А уж как на Алтае пахнет лето – мёдом, сон-травой, гусиным луком, и свободой, да такой, что вынести на всякий сможет, тяжелой, как вечность. Там и родники тайны шепчут природы-матушки, и водопады – говорливые, мудрые, подпевают желтогрудой лазоревке».
Дверь чердака скрипнула, чирикнула, словно позвала Таю. Соседский кот втиснулся в щель, заскочил на колени и радостно замурчал. Девушка отложила дневник, коснулась шерсти гостя и шепнула дедову ватнику: «Зовёт меня северная родина, дедушка. Поеду от тебя Алтаю кланяться».
4. Банда удачников/ Вика Беляева
Андрей опять был заперт в сарае на ночь. Сквозь потолочное стекло люка на него падало ясное, звёздное небо. Рядом лежали хлеб, бутылка с молоком, учебники и рыжий кот Тошка. Где – то, внутри дома заливисто орала магнитола. Сиплым голосом кто – то пел про долю воровскую, «мусоров» и вышки. Этот фон сливался с плачем ночной птицы и дыханием сентября. Андрей поправил ватное одеяло, плотнее прижался к Тошке, и сказал:
– Если сейчас упадёт звезда, то завтра я увижу Аську. Если упадёт две звезды, то мама услышит меня оттуда, из-за облаков. Как зачарованный, пристально, не мигая, он ловил скольжение Медведиц, Дракона и Полярной звезды. Тяжелые веки вскоре сомкнулись, ему приснилась мама. Она улыбалась и обнимала его. Смех, похожий на тоненький колокольчик дарил радость. Мама кружилась по большому полю, на голове, смешно сбиваясь на бок, алел венок.
Пахло сочной травой, свежестью и арбузами. Мама была похожа на волшебницу в жёлтом платье. Андрей улыбнулся танцующей маме:
– Ты живая?
– Ну конечно, родной.
– А где ты была?
– Я всегда была рядом.
Откуда – то появился Тошка. Он протяжно мяукнул, послышались шаркающие шаги, Андрей открыл глаза:
– Чё, пацан, спишь еще? Так ить школу проспишь. Шагай там умывайся, бутер съешь, да и шуруй на занятия.
– Пап, мне на экскурсию двести рублей надо.
– Обойдёшься. Дюже много знаний вредно. Так мужик какой – то древний говорил.
– Пап, а Елена Ивановна сказала, что, если не пойду, она в опеку пожалуется. Мужчина сквозь щетину на помятом лице оскалился. Смачно сплюнув, он толкнул кота пыльным, стоптанным ботинком.
– На каникулах работать пойдёшь, понятно?
Андрей кивнул. На неубранной кухне он наспех позавтракал. Отрезал от заветренной палки сервелата несколько кругляшков колбасы. Она пахла чесноком и табачным дымом. Из спальни торчали ноги в чёрных капроновых колготках.
– Ну, чё уставился? Знакомая осталась отдохнуть. Житейское дело. Подрастешь – поймешь, – отец достал из кармана две мятые сотки и отдал Андрею. – И пусть в школе не придумывают. Ты там учись, не позорь меня.
Андрей наспех надел застиранную рубашку и брюки, пострадавшие в недавней драке. Он знал, что через улицу его ждут Жека и Толик. А, если повёрнутая на религии мать Аськи ушла на собрание сектантов, то девочка тоже будет с товарищами на их месте. Уже издали Андрей увидел, что все трое ждут его. Их «банда неудачников» наконец – то собралась.
Жека бросил издалека, завидев его:
– Долго ты.
– Как отец отпустил.
– Он всё ещё тебя запирает?
– Да, боится, что искалечит меня или дружки обидят по пьянке.
Аська коснулась его плеча:
– Андюш, как ты это терпишь?
– Ась, я в детдом не хочу.
Ребята посмотрели друг на друга, стукнули синхронно кулаками и положили их один на один.
– Мальчишки, как же я за вами соскучилась, – Ася обняла всех за шеи.
– Задушишь же! Ты где пропадала?
– Мать таскала в секту. Она теперь вообще запрещает мне в школу ходить. Из дома почти не высовываю носа. Только ночью через забор с Жекой общаюсь.
– Ага. Я как шпион к ней крадусь. Вот и появился один плюс от того, что у меня бабка парализованная и не гоняет.
Ребята засмеялись. Толик, пряча ладошкой сигарету, затянулся, блаженно прикрывая глаза. Андрей толкнул товарища:
– Ты дурак что ли, тебе ж нельзя курить.
– Мне вообще многое нельзя, но какой в этом смысл, если я до двадцати лет могу не дожить?
– Болван ты, Толян, до того времени точняк изобретут нужное лекарство, будешь сто лет планету топтать.
Толик выпустил колечками дым, достал из рюкзака свёрток и протянул Аське:
– Это тебе от нас, с Днём Рождения, неудачница!
Ася засияла, дрожащей рукой открыла свёрток. В целлофановом пакете лежали ярко – малиновые лосины. Девочка взвизгнула и подпрыгнула. Я же мечтала о них. Где вы их взяли. Жека и Андрей удивлённо глянули на друга, а Толик продолжил, как ни в чем не бывало:
– Отец из Германии привёз. Мы заказали, не хуже лучших домов в моде шарим. Аська гладила переливчатую лайкру и улыбалась:
– Жаль, мать никогда не разрешит их носить. Толик подмигнул:
– А ты ночью напяль их, когда к Жеке через забор на беседы заходить будешь. Андрей достал из кармана крошечное серебряное сердце. Эта брошь досталось мальчишке от мамы.
– Ася, это тоже от нас. Носи на здоровье.
В огромных, похожих на дождливое небо, глазах девочки читалась благодарность. Их «банда неудачников» была самым удачным событием в жизни каждого члена. Боль, слёзы, страдание, горе, маленькие победы и радости – всё они вкладывали в эту общую историю дружбы. Остывающее, осеннее солнце провожало их до дверей школы. Это был последний день Аськиного обучения. Вскоре мать перевела её на домашнее. Спустя год Женькина бабушка умерла, и тётка отправила его к матери на север. “В вечную мерзлоту и одиночество” – как он горько об этом шутил. Какое – то время Андрей и Толька держались друг друга из последних сил. Они вспоминали друзей, жгли костры, курили сигареты Толькиного отца -дипломата и верили. Верили, что наступит момент, когда банда снова будет вместе. Когда они станут взрослыми и перестанут зависеть от родителей, болезней, обстоятельств.
А потом уехал и Толька. Отца перевели в дипломатический корпус за границу. Перед отъездом они впервые напились виски из семейного бара Толяна. До утра не могли проститься, чувствуя надвигающуюся, бесконечную грусть расставания. Ранняя весна пахла землей, туманом, зеленеющим миром и пустотой. Они сидели в заброшенном доме у реки и смотрели в наступающее будущее, в котором каждый оставался бесконечно одиноким:
– Андрюх, мы ведь, может быть, никогда уже не увидимся.
– Да, ерунда! Временные дела.
– Моя болезнь прогрессирует. Жека перестал писать. Аська, неизвестно где. Мать, видать, совсем с катух слетела.
– Скоро же нам по шестнадцать! Мы будем свободными, понимаешь. Паспорта, аттестаты о средней школе и все впереди. Как мы мечтали.
– Андрюх, я ведь знаю то, о чём ты всегда молчишь. Твоя мать, отец и остальное. Но всё это ерунда. Ты справишься. Абсолютно точно, справишься. Ты будь счастлив в этой чертовой жизни, обязательно, ради всех нас «неудачников».
Пьяные, потерянные и повзрослевшие, только на рассвете они тогда вернулись домой. Толик, раздетый тёплыми руками матери, спал в кровати, пахнущей сосной. Андрей, побитый отцом, спал в сарае, вдыхая кровь и горькое сено. Получив аттестат, он твёрдо знал, что в этот же день сбежит. Именно тогда отец выдал ему паспорт. Андрей соврал, что без документа аттестат не дадут. В сарае были спрятаны кое – какие вещи и заработанные деньги. Всё, что он мог сказать отцу, уместилось в записке. «Я уехал навсегда. Не ищи меня. Остальным скажи, что я поехал поступать в мореходку. Если начнёшь поиски, заявлю на тебя в ментуру. Сдам все твои дела. Сядешь.» Когда отец прочёл эту записку, Андрея уже мчал поезд в Москву.
Столица встретила его равнодушно. Он был там никем. Лицом в толпе, серою тенью, пустым местом. Но, в этом равнодушном и красивом городе Андрею надо было начинать новую жизнь. В кулинарном техникуме давали место в общаге, платили стипендию и посылали на практику в рестораны столицы. После голодной жизни в провинциальном городке это было подобно приглашению в рай. Москва проверяла Андрея на прочность. Драки в общаге, воровство, выяснение отношений – это всё его не ломало. Он был чемпионом по отражению ударов слов и рук. Меньше всего на свете он хотел вернуться обратно. Зубами и волей цепляясь за это место под солнцем, он учился и пахал. К последнему курсу ему предложили работу сразу три крупных ресторана столицы. Так он стал поваром.
Спустя пятнадцать лет в успешном, вальяжном, похожем на американского актёра, мужчине никто не смог бы узнать прежнего Андрюху. Он и не был им. Он стал Андреем Валентьевым – владельцем ресторана «Джаз &Блюз». Но один человек, всё же, его узнал. Это был отец. Опустившийся, седой старик с ржаво – серой щетиной, пьяный и одинокий, увидел по телевизору интервью. Самоуверенный франт рассказывал о европейской кухне, музыке и звёздах. Изменился полностью, но глаза светились прежним детским морем. «Анрюшка. Вот ты какой, значит.» Старик записал что – то карандашом на клочке бумаги и кивнул сам себе. Через несколько дней, под дверьми «Джаз &Блюз», Андрея ожидал гость.
– Ну, здравствуй, сынок.
Андрей попытался найти карман в брючине, но рука соскользнула:
– Отец?
– Он самый. Не ждал?
Молодой человек внимательно посмотрел на осунувшегося, суховатого и испуганного человека, который был ему родным когда-то:
– Пойдём ко мне в кабинет.
Ладони ресторатора увлажнились, стало невыносимо тяжело дышать. Прошлое так резко, не спросив разрешения, ворвалось, что почти не верилось.
– Ты приехал ко мне?
– К тебе, сынок.
– Деньги нужны?
У старика затряслись руки, дернулся глаз. В уголках упавших век блеснули слёзы:
– Я бы поел, сынок.
Через пару минут на керамической посуде ручной работы принесли мясо, салаты, гарнир. Запахи кайенского перца, сочного антрекота и маринада усилили ощущение голода. У старика заурчало в животе. Андрей смотрел, как этот совершенно опустошённый жизнью, жалкий человек ест. Потрескавшиеся губы обжигались о мясо, еда падала мимо. Он заискивающе смотрел, наклонялся, поднимал упавшие кусочки еды и глупо улыбался. Когда с пищей было покончено, старик сказал:
– Ты не подумай, я не за деньгами. Я прощения приехал просить. Хоть и поздно это, хоть и не нужно. Сынок, ну прости ты меня. Не держи зла, я ведь от боли, от глупости.
Андрей встал. Подошёл к окну. На небе появлялись первые звёзды. Их алмазное сияние было безупречным, чистым и ясным. Неожиданно, одна за другой, они посыпались вниз.
– Знаешь, отец, я тебе даже благодарен. Если бы не весь этот ад, я бы так и остался пылью того сарая. А тебя я давно простил ради мамы, ради себя, ради того, что еще может произойти. Андрей смотрел в окно. Сквозь осенний город прорвался снег. Его хлопья падали, продолжая путь звёзд. И он обернулся. Стул был пуст, двери приоткрыты. В кабинете никого не было, кроме детской фотографии с друзьями в рамке на столе. Растерянно выглянул в коридор. Он был пуст, Андрей проследовал в зал, никто не видел описываемого им старика, как будто его и вовсе не было. Мужчина вернулся в кабинет, сел за стул, взял в руки рамку с единственной фотографией товарищей, улыбнулся и шепнул: – Где же вы теперь, «неудачники»?
А через несколько дней он стоял у могилы отца. Увидеть его живого Андрей не успел, тот умер перед его приездом. Кладбище было пустым, тихим и заснеженным. Кроме Андрея в последний путь отца провожали только картавые вороны и могильщики. Андрей бросил горсть мерзлой земли на крышку гроба, выдохнул и сказал:
– Пухом тебе земля, отец, передавай привет маме.
***
Женева в тот апрель радовала теплом, ранняя весна, похожая на вечную юность, смотрела в окно Толькиного кабинета. Огромный дубовый стол, массивное кресло, много книг и тонкий ноутбук были его миром. На Анатолии была атласная пижама и плотный, темно–синий халат. На шее, как космическая конструкция, болталась кислородная маска. Из глубокого кармана торчала трубка, связывающая устройство с баллоном. Мужчина подошёл к окну и приоткрыл его. Лёгкая волна свежести приятно ударила в ноздри. Ветер резко взлохматил густые волосы. В уставших глазах появилась искра жизни:
– Привет, весна! Думал, уже не встретимся. Вдруг, окно резко распахнулось. Ветер залетел в кабинет, закружив хаотичные листья на столе. В комнату кто-то тихой поступью вошел:
– Ох, сынок. Сквозняк тебе запустил, прости.
– Ничего, пап, это даже весело, как будто я школьник и ветер перемешал все мои тетради. Седой, высокий мужчина улыбнулся:
– А я проходил мимо и услышал голос твой. Вот и подумал, что не спишь. Толик кивнул отцу. И помахал в окно торговцу газет.
– Сынок, звонили из международного комитета.
Руки Анатолия дрогнули. Он резко повернулся, потом поднёс к лицу кислородную маску, вдохнул, закашлялся. Вдохнул ещё раз, поднял голову вверх и вытер ладонью пот со лба. Отец, увлечённо жестикулируя, продолжил:
– Твои открытия относительно нейронных связей номинировали на международную премию. Ещё какой – то бешеный гранд вроде назначили. Толик коснулся ладонью вспотевшего лба:
– Жаль.
– Как жаль?
– Жаль, что я не доживу до момента, когда люди смогут управлять здоровьем мозга.
– Чушь какая! Мальчик мой, ты ещё всех переживёшь. Анатолий отодвинул маску и выдохнул:
– Отец, ты ведь никогда не врал. Тем более это уже и ни к чему. От этой борьбы я устал. Я не боюсь, я спокоен и готов.
Пожилой мужчина повернулся вполоборота. Он не хотел, чтобы сын увидел выступившие слёзы. Оба знали, что пара месяцев и осложнения при кардиомиопатии сделают своё дело:
– Кстати, Салма пообещала привезти на выходные нашу сладкую булочку! Как же выросла твоя дочка. А красавица, вся в меня! Мужчина засмеялся, незаметно смахнув со щеки слезинку. Толик засиял:
– О, здорово! Тогда к Аськиному приезду мне надо бы поберечь силы. Я уже сто лет не был на улице, а там весна, сирень и карусели. Отец кивнул Толику:
– Все вместе проведём время, и мама будет счастлива.
Разговор был вынужденно беззаботным. Осознание предстоящего ухода Анатолия сдавливало воздух. Все старались что – то делать. Суетились, были наигранно веселыми, проявляли заботу и терпение. Анатолий работал, спал и пил лекарства, чтобы выторговать у жизни хотя бы несколько дней до завершения проектов. Родители поселились в его огромной квартире. Отец напоминал старого спаниеля, который не отпускал ни на минуту хозяина, но делал вид, что он все еще молодой и главный. Мать, как – то сразу состарившись, с бесконечной любовью и грустью смотрела на сына. Её глаза, цвета спелого инжира стали бледными от слёз. Но они твёрдо обещали с отцом друг другу, что будут счастливы каждую минуту общей жизни. Даже бывшая жена – Салма, впустила в безразличное сердце милосердие. Анатолий снова смог общаться с дочкой, которую не видел несколько лет. Анатолий перевел взгляд с акварельного неба на мужчину:
– Отец, у меня к тебе есть разговор. Даже больше – просьба.
– Да, сынок. Что нужно?
– Ты знаешь, я богатый человек. Мои изобретения приносят стремительные доходы. А вскоре суммы увеличатся в несколько раз. Сейчас самое время привести дела в порядок.
– Но…
– Не перебивай. Это, действительно, важно. С моими юристом и поверенным я так распорядился деньгами, что все вы не будете нуждаться после моей смерти.
Дверь чердака скрипнула, чирикнула, словно позвала Таю. Соседский кот втиснулся в щель, заскочил на колени и радостно замурчал. Девушка отложила дневник, коснулась шерсти гостя и шепнула дедову ватнику: «Зовёт меня северная родина, дедушка. Поеду от тебя Алтаю кланяться».
4. Банда удачников/ Вика Беляева
Андрей опять был заперт в сарае на ночь. Сквозь потолочное стекло люка на него падало ясное, звёздное небо. Рядом лежали хлеб, бутылка с молоком, учебники и рыжий кот Тошка. Где – то, внутри дома заливисто орала магнитола. Сиплым голосом кто – то пел про долю воровскую, «мусоров» и вышки. Этот фон сливался с плачем ночной птицы и дыханием сентября. Андрей поправил ватное одеяло, плотнее прижался к Тошке, и сказал:
– Если сейчас упадёт звезда, то завтра я увижу Аську. Если упадёт две звезды, то мама услышит меня оттуда, из-за облаков. Как зачарованный, пристально, не мигая, он ловил скольжение Медведиц, Дракона и Полярной звезды. Тяжелые веки вскоре сомкнулись, ему приснилась мама. Она улыбалась и обнимала его. Смех, похожий на тоненький колокольчик дарил радость. Мама кружилась по большому полю, на голове, смешно сбиваясь на бок, алел венок.
Пахло сочной травой, свежестью и арбузами. Мама была похожа на волшебницу в жёлтом платье. Андрей улыбнулся танцующей маме:
– Ты живая?
– Ну конечно, родной.
– А где ты была?
– Я всегда была рядом.
Откуда – то появился Тошка. Он протяжно мяукнул, послышались шаркающие шаги, Андрей открыл глаза:
– Чё, пацан, спишь еще? Так ить школу проспишь. Шагай там умывайся, бутер съешь, да и шуруй на занятия.
– Пап, мне на экскурсию двести рублей надо.
– Обойдёшься. Дюже много знаний вредно. Так мужик какой – то древний говорил.
– Пап, а Елена Ивановна сказала, что, если не пойду, она в опеку пожалуется. Мужчина сквозь щетину на помятом лице оскалился. Смачно сплюнув, он толкнул кота пыльным, стоптанным ботинком.
– На каникулах работать пойдёшь, понятно?
Андрей кивнул. На неубранной кухне он наспех позавтракал. Отрезал от заветренной палки сервелата несколько кругляшков колбасы. Она пахла чесноком и табачным дымом. Из спальни торчали ноги в чёрных капроновых колготках.
– Ну, чё уставился? Знакомая осталась отдохнуть. Житейское дело. Подрастешь – поймешь, – отец достал из кармана две мятые сотки и отдал Андрею. – И пусть в школе не придумывают. Ты там учись, не позорь меня.
Андрей наспех надел застиранную рубашку и брюки, пострадавшие в недавней драке. Он знал, что через улицу его ждут Жека и Толик. А, если повёрнутая на религии мать Аськи ушла на собрание сектантов, то девочка тоже будет с товарищами на их месте. Уже издали Андрей увидел, что все трое ждут его. Их «банда неудачников» наконец – то собралась.
Жека бросил издалека, завидев его:
– Долго ты.
– Как отец отпустил.
– Он всё ещё тебя запирает?
– Да, боится, что искалечит меня или дружки обидят по пьянке.
Аська коснулась его плеча:
– Андюш, как ты это терпишь?
– Ась, я в детдом не хочу.
Ребята посмотрели друг на друга, стукнули синхронно кулаками и положили их один на один.
– Мальчишки, как же я за вами соскучилась, – Ася обняла всех за шеи.
– Задушишь же! Ты где пропадала?
– Мать таскала в секту. Она теперь вообще запрещает мне в школу ходить. Из дома почти не высовываю носа. Только ночью через забор с Жекой общаюсь.
– Ага. Я как шпион к ней крадусь. Вот и появился один плюс от того, что у меня бабка парализованная и не гоняет.
Ребята засмеялись. Толик, пряча ладошкой сигарету, затянулся, блаженно прикрывая глаза. Андрей толкнул товарища:
– Ты дурак что ли, тебе ж нельзя курить.
– Мне вообще многое нельзя, но какой в этом смысл, если я до двадцати лет могу не дожить?
– Болван ты, Толян, до того времени точняк изобретут нужное лекарство, будешь сто лет планету топтать.
Толик выпустил колечками дым, достал из рюкзака свёрток и протянул Аське:
– Это тебе от нас, с Днём Рождения, неудачница!
Ася засияла, дрожащей рукой открыла свёрток. В целлофановом пакете лежали ярко – малиновые лосины. Девочка взвизгнула и подпрыгнула. Я же мечтала о них. Где вы их взяли. Жека и Андрей удивлённо глянули на друга, а Толик продолжил, как ни в чем не бывало:
– Отец из Германии привёз. Мы заказали, не хуже лучших домов в моде шарим. Аська гладила переливчатую лайкру и улыбалась:
– Жаль, мать никогда не разрешит их носить. Толик подмигнул:
– А ты ночью напяль их, когда к Жеке через забор на беседы заходить будешь. Андрей достал из кармана крошечное серебряное сердце. Эта брошь досталось мальчишке от мамы.
– Ася, это тоже от нас. Носи на здоровье.
В огромных, похожих на дождливое небо, глазах девочки читалась благодарность. Их «банда неудачников» была самым удачным событием в жизни каждого члена. Боль, слёзы, страдание, горе, маленькие победы и радости – всё они вкладывали в эту общую историю дружбы. Остывающее, осеннее солнце провожало их до дверей школы. Это был последний день Аськиного обучения. Вскоре мать перевела её на домашнее. Спустя год Женькина бабушка умерла, и тётка отправила его к матери на север. “В вечную мерзлоту и одиночество” – как он горько об этом шутил. Какое – то время Андрей и Толька держались друг друга из последних сил. Они вспоминали друзей, жгли костры, курили сигареты Толькиного отца -дипломата и верили. Верили, что наступит момент, когда банда снова будет вместе. Когда они станут взрослыми и перестанут зависеть от родителей, болезней, обстоятельств.
А потом уехал и Толька. Отца перевели в дипломатический корпус за границу. Перед отъездом они впервые напились виски из семейного бара Толяна. До утра не могли проститься, чувствуя надвигающуюся, бесконечную грусть расставания. Ранняя весна пахла землей, туманом, зеленеющим миром и пустотой. Они сидели в заброшенном доме у реки и смотрели в наступающее будущее, в котором каждый оставался бесконечно одиноким:
– Андрюх, мы ведь, может быть, никогда уже не увидимся.
– Да, ерунда! Временные дела.
– Моя болезнь прогрессирует. Жека перестал писать. Аська, неизвестно где. Мать, видать, совсем с катух слетела.
– Скоро же нам по шестнадцать! Мы будем свободными, понимаешь. Паспорта, аттестаты о средней школе и все впереди. Как мы мечтали.
– Андрюх, я ведь знаю то, о чём ты всегда молчишь. Твоя мать, отец и остальное. Но всё это ерунда. Ты справишься. Абсолютно точно, справишься. Ты будь счастлив в этой чертовой жизни, обязательно, ради всех нас «неудачников».
Пьяные, потерянные и повзрослевшие, только на рассвете они тогда вернулись домой. Толик, раздетый тёплыми руками матери, спал в кровати, пахнущей сосной. Андрей, побитый отцом, спал в сарае, вдыхая кровь и горькое сено. Получив аттестат, он твёрдо знал, что в этот же день сбежит. Именно тогда отец выдал ему паспорт. Андрей соврал, что без документа аттестат не дадут. В сарае были спрятаны кое – какие вещи и заработанные деньги. Всё, что он мог сказать отцу, уместилось в записке. «Я уехал навсегда. Не ищи меня. Остальным скажи, что я поехал поступать в мореходку. Если начнёшь поиски, заявлю на тебя в ментуру. Сдам все твои дела. Сядешь.» Когда отец прочёл эту записку, Андрея уже мчал поезд в Москву.
Столица встретила его равнодушно. Он был там никем. Лицом в толпе, серою тенью, пустым местом. Но, в этом равнодушном и красивом городе Андрею надо было начинать новую жизнь. В кулинарном техникуме давали место в общаге, платили стипендию и посылали на практику в рестораны столицы. После голодной жизни в провинциальном городке это было подобно приглашению в рай. Москва проверяла Андрея на прочность. Драки в общаге, воровство, выяснение отношений – это всё его не ломало. Он был чемпионом по отражению ударов слов и рук. Меньше всего на свете он хотел вернуться обратно. Зубами и волей цепляясь за это место под солнцем, он учился и пахал. К последнему курсу ему предложили работу сразу три крупных ресторана столицы. Так он стал поваром.
Спустя пятнадцать лет в успешном, вальяжном, похожем на американского актёра, мужчине никто не смог бы узнать прежнего Андрюху. Он и не был им. Он стал Андреем Валентьевым – владельцем ресторана «Джаз &Блюз». Но один человек, всё же, его узнал. Это был отец. Опустившийся, седой старик с ржаво – серой щетиной, пьяный и одинокий, увидел по телевизору интервью. Самоуверенный франт рассказывал о европейской кухне, музыке и звёздах. Изменился полностью, но глаза светились прежним детским морем. «Анрюшка. Вот ты какой, значит.» Старик записал что – то карандашом на клочке бумаги и кивнул сам себе. Через несколько дней, под дверьми «Джаз &Блюз», Андрея ожидал гость.
– Ну, здравствуй, сынок.
Андрей попытался найти карман в брючине, но рука соскользнула:
– Отец?
– Он самый. Не ждал?
Молодой человек внимательно посмотрел на осунувшегося, суховатого и испуганного человека, который был ему родным когда-то:
– Пойдём ко мне в кабинет.
Ладони ресторатора увлажнились, стало невыносимо тяжело дышать. Прошлое так резко, не спросив разрешения, ворвалось, что почти не верилось.
– Ты приехал ко мне?
– К тебе, сынок.
– Деньги нужны?
У старика затряслись руки, дернулся глаз. В уголках упавших век блеснули слёзы:
– Я бы поел, сынок.
Через пару минут на керамической посуде ручной работы принесли мясо, салаты, гарнир. Запахи кайенского перца, сочного антрекота и маринада усилили ощущение голода. У старика заурчало в животе. Андрей смотрел, как этот совершенно опустошённый жизнью, жалкий человек ест. Потрескавшиеся губы обжигались о мясо, еда падала мимо. Он заискивающе смотрел, наклонялся, поднимал упавшие кусочки еды и глупо улыбался. Когда с пищей было покончено, старик сказал:
– Ты не подумай, я не за деньгами. Я прощения приехал просить. Хоть и поздно это, хоть и не нужно. Сынок, ну прости ты меня. Не держи зла, я ведь от боли, от глупости.
Андрей встал. Подошёл к окну. На небе появлялись первые звёзды. Их алмазное сияние было безупречным, чистым и ясным. Неожиданно, одна за другой, они посыпались вниз.
– Знаешь, отец, я тебе даже благодарен. Если бы не весь этот ад, я бы так и остался пылью того сарая. А тебя я давно простил ради мамы, ради себя, ради того, что еще может произойти. Андрей смотрел в окно. Сквозь осенний город прорвался снег. Его хлопья падали, продолжая путь звёзд. И он обернулся. Стул был пуст, двери приоткрыты. В кабинете никого не было, кроме детской фотографии с друзьями в рамке на столе. Растерянно выглянул в коридор. Он был пуст, Андрей проследовал в зал, никто не видел описываемого им старика, как будто его и вовсе не было. Мужчина вернулся в кабинет, сел за стул, взял в руки рамку с единственной фотографией товарищей, улыбнулся и шепнул: – Где же вы теперь, «неудачники»?
А через несколько дней он стоял у могилы отца. Увидеть его живого Андрей не успел, тот умер перед его приездом. Кладбище было пустым, тихим и заснеженным. Кроме Андрея в последний путь отца провожали только картавые вороны и могильщики. Андрей бросил горсть мерзлой земли на крышку гроба, выдохнул и сказал:
– Пухом тебе земля, отец, передавай привет маме.
***
Женева в тот апрель радовала теплом, ранняя весна, похожая на вечную юность, смотрела в окно Толькиного кабинета. Огромный дубовый стол, массивное кресло, много книг и тонкий ноутбук были его миром. На Анатолии была атласная пижама и плотный, темно–синий халат. На шее, как космическая конструкция, болталась кислородная маска. Из глубокого кармана торчала трубка, связывающая устройство с баллоном. Мужчина подошёл к окну и приоткрыл его. Лёгкая волна свежести приятно ударила в ноздри. Ветер резко взлохматил густые волосы. В уставших глазах появилась искра жизни:
– Привет, весна! Думал, уже не встретимся. Вдруг, окно резко распахнулось. Ветер залетел в кабинет, закружив хаотичные листья на столе. В комнату кто-то тихой поступью вошел:
– Ох, сынок. Сквозняк тебе запустил, прости.
– Ничего, пап, это даже весело, как будто я школьник и ветер перемешал все мои тетради. Седой, высокий мужчина улыбнулся:
– А я проходил мимо и услышал голос твой. Вот и подумал, что не спишь. Толик кивнул отцу. И помахал в окно торговцу газет.
– Сынок, звонили из международного комитета.
Руки Анатолия дрогнули. Он резко повернулся, потом поднёс к лицу кислородную маску, вдохнул, закашлялся. Вдохнул ещё раз, поднял голову вверх и вытер ладонью пот со лба. Отец, увлечённо жестикулируя, продолжил:
– Твои открытия относительно нейронных связей номинировали на международную премию. Ещё какой – то бешеный гранд вроде назначили. Толик коснулся ладонью вспотевшего лба:
– Жаль.
– Как жаль?
– Жаль, что я не доживу до момента, когда люди смогут управлять здоровьем мозга.
– Чушь какая! Мальчик мой, ты ещё всех переживёшь. Анатолий отодвинул маску и выдохнул:
– Отец, ты ведь никогда не врал. Тем более это уже и ни к чему. От этой борьбы я устал. Я не боюсь, я спокоен и готов.
Пожилой мужчина повернулся вполоборота. Он не хотел, чтобы сын увидел выступившие слёзы. Оба знали, что пара месяцев и осложнения при кардиомиопатии сделают своё дело:
– Кстати, Салма пообещала привезти на выходные нашу сладкую булочку! Как же выросла твоя дочка. А красавица, вся в меня! Мужчина засмеялся, незаметно смахнув со щеки слезинку. Толик засиял:
– О, здорово! Тогда к Аськиному приезду мне надо бы поберечь силы. Я уже сто лет не был на улице, а там весна, сирень и карусели. Отец кивнул Толику:
– Все вместе проведём время, и мама будет счастлива.
Разговор был вынужденно беззаботным. Осознание предстоящего ухода Анатолия сдавливало воздух. Все старались что – то делать. Суетились, были наигранно веселыми, проявляли заботу и терпение. Анатолий работал, спал и пил лекарства, чтобы выторговать у жизни хотя бы несколько дней до завершения проектов. Родители поселились в его огромной квартире. Отец напоминал старого спаниеля, который не отпускал ни на минуту хозяина, но делал вид, что он все еще молодой и главный. Мать, как – то сразу состарившись, с бесконечной любовью и грустью смотрела на сына. Её глаза, цвета спелого инжира стали бледными от слёз. Но они твёрдо обещали с отцом друг другу, что будут счастливы каждую минуту общей жизни. Даже бывшая жена – Салма, впустила в безразличное сердце милосердие. Анатолий снова смог общаться с дочкой, которую не видел несколько лет. Анатолий перевел взгляд с акварельного неба на мужчину:
– Отец, у меня к тебе есть разговор. Даже больше – просьба.
– Да, сынок. Что нужно?
– Ты знаешь, я богатый человек. Мои изобретения приносят стремительные доходы. А вскоре суммы увеличатся в несколько раз. Сейчас самое время привести дела в порядок.
– Но…
– Не перебивай. Это, действительно, важно. С моими юристом и поверенным я так распорядился деньгами, что все вы не будете нуждаться после моей смерти.
