойно, хотя и несколько высокомерно ответил:
— Ну во-первых, я и сам сомневался, чтобы такое ужасное преступление совершила обычная девушка из хорошей семьи. Она ведь не испытывала с детства никакой нужды, у неё всегда была пища и кров над головой. Её родители — уважаемые люди! И раньше она никогда не бывала на приёме у доктора по поводу душевного расстройства. Ну, а во-вторых… Вот.
Бор вытащил из своего тонкого щегольского портфеля несколько изиятый листок бумаги и бросил передо мной на стол.
Я вполне оценил его жест. Это было правильно. Бор оказался не такой уж крысой, какой я посчитал его сначала. Ну что ж, открытость — это всегда хорошо, особенно в таком деле.
Я взял листок и начал читать.видимо это была вторая страница письма. Почему инспектор Бор не показал мне первую, оставалось только догадываться. Возможно, он сделал так потому, что на первой странице автор указывал своё имя и фамилию, а проверяющий по какой-то причине не хотел, чтобы они стали мне известны.
« …и она заложница этого. Все люди не верят, никто не верит. Она не могла, это же ясно всем. Анна не злодейка какая-то. Зачем ей убивать? А все твердят, что из мести, и исчадие ада»
Я мысленно отметил про себя несколько грамматических ошибок, остановил чтение и усмехнулся:
— Не находите ли вы, что автор письма противоречит сам себе? Сначала он говорит, что в городе никто не верит в виновность преступницы, а буквально в следующей строке утверждает, что все люди, считают, что она так поступила из мести. А и общий стиль этого послания… Писал или ребёнок или человек крайне необразованный.
Инспектор Бор надменно заметил:
— Недостаток образования не исключает твёрдой гражданской позиции. Каждый гражданин может пожаловаться в округ на действие городской полиции.
«Ах, как ты красиво выражаешься!» — чертыхнулся я про себя. А Бор, притянув к себе папку с показаниями потерпевших, наугад вытаскивал из неё отдельные листы и читал их. Потом он вздохнул и неожиданно высказал желание осмотреть место пожара, спросив, есть ли у нас в штате фотограф.
Фотографа у нас не было. В случае необходимости мы обращались в фотографическое ателье Шумана, которое находилось на главной улице. Заверив проверяющего, что фотограф подойдёт в самое ближайшее время прямо к зданию сгоревшей гимназии, я с чувством огромного облегчения отправил его осматривать место преступления в сопровождении патрульного Курта.
Едва мой кабинет опустел, я бессильно опустился на стул и обмяк. Мой лоб покрылся испариной, и хотя комиссия ничего не узнала о злоключениях Берты и её подружек, мои руки просо тряслись. Они ведь и 23 числа у сгоревшего здания гимназии крутились, а теперь и в лесу, под самым носом убийцы гуляли! «Это дело сведёт меня с ума», — думал я, смахивая крапинки пота со лба. Да уж, сегодня влетит всей бригаде.
Скоро вернулся и Кляйн. Он не выглядел каким-то особенно озадаченным. Конечно: все шишки достались именно мне, как начальнику следственной группы! Толстяк же почти ничего не получил в свой адрес.
— Ну слава тебе, Господи, ушёл. Это тип хуже Гранчара, — процедил сквозь зубы Кляйн.
Я любезно угостил напарника папиросой и спросил:
— Ну, какие тут у нас перспективы?
— Да пока тупик, — ответил Мартин. — Кстати, что вчера произошло?
— Ничего особенного, — ответил я. — Моя дочка просто искала приключений на свою голову. И чуть было не нашла, — я повернулся затылком к напарнику, продемонстрировав свой ушиб. — И ещё, я приказал следить за егерским сынком.
Мартин лишь скептически покачал головой. В последнее время он всё чаще спорил со мной, хотя раньше не решался. Ну что тут сказать? Заматерел, как сыщик, а значит, выйдет из него хороший следователь.
— Дохлое это дело, господин инспектор, — возразил толстяк. — Зигель подумает, что за Густавом хвост и… Правильно подумает, между прочим.
— А мы не собираемся приступать к выполнению этого плана прямо сегодня. Тем более, что для проверяющего я должен набросать его на бумаге. Наш проверяющий Бор очень любит просматривать бумаги. Так что мне придётся ещё раз доставить ему это удовольствие. Но пока что…
Я встал из-за стола, вытащил из нижней тумбы шкафа узел с вещами и водрузил обратно взятые оттуда папки. Господин инспектор Бор рассудил неверно — у меня и в мыслях не было «подчищать хвосты», готовясь к его приезду. Хватало и других дел. Я взял у дежурного ключ и отнёс вещественные доказательства в комнату, для них предназначенную. Меня несколько беспокоило отсутствие платья Евы, но я был почти убеждён, что щёголь Бор не будет копаться в окровавленных вещах.
Гораздо больше меня занимал вопрос, кто всё-таки написал на нас донос. Я вспоминал неровные строчки на слегка помятом листке.почерк был совсем детским. Может быть, кто-то из младших классов той же гимназии? Я пытался представить ребёнка, девочку, которая бы симпатизировала Анне Зигель. Ничего из этого не получалось. Все отзывы об этой ученице были таковы, что вообразить её дружбу с одной из младших учениц было невозможно. Как и невозможно представить желание кого-то постороннего отвести от неё подозрение.
И тут я вспомнил:
«Она училась в гимназии, а я закончил только народную школу…»
Густав! Неужели опять он? Уровень грамотности письма соответствовал как раз выпускнику народной школы, причём не очень старательному выпускнику. Но хитрость, с какой в донос была вставлена фраза «Все люди не верят, никто не верит», вызывала у меня сомнение. Густав на хитрость был абсолютно неспособен. Неужели ему кто-то помогал писать письмо? Или Густав здесь вообще не при чём?
Работалось после бессонной ночи плохо. Болела голова, внимание было рассеянным.я с трудом дождался возвращения инспектора Бора с мета преступления. Не знаю уж, какие выводы сделал проверяющий, осмотрев пожарище, но надменность его после этого немного поубавилась. Да и лакированные туфли, в которые он был обут, потеряли свой первоначальный блеск. Сообщив нам, что своё знакомство с этим делом он продолжит завтра, Генрих Бор отбыл в гостиницу, а я, понимая, что сейчас толку от меня немного, решил пойти домой отдохнуть.
У дверей участка меня, к моему удивлению, ждала Берта. «Хочет попросить, чтобы я не рассказывал о её приключениях матери», — догадался я.
Мы с дочерью молча пошли по улице по направлению к дому. Это было дружеское молчание. Берта знала, что я хочу сказать ей, а я знал, что она хочет сказать мне.
— Знаешь, кому это платье принадлежало при жизни? — спросил я Берту, когда мы подходили к дому. — Это платье Евы Гюнст. Двумя годами тебя младше. Зигель её убила первой, вместе с подругой. Они опоздали на последний урок, а на их пути и встретилась эта тварь. Что бы она с тобой сделала, а?
Берта молчала. Спокойный задушевный разговор действовал на неё лучше любых нудных нотаций и ругани.
— Между прочим, — мы уже подошли к парадной. — Она меня чуть не убила.
Я снял с головы кепку и тут же невольно ойкнул: я снова содрал корочку на своём затылке. Волчица стукнула меня крепко, причём явно с тем расчётом, чтобы я потерял сознание, но не умер. Наверное, Берте повезло, что я не сразу осознал присутствие Анны, вряд ли бы тогда я смог сохранить самообладание. Лишь когда я увидел рядом с деревом знакомые следы ботинок, несомненно, сорокового размера с прямым срезом каблука, я понял, что был на волосок от смерти. Анна расправилась бы со мной, не нарушь девочки тишину.
Я снова поставил себя на место преступницы.
Я точно слышу выкрики, смех, вижу напоминание себе о том, что случилось. И вот передо мной, точно из-под земли, вырастает чучело в окровавленном платье моей первой жертвы… Скрыться, вот верное решение. Нападать было рисковано: кто-то мог поднять тревогу, а раз инспектор здесь бродит, значит, рядом и патрули. Группа прикрытия.
Едва я отпер дверь, Марта буквально налетела на нас.
— Берта! Господи, где тебя черти второй день носят?! Вчера явилась ночью, сегодня куда-то ушла, не предупредив!
— Тише, Марта, не кричи, — попытался я успокоить жену. — И так голова трещит.
— Да уж, воспитали на свою голову… Куда ходила, а?
— Потом, Марта, потом. Лучше аптечку принеси.
На время и жена, и сын, до того сидевший на кухне и трескавший орехи, забыли обо всём и занимались перевязкой. Навыков Марты вполне хватало для этого: она ещё в детстве училась подобному делу, помогая перевязывать младших братьев и сестёр, вечно поцарапанных и ушибленных.
— Где тебя так угораздило? — сочувственно спросила Марта.
— Это она, наша красавица постаралась, — процедил я сквозь зубы. — Зигель была там. А Берта вчера свернула не туда, ну я её и отыскал. А сегодня просто встретила меня с работы.
Я лгал, но прекрасно понимал, что если скажу о настоящих злоключениях Берты, скандал на весь вечер обеспечен.
— Вот тупица, — расхохотался Каспер. — Это ж какой слепой надо быть, чтобы заломить такой крюк.
— Молчал бы, — ответил я и обратился к Марте: — Ужин остыл?
— Давно. Если хотите, могу подогреть…
— Нет-нет, я сам, — поспешил я успокоить жену.
Пока я стоял у плиты, Берта то и дело заглядывала в кухню, хотела что-то сказать, но не могла. Наконец, когда уже было готово, она шепнула мне:
— Спасибо, что не выдал!
— Да не за что, — ответил я. — Только учти: ещё одна такая выходка, покрывать не стану. Завтра же замолвлю за тебя словечко гимназии, а за подруг не волнуйся.
Но почему-то теперь я был уверен, что особых сложностей с Бертой у нас больше не будет. Девчонка в одну ночь повзрослела на несколько лет. Тот ужас, который она пережила в лесу и осознание собственной глупости после, надолго отшибли у неё желание и дальше творить подобные глупости. Эта мысль была первой приятной мыслью за последнее время. Ещё бы узнать, кто тайком написал на меня донос… Не додумав, я уснул.
Ночью мне приснился странный сон, как будто бы маленький Каспер говорит, что он так хотел, так хотел иметь сестрёнку, что сам её себе родил.
Утром я подивился причудам своей ночной фантазии, не подозревая, что в этом сне мне явилась вполне явная подсказка, намекающая на личность загадочного доносчика.
Глава 15. Новые следы
Присутствие проверяющего, как всегда бывает в таких случаях, замедлило оперативные мероприятия по делу Анны Зигель. Утром вместо того, чтобы организовать отряды для прочёсывания окрестных лесов, я был вынужден сидеть в кабинете рядом с Бором и объяснять ему показания свидетелей по делу.
Во второй половине дня к нам приехали два крестьянских парня с большой корзиной. Я слышал, как они препираются в коридоре с дежурным, который, соблюдая инструкцию, пытался выяснить, что посетителям нужно. Инспектор Бор оторвавшись от нашего занятия с неудовольствием слушал некоторое время доносящийся из коридора гвалт, затем кивнул мне:
— Выясните, что там такое! Или мы так и будем работать в этом шуме?
Оказалось, что посетители прибыли из пригородной деревни. Кто-то забрался к ним в курятники, поворовал все яйца, которых в это время года и так немного, распугал всех кур и украл петуха.
Дело было пустячным, и Бор нетерпеливо отмахнулся от моего доклада, но я насторожился. Я был уверен, что это след Волчицы.
Едва мы снова взялись за бумаги, как дверь кабинета приоткрылась и в неё боком протиснулся один из деревенских посетителей.
— Так вы ж, господин инспектор, не побрезгуйте, — бормотал он, выкладывая из корзины прямо поверх документов какой-то свёрток в промасленной тряпице, — всё свежее. Вы только найдите злодея, а уж мы вам всегда и свининки, и колбаски домашней, и яичек…
