Он стоял у квартиры и отгонял назойливые образы, в которых прыщ с фирмы обжимался с его Алисией.
А потом она открыла. Она была не одна. На диване, на том самом, где Герман утешал любимую, кормил апельсинами, сдувал волосы с бледного лица, сидел он: мерзавец и недотёпа. Коллега, посмевший поцеловать Алисию у всех на глазах.
Ярость обуяла Германом. Он прекрасно помнил, как ворвался в квартиру, исколотил мужика, а после сжимал ангела в объятиях и требовал объяснения. Она, плача, сказала: «Мы встречаемся…» И тогда всё рухнуло.
Шелковиц кое-как добрался до дома и завалился спать, напившись, как свинья. Утром он всё ещё раздумывал о том, как наказать любимую, но для окончательного принятия решения ему надо было ещё раз с ней поговорить. Без эмоций. Спокойно.
Был выходной, и она сидела дома. Собиралась встретиться с мерзавцем. Но Герман знал, что этого не произойдёт, если они смогут понять друг друга.
Он купил её любимые продукты, запасся выпечкой с цитрусами, выбрал один из самых волшебных букетов – цветы в нём распускались от улыбки, а вяли от попавшей на бутоны жидкости, – приобрёл ошейник для Пушка.
Алисия любила выгуливать кота в парке через дорогу от дома, а Герману нравилось смотреть на экране, как она ищет питомца, спрятавшегося за деревом. Хитрый котяра нередко трепал нервишки хозяйке, а после своей «находки» получал дома целую миску особой еды: не какого-нибудь там кошачьего корма из соседнего магазина, а настоящих деликатесов от лучших магов кошатников – сестра Алисии знавала многих непростых горожан.
Во время одной из игр в «прятки», Пушок зацепился за какую-то железяку – это случилось как раз на днях. Ничего страшного: чуть-чуть ободрал ошейник, но Алисия расстроилась. Расстроился и Герман. И поэтому тем утром долго выбирал самый красивый ошейник, и в итоге приобрёл в разы лучше старого, а затем в машине, полной подарков, поехал к ангелу, ни капли, не сомневаясь в том, как страстно закончится примирение.
Она встретила его завёрнутая в полотенце и так была рада. Но улыбка вмиг стала какой-то другой, словно неудобной, когда в квартиру вошёл Герман. И что-то в тот миг произошло. Какое неверие оплело сердце. Шелковиц вдруг понял, что эмоции Алисии, все её чувства должны принадлежать только ему. Делиться он готов лишь с котом. А если она не готова отдать ему столько же, сколько отдаёт ей он, тогда это конец. Не может она быть счастливой без него.
Не должна.
Её объяснения про вспыхнувшие чувства, напоминание об отношении Германа к ней, как к дочери, благодарность за его поддержку и внимание, доброту и заботу звучали как в тумане. Шелковиц слушал, но не слышал. Всё это время она не видела в нём мужчину и сейчас признавалась без зазрения совести легко, хотя и робко.
На коленях стоял пакет с подарками, ошейник выглядывал, будто выпрашивая разрешение погулять, а он смотрел на любимую женщину и видел в родных чертах пустоту. Впервые он понял, как они похожи с сестрой. Впервые осознал, как он сам от обеих зависим, и это удивило его до жути. Удивило до жгучей ненависти.
Вазу с цветами Герман разбил, а Алисии сказал: «У тебя есть пара дней, чтобы осмыслить происходящее. Потом будет поздно».
В ту секунду он и сам не знал, что именно собирается предпринять, но в памяти уже всплывали сообщения с форума, где тысячи пользователей обсуждали способы исправления нерадивых любовников и неверных друзей.
Две недели прошло, но Алисия не сделала и шага к этому самому исправлению: она встречалась с тем уродом и казалась счастливой, что полностью ломало сознание Германа. Всё чаще он задумывался над неблагодарностью ангела, над её жестокостью. Всё ближе подходил к той грани понимания, за которой хаос становился порядком.
Противоречивые мысли и желания нашли выплеск в злобе. Он сам это понимал, когда на том же форуме договорился о встрече с исполнителем. Немного сомневался в поступке после того, как уже оплатил убийство, но искренне радовался, когда Алисия умерла.
Герман чувствовал освобождение от чёртовой зависимости и первые часы ловил себя на мысли, что лишился не счастья, а страсти. Впрочем, эйфория продолжалась недолго. Снимки любимой женщины будто сами открывались на компьютере, её голос, казалось, звучал не только с видео съёмки – из самого воздуха, насквозь пропитанного цитрусовым ароматом. В душе пробуждалось сожаление.
Он специально купил для них дом, заполнил шкаф сексуальным бельём, представляя, как ангел дефилирует в красном шёлке, белых кружевах. Чёрном корсете.
Герман готов был сделать всё для её счастья, а теперь её нет. И вместе с кровью Алисии, хлынувшей из шейной артерии, утекала его радость. А на её место торопилось вожделение. Проклятое ненасытное чувство обладания.
Шелковиц смотрел на теперь уже мёртвую Алисию и на всё ещё живую Амалию и понимал: ничего не закончилось.
Разговор с Истинным не выходил из головы. Предложенные перспективы будоражили нервы, заставляли сердце биться иначе. Возбуждали.
Алисию не вернуть, поступок не исправить, но истребить зависимость, окончательно разорвать путы двух мерзавок он мог. Ощущение, будто, взбираясь на гору, ноги соскальзывают в пропасть, дурманящую яркостью цветов и волшебным ароматом, никуда не делось, но теперь Герман был уверен на сто процентов: Истинный во всём прав. Шелковиц знал, как сделать так, чтобы цветы внизу перестали манить за собой. Нужна была самая малость – претворить план Истинного и получить Амалию. И уж тогда-то, в этом Шелковиц не сомневался, всё точно будет хорошо. Ангелы отпустят его, а, может, он отпустит их. Но сначала заставит Амалию страдать и за пренебрежение, и за несправедливое отношение сестры.
Герман резким движением протёр слезившиеся глаза и попросил таксиста сменить маршрут.
– Простите? Вы уверены? Мы почти приехали.
– Да. Я заплачу сверху. За городом ждёт любимый кот, так что да, я уверен. Разворачивайся.
Машина послушно сдала назад, вернулась на главную дорогу и поехала в направлении к КАДу.
Герман улыбнулся: женщины, хоть ангелы, хоть простые бабы заслуживали того же, что и сами давали. Но Пушок был ни при чём. Пушок, наверняка, скучал без внимания. Игрушки игрушками, но человеческое общение ничто не заменит.
Вытащил мобильник и написал брату:
– Сень, вернусь завтра днём. Проследи, чтобы звёзды сильно не борзели. И ещё раз спасибо за детектива. Бесит меня эта Лесницкая. Дотошная. Зараза... Всё. Не скучай и баб не приводи. – Закрыл глаза и позволил себе расслабиться. Мысли о коте грели душу.
Марина прочла сообщение, заглянув за плечо мага и нисколько не удивилась содержанию: её многие недолюбливали, а уж вызывать чувство бешенства – это вообще именно то умение, каким она овладела в совершенстве. Но ей было совершенно безразлично отношение Шелковица. Детектива волновало в эту минуту лишь одно – мигающие на планшете квадраты, означающие загрузку. Ботику с трудом и не без посторонней помощи, неожиданно пришедшей в лице Миши, всё-таки удалось взломать систему, и теперь Лесницкая в нетерпении следила за фигурами на экране, нервно сжимая пальцами корпус.
Сердце выбивало чечётку, волнение в груди распирало, сдавливало. Душило. Марина ощущала, как пугливое настороженное чувство овладевает душой, просачиваясь в самые глубины – туда, где жил страх, где пряталась неуверенность.
Редкий гость – сомнение показал свою голову и потихоньку выбирался на поверхность.
Марина подняла глаза на мага и поразилась тому, как изменилось лицо в общем-то привлекательного Арсения за те пол часа, что они вдвоём находились в кабинете. Маг не просто потерял цвет лица, лишился привычной образу бравады и, чего уж там, наглого очарования, под которое легко попадали женщины. Казалось, он потерял часть себя. Большую часть, и стал едва ли не собственной тенью.
Лесницкая неоднократно наблюдала перемены в мерзавцах, но даже ей, закалённой увиденными картинами, стало жаль Сеню. Его явно угнетало положение, в котором он оказался, а ведь Марина ещё даже не начала расспрос! Но, если простая тишина так действовала на мага, то чего ожидать дальше?
«В конце концов, меня это не должно волновать», – со скрипом в сердце решила детектив и отвела взгляд от почти прозрачной фигуры.
Планшет противным дребезжанием оповестил о готовности к работе, и Марина невольно затаила дыхание. Предчувствие чего-то жуткого, неправильного, необузданного вцепилось в тело. Дрожь прошлась вдоль спины, остановилась в районе копчика и замерла. Марина коснулась экрана, и фон с огромной кошачьей мордой заменила вереница папок. Та, что с буквой «А» сразу завладела вниманием, заставив сердце вновь пуститься вскачь. Марина открыла файл. Изнутри поднялась волна отвращения. Не скрывая отношения к увиденному, детектив громко ругнулась, вложив всего в одно бранное слово все обуревающие её эмоции.
– Вот… чёрт… – гораздо спокойнее отреагировал Арсений. Он отошёл от окна и теперь с явным изумлением смотрел на фотографии.
– Вы знали.
– Я… я…
– Вы, вы. И не увиливайте. И без вашей лжи тошно. Вы знали, чем развлекается ваш брат и прикрывали его, не так ли?
– Да, но…
Марина резко повернула голову. Магу захотелось исчезнуть. Жаль, растворяться в воздухе могли лишь в сказках. В реальности подобные трюки требовали немалых усилий и нередко магических атрибутов.
– Но что? Лучше отвечайте честно. Я уже сыта по горло вашей семейкой, – Лесницкая просмотрела только первые пять снимков, но сомнений в извращённости Шелковица уже не осталось.
Хрипя от напряжения, пряча глаза, теребя многострадальный галстук, вновь оказавшийся в руках, Шмелёв кивнул и тут же, словно извиняясь за мерзость на экране, добавил:
– Я знал, но не имел ни малейшего понятия, что Гера хранит всё это у себя, здесь. Я думал, он давно удалил и… и, в конце концов, это его личное дело, – перешёл в неожиданную атаку. – Гера имеет право делать в постели со своей женщиной что угодно.
– Не спорю, Шмелёв, и ваше внезапное рвение защитить брата похвально, но вам не кажется, что на фотографиях не совсем то, на что обычно соглашаются женщины?
Молчание.
– Я, конечно, понимаю, порыв страсти, необузданное желание, богатая фантазия. Но будем честными, Арсений, Шувалова даже не подозревала о том, в какой момент её снимают. Подозреваю, происходящее вообще оставалось для неё неизвестным, а это уже статья.
Маг снова молчал: вернувшиеся краски потускнели, взгляд погас, лицо вмиг осунулось. Тяжесть греха давила на грудь. Шмелёв сглотнул. Осознание того, в какую тьму угодил брат врезалось в мозг с такой отчётливостью, с такой ясностью, что стало страшно. До этого Сеня как-то не понимал, не задумывался о замашках Геры, а сейчас понял – брат не просто был сексоголиком, он был извращенцем. Патологическим. Способным рассказывать женщине о любви, а после причинять ей боль, пока та уязвима, пока спит.
Конечно, он знал о пристрастии Геры к разного рода странным сексуальным штучкам, но властные мужчины через раз были такими. Брат мало чем отличался. Так Сеня считал раньше. Всего каких-то пол часа назад. До того, как перед глазами возникли свежие снимки ангела.
Извращённые, тошнотворные. Омерзительные.
«Что же ты натворил, Гера… – с болью в сердце думал маг, – как же мне помочь тебе теперь?..»
Если наврать про убийство ангела он ещё что-то мог: приплести пьянку Геры, к примеру, ведь в тот вечер она была, и списать трагедию на состояние аффекта – как часто делали знаменитости и богачи, – то объяснения фотографиям Сеня не находил. Да и оправдывать подобное не мог. Гера – его брат, но всему есть грань. Хотя… с другой стороны, имел ли он право судить брата? Сам-то сколько раз рисовал в воображении откровенные сцены похлеще тех, что на снимках? Рисовал… Но никогда не делал ничего подобного. А Гера сначала игрался с Шуваловой, а затем заказал убийство. На что ещё способен мозг брата? Неужели, Сеня не так хорошо знал самого близкого человека?
– Я изымаю все данные, – сухо сообщила детектив, врываясь в его душевные терзания.
Шувалов лишь снова вздохнул. Ему нечего было сказать.
Дождь за окном взбунтовался вместе с чувствами Сени: погода терзала город с той же силой, с какой сомнения терзали сердце мага.
– Это брат попросил вас усилить дождь в тот день? – Марина отшвырнула планшет, и тот с омерзительным шлепком пересёк стол, едва не рухнув на пол. Детектив поймала себя на сожалении из-за того, что гаджет не повредился. Данные были переданы Ботику, и сам планшет не составлял более интереса. А как бы Лесницкой хотелось, чтобы он был сделан из стекла хрупкого и дешёвого. Тогда бы точно разбился вдребезги, поглотив собой всю мерзость, хранящуюся внутри. Как же она хотела бы не видеть того уродства, что пряталось за экраном. То безумное похабное желание, пропитавшее снимки. Ей казалось, тошнотворная страсть больного извращенца превратилась в газ и теперь разъедала воздух вокруг. Марина бросилась к окну. Тысячи капель вмиг промочили рукава, смыв саднящее чувство неправильности, сумасшедшего паталогического, фанатического вожделения. Стало легче. Не дождавшись ответа от мага, Лесницкая перефразировала вопрос: – Вы знали, что он намерен сделать и согласились поработать с погодой, желая прикрыть Германа, так?
– Да, – прозвучало совсем тихо. Арсений встал сзади и положил руки на плечи Марины.
Она резко обернулась. Обогнула мага, отошла к стене:
– Что вы себе позволяете, Шмелёв?
– Мариночка, я… я запутался, – маг опустил голову, а когда поднял, в глазах стояли слёзы. – Я жалок. Наверняка, сейчас ты думаешь именно об этом, но… чёрт. Марина, Гера же мой брат.
– Меня не волнуют ваши угрызения совести, Шмелёв. Я расследую убийство. – Детектив говорила не совсем правду. По необъяснимой причине её трогало состояние Арсения. Возможно, причина крылась в чрезмерной чувствительности, так часто усложняющей работу. А, может быть, это происходило из-за того, что касания мага едва не пробудили его воспоминания. Она не хотела их видеть. Она боялась дать слабину. – В последний раз я требую вас рассказать мне правду, – хмуро произнесла Марина, – не заставляйте меня прибегать к магии. Проделывать трюки с сознанием можете не только вы, Шмелёв. Так что лучше говорите. Я и так дала вам достаточно времени, чтобы собраться с мыслями.
Конечно, никаких фокусов она проделать не могла, но за недолгое время беседы с Арсением отчётливо уяснила: перед ней индивид слабый духом, легко поддающийся влиянию, доверчивый. Соври детектив о наличии в сумке напитка, считывающего мысли, и маг поверит. Марине порядком надоело ожидать, пока Шмелёв соберётся с духом, и поэтому она сказала:
– Арсений, довольно. Я и так всё знаю. Или вы думали, я приехала просто так, поболтать?
Он молчал.
– В планшете достаточно информации, обличающей вашего брата, а к Герману уже едут мои люди.
Маг побелел.
– В ваших же интересах рассказать всё мне здесь и сейчас. Признание смягчит судью. Или вы хотите сесть за содеянное братом?
– Н-нет. Я… он…
– Правильно, Шмелёв, вы поможете Герману, чем сможете. В данный момент – это рассказ о случившемся. Без утайки, – села за стол, бросив ненавистный взгляд на планшет, включила диктофон на телефоне. – Давай… Сеня.
А потом она открыла. Она была не одна. На диване, на том самом, где Герман утешал любимую, кормил апельсинами, сдувал волосы с бледного лица, сидел он: мерзавец и недотёпа. Коллега, посмевший поцеловать Алисию у всех на глазах.
Ярость обуяла Германом. Он прекрасно помнил, как ворвался в квартиру, исколотил мужика, а после сжимал ангела в объятиях и требовал объяснения. Она, плача, сказала: «Мы встречаемся…» И тогда всё рухнуло.
Шелковиц кое-как добрался до дома и завалился спать, напившись, как свинья. Утром он всё ещё раздумывал о том, как наказать любимую, но для окончательного принятия решения ему надо было ещё раз с ней поговорить. Без эмоций. Спокойно.
Был выходной, и она сидела дома. Собиралась встретиться с мерзавцем. Но Герман знал, что этого не произойдёт, если они смогут понять друг друга.
Он купил её любимые продукты, запасся выпечкой с цитрусами, выбрал один из самых волшебных букетов – цветы в нём распускались от улыбки, а вяли от попавшей на бутоны жидкости, – приобрёл ошейник для Пушка.
Алисия любила выгуливать кота в парке через дорогу от дома, а Герману нравилось смотреть на экране, как она ищет питомца, спрятавшегося за деревом. Хитрый котяра нередко трепал нервишки хозяйке, а после своей «находки» получал дома целую миску особой еды: не какого-нибудь там кошачьего корма из соседнего магазина, а настоящих деликатесов от лучших магов кошатников – сестра Алисии знавала многих непростых горожан.
Во время одной из игр в «прятки», Пушок зацепился за какую-то железяку – это случилось как раз на днях. Ничего страшного: чуть-чуть ободрал ошейник, но Алисия расстроилась. Расстроился и Герман. И поэтому тем утром долго выбирал самый красивый ошейник, и в итоге приобрёл в разы лучше старого, а затем в машине, полной подарков, поехал к ангелу, ни капли, не сомневаясь в том, как страстно закончится примирение.
Она встретила его завёрнутая в полотенце и так была рада. Но улыбка вмиг стала какой-то другой, словно неудобной, когда в квартиру вошёл Герман. И что-то в тот миг произошло. Какое неверие оплело сердце. Шелковиц вдруг понял, что эмоции Алисии, все её чувства должны принадлежать только ему. Делиться он готов лишь с котом. А если она не готова отдать ему столько же, сколько отдаёт ей он, тогда это конец. Не может она быть счастливой без него.
Не должна.
Её объяснения про вспыхнувшие чувства, напоминание об отношении Германа к ней, как к дочери, благодарность за его поддержку и внимание, доброту и заботу звучали как в тумане. Шелковиц слушал, но не слышал. Всё это время она не видела в нём мужчину и сейчас признавалась без зазрения совести легко, хотя и робко.
На коленях стоял пакет с подарками, ошейник выглядывал, будто выпрашивая разрешение погулять, а он смотрел на любимую женщину и видел в родных чертах пустоту. Впервые он понял, как они похожи с сестрой. Впервые осознал, как он сам от обеих зависим, и это удивило его до жути. Удивило до жгучей ненависти.
Вазу с цветами Герман разбил, а Алисии сказал: «У тебя есть пара дней, чтобы осмыслить происходящее. Потом будет поздно».
В ту секунду он и сам не знал, что именно собирается предпринять, но в памяти уже всплывали сообщения с форума, где тысячи пользователей обсуждали способы исправления нерадивых любовников и неверных друзей.
Две недели прошло, но Алисия не сделала и шага к этому самому исправлению: она встречалась с тем уродом и казалась счастливой, что полностью ломало сознание Германа. Всё чаще он задумывался над неблагодарностью ангела, над её жестокостью. Всё ближе подходил к той грани понимания, за которой хаос становился порядком.
Противоречивые мысли и желания нашли выплеск в злобе. Он сам это понимал, когда на том же форуме договорился о встрече с исполнителем. Немного сомневался в поступке после того, как уже оплатил убийство, но искренне радовался, когда Алисия умерла.
Герман чувствовал освобождение от чёртовой зависимости и первые часы ловил себя на мысли, что лишился не счастья, а страсти. Впрочем, эйфория продолжалась недолго. Снимки любимой женщины будто сами открывались на компьютере, её голос, казалось, звучал не только с видео съёмки – из самого воздуха, насквозь пропитанного цитрусовым ароматом. В душе пробуждалось сожаление.
Он специально купил для них дом, заполнил шкаф сексуальным бельём, представляя, как ангел дефилирует в красном шёлке, белых кружевах. Чёрном корсете.
Герман готов был сделать всё для её счастья, а теперь её нет. И вместе с кровью Алисии, хлынувшей из шейной артерии, утекала его радость. А на её место торопилось вожделение. Проклятое ненасытное чувство обладания.
Шелковиц смотрел на теперь уже мёртвую Алисию и на всё ещё живую Амалию и понимал: ничего не закончилось.
Разговор с Истинным не выходил из головы. Предложенные перспективы будоражили нервы, заставляли сердце биться иначе. Возбуждали.
Алисию не вернуть, поступок не исправить, но истребить зависимость, окончательно разорвать путы двух мерзавок он мог. Ощущение, будто, взбираясь на гору, ноги соскальзывают в пропасть, дурманящую яркостью цветов и волшебным ароматом, никуда не делось, но теперь Герман был уверен на сто процентов: Истинный во всём прав. Шелковиц знал, как сделать так, чтобы цветы внизу перестали манить за собой. Нужна была самая малость – претворить план Истинного и получить Амалию. И уж тогда-то, в этом Шелковиц не сомневался, всё точно будет хорошо. Ангелы отпустят его, а, может, он отпустит их. Но сначала заставит Амалию страдать и за пренебрежение, и за несправедливое отношение сестры.
Герман резким движением протёр слезившиеся глаза и попросил таксиста сменить маршрут.
– Простите? Вы уверены? Мы почти приехали.
– Да. Я заплачу сверху. За городом ждёт любимый кот, так что да, я уверен. Разворачивайся.
Машина послушно сдала назад, вернулась на главную дорогу и поехала в направлении к КАДу.
Герман улыбнулся: женщины, хоть ангелы, хоть простые бабы заслуживали того же, что и сами давали. Но Пушок был ни при чём. Пушок, наверняка, скучал без внимания. Игрушки игрушками, но человеческое общение ничто не заменит.
Вытащил мобильник и написал брату:
– Сень, вернусь завтра днём. Проследи, чтобы звёзды сильно не борзели. И ещё раз спасибо за детектива. Бесит меня эта Лесницкая. Дотошная. Зараза... Всё. Не скучай и баб не приводи. – Закрыл глаза и позволил себе расслабиться. Мысли о коте грели душу.
Прода от 27.04.2020, 21:13
Глава 15
Марина прочла сообщение, заглянув за плечо мага и нисколько не удивилась содержанию: её многие недолюбливали, а уж вызывать чувство бешенства – это вообще именно то умение, каким она овладела в совершенстве. Но ей было совершенно безразлично отношение Шелковица. Детектива волновало в эту минуту лишь одно – мигающие на планшете квадраты, означающие загрузку. Ботику с трудом и не без посторонней помощи, неожиданно пришедшей в лице Миши, всё-таки удалось взломать систему, и теперь Лесницкая в нетерпении следила за фигурами на экране, нервно сжимая пальцами корпус.
Сердце выбивало чечётку, волнение в груди распирало, сдавливало. Душило. Марина ощущала, как пугливое настороженное чувство овладевает душой, просачиваясь в самые глубины – туда, где жил страх, где пряталась неуверенность.
Редкий гость – сомнение показал свою голову и потихоньку выбирался на поверхность.
Марина подняла глаза на мага и поразилась тому, как изменилось лицо в общем-то привлекательного Арсения за те пол часа, что они вдвоём находились в кабинете. Маг не просто потерял цвет лица, лишился привычной образу бравады и, чего уж там, наглого очарования, под которое легко попадали женщины. Казалось, он потерял часть себя. Большую часть, и стал едва ли не собственной тенью.
Лесницкая неоднократно наблюдала перемены в мерзавцах, но даже ей, закалённой увиденными картинами, стало жаль Сеню. Его явно угнетало положение, в котором он оказался, а ведь Марина ещё даже не начала расспрос! Но, если простая тишина так действовала на мага, то чего ожидать дальше?
«В конце концов, меня это не должно волновать», – со скрипом в сердце решила детектив и отвела взгляд от почти прозрачной фигуры.
Планшет противным дребезжанием оповестил о готовности к работе, и Марина невольно затаила дыхание. Предчувствие чего-то жуткого, неправильного, необузданного вцепилось в тело. Дрожь прошлась вдоль спины, остановилась в районе копчика и замерла. Марина коснулась экрана, и фон с огромной кошачьей мордой заменила вереница папок. Та, что с буквой «А» сразу завладела вниманием, заставив сердце вновь пуститься вскачь. Марина открыла файл. Изнутри поднялась волна отвращения. Не скрывая отношения к увиденному, детектив громко ругнулась, вложив всего в одно бранное слово все обуревающие её эмоции.
– Вот… чёрт… – гораздо спокойнее отреагировал Арсений. Он отошёл от окна и теперь с явным изумлением смотрел на фотографии.
– Вы знали.
– Я… я…
– Вы, вы. И не увиливайте. И без вашей лжи тошно. Вы знали, чем развлекается ваш брат и прикрывали его, не так ли?
– Да, но…
Марина резко повернула голову. Магу захотелось исчезнуть. Жаль, растворяться в воздухе могли лишь в сказках. В реальности подобные трюки требовали немалых усилий и нередко магических атрибутов.
– Но что? Лучше отвечайте честно. Я уже сыта по горло вашей семейкой, – Лесницкая просмотрела только первые пять снимков, но сомнений в извращённости Шелковица уже не осталось.
Хрипя от напряжения, пряча глаза, теребя многострадальный галстук, вновь оказавшийся в руках, Шмелёв кивнул и тут же, словно извиняясь за мерзость на экране, добавил:
– Я знал, но не имел ни малейшего понятия, что Гера хранит всё это у себя, здесь. Я думал, он давно удалил и… и, в конце концов, это его личное дело, – перешёл в неожиданную атаку. – Гера имеет право делать в постели со своей женщиной что угодно.
– Не спорю, Шмелёв, и ваше внезапное рвение защитить брата похвально, но вам не кажется, что на фотографиях не совсем то, на что обычно соглашаются женщины?
Молчание.
– Я, конечно, понимаю, порыв страсти, необузданное желание, богатая фантазия. Но будем честными, Арсений, Шувалова даже не подозревала о том, в какой момент её снимают. Подозреваю, происходящее вообще оставалось для неё неизвестным, а это уже статья.
Маг снова молчал: вернувшиеся краски потускнели, взгляд погас, лицо вмиг осунулось. Тяжесть греха давила на грудь. Шмелёв сглотнул. Осознание того, в какую тьму угодил брат врезалось в мозг с такой отчётливостью, с такой ясностью, что стало страшно. До этого Сеня как-то не понимал, не задумывался о замашках Геры, а сейчас понял – брат не просто был сексоголиком, он был извращенцем. Патологическим. Способным рассказывать женщине о любви, а после причинять ей боль, пока та уязвима, пока спит.
Конечно, он знал о пристрастии Геры к разного рода странным сексуальным штучкам, но властные мужчины через раз были такими. Брат мало чем отличался. Так Сеня считал раньше. Всего каких-то пол часа назад. До того, как перед глазами возникли свежие снимки ангела.
Извращённые, тошнотворные. Омерзительные.
«Что же ты натворил, Гера… – с болью в сердце думал маг, – как же мне помочь тебе теперь?..»
Если наврать про убийство ангела он ещё что-то мог: приплести пьянку Геры, к примеру, ведь в тот вечер она была, и списать трагедию на состояние аффекта – как часто делали знаменитости и богачи, – то объяснения фотографиям Сеня не находил. Да и оправдывать подобное не мог. Гера – его брат, но всему есть грань. Хотя… с другой стороны, имел ли он право судить брата? Сам-то сколько раз рисовал в воображении откровенные сцены похлеще тех, что на снимках? Рисовал… Но никогда не делал ничего подобного. А Гера сначала игрался с Шуваловой, а затем заказал убийство. На что ещё способен мозг брата? Неужели, Сеня не так хорошо знал самого близкого человека?
– Я изымаю все данные, – сухо сообщила детектив, врываясь в его душевные терзания.
Шувалов лишь снова вздохнул. Ему нечего было сказать.
Дождь за окном взбунтовался вместе с чувствами Сени: погода терзала город с той же силой, с какой сомнения терзали сердце мага.
Прода от 29.04.2020, 14:07
– Это брат попросил вас усилить дождь в тот день? – Марина отшвырнула планшет, и тот с омерзительным шлепком пересёк стол, едва не рухнув на пол. Детектив поймала себя на сожалении из-за того, что гаджет не повредился. Данные были переданы Ботику, и сам планшет не составлял более интереса. А как бы Лесницкой хотелось, чтобы он был сделан из стекла хрупкого и дешёвого. Тогда бы точно разбился вдребезги, поглотив собой всю мерзость, хранящуюся внутри. Как же она хотела бы не видеть того уродства, что пряталось за экраном. То безумное похабное желание, пропитавшее снимки. Ей казалось, тошнотворная страсть больного извращенца превратилась в газ и теперь разъедала воздух вокруг. Марина бросилась к окну. Тысячи капель вмиг промочили рукава, смыв саднящее чувство неправильности, сумасшедшего паталогического, фанатического вожделения. Стало легче. Не дождавшись ответа от мага, Лесницкая перефразировала вопрос: – Вы знали, что он намерен сделать и согласились поработать с погодой, желая прикрыть Германа, так?
– Да, – прозвучало совсем тихо. Арсений встал сзади и положил руки на плечи Марины.
Она резко обернулась. Обогнула мага, отошла к стене:
– Что вы себе позволяете, Шмелёв?
– Мариночка, я… я запутался, – маг опустил голову, а когда поднял, в глазах стояли слёзы. – Я жалок. Наверняка, сейчас ты думаешь именно об этом, но… чёрт. Марина, Гера же мой брат.
– Меня не волнуют ваши угрызения совести, Шмелёв. Я расследую убийство. – Детектив говорила не совсем правду. По необъяснимой причине её трогало состояние Арсения. Возможно, причина крылась в чрезмерной чувствительности, так часто усложняющей работу. А, может быть, это происходило из-за того, что касания мага едва не пробудили его воспоминания. Она не хотела их видеть. Она боялась дать слабину. – В последний раз я требую вас рассказать мне правду, – хмуро произнесла Марина, – не заставляйте меня прибегать к магии. Проделывать трюки с сознанием можете не только вы, Шмелёв. Так что лучше говорите. Я и так дала вам достаточно времени, чтобы собраться с мыслями.
Конечно, никаких фокусов она проделать не могла, но за недолгое время беседы с Арсением отчётливо уяснила: перед ней индивид слабый духом, легко поддающийся влиянию, доверчивый. Соври детектив о наличии в сумке напитка, считывающего мысли, и маг поверит. Марине порядком надоело ожидать, пока Шмелёв соберётся с духом, и поэтому она сказала:
– Арсений, довольно. Я и так всё знаю. Или вы думали, я приехала просто так, поболтать?
Он молчал.
– В планшете достаточно информации, обличающей вашего брата, а к Герману уже едут мои люди.
Маг побелел.
– В ваших же интересах рассказать всё мне здесь и сейчас. Признание смягчит судью. Или вы хотите сесть за содеянное братом?
– Н-нет. Я… он…
– Правильно, Шмелёв, вы поможете Герману, чем сможете. В данный момент – это рассказ о случившемся. Без утайки, – села за стол, бросив ненавистный взгляд на планшет, включила диктофон на телефоне. – Давай… Сеня.
