Так прошло несколько дней. Я по-пржнему коротала время в лесополосе, предаваясь мечтам и собственным мыслям. ВО мне боролись две сущности — человеческая и волчья, и если первая уговаривала меня перетерпеть последний год, то вторая требовала немедленной расплаты. Я ощущала себя настоящим двоедушником.
В конце концов, я всё-таки пришла в лавку Зеппа. Тот стоял за прилавком и время от времени перелистывал какой-то журнал.
— Здравствуй, — кивнул лавочник. — А где эта цыганка?
— Да я откуда знаю, — отмахнулась я. — И вообще, она не цыганка, а хорватка.
— А не всё ли равно? — усмехнулся мужчина, а я стала разглядывать всякие безделушки на витринах.
Наконец, я остановилась на нагане, имеющим вид сувенира, но я-то знала, что это боевой, только пока в нерабочем состоянии.
— Всё-таки хочешь взять? — ухмыльнулся Зепп, глядя на меня из-под своих толстых очков. — Платить-то есть чем?
Я достала из кошелька все бумажные кроны и мелочь, скопленную за долгое время.
— От сердца отрываю, — вздохнула я.
— Так уж и от сердца, — усмехнулся лавочник, пересчитывая деньги.
Коробочки с винтиками и прочими деталями, необходимыми для приведения нагана в боеготовность Зепп беспечно оставил на видном месте, а вот сшитую папку с журналами об оружии он оставил как раз в своём поле зрения. Мало того, шкафчик был заперт, а ключ лавочник держал у себя в кармане. Конечно, для Сары стащить ключ — не проблема, но что я ей скажу? «Сара, стащи ключ, я тут хочу немного пострелять в школе из нагана»? Чушь! Сара в лучшем случае покрутит пальцем у виска, а в худшем — сообщит в полицию. Тут я чуть сама себя не хлопнула по лбу — Филипп Гранчар ведь инженер, ему привинтить, отвинтить просто, как дважды два! Стянув незаметно пригоршню патронов и несколько винтиков для нагана, я стала ждать, лавочника. Тот вернулся через полминуты и отдал мне оружие. Это был обычный револьвер, причём довольно старый с виду. Начищенный до блеска «Смит и Вессон», «из которого Шерлок Холмс выбивал рожицу» стоил неимоверно дорого, пусть это и была липа. Впрочем, чему ещё Зепп научился, помимо изготовления оружия, это ещё и продавать всякую ерунду за баснословные деньги.
Как только я вышла из лавки, на меня буквально налетела Сара. Хорватка бежала в сторону вокзала, и от быстрого бега покраснела так, что румянец стал заметен на её смуглых щеках.
— Ой, привет! — поздоровалась она. — Ко мне тут Ненад приехал! И это… Можешь забрать свои конспекты — мне они больше не нужны.
Хорватка даже не дала мне слова вставить. Я собрала рассыпавшиеся патроны и решила в ближайшее время непременно испытать их, а пока — сходить к Филиппу.
Неприятно было идти к Гранчарам, до сих пор у меня, как заноза в мозгу, застряла история с нашим мнимым родством. Однако я, подбадривая себя тем, что Мила отделалась от этой мысли, вошла в дом, провожаемая лаем Сильвы. Филипп сидел во дворе, щурясь от летнего солнца и, завидев меня, кивнул. Он уже не был таким бледным, как раньше, правда по-прежнему был лохматым и плохо причёсанным. Щетины он тоже не носил.
— Давненько тебя не было, — обыденно произнёс он. — Какими судьбами? Если хочешь Милу повидать, то её тут нет — она в Далмации у дяди. Да и подлечиться ей надо, так что скоро не жди.
В последнее время припадки у Милы стали частыми, как и у меня, и Филипп, озаботившись состоянием дочери, отправил её в родные места. Сосны, дикий пляж, тихие улочки хорватских прибрежных деревень должны были благотворно сказаться на состоянии Милы, однако учитывая дурную наследственность, как-то не верилось, что она избавится от всех недугов до конца. Однако пребывание Милы в Далмации затянулось, что и спасло её от участи большинства моих одноклассниц.
— Да я не за этим, — замялась я. — А скажите, вы ведь можете отремонтировать наган? Это принадлежало моему покойному деду, хотелось бы сохранить о нём память, — я старалась придать своему голосу скорбные интонации, однако Филипп даже уточняющих вопросов не задал.
— Легко! — вызывающе бросил хорват. — Давай сюда оружие и винтики, в два счёта присобачу.
Пока Филипп возился у себя дома, я сидела на лавочке и ждала. Солнце меня постепенно разморило. На улице было тепло, но не жарко. В такую погоду хорошо сидеть на берегу дикого озера где-то в горах. Я закрыла глаза и вспомнила далёкую деревню, затерянную где-то в Альпах, моих друзей, дедушку… И опять я вспоминаю тот ужасный август! Тогда, с окончанием лета, я чувствовала невероятную пустоту в душе. Я не ощущала сколько-нибудь значимой поддержки и не делилась своими проблемами с окружающими, поскольку ещё тогда была убеждена, что я не услышу от них никаких слов ободрения и утешения.
Вдруг я услышала чей-то громкий смех и цокот копыт. Мимо проехала пролётка, на которой сидела Сара, а рядом с ней — долговязый парень, судя по всему, её брат. Понять, о чём они говорят, я не могла: они болтали между собой на хорватском. На секунду Ненад повернул ко мне голову и я застыла, не могла оторваться. Этот взгляд умных тёмных глаз напомнил мне того шулера в поезде, а его немного нахальная улыбка очаровывала. Видный юноша был одет со вкусом, как типичный городской щёголь. Хорваты действительно знают толк в моде.
Через некоторое время на пороге появился Филипп, и выражение его лица было гораздо менее самоуверенным, чем раньше.
— Пружины нет, — буркнул он, — без неё никак. Стрелять без пружины он не будет. Да и зачем тебе? Вспоминать деда можно и так, на вид револьвер вполне исправен.
Этого вопроса я ждала с самого начала и заранее приготовила на него ответ.
— Понимаете, когда-то давно, когда дед был жив, он часто сетовал, что револьвер неисправен. Я была мала, но уже тогда дала деду и сама себе обещание привести его в порядок. Конечно, тогда у меня не было для этого возможностей, никто не дал бы семилетней девочке в руки револьвер. Теперь деда с нами нет, но своё обещание я помню. Я должна сделать так, чтобы револьвер снова мог стрелять, это вопрос чести.
Говоря «вопрос чести», я почти не лукавила. Отремонтировать револьвер и отомстить с помощью его людям, которые сделали мою жизнь невыносимой, для меня действительно было вопросом чести.
Филипп усмехнулся, и у меня зародилось подозрение, что он не верит ни одному моему слову, хотя врать я к тому времени научилась виртуозно, с соответствующими интонациями и выражением лица. Конечно, я не могла тягаться с ЭстерКеллер, дочерью актрисы, но окружающие обычно верили моим историям.
Впрочем, если Филипп и не поверил мне, вслух он ничего не сказал. Он подкинул револьвер на ладони, словно взвешивая его, и сказал:
— Приходи через пару дней, я смогу изготовить недостающую пружину.
Мне очень не хотелось оставлять своё приобретение у этого чужого человека, но выхода не было. Утешением для меня был нелюдимый нрав Гранчара. Я справедливо считала, что он ни с кем не станет болтать о том, что я принесла к нему револьвер, да ещё и попросила привести его в рабочее состояние.
Немного беспокоил меня и вопрос оплаты труда инженера. Одно дело просто вставить на место предоставленные детали, другое — изготовить деталь. Мои небольшие денежные запасы полностью ушли на покупку револьвера. Я очень надеялась, что отец Милы, денег с меня не возьмёт.
Как показало время, я оказалась права. Денег он и правда не взял, но выдвинул крайне неприятное для меня условие, которое я восприняла почти, как шантаж. Я должна была раз в неделю писать письма Миле в Далмацию и отправлять их через её отца, «чтобы девочка не чувствовала себя оторванной от подруг».
Про себя я подумала, что ненормальной Миле вряд ли нужны чьи-то письма, особенно мои, но выхода у меня не было. Если я отказалась бы, Филипп вполне мог рассказать моим родителям о моей странной просьбе. Поэтому я всё лето раз в неделю приходила к инженеру и передавала ему письма для его дочери.
Ответ пришёл только один на самое первое письмо. Думаю, что это объяснялось тем, что позже я сделала из этих писем своеобразное развлечение. Я писала в них о многочисленных знакомых, моих и Милы, которые на самом деле просто не существовали. Я выдумывала имена и фамилии, дружеские и родственные связи и этим немало развлекалась. Разумеется, Филипп, если он и читал эти письма, не видел в них ничего особенного. Он не знал всех одноклассниц и знакомых Милы. А вот Мила…
Представляю, какое впечатление производили мои письма на её и так слабый мозг. Наверняка, она решила, что забыла всех этих людей, и окончательно убедилась в собственной душевной болезни.
На следующий день, после того, как Филипп взял револьвер в починку, я отправилась в гости к Манджукичам.
Сегодня солнце палило особенно безжалостно, и я надеялась, что хозяева проявят гостеприимство и не заставят меня ждать на улице, а может и холодной воды попить дадут.
Смахнув капельки пота со лба, я ускорила шаг и минут через десять очутилась у знакомых ворот. Встреченная лаем собаки, я прошла на крыльцо и постучалась. В ответ кто-то ответил «открыто», и я прошла в прихожую.
Мне навстречу вышел паренёк лет двадцати, одетый в домашнее. У него было смуглое лицо и тёмные, точь-в-точь, как у Сары, глаза. Он улыбался очень располагающе, как тот шулер из поезда, и я невольно улыбнулась в ответ.
— А где Сара? — спросила я.
— Сара? Грядки окучивает, — с улыбкой ответил парень. — Попыталась упрямиться, так мать ей такого задала, что побежала вперёд своего визга! — хорват не выдержал и захохотал.
— Ну ты, химик! — раздался резкий и зычный голос Вальтера Манджукича. — В потолок уже вырос, а ума — ни на грош! Ишь, на сестру наговаривает…
Вальтер стал похож на пророка Иону: та же причёска, только бороды у него не было: только окладистая щетина. Манджукич-старший полностью поседел и, как мне показалось, раздобрел.
— Ты за конспектами пришла? — спросил он меня на ломаном немецком.
В доме Манджукичей в присутствии гостей было принято разговаривать на немецком, чтобы гости не чувствовали себя глухонемыми. Зато с Милой Сара всегда общалась на хорватском.
— Да. По истории.
— Вот как Сара освободится, так и отдаст, — ответил Вальтер, отправившись в комнату, где они что-то с сыном ремонтировали. А пока посиди тут.
— Если хочешь, можешь с птичкой поговорить, — подмигнул Ненад.
Я, убедившись, что отец отошёл на почтительное расстояние, окликнула Ненада, заставив его вернуться.
— А если я не хочу с птичкой, а хочу с тобой?
Я попыталась включить всё своё женское обаяние, которого, надо признаться, мне было отпущено судьбой не так уж и много. Я никогда не умела кокетничать, как мои одноклассницы, и даже не считала это умение необходимым. Но в данный момент оно мне бы очень пригодилось. То, что Ненад является химиком, заставило меня задуматься об использовании его знаний в моём плане мести. Тогда, во время первой нашей встречи, соображения эти были смутными и не окончательными. Единственно, что я понимала — я должна подружиться с Ненадом и узнать, как можно больше о химических составляющих взрывных устройств.
Перень, видимо, не избалованный вниманием девушек, охотно клюнул на моё неумелое кокетство, и мы с ним вполне мило поболтали до прихода Сары. Отец не звал Ненада, скорей всего, не находя ничего особенного в том, что он развлекает разговором подружку дочери.
После прихода Сары мы условились все втроём сходить в цирк. Красочные афиши передвижного цыганского цирка уже целую неделю болтались на ветру по всему городу, вызывая неодобрительные взгляды благочестивых горожан. Цыганский цирк считался забавой низменной и вредной для юных умов.
Впрочем, мои родители, как ни странно, ничего против цирка не имели. Когда я была маленькой, мы с ними ходили в передвижной цирк раз в год. В этот раз я очень боялась, что они так же предложат сходить туда всем вместе, но к счастью для меня, у мамы в тот день разболелась голова, и они с отцом остались дома.
Цирковое представление было обычным, в меру пёстрым, в меру грязным и, в общем-то, довольно убогим. Наездницы с широкими ляжками и полным отсутствием талий тяжело спрыгивали с лошадей прямо на ходу, силачи поднимали тяжеленые гири (Ненад шепнул мне на ухо, что на самом деле гири изготовлены из папье-маше), а посаженный на короткую цепь облезлый бурый медведь вызывал жалость. Шатёр, наполненный самой простой публикой — мастеровыми, крестьянами ближайших деревень, детьми и их няньками, вздрагивал от аплодисментов.
Во втором отделении нам должно было быть показано «волшебное исчезновение». Зрители в нетерпении переговаривались, строя предположения, как это исчезновение будет устроено. Ненад, сбегал ненадолго к ближайшему лотку, принёс нам с Сарой жареных орешков в сахарной глазури и пренебрежительно мазнул рукой:
— Ну вообще-то можно уже уходить.
— Как уходить? Ведь в конце будет самое интересное — волшебное исчезновение, — возразила Сара.
— Представляю, что это будет, — иронически хохотнул Ненад.
На арену вышли трубачи в выцветших, заплатанных трико и задули в свои трубы, возвещая продолжение представления.
Как и предполагал Ненад «волшебное исчезновение» и близко не напоминало волшебство. На арену вышел старый, толстый цыган довольно отвратительного вида в костюме мага. Пыльный плащ волочился за ним по опилкам, а в руке он держал обмотанный серебряной бумагой жезл. «Волшебник» долго делал под музыку непонятные загадочные пассы, а затем стукнул жезлом об пол.
Весь шатёр тут же затянуло вонючим зеленоватым дымом. Зрители начали чихать и кашлять, но мужественно сидели на месте, надеясь увидеть, чем же представление закончится. Когда дым начал рассеиваться, все увидели, что цыгана в центре арены уже нет, а вместо него там стоит «прекрасная дева» — цыганочка лет 15 в крайне откровенном костюме с испуганным выражением лица. Зрители начали бешено аплодировать, требуя повторения трюка, а мы втроём встали и начали протискиваться к выходу. Больше действительно смотреть было не на что.
— Но как же всё-таки он это проделал, — спросила я у Ненада.
— Да понятно же, — рассмеялся он, — старик в дыму с арены ушёл, дочка на его место пришла — делов-то!
— Это я понимаю, но откуда взялся дым, ведь на арене не было никакого огня?
Ненад равнодушно ответил:
— Да мало ли способов… Дым, даже зелёного цвета, простой фокус.
— И ты, конечно, все эти способы знаешь? — подначивала я его.
— Кое-какие и знаю, — улыбнулся мне Ненад.
Саре, видимо, не нравился этот разговор. Разоблачение трюков фокусника казалось ей неинтересным, а возникшая симпатия между мной и её братом не входила в её планы.
— Ты ещё начни их тут все перечислять, — сказала она брату довольно грубо.
Но он, не обидевшись, тут же ответил:
— Ну зачем же тут. Я вижу, что тебе этого не хочется. Можно как-нибудь потом.
Несмотря на эти слова разговор всё-таки продолжился, и Ненад, пока мы к моему дому, рассказал, что для фокуса с дымом понадобятся удобрения для цветов, содержащие нитрат амония, старые газеты, какая-нибудь ёмкость, например полая палка в виде жезла фокусника и обычная толстая нитка.
Во время проведения «пассов» фокусник незаметно поджигает нитку, а зачем, заметив, что начинает выделяться дым, стучит жезлом об пол.
Нам было красочно описано, каким красивым может быть такой дым, если предварительно вымочить газеты в растворе медного купороса или добавить в состав обыкновенную краску для шляп.
В конце концов, я всё-таки пришла в лавку Зеппа. Тот стоял за прилавком и время от времени перелистывал какой-то журнал.
— Здравствуй, — кивнул лавочник. — А где эта цыганка?
— Да я откуда знаю, — отмахнулась я. — И вообще, она не цыганка, а хорватка.
— А не всё ли равно? — усмехнулся мужчина, а я стала разглядывать всякие безделушки на витринах.
Наконец, я остановилась на нагане, имеющим вид сувенира, но я-то знала, что это боевой, только пока в нерабочем состоянии.
— Всё-таки хочешь взять? — ухмыльнулся Зепп, глядя на меня из-под своих толстых очков. — Платить-то есть чем?
Я достала из кошелька все бумажные кроны и мелочь, скопленную за долгое время.
— От сердца отрываю, — вздохнула я.
— Так уж и от сердца, — усмехнулся лавочник, пересчитывая деньги.
Коробочки с винтиками и прочими деталями, необходимыми для приведения нагана в боеготовность Зепп беспечно оставил на видном месте, а вот сшитую папку с журналами об оружии он оставил как раз в своём поле зрения. Мало того, шкафчик был заперт, а ключ лавочник держал у себя в кармане. Конечно, для Сары стащить ключ — не проблема, но что я ей скажу? «Сара, стащи ключ, я тут хочу немного пострелять в школе из нагана»? Чушь! Сара в лучшем случае покрутит пальцем у виска, а в худшем — сообщит в полицию. Тут я чуть сама себя не хлопнула по лбу — Филипп Гранчар ведь инженер, ему привинтить, отвинтить просто, как дважды два! Стянув незаметно пригоршню патронов и несколько винтиков для нагана, я стала ждать, лавочника. Тот вернулся через полминуты и отдал мне оружие. Это был обычный револьвер, причём довольно старый с виду. Начищенный до блеска «Смит и Вессон», «из которого Шерлок Холмс выбивал рожицу» стоил неимоверно дорого, пусть это и была липа. Впрочем, чему ещё Зепп научился, помимо изготовления оружия, это ещё и продавать всякую ерунду за баснословные деньги.
Как только я вышла из лавки, на меня буквально налетела Сара. Хорватка бежала в сторону вокзала, и от быстрого бега покраснела так, что румянец стал заметен на её смуглых щеках.
— Ой, привет! — поздоровалась она. — Ко мне тут Ненад приехал! И это… Можешь забрать свои конспекты — мне они больше не нужны.
Хорватка даже не дала мне слова вставить. Я собрала рассыпавшиеся патроны и решила в ближайшее время непременно испытать их, а пока — сходить к Филиппу.
Неприятно было идти к Гранчарам, до сих пор у меня, как заноза в мозгу, застряла история с нашим мнимым родством. Однако я, подбадривая себя тем, что Мила отделалась от этой мысли, вошла в дом, провожаемая лаем Сильвы. Филипп сидел во дворе, щурясь от летнего солнца и, завидев меня, кивнул. Он уже не был таким бледным, как раньше, правда по-прежнему был лохматым и плохо причёсанным. Щетины он тоже не носил.
— Давненько тебя не было, — обыденно произнёс он. — Какими судьбами? Если хочешь Милу повидать, то её тут нет — она в Далмации у дяди. Да и подлечиться ей надо, так что скоро не жди.
В последнее время припадки у Милы стали частыми, как и у меня, и Филипп, озаботившись состоянием дочери, отправил её в родные места. Сосны, дикий пляж, тихие улочки хорватских прибрежных деревень должны были благотворно сказаться на состоянии Милы, однако учитывая дурную наследственность, как-то не верилось, что она избавится от всех недугов до конца. Однако пребывание Милы в Далмации затянулось, что и спасло её от участи большинства моих одноклассниц.
— Да я не за этим, — замялась я. — А скажите, вы ведь можете отремонтировать наган? Это принадлежало моему покойному деду, хотелось бы сохранить о нём память, — я старалась придать своему голосу скорбные интонации, однако Филипп даже уточняющих вопросов не задал.
— Легко! — вызывающе бросил хорват. — Давай сюда оружие и винтики, в два счёта присобачу.
Пока Филипп возился у себя дома, я сидела на лавочке и ждала. Солнце меня постепенно разморило. На улице было тепло, но не жарко. В такую погоду хорошо сидеть на берегу дикого озера где-то в горах. Я закрыла глаза и вспомнила далёкую деревню, затерянную где-то в Альпах, моих друзей, дедушку… И опять я вспоминаю тот ужасный август! Тогда, с окончанием лета, я чувствовала невероятную пустоту в душе. Я не ощущала сколько-нибудь значимой поддержки и не делилась своими проблемами с окружающими, поскольку ещё тогда была убеждена, что я не услышу от них никаких слов ободрения и утешения.
Вдруг я услышала чей-то громкий смех и цокот копыт. Мимо проехала пролётка, на которой сидела Сара, а рядом с ней — долговязый парень, судя по всему, её брат. Понять, о чём они говорят, я не могла: они болтали между собой на хорватском. На секунду Ненад повернул ко мне голову и я застыла, не могла оторваться. Этот взгляд умных тёмных глаз напомнил мне того шулера в поезде, а его немного нахальная улыбка очаровывала. Видный юноша был одет со вкусом, как типичный городской щёголь. Хорваты действительно знают толк в моде.
Через некоторое время на пороге появился Филипп, и выражение его лица было гораздо менее самоуверенным, чем раньше.
— Пружины нет, — буркнул он, — без неё никак. Стрелять без пружины он не будет. Да и зачем тебе? Вспоминать деда можно и так, на вид револьвер вполне исправен.
Этого вопроса я ждала с самого начала и заранее приготовила на него ответ.
— Понимаете, когда-то давно, когда дед был жив, он часто сетовал, что револьвер неисправен. Я была мала, но уже тогда дала деду и сама себе обещание привести его в порядок. Конечно, тогда у меня не было для этого возможностей, никто не дал бы семилетней девочке в руки револьвер. Теперь деда с нами нет, но своё обещание я помню. Я должна сделать так, чтобы револьвер снова мог стрелять, это вопрос чести.
Говоря «вопрос чести», я почти не лукавила. Отремонтировать револьвер и отомстить с помощью его людям, которые сделали мою жизнь невыносимой, для меня действительно было вопросом чести.
Филипп усмехнулся, и у меня зародилось подозрение, что он не верит ни одному моему слову, хотя врать я к тому времени научилась виртуозно, с соответствующими интонациями и выражением лица. Конечно, я не могла тягаться с ЭстерКеллер, дочерью актрисы, но окружающие обычно верили моим историям.
Впрочем, если Филипп и не поверил мне, вслух он ничего не сказал. Он подкинул револьвер на ладони, словно взвешивая его, и сказал:
— Приходи через пару дней, я смогу изготовить недостающую пружину.
Мне очень не хотелось оставлять своё приобретение у этого чужого человека, но выхода не было. Утешением для меня был нелюдимый нрав Гранчара. Я справедливо считала, что он ни с кем не станет болтать о том, что я принесла к нему револьвер, да ещё и попросила привести его в рабочее состояние.
Немного беспокоил меня и вопрос оплаты труда инженера. Одно дело просто вставить на место предоставленные детали, другое — изготовить деталь. Мои небольшие денежные запасы полностью ушли на покупку револьвера. Я очень надеялась, что отец Милы, денег с меня не возьмёт.
Как показало время, я оказалась права. Денег он и правда не взял, но выдвинул крайне неприятное для меня условие, которое я восприняла почти, как шантаж. Я должна была раз в неделю писать письма Миле в Далмацию и отправлять их через её отца, «чтобы девочка не чувствовала себя оторванной от подруг».
Про себя я подумала, что ненормальной Миле вряд ли нужны чьи-то письма, особенно мои, но выхода у меня не было. Если я отказалась бы, Филипп вполне мог рассказать моим родителям о моей странной просьбе. Поэтому я всё лето раз в неделю приходила к инженеру и передавала ему письма для его дочери.
Ответ пришёл только один на самое первое письмо. Думаю, что это объяснялось тем, что позже я сделала из этих писем своеобразное развлечение. Я писала в них о многочисленных знакомых, моих и Милы, которые на самом деле просто не существовали. Я выдумывала имена и фамилии, дружеские и родственные связи и этим немало развлекалась. Разумеется, Филипп, если он и читал эти письма, не видел в них ничего особенного. Он не знал всех одноклассниц и знакомых Милы. А вот Мила…
Представляю, какое впечатление производили мои письма на её и так слабый мозг. Наверняка, она решила, что забыла всех этих людей, и окончательно убедилась в собственной душевной болезни.
На следующий день, после того, как Филипп взял револьвер в починку, я отправилась в гости к Манджукичам.
Сегодня солнце палило особенно безжалостно, и я надеялась, что хозяева проявят гостеприимство и не заставят меня ждать на улице, а может и холодной воды попить дадут.
Смахнув капельки пота со лба, я ускорила шаг и минут через десять очутилась у знакомых ворот. Встреченная лаем собаки, я прошла на крыльцо и постучалась. В ответ кто-то ответил «открыто», и я прошла в прихожую.
Мне навстречу вышел паренёк лет двадцати, одетый в домашнее. У него было смуглое лицо и тёмные, точь-в-точь, как у Сары, глаза. Он улыбался очень располагающе, как тот шулер из поезда, и я невольно улыбнулась в ответ.
— А где Сара? — спросила я.
— Сара? Грядки окучивает, — с улыбкой ответил парень. — Попыталась упрямиться, так мать ей такого задала, что побежала вперёд своего визга! — хорват не выдержал и захохотал.
— Ну ты, химик! — раздался резкий и зычный голос Вальтера Манджукича. — В потолок уже вырос, а ума — ни на грош! Ишь, на сестру наговаривает…
Вальтер стал похож на пророка Иону: та же причёска, только бороды у него не было: только окладистая щетина. Манджукич-старший полностью поседел и, как мне показалось, раздобрел.
— Ты за конспектами пришла? — спросил он меня на ломаном немецком.
В доме Манджукичей в присутствии гостей было принято разговаривать на немецком, чтобы гости не чувствовали себя глухонемыми. Зато с Милой Сара всегда общалась на хорватском.
— Да. По истории.
— Вот как Сара освободится, так и отдаст, — ответил Вальтер, отправившись в комнату, где они что-то с сыном ремонтировали. А пока посиди тут.
— Если хочешь, можешь с птичкой поговорить, — подмигнул Ненад.
Я, убедившись, что отец отошёл на почтительное расстояние, окликнула Ненада, заставив его вернуться.
— А если я не хочу с птичкой, а хочу с тобой?
Я попыталась включить всё своё женское обаяние, которого, надо признаться, мне было отпущено судьбой не так уж и много. Я никогда не умела кокетничать, как мои одноклассницы, и даже не считала это умение необходимым. Но в данный момент оно мне бы очень пригодилось. То, что Ненад является химиком, заставило меня задуматься об использовании его знаний в моём плане мести. Тогда, во время первой нашей встречи, соображения эти были смутными и не окончательными. Единственно, что я понимала — я должна подружиться с Ненадом и узнать, как можно больше о химических составляющих взрывных устройств.
Перень, видимо, не избалованный вниманием девушек, охотно клюнул на моё неумелое кокетство, и мы с ним вполне мило поболтали до прихода Сары. Отец не звал Ненада, скорей всего, не находя ничего особенного в том, что он развлекает разговором подружку дочери.
После прихода Сары мы условились все втроём сходить в цирк. Красочные афиши передвижного цыганского цирка уже целую неделю болтались на ветру по всему городу, вызывая неодобрительные взгляды благочестивых горожан. Цыганский цирк считался забавой низменной и вредной для юных умов.
Впрочем, мои родители, как ни странно, ничего против цирка не имели. Когда я была маленькой, мы с ними ходили в передвижной цирк раз в год. В этот раз я очень боялась, что они так же предложат сходить туда всем вместе, но к счастью для меня, у мамы в тот день разболелась голова, и они с отцом остались дома.
Цирковое представление было обычным, в меру пёстрым, в меру грязным и, в общем-то, довольно убогим. Наездницы с широкими ляжками и полным отсутствием талий тяжело спрыгивали с лошадей прямо на ходу, силачи поднимали тяжеленые гири (Ненад шепнул мне на ухо, что на самом деле гири изготовлены из папье-маше), а посаженный на короткую цепь облезлый бурый медведь вызывал жалость. Шатёр, наполненный самой простой публикой — мастеровыми, крестьянами ближайших деревень, детьми и их няньками, вздрагивал от аплодисментов.
Во втором отделении нам должно было быть показано «волшебное исчезновение». Зрители в нетерпении переговаривались, строя предположения, как это исчезновение будет устроено. Ненад, сбегал ненадолго к ближайшему лотку, принёс нам с Сарой жареных орешков в сахарной глазури и пренебрежительно мазнул рукой:
— Ну вообще-то можно уже уходить.
— Как уходить? Ведь в конце будет самое интересное — волшебное исчезновение, — возразила Сара.
— Представляю, что это будет, — иронически хохотнул Ненад.
На арену вышли трубачи в выцветших, заплатанных трико и задули в свои трубы, возвещая продолжение представления.
Как и предполагал Ненад «волшебное исчезновение» и близко не напоминало волшебство. На арену вышел старый, толстый цыган довольно отвратительного вида в костюме мага. Пыльный плащ волочился за ним по опилкам, а в руке он держал обмотанный серебряной бумагой жезл. «Волшебник» долго делал под музыку непонятные загадочные пассы, а затем стукнул жезлом об пол.
Весь шатёр тут же затянуло вонючим зеленоватым дымом. Зрители начали чихать и кашлять, но мужественно сидели на месте, надеясь увидеть, чем же представление закончится. Когда дым начал рассеиваться, все увидели, что цыгана в центре арены уже нет, а вместо него там стоит «прекрасная дева» — цыганочка лет 15 в крайне откровенном костюме с испуганным выражением лица. Зрители начали бешено аплодировать, требуя повторения трюка, а мы втроём встали и начали протискиваться к выходу. Больше действительно смотреть было не на что.
— Но как же всё-таки он это проделал, — спросила я у Ненада.
— Да понятно же, — рассмеялся он, — старик в дыму с арены ушёл, дочка на его место пришла — делов-то!
— Это я понимаю, но откуда взялся дым, ведь на арене не было никакого огня?
Ненад равнодушно ответил:
— Да мало ли способов… Дым, даже зелёного цвета, простой фокус.
— И ты, конечно, все эти способы знаешь? — подначивала я его.
— Кое-какие и знаю, — улыбнулся мне Ненад.
Саре, видимо, не нравился этот разговор. Разоблачение трюков фокусника казалось ей неинтересным, а возникшая симпатия между мной и её братом не входила в её планы.
— Ты ещё начни их тут все перечислять, — сказала она брату довольно грубо.
Но он, не обидевшись, тут же ответил:
— Ну зачем же тут. Я вижу, что тебе этого не хочется. Можно как-нибудь потом.
Несмотря на эти слова разговор всё-таки продолжился, и Ненад, пока мы к моему дому, рассказал, что для фокуса с дымом понадобятся удобрения для цветов, содержащие нитрат амония, старые газеты, какая-нибудь ёмкость, например полая палка в виде жезла фокусника и обычная толстая нитка.
Во время проведения «пассов» фокусник незаметно поджигает нитку, а зачем, заметив, что начинает выделяться дым, стучит жезлом об пол.
Нам было красочно описано, каким красивым может быть такой дым, если предварительно вымочить газеты в растворе медного купороса или добавить в состав обыкновенную краску для шляп.
