Вот, вот, на кого можно списать пожар и всех жертв!
Я достала чистый лист бумаги и начала другое письмо, к Милице.
Боюсь, что тон его был ещё более сумбурным, чем обычно, писалось письмо только ради последней фразы.
«Надеюсь, моя дорогая подруга, ты понимаешь, что письма мои хранить нельзя, ведь если твой дядя или другие родственники найдут эти письма, в которых говорится о твоих планах, они определят тебя в сумасшедший дом, а там, как ты понимаешь, жизнь не сахар».
Теперь я была абсолютно уверена, что если даже Мила хранила где-то мои письма, получив это моё письмо, она тут же их все сожжёт, так как сумасшедший дом был самым главным её страхом.
Довольная собой, в этот день я ела с отменным аппетитом и была куда более разговорчивой с родителями. Как ни крути, а я молодец! Завтра я отправлю Миле это моёновое письмо, с куда более извращёнными подробностями жуткой бойни, о которой мечтала сама, и с предупреждением.
Когда начало темнеть, отец удалился в кабинет, а мама занялась чисткой столового серебра вместе с кухаркой. Так как столового серебра у нас было достаточно, я была уверена, что она хватится меня не скоро.
Накинув плащ, я взяла свою корзинку со всем нужным для взрыва, добавила туда же самую длинную имеющуюся у нас верёвку и потихоньку выскользнула в дверь чёрного хода.
Здесь я тут же столкнулась с маленькой фигуркой.
– Давно ты здесь? – спросила я у Герды.
– Целый час тебя жду… – ответила она, – или даже больше.
– Но ведь мы не договаривались?..
– Почему же не договаривались, – обиделась девочка, – ты же говорила вчера, что большой «бах» будет завтра, вот я и пришла!
Честно говоря, я была уверена, что первоклассница уже успела десять раз забыть о моём обещании. Её поведение меня удивило.
Мы медленно шли по направлению к заброшенной фабрике, и я подумала – а может быть, сделать из неё себе настоящую подругу? Воспитать её так, как хотела бы я, развить в ней незаметно те качества, которые я бы хотела видеть в подруге… Сейчас это пока возможно… Мать ею не занимается, похоже, я первая, кому она по-настоящему поверила.
Внутренне посмеявшись сама над собой за такие «педагогические» мысли, я спросила:
– А как ты отомстила своим обидчицам?
– Я сделала всё, как ты сказала! – гордо ответила Герда, – сначала я вылила Еве на голову чернила, а когда все сбежались и начали визжать, уколола Симону иголкой в задницу. Вот крику-то было!
– Молодец, – сказала я задумчиво, – теперь тебя обижать не будут. А если будут, ты мне скажи.
Мы приблизились к зданию фабрики. Теперь моя спутница совсем не боялась, не то, что вчера. Она почти подпрыгивала от нетерпения и интереса.
Мы зажгли фонарь и уже знакомым путём отправились к тому месту, где я вчера выломала доску в люке. У меня было небольшое опасение, что кто-нибудь из местных бродяг за время моего отсутствия побывает на фабрике, или, не дай бог, устроится там ночевать. Но насколько я могла судить, со времени нашего ухода ничего не изменилось. Я, старательно сверяясь со своими записями в тетрадке, держала тетрадь у самого фонаря.
– Ой, что это? Часы! – сказала Герда, доставая мой будильник со склянкой, прикрученной проволокой вместо одной из чашек.
– А ну не трогай! – строго сказала я.
– Ну и подумаешь… – обиделась Герда, – посмотреть нельзя, – но тут же заинтересованно спросила, – а зачем нужна эта бутылочка?
– Сейчас увидишь, – ответила я загадочным голосом, – кажется, всё готово.
Привязав на ручку корзины верёвку, я стала осторожно спускать корзину в люк. Потолок в подвале был действительно очень высок.
Когда я уже испугалась, что длины и этой верёвки не хватит, корзина, наконец, опустилась на пол.
Пожалев верёвку, которая теперь пропадёт, я отпустила конец и стала тащить Герду в сторону.
– Зачем? – сопротивлялась она, – я хочу посмотреть, что будет!
– Если я всё сделала правильно, – ответила я, – мы и так всё увидим.
Мы отошли, на всякий случай, в самый дальний конец помещения и сели там на какое-то тряпьё у стены.
– И что мы теперь будем делать? – спросила моя спутница.
– Ждать, – ответила я.
– Ууууу… – протянула Герда, – я не люблю ждать. Ждать скучно. Особенно в церкви. Или на уроке.
– Ну, здесь ждать будет поинтересней, чем в церкви или на уроке, – пообещала я ей, – да и недолго. Я поставила будильник на 11 часов вечера. Спускали мы корзинку не больше трёх минут. Значит, осталось полчаса. Давай ты мне пока расскажешь, с чего началась ваша вражда с Евой и Симоной, ведь у тебя нет вшивой подружки, какая была у меня!
– Я и сама не знаю, – ответила Герда, – сначала со мной все разговаривали, а потом стали только дразниться и шептаться про мою маму.
– Ну, понятно, – вздохнула я, – у меня была подружка, у тебя – мама. Всегда что-нибудь такое находится.
– Уже прошло полчаса? – нетерпеливо спросила Герда.
– Если ты будешь каждые две минуты спрашивать, не прошло ли полчаса, я тебя прогоню домой! – пригрозила я ей.
Но мне и самой не сиделось на месте от нетерпения.
Чтобы как-то занять время, я рассказывала Герде случаи из своей школьной жизни. И в этом рассказе всё самое неприятное и злое казалось просто смешным. Через десять минут мы обе хохотали, как безумные. Но в глубине сознания у меня как будто стучал метроном. Скорей, скорей… Сейчас будет взрыв…
Но минуты всё тянулись и тянулись… К тому времени, как на башне Ратуши начало бить 11, мне казалось, что сердце колотится у меня где-то в горле.
С первым ударом часов я напряглась и вся обратилась в слух. Но ничего не происходило. Часы на ратуше продолжали равномерно отбивать одиннадцать.
– Что-то пошло не так, – пробормотала я.
И тут, на последнем ударе часов…
Да, это определённо был «большой бах». Интересным было то, что вспышка опередила звук. Во время наших с Ненадом экспериментов в овраге я такого эффекта не наблюдала и не была к нему готова. Сначала полыхнуло красным из-под пола, причём не только в том месте, где я опускала корзинку, а в других многочисленных щелях, о которых я не знала. Затем крышка люка поднялась, как мне показалось, очень медленно, и, кружась, как осенний лист, начала падать вниз. И только потом раздался ужасающий грохот.
Всё помещение заволокло дымом, пылью, вокруг нас падали какие-то обломки, куски камней, досок, чуть ли не на голову мне свалился какой-то свёрток, больно ударив по плечу. Герда замерла на месте, открыв рот. Она явно не ожидала, что «большой бах» будет таким впечатляющим.
Честно говоря, я и сама этого не ожидала.
Плохо соображая, что делаю, я сначала опустилась на колени, прикрыв голову руками, затем обратила внимание на упавший рядом с нами свёрток, подхватила его, и тут мне пришло в голову: ведь сейчас сюда сбежится полгорода! Прибудет полиция и пожарная дружина! Надо бежать!
Схватив Герду за руку, я потащила её вдоль стены к пролому, ведущему на улицу.
В ночном воздухе уже раздавался звон с пожарной колокольни. Вскоре зазвонили и во всех трёх городских церквях. Некоторое время мы бежали молча, потом, окончательно запыхавшись, остановились под фонарём у какой-то глухой стены.
– Как это было красииииво… – восхищённо сказала Герда, – я ещё хочу!
«Какая славная малышка!» – подумала я, – «Ничего не боится, и всему рада. Я определённо сделаю из неё свою подругу, потом, когда она вырастет. А пока это так приятно – получать каждый день восхищение».
Уже не торопясь, мы пошли вдоль улицы, а потом сели отдохнуть на каком-то крыльце.
– А что тут у нас? – сказала я, развязывая свёрток.
Он был завёрнут в старый платок неопределённого цвета. Когда узел поддался, мы увидели меховую шапку, перчатки и жестяную коробочку из-под конфет. Я открыла коробку и ахнула.
При слабом свете фонаря блеснули драгоценные камни.
– Клаааад! – поражённо воскликнула у меня над ухом Герда.
Да, похоже, это был самый настоящий клад. Наверное, один из воров, проходящих через наш город, спрятал в здании заброшенной фабрики награбленное, а наш взрыв выбросил свёрток прямо на нас.
Впрочем, приносить это всё домой было опасно. Да и зачем мне это?
– Хочешь, возьми себе, – сказала я Герде.
– А можно? – спросила она недоверчиво.
– Ну, если твоя мама ругать не будет, то почему бы и нет…
– Да маме всё равно, она на меня внимания не обращает… – Герда махнула рукой, а я достала из коробочки серебряный браслет с аметистами и застегнула у неё на запястье. Браслет был великоват, но слететь с руки не мог.
– Ты подтяни его повыше, и спрячь под рукав, – посоветовала я.
Малышка так и сделала. Кроме браслета, в коробочке из-под конфет лежали два золотых перстня и нитка жемчуга. Всё это Герда рассовала по карманам, а шапку, перчатки и платок мы брать не стали и оставили на том же крыльце.
Сама не знаю, что на меня нашло, но на следующее утро я собрала все вещи и отправилась в гимназию. Я старалась избегать взгляда математика, ведь он вчера намекнул мне, что следит за мной. В этот раз, если что-то случится, у меня не получится сыграть на опережение: фрау Вельзер, ранее недолюбливавшая этого излишне придирчивого и скандального преподавателя, теперь уже во многом была солидарна с ним относительно того, что не стоит игнорировать меня и мои... Хм... Странности? Не помню точно, как он выразился, но смысл был примерно такой. Признаться в этом самой себе для меня было унизительно: я ведь не какая-нибудь там глупышка, которой легко манипулировать! Но факт есть факт: наш грозный математик действительно имел на меня серьёзное влияние! Стала бы я тогда приходить сегодня на урок при полном параде, как же! И ведь его не обвинишь в предвзятости - он был единственным, кто усомнился в моей виновности в кражах.
Я старалась не думать о нём и всё учебное время честно пыталась продолжать учиться. Сара уже не доставала меня глупыми вопросами, а одноклассницы делали вид, что ничего не случилось. Зато фройляйн Ингрид сегодня была какой-то вялой. У неё появились одышка, скованность движений, и она быстро уставала. Несмотря на то, что она носила достаточно свободное форменное платье, я всё же разглядела уже изрядно выпирающий живот.
А я ещё вспомнила, что хотела её убить... Не знаю, что-то дрогнуло в моём сердце в этот раз. Был ли это инстинктивный запрет на убийство ещё не рождённого, или страх от того, что я собираюсь сделать не только с Ингой, но и с одноклассницами, а может, боязнь математика, я снова колебалась в нерешимости. Как бы то ни было, я не могла понять, что же меня удерживает от того, чтобы привести замысел в исполнение. Вновь со мной говорила моя человеческая сторона:
– Потерпи, осталось меньше года! Скоро закончишь учиться, и забудешь этих противных девчонок, как страшный сон!
В этот раз моя волчья натура спала. До поры, до времени.
Так настало время большой перемены. Спустившись вниз, я стала свидетелем такой картины: первоклассницы сбились в кучку и о чём-то испуганно шепчутся. А в это время из самой гущи толпы послышался страшный визг, и прямо мне навстречу выскочила растрёпанная рыжая девочка, размазывая слёзы и кровь по своему лицу, а за ней - Герда.
- Я тебе покажу, как смеяться надо мной! - кричала она, - ты не посмеешь теперь!
Первоклассницы в страхе попятились назад, а вскоре, привлечённые шумом, прибежали и другие гимназистки, а вместе с ними – Инга.
Герда до того разгорячилась, что не могла сразу прийти в себя. Она вся дрожала от гнева и готова была продолжать драку, если бы Инга не оттолкнула её и не стала между ней и той, с кем у Герды была драка. В пылу Герда задела Ингу так, что у той на секунду спёрло дыхание, и она, отчаянно хватая ртом воздух, попятилась назад и упёрлась спиной в стену. Кажется, ударь Герда её посильнее, быть выкидышу. Вот тут-то меня тоже охватил страх – Герду теперь точно накажут, может, исключат, как и её мать в своё время.
Несколько секунд длилось молчание. Не только спорщицы, но и сама Инга не могли произнести ни слова.
– Я разберу вашу ссору, – строго произнесла она, – Ирен, иди, умойся и приведи себя в порядок. А ты, Герда, отправляйся в учительскую и жди меня там.
– Просто мегера какая-то! – причитала Ирен, отряхивая платье, – как налетела на меня... я думала, убьёт...
Инга сокрушённо покачала головой и поднялась по лестнице на второй этаж, где и располагалась учительская. Сейчас она пустовала, и единственной обитательницей там была Герда, пойманная за руку на драке.
Я осторожно подошла к двери, пропустив вперёд себя Ингу, и приоткрыла её, заглядывая внутрь.
- Герда, - начала Инга строгим голосом, но тут же остановилась в оцепенении.
Было, от чего: сейчас Герда, которую не так давно Ингрид видела распалённой и злой, как тысяча чертей, лежала на диване и вся дрожала от рыданий. Господи, это же надо! Наверное, Инга была для неё важна.
- Герда, прошу тебя, - говорила Инга теперьуже ласково, - успокойся, нам надо поговорить.
Но Герда и не думала успокаиваться. Тогда Инга накапала валерьянки в стакан с водой и дала Герде выпить. Мало-помалу, путём разговоров на сторонние темы, ей удалось кое-как успокоить первоклассницу. Настало время разговора по душам.
- Почему ты так плачешь, Герда? Боишься, что я тебя накажу?
- Ничего я не боялась, — возразила девочка таким тоном, будто её сейчас обвиняли в очень серьёзном проступке, - меня много раз наказывали!
- Значит, ты раскаивалась, что распустила руки по отношению к Ирен? - продолжала свой допрос Инга.
- Ирен?! - тут же воскликнула Герда, - да так ей и надо! Постоянно меня задирала!
- Тогда... Тогда почему же ты так рыдала?
- Я... Не знаю... Вы... Вы больше не будете меня любить!.. - в смущении пробормотала Герда, опуская свои распухшие глаза.
Инга была тронута словами девочки. От былой её строгости не осталось и следа. Она села рядом и, приобняв Герду, ласково, точно родная мать, произнесла:
- А ты разве сама меня любишь?
- Очень! Очень вас люблю! - пылко воскликнула Герда, - Давно!
- За что же, милая?
Конечно, Инга и сама могла догадываться: она была первой, кто проявил внимание к Герде, кто дал ей то, чего ей не хватало дома и от остальных. Теперь Герда так боялась потерять своего единственного любящего человека, что была готова практически на всё.
Инга была окончательно растрогана. Она сидела рядом с Гердой и, обнимая её, рассказывала, что она её любит, несмотря ни на что, и хочет только, чтобы она была хорошей ученицей и исправилась. Больше ей от неё ничего не надо.
- И вы... Вы будете тогда любить меня? - пылко спросила Герда.
- Буду, конечно, - всё так же ласково отвечала Инга. - Я люблю тебя, как родную. Теперь давай, успокойся и иди на уроки.
Моё сердце сжималось от обиды. Это ведь то, чего в своё время так не хватало мне - внимание, ласка и уверенность в том, что я не одна! Теперь Инга всё сполна давала Герде, а я... Чем я хуже? Может, тем, что изначально была такой тихой и забитой? Ну почему?
Тем сильнее была моя злость, я хотела уже расквитаться с Ингой за все свои обиды, за то, что лишила меня подруги, и того, что могла дать сполна этой бедолаге из неблагополучной семьи, и, видя, как светились глаза Герды, я всё больше ощущала эту бессмысленную, слепую злобу, накипающую во мне и жгущую меня изнутри, всё больше выжигая всё то немногое человеческое, что осталось во мне.
Я достала чистый лист бумаги и начала другое письмо, к Милице.
Боюсь, что тон его был ещё более сумбурным, чем обычно, писалось письмо только ради последней фразы.
«Надеюсь, моя дорогая подруга, ты понимаешь, что письма мои хранить нельзя, ведь если твой дядя или другие родственники найдут эти письма, в которых говорится о твоих планах, они определят тебя в сумасшедший дом, а там, как ты понимаешь, жизнь не сахар».
Теперь я была абсолютно уверена, что если даже Мила хранила где-то мои письма, получив это моё письмо, она тут же их все сожжёт, так как сумасшедший дом был самым главным её страхом.
Довольная собой, в этот день я ела с отменным аппетитом и была куда более разговорчивой с родителями. Как ни крути, а я молодец! Завтра я отправлю Миле это моёновое письмо, с куда более извращёнными подробностями жуткой бойни, о которой мечтала сама, и с предупреждением.
Когда начало темнеть, отец удалился в кабинет, а мама занялась чисткой столового серебра вместе с кухаркой. Так как столового серебра у нас было достаточно, я была уверена, что она хватится меня не скоро.
Накинув плащ, я взяла свою корзинку со всем нужным для взрыва, добавила туда же самую длинную имеющуюся у нас верёвку и потихоньку выскользнула в дверь чёрного хода.
Здесь я тут же столкнулась с маленькой фигуркой.
– Давно ты здесь? – спросила я у Герды.
– Целый час тебя жду… – ответила она, – или даже больше.
– Но ведь мы не договаривались?..
– Почему же не договаривались, – обиделась девочка, – ты же говорила вчера, что большой «бах» будет завтра, вот я и пришла!
Честно говоря, я была уверена, что первоклассница уже успела десять раз забыть о моём обещании. Её поведение меня удивило.
Мы медленно шли по направлению к заброшенной фабрике, и я подумала – а может быть, сделать из неё себе настоящую подругу? Воспитать её так, как хотела бы я, развить в ней незаметно те качества, которые я бы хотела видеть в подруге… Сейчас это пока возможно… Мать ею не занимается, похоже, я первая, кому она по-настоящему поверила.
Внутренне посмеявшись сама над собой за такие «педагогические» мысли, я спросила:
– А как ты отомстила своим обидчицам?
– Я сделала всё, как ты сказала! – гордо ответила Герда, – сначала я вылила Еве на голову чернила, а когда все сбежались и начали визжать, уколола Симону иголкой в задницу. Вот крику-то было!
– Молодец, – сказала я задумчиво, – теперь тебя обижать не будут. А если будут, ты мне скажи.
Мы приблизились к зданию фабрики. Теперь моя спутница совсем не боялась, не то, что вчера. Она почти подпрыгивала от нетерпения и интереса.
Мы зажгли фонарь и уже знакомым путём отправились к тому месту, где я вчера выломала доску в люке. У меня было небольшое опасение, что кто-нибудь из местных бродяг за время моего отсутствия побывает на фабрике, или, не дай бог, устроится там ночевать. Но насколько я могла судить, со времени нашего ухода ничего не изменилось. Я, старательно сверяясь со своими записями в тетрадке, держала тетрадь у самого фонаря.
– Ой, что это? Часы! – сказала Герда, доставая мой будильник со склянкой, прикрученной проволокой вместо одной из чашек.
– А ну не трогай! – строго сказала я.
– Ну и подумаешь… – обиделась Герда, – посмотреть нельзя, – но тут же заинтересованно спросила, – а зачем нужна эта бутылочка?
– Сейчас увидишь, – ответила я загадочным голосом, – кажется, всё готово.
Привязав на ручку корзины верёвку, я стала осторожно спускать корзину в люк. Потолок в подвале был действительно очень высок.
Когда я уже испугалась, что длины и этой верёвки не хватит, корзина, наконец, опустилась на пол.
Пожалев верёвку, которая теперь пропадёт, я отпустила конец и стала тащить Герду в сторону.
– Зачем? – сопротивлялась она, – я хочу посмотреть, что будет!
– Если я всё сделала правильно, – ответила я, – мы и так всё увидим.
Мы отошли, на всякий случай, в самый дальний конец помещения и сели там на какое-то тряпьё у стены.
– И что мы теперь будем делать? – спросила моя спутница.
– Ждать, – ответила я.
– Ууууу… – протянула Герда, – я не люблю ждать. Ждать скучно. Особенно в церкви. Или на уроке.
– Ну, здесь ждать будет поинтересней, чем в церкви или на уроке, – пообещала я ей, – да и недолго. Я поставила будильник на 11 часов вечера. Спускали мы корзинку не больше трёх минут. Значит, осталось полчаса. Давай ты мне пока расскажешь, с чего началась ваша вражда с Евой и Симоной, ведь у тебя нет вшивой подружки, какая была у меня!
– Я и сама не знаю, – ответила Герда, – сначала со мной все разговаривали, а потом стали только дразниться и шептаться про мою маму.
– Ну, понятно, – вздохнула я, – у меня была подружка, у тебя – мама. Всегда что-нибудь такое находится.
– Уже прошло полчаса? – нетерпеливо спросила Герда.
– Если ты будешь каждые две минуты спрашивать, не прошло ли полчаса, я тебя прогоню домой! – пригрозила я ей.
Но мне и самой не сиделось на месте от нетерпения.
Чтобы как-то занять время, я рассказывала Герде случаи из своей школьной жизни. И в этом рассказе всё самое неприятное и злое казалось просто смешным. Через десять минут мы обе хохотали, как безумные. Но в глубине сознания у меня как будто стучал метроном. Скорей, скорей… Сейчас будет взрыв…
Но минуты всё тянулись и тянулись… К тому времени, как на башне Ратуши начало бить 11, мне казалось, что сердце колотится у меня где-то в горле.
С первым ударом часов я напряглась и вся обратилась в слух. Но ничего не происходило. Часы на ратуше продолжали равномерно отбивать одиннадцать.
– Что-то пошло не так, – пробормотала я.
И тут, на последнем ударе часов…
Да, это определённо был «большой бах». Интересным было то, что вспышка опередила звук. Во время наших с Ненадом экспериментов в овраге я такого эффекта не наблюдала и не была к нему готова. Сначала полыхнуло красным из-под пола, причём не только в том месте, где я опускала корзинку, а в других многочисленных щелях, о которых я не знала. Затем крышка люка поднялась, как мне показалось, очень медленно, и, кружась, как осенний лист, начала падать вниз. И только потом раздался ужасающий грохот.
Всё помещение заволокло дымом, пылью, вокруг нас падали какие-то обломки, куски камней, досок, чуть ли не на голову мне свалился какой-то свёрток, больно ударив по плечу. Герда замерла на месте, открыв рот. Она явно не ожидала, что «большой бах» будет таким впечатляющим.
Честно говоря, я и сама этого не ожидала.
Плохо соображая, что делаю, я сначала опустилась на колени, прикрыв голову руками, затем обратила внимание на упавший рядом с нами свёрток, подхватила его, и тут мне пришло в голову: ведь сейчас сюда сбежится полгорода! Прибудет полиция и пожарная дружина! Надо бежать!
Схватив Герду за руку, я потащила её вдоль стены к пролому, ведущему на улицу.
В ночном воздухе уже раздавался звон с пожарной колокольни. Вскоре зазвонили и во всех трёх городских церквях. Некоторое время мы бежали молча, потом, окончательно запыхавшись, остановились под фонарём у какой-то глухой стены.
– Как это было красииииво… – восхищённо сказала Герда, – я ещё хочу!
«Какая славная малышка!» – подумала я, – «Ничего не боится, и всему рада. Я определённо сделаю из неё свою подругу, потом, когда она вырастет. А пока это так приятно – получать каждый день восхищение».
Уже не торопясь, мы пошли вдоль улицы, а потом сели отдохнуть на каком-то крыльце.
– А что тут у нас? – сказала я, развязывая свёрток.
Он был завёрнут в старый платок неопределённого цвета. Когда узел поддался, мы увидели меховую шапку, перчатки и жестяную коробочку из-под конфет. Я открыла коробку и ахнула.
При слабом свете фонаря блеснули драгоценные камни.
– Клаааад! – поражённо воскликнула у меня над ухом Герда.
Да, похоже, это был самый настоящий клад. Наверное, один из воров, проходящих через наш город, спрятал в здании заброшенной фабрики награбленное, а наш взрыв выбросил свёрток прямо на нас.
Впрочем, приносить это всё домой было опасно. Да и зачем мне это?
– Хочешь, возьми себе, – сказала я Герде.
– А можно? – спросила она недоверчиво.
– Ну, если твоя мама ругать не будет, то почему бы и нет…
– Да маме всё равно, она на меня внимания не обращает… – Герда махнула рукой, а я достала из коробочки серебряный браслет с аметистами и застегнула у неё на запястье. Браслет был великоват, но слететь с руки не мог.
– Ты подтяни его повыше, и спрячь под рукав, – посоветовала я.
Малышка так и сделала. Кроме браслета, в коробочке из-под конфет лежали два золотых перстня и нитка жемчуга. Всё это Герда рассовала по карманам, а шапку, перчатки и платок мы брать не стали и оставили на том же крыльце.
Глава 41. Пудель и хозяин
Сама не знаю, что на меня нашло, но на следующее утро я собрала все вещи и отправилась в гимназию. Я старалась избегать взгляда математика, ведь он вчера намекнул мне, что следит за мной. В этот раз, если что-то случится, у меня не получится сыграть на опережение: фрау Вельзер, ранее недолюбливавшая этого излишне придирчивого и скандального преподавателя, теперь уже во многом была солидарна с ним относительно того, что не стоит игнорировать меня и мои... Хм... Странности? Не помню точно, как он выразился, но смысл был примерно такой. Признаться в этом самой себе для меня было унизительно: я ведь не какая-нибудь там глупышка, которой легко манипулировать! Но факт есть факт: наш грозный математик действительно имел на меня серьёзное влияние! Стала бы я тогда приходить сегодня на урок при полном параде, как же! И ведь его не обвинишь в предвзятости - он был единственным, кто усомнился в моей виновности в кражах.
Я старалась не думать о нём и всё учебное время честно пыталась продолжать учиться. Сара уже не доставала меня глупыми вопросами, а одноклассницы делали вид, что ничего не случилось. Зато фройляйн Ингрид сегодня была какой-то вялой. У неё появились одышка, скованность движений, и она быстро уставала. Несмотря на то, что она носила достаточно свободное форменное платье, я всё же разглядела уже изрядно выпирающий живот.
А я ещё вспомнила, что хотела её убить... Не знаю, что-то дрогнуло в моём сердце в этот раз. Был ли это инстинктивный запрет на убийство ещё не рождённого, или страх от того, что я собираюсь сделать не только с Ингой, но и с одноклассницами, а может, боязнь математика, я снова колебалась в нерешимости. Как бы то ни было, я не могла понять, что же меня удерживает от того, чтобы привести замысел в исполнение. Вновь со мной говорила моя человеческая сторона:
– Потерпи, осталось меньше года! Скоро закончишь учиться, и забудешь этих противных девчонок, как страшный сон!
В этот раз моя волчья натура спала. До поры, до времени.
Так настало время большой перемены. Спустившись вниз, я стала свидетелем такой картины: первоклассницы сбились в кучку и о чём-то испуганно шепчутся. А в это время из самой гущи толпы послышался страшный визг, и прямо мне навстречу выскочила растрёпанная рыжая девочка, размазывая слёзы и кровь по своему лицу, а за ней - Герда.
- Я тебе покажу, как смеяться надо мной! - кричала она, - ты не посмеешь теперь!
Первоклассницы в страхе попятились назад, а вскоре, привлечённые шумом, прибежали и другие гимназистки, а вместе с ними – Инга.
Герда до того разгорячилась, что не могла сразу прийти в себя. Она вся дрожала от гнева и готова была продолжать драку, если бы Инга не оттолкнула её и не стала между ней и той, с кем у Герды была драка. В пылу Герда задела Ингу так, что у той на секунду спёрло дыхание, и она, отчаянно хватая ртом воздух, попятилась назад и упёрлась спиной в стену. Кажется, ударь Герда её посильнее, быть выкидышу. Вот тут-то меня тоже охватил страх – Герду теперь точно накажут, может, исключат, как и её мать в своё время.
Несколько секунд длилось молчание. Не только спорщицы, но и сама Инга не могли произнести ни слова.
– Я разберу вашу ссору, – строго произнесла она, – Ирен, иди, умойся и приведи себя в порядок. А ты, Герда, отправляйся в учительскую и жди меня там.
– Просто мегера какая-то! – причитала Ирен, отряхивая платье, – как налетела на меня... я думала, убьёт...
Инга сокрушённо покачала головой и поднялась по лестнице на второй этаж, где и располагалась учительская. Сейчас она пустовала, и единственной обитательницей там была Герда, пойманная за руку на драке.
Я осторожно подошла к двери, пропустив вперёд себя Ингу, и приоткрыла её, заглядывая внутрь.
- Герда, - начала Инга строгим голосом, но тут же остановилась в оцепенении.
Было, от чего: сейчас Герда, которую не так давно Ингрид видела распалённой и злой, как тысяча чертей, лежала на диване и вся дрожала от рыданий. Господи, это же надо! Наверное, Инга была для неё важна.
- Герда, прошу тебя, - говорила Инга теперьуже ласково, - успокойся, нам надо поговорить.
Но Герда и не думала успокаиваться. Тогда Инга накапала валерьянки в стакан с водой и дала Герде выпить. Мало-помалу, путём разговоров на сторонние темы, ей удалось кое-как успокоить первоклассницу. Настало время разговора по душам.
- Почему ты так плачешь, Герда? Боишься, что я тебя накажу?
- Ничего я не боялась, — возразила девочка таким тоном, будто её сейчас обвиняли в очень серьёзном проступке, - меня много раз наказывали!
- Значит, ты раскаивалась, что распустила руки по отношению к Ирен? - продолжала свой допрос Инга.
- Ирен?! - тут же воскликнула Герда, - да так ей и надо! Постоянно меня задирала!
- Тогда... Тогда почему же ты так рыдала?
- Я... Не знаю... Вы... Вы больше не будете меня любить!.. - в смущении пробормотала Герда, опуская свои распухшие глаза.
Инга была тронута словами девочки. От былой её строгости не осталось и следа. Она села рядом и, приобняв Герду, ласково, точно родная мать, произнесла:
- А ты разве сама меня любишь?
- Очень! Очень вас люблю! - пылко воскликнула Герда, - Давно!
- За что же, милая?
Конечно, Инга и сама могла догадываться: она была первой, кто проявил внимание к Герде, кто дал ей то, чего ей не хватало дома и от остальных. Теперь Герда так боялась потерять своего единственного любящего человека, что была готова практически на всё.
Инга была окончательно растрогана. Она сидела рядом с Гердой и, обнимая её, рассказывала, что она её любит, несмотря ни на что, и хочет только, чтобы она была хорошей ученицей и исправилась. Больше ей от неё ничего не надо.
- И вы... Вы будете тогда любить меня? - пылко спросила Герда.
- Буду, конечно, - всё так же ласково отвечала Инга. - Я люблю тебя, как родную. Теперь давай, успокойся и иди на уроки.
Моё сердце сжималось от обиды. Это ведь то, чего в своё время так не хватало мне - внимание, ласка и уверенность в том, что я не одна! Теперь Инга всё сполна давала Герде, а я... Чем я хуже? Может, тем, что изначально была такой тихой и забитой? Ну почему?
Тем сильнее была моя злость, я хотела уже расквитаться с Ингой за все свои обиды, за то, что лишила меня подруги, и того, что могла дать сполна этой бедолаге из неблагополучной семьи, и, видя, как светились глаза Герды, я всё больше ощущала эту бессмысленную, слепую злобу, накипающую во мне и жгущую меня изнутри, всё больше выжигая всё то немногое человеческое, что осталось во мне.
