— Опять ты за свое, засранец, — Милена покачала головой и напружинилась. — Отойдите-ка подальше.
— Марко, очнись! Не надо! — пискнула Клара из-за её спины.
Она сделала только хуже. Сообразив, что между ним и знакомым голосом, стоит камана, Маркус окончательно разозлился и двинулся в её сторону, инстинктивно пригибаясь к земле, чтобы удобнее было потом вцепиться в горло. Его воспаленные глаза теперь казались почти черными из-за расплывшихся зрачков, но взгляд стал сосредоточенным: нараис, не моргая, смотрел на Милену и даже больше не рычал, только черные губы подергивались, не то от злости, не то от боли. В панике царапавший рукоять спрятанного за пазухой пистолета, Соловей вдруг услышал уже знакомый не то скрип не то хруст резко растягивающихся тканей, а когда Маркус чуть оступился, заметил, как его лапы раздаются вширь, становятся округлыми и плоскими, как у медведя, а из шерсти медленно вытягиваются кончики длинных, толстых когтей.
Наступил момент, когда всё замерло: Маркус готовился к прыжку, Милена ждала, когда он прыгнет, чтобы броситься ему навстречу, Клара и Соловей застыли, боясь шевельнуться. В острой тишине был слышен только тихий плеск речной воды. И быстрый, дробный топот чьих-то лапок по траве.
Из кустов прямо перед низко склонившейся над землей мордой Маркуса выскочил шикодир. Нараис рефлекторно щелкнул челюстями, перекусив истошно пискнувшего зверька пополам, тут же бросил его, отфыркиваясь из-за уколовших пасть игл… и вдруг сделал шаг назад, жадно посмотрел на лежавший перед ним трупик. Поднял глаза на Милену, глухо зарычал, снова опустил голову, будто сомневаясь, что важнее, и наконец, сдался: ткнулся в тело шикордира носом, нашел мягкий, незащищенный иглами живот и остервенело вгрызся в него, пачкая морду кровью.
Милена с недоумением нахмурилась, не понимая, что происходит.
— Там Ренон, — тихо подсказал сзади голос Соловья.
Камана повернула голову — тресамион действительно успел нагнать их, каким-то образом обошел заросли вокруг берега реки и остановился на почтительном расстоянии от всей троицы. Трава снова зашелестела, из-под кустов со всех сторон начали вылезать мелкие полевые зверьки: шикодиры, мыши, даже пара небольших сусликов. Все они, без всякой опаски направлялись прямо к Маркусу, который, в пару укусов расправившись с первой жертвой, забыл о присутствии Милены и жадно набрасывался на них, едва не заглатывая целиком.
Убедившись, что нараис больше даже не смотрит в их сторону, Милена жестом велела Кларе и Соловью отходить. Она увела их в сторону, подальше от него, и некоторое время все трое молча наблюдали, как Маркус «охотится». Не то стараниями Ренона, не то от усталости, он не обращал внимания ни на что вокруг.
Набив живот, зверь окончательно успокоился, лениво вернулся к воде, еще раз напился, потом вперевалку добрался до зарослей и улегся под кустами, положив голову на лапы. Он смотрел на реку, сонно хлопая глазами, а потом окончательно сомкнул веки, и по его мерно вздымающимся бокам стало понятно, что он спит. Выждав еще немного, Милена, наконец, расслабилась, перестав напоминать каменную статую с немигающими желтыми глазами.
— Пронесло, — сказала она.
Прода от 19.10.2021, 18:26
Клара закрыла лицо ладонями и почти простонала:
— Небеса великие, что за пиздец...
— Да где уж там пиздец. Пока пронесло, спасибо Ренону.
— Это что, он устроил? — Соловей кивнул на несколько растерзанных звериных трупиков, оставленных Маркусом.
— А кто ещё? — хмыкнула Милена и тут же приказала своим привычным командным тоном, — Так, я присмотрю за ним, а вы тащите сюда свои шмотки и не забудьте мою глефу. Пока останемся здесь.
— А если он проснется? — нервно спросила Клара. — Что мы вообще будем делать, когда он проснется?
— Попробуем еще раз. Может, он будет поспокойнее, когда оклемается. В прошлый раз он меня все-таки узнал, хоть и не сразу. А может и наше говорящее дерево поможет.
— В смысле, поможет? — с подозрением уточнил Соловей.
— В прямом смысле. Они же уже разговаривали. Да и сейчас наверняка это он его успокоил. Я, конечно, верю, что Харо зверски хотел жрать, но не настолько же. Идите уже, и так кучу времени потеряли.
Вещи Клара и Соловей перетаскивали в два захода. Поначалу они то и дело оборачивались, прислушивались, не раздастся ли со стороны реки шум стычки, и с опаской заходили обратно в заросли. Но всё было тихо: Маркус спал, Милена оглядывалась вокруг, усевшись на землю, Ренон устроился поближе к ней и безмятежно мял в щупальцах человеческий труп.
Соловей всё поглядывал на Клару – она хмурилась и молчала, плотно сжав губы. Хисагал не решался заговорить с ней, боясь, что она не выдержит и взорвется, начнет кричать или плакать, или и то, и другое, как тогда, в лесах Гайен-Эсем. Это молчание нервировало его: ему отчаянно хотелось поговорить обо всём, что только что произошло и успокоиться. Он вдруг понял, почему Маркус так не хотел, чтобы кто-то увидел его таким.
«Маркус, наверное, думает, что он — чудовище».
— Ты теперь будешь его бояться? — спросил Соловей, глядя в спину идущей впереди Клары.
Она молча остановилась, и ему стало страшно от мысли, что сейчас она скажет «да» или придумает что-то уклончивое, что тоже будет означать «да». Или скажет «нет», на самом деле думая «да». И это будет значить, что вечера у костра теперь станут холодными, молчаливыми и одинокими. И даже если они вместе придут в Альянс, на самом деле, он, Соловей, придет туда один, и останется один среди толпы незнакомцев.
— Я... не знаю, что и думать, — наконец, сказала Клара.
У хисагала больно ёкнуло в груди, но когда он кивнул, смиряясь с этим ответом, она продолжила:
— Просто... так много всего случилось, что я не знаю, чего я сейчас боюсь, и что вообще будет, и Маркус ли это вообще, вернется ли он... Черт, да не спрашивай! Дай отойти от всей этой жути, я сейчас не могу думать!
Она поправила на плечах сумку и сердито потопала вперед, оставив Соловья в ещё большей растерянности, чем он был.
Они устроились недалеко от Маркуса, убрали с берега звериные тушки, по совету Милены подбросив их поближе к Ренону, от которого всё сильнее пованивало гнилью. Соловей подошел к реке, чтобы набрать в котелок воды и вдруг остановился в паре шагов от неё, с подозрением вглядываясь в остро поблескивавшие голубые волны.
— А в этой реке водятся лоргеры? — спросил он.
— Водятся, — сказала Милена — Может, прямо здесь их сейчас нет, но в таких больших реках их много, так что в воду не лезьте.
— Понятно... а когда Маркус очнется, он снова станет человеком?
— Надеюсь, нет.
— Почему это?
— Потому что нельзя ему. Он и так слишком мало времени проводит в настоящем облике. Да и подлечиться бы ему надо.
— Что значит, в «настоящем облике»? — не поняла Клара. — Он же только на время в этого... зверя превращается?
Милена покачала головой.
— Наоборот. Это в человека он на время превращается.
— Но он же всегда был человеком! Раньше с ним никогда такого не было, а мы... ну не было, в общем, я не видела.
— Ну и что, что был? Теперь он не человек, а нараис. Такой же, как и те, кто ими родился...
— Слушай, — вдруг перебил Соловей. — А там, куда мы идем... По дороге туда есть какие-нибудь города или деревни? Тут же где-то живут люди, ты говорила?
— Живут, — подтвердила Милена. — А что ты хотел?
Соловей замялся.
— Да я ничего не хотел, просто... просто у Маркуса это последняя одежда была.
Клара и Милена синхронно повернулись и посмотрели на Маркуса, на котором так и висели клочки его рубашки. Взбесившие его штаны он тоже изодрал, хотя по словам Клары их еще можно спасти. Полностью уцелели только ботинки.
Милена мелко затряслась, изо всех сил стараясь не расхохотаться.
— Вот и отлично! Не захочет шататься голым — будет сидеть в своей шкуре, как миленький.
— И что, мы всю дорогу даже поговорить с ним не сможем? — расстроенно спросила Клара.
— Все овера умеют разговаривать. Ваш язык почти весь из нашего состоит, — фыркнула камана.
— Точно, та ящерица ведь говорила! — обрадованно вспомнил Соловей. — Только я поначалу еле её понимал.
— Да лоргеров всех хрен поймешь, пока не привыкнешь к их шипению.
Милена отнеслась к вынужденной задержке на дороге неожиданно благосклонно, хотя настаивала на том, чтобы сделать их временный лагерь как можно более незаметным и разрешила разжечь костер только для того, чтобы прокипятить воду. Она больше никуда не уходила, и это заставляло Клару и Соловья смущенно помалкивать. Раньше между ними и Миленой всегда оказывался Маркус, и без его поддержки присутствие каманы казалось давящим.
К ночи ветер переменился и пахнул на лагерь гнилым смрадом. Соловей демонстративно зажал нос, косясь в сторону Ренона, на которого раньше изо всех сил старался не смотреть, чтобы не поймать приступ тошноты.
— Вот же мерзость, ну что за тварь...
Он хотел переглянуться с Кларой, но вместо этого поймал пристальный взгляд Милены и остолбенел. Он никогда не видел её в таком бешенстве, хотя её лицо застыло, превратившись в неподвижную маску.
— Эта мерзость и тварь стоит дороже твоей никчемной шкуры, — шепотом отчеканила камана. — Благодаря этой твари твой друг-идиот сейчас жив, и ты не представляешь, сколько ещё жизней эта тварь может спасти.
Соловей опустил глаза и медленно выдохнул сквозь стиснутые зубы. Клара подсела к нему поближе и сочувственно погладила по плечу.
— Хватит злиться. Сегодня мы правда можем быть ему благодарны.
— Даже после того, что он сделал с нами и с Дереком, и со всеми теми людьми, которые были с ним? — не поднимая глаз, спросил хисагал.
— Да я вот всё думала... – немного помолчав, задумчиво сказала Клара, — С людьми так же. Они то мерзости творят, то хорошие вещи делают, как придется.
— Не знаю... – недоверчиво нахмурился Соловей.
— Дерек рассказывал, что в Башнях их постоянно били. Такие же люди. Мужья бьют жен, родители — детей, солдаты убивают людей, которые ни в чем не провинились, медики режут пациентов, которые чем-то им не угодили. — Клара пожала плечами. — То же самое.
— Медики режут людей? — хисагал поднял на неё удивленные глаза.
— Да, иногда такое бывает. Вырезают, например, нарыв и «случайно» задевают сосуд, чтобы человек умер. Конечно, за такое могут и казнить, но иногда сложно понять, ошибка это, или убийство.
— А у тебя такое было?
— Что было? Нет! Нет, конечно! — вскрикнула Клара и, опасливо оглянувшись на спящего Маркуса, понизила голос до шепота. — Я правда не могу никого специально порезать. Могу подстрелить или ударить, если придется, но не порезать.
«Она даже курицу зарезать не способна, не то, что человека!»
Маркус тогда не соврал. Раньше он всё время потешался над ней из-за этого: Клара застывала над несчастной птицей с ножом в руках и не могла заставить себя её зарезать. Это сыграло с ней злую шутку, когда она только получила статус практикующего медика и начала оперировать.
Порой, в лечебницах оказывались люди, попавшие под нож грабителей или контрабандистов, но в тот день дежурной группе притащили виновника поножовщины – молодого, хорошо одетого пьяницу, который думал, что стилет в кармане делает его неуязвимым. Человек, которого он ударил, умер почти сразу, но против взбешенных завсегдатаев трактира, где всё случилось, нож уже не помог. Прибежавшая на шум стража с трудом выдрала его из центра жаждущей крови толпы и отправила в лечебницу со вздувшимся, залитым кровью лицом и торчавшими из-под кожи обломками костей.
По закону решать судьбу убийцы должен был суд. В ту ночь Клара должна была сделать так, чтобы он до него дожил. Тратить лекарства, материалы, спасая жизнь жалкому человеку, которого ждали либо казнь, либо выкуп. И это злило её до скрипа зубов.
Старший в группе тогда резко отчитал её, сказав, что их дело — лечить всех, и Клара мстительно подумала ему в спину: “А вот я возьму и зарежу его, да так, что никто не поймет!”
Помощники подготовили операционный стол, разложили препараты и инструменты. Вся дежурная группа собралась вокруг лежавшего на льняной простыне дрожащего и стонущего, изломанного тела. Клара взяла с подноса скальпель и вдруг почувствовала знакомую дрожь. Рука одеревенела по локоть, отказываясь опускаться, пальцы судорожно стиснули инструмент. На лбу у лекарши выступила холодная испарина.
— Нет-нет-нет-нет-нет… я же пошутила, я не всерьез… — в ужасе зашептала Клара себе под нос.
Это не помогло — кисть начала ходить ходуном и старший, заметив, тут же оттеснил её в сторону.
— Нож на стол и пошла отсюда!
Выпустить скальпель из холодных, одеревеневших пальцев никак не получалось, и Клара просто забилась в угол комнаты, сгорая от стыда. У операционного стола закипела работа, а она всё смотрела на свою трясущуюся руку, которая никак не хотела разжиматься. В ушах неё звенели слова, которые наставники говорили всем молодым врачам:
«Врач может навредить, пытаясь помочь. Но вредить специально не имеет права».
Клара долго молчала, задумчиво глядя перед собой остановившимися глазами. Потом очнулась, оглянулась на Маркуса, потом на сидевшую спиной Милену и осторожно спросила:
— Может, пойдем посмотрим, как он там? Вдруг ему станет плохо?
Камана обернулась, нашла глазами белеющую в черных зарослях спину Маркуса и покачала головой.
— Не надо. Всё с ним будет нормально, раз выжил.
— Он весь в синяках был. А если у него кровь идет внутри?
— Он бы уже умер.
— Да откуда ты знаешь-то? — продолжала настаивать Клара. — Тело — вещь хрупкая. Иногда и от мелочи помереть можно.
— Это с людьми, с нами не так. Будь он как человек — уже бы умер. — терпеливо повторила Милена. — Скорее очнется и с перепугу тебя загрызет.
— Вот ты говоришь, что с нами не так. А как с вами? — спросила Клара, на некоторое время повергнув Милену в ступор. Она посмотрела лекаршу немигающим взглядом, а потом переспросила:
— Что значит, «как с нами»?
— Ну, какие вы... овера?
— Разные, — поколебавшись, Милена пожала плечами. — У каман — одно, у нараисов — другое. Сама всё увидишь в Альянсе. Но мы сильнее людей, наши тела выносливее, нас нельзя убить, просто проткнув сердце или живот. Мы и в людей-то начали обращаться когда-то давно, чтобы стать ещё сильнее, чем были. Чтобы строить, мастерить, держать оружие, говорить друг с другом на равных. Потом и хисагалы подхватили — вывели целую кучу полулюдей-полуптиц, чтобы тоже уметь строить, мастерить и разговаривать. Ладно, мы, но их-то птичий язык никто не понимает...
— Постой-постой, — перебил Соловей, — Что значит, вывели?
— Да то и значит. Чистопородные хисагалы — птицы с крыльями и клювами. А таких, как ты, они создали с помощью искажений. Хрен знает, как это у них получилось, — Милена с усмешкой посмотрела на опешившего Соловья. — Безумная идея, но что еще от хисавиров ждать.
Тот словно проглотил язык, потом отвернулся, чтобы спрятаться от удивленного взгляда Клары и только сейчас заметил, что гладь реки стала красноватой от висевшего над ней огромного, почти превратившегося в ровный круг Вайснора. По ней к далекому противоположному берегу убегала серебристо-белая дорожка света от второй, малой луны.
