Удостоились все, в полном составе. Даже Грифель, совершивший на днях злодеяние. Королева как будто простила, хотя, конечно, о злодеянии слышала. Все, верно, слышали. Команда все утро молчала, испытывая стыд, не за себя, за того парня, ведь парень был частью команды.
Покои королевы оказались самыми высокими, самыми чистыми, самыми светлыми. И сама королева лучилась здоровьем, умом, красотой и капелькой доброты. Последний ингредиент действительно был дозирован, как вишенка на огромном праздничном торте. Переборщить с добротой опасно - чуть подобреешь, не сможешь отбиться от просьб, которыми просто завалят подданные. Для правителей это проблема.
- Моя королева, - Писарь встал на колено, - я сочиню о Вас песню. Самую лучшую песню на свете. И напишу о Вас книгу. Когда научусь писать.
- Я знаю, у Вас получится. Хотя звукобуквенный труден, но Вы старателен, Вы умен. Вы к тому же красив.
Женщина потрепала Писаря по щеке, отчего тот в блаженстве прикрыл свои веки.
Кремень склонил голову. И покраснел. "Она снизошла, - думал боцман, - до такого поганца как я".
Вуди Рока склонился, как рыцарь, пришедший к своей госпоже.
Пончик упал на колени, на оба. Он ждал.
И дождался - королева коснулась макушки. Приятный такой озноб пробежал через повара, Пончик собрался и стал более стройным. Возможно, тянулся к руке. Но, возможно, рука королевы дарила молодость, красоту и здоровье.
Ухо почти не дышал, ожидая прикосновения. Убийца как будто замер. Королева коснулась и их.
Грифель стоял, уставившись в пол. Рука королевы прошлась, как рука пианиста и тут же отправилась к Листику.
- Приветствую Вас, капитан, - сказала она преклоненному, так нежно коснувшись щеки, что парень почти застонал.
- Я ваш, королева. Дайте любое задание, я исполню, - с пылом ответил парень. С пылом и с жаром - ведь щеки горели, как будто он на свидании. Первом и самом важном. Что там стратег. Листик его не видел, но понимал, что встреча с Его Аналитейшеством не оказала бы и доли того возбуждения, которое он испытывал. Что говорить, стратег - управляющий, королева - правитель. Высший и абсолютный, и он...
Листику дали в затылок. Так резко и мощно, что он полетел.
Парень поднялся, и тут же заметил, что падают все. В том числе Грифель. Стоял только Убийца. Но этот затылком чувствовал, потому и смог увернуться. А рядом, как злобная обезьянка, прыгает маленький сгорбленный человечек, с большими ручищами. Прыгает и гогочет.
- Аха-ха, как я их! Аха-ха, королева! Как я их, быстро, одного за другим! Охххохо!
- Успокойся, Муррыло, - королева пыталась его усмирить. Но при этом старалась сдержаться, чтобы не прыснуть, - мой шут, прошу прощения, капитан. Он очень несносный, - последнее слово королева почти провизжала.
"Как странно, - подумал Листик, - такая женщина может визжать?".
Несносный подошел к капитану, вытянул губы и смачно плюнул на грудь. Потом то же сделал другим. Быстро и метко. "Откуда в нем столько слюны?" - думал Листик. Почему-то именно эта мысль не давала покоя.
- Муррыло, не надо. Не видишь, гость не доволен, - королева почти затряслась.
Гость. Так-то их было восемь.
- Сейчас, дорогая, сейчас. Доделаю дело. Третий и важный шаг, - шут напрягся, оставляя гостей гадать, что за шаг они на себе почувствуют.
И вдруг, разревевшись, ушел. Как будто его обидели.
- Не переживайте, - сказала женщина, - он не обиделся.
- Постараемся, - Грифель был зол.
- Он просто такой... чувствительный. Если кто-то не так посмотрит, не в том настроении, может расплакаться, - королева вздохнула.
Листик молчал. Команда молчала. Слов, подходящих тому, что случилось, у них не нашлось.
Они прошли в небольшую беседку из ослепительно белого камня, и сели за стол. Точнее, сел Листик, и королева, команда осталась стоять. Кто стоял из почтительности, кто-то видел, что места в беседке мало, а Грифель, похоже, обиделся, вместо шута, и остался снаружи.
- Я думаю, капитан, что же мне делать, - королева вздохнула ("Как томно она вздыхает"), - гостей очень много, апартаментов уже не хватает. Нужно строительство, новое. А югу от нашей страны лежат земли, богатые земли, там много прекрасного камня, - слово "прекрасного" королева произнесла через нос, - Роррор хотел торговать с другими заморскими странами, но мы не пускали их к морю. Мы говорили - торгуйте с нами, платили хорошие деньги. Теперь же роррорцы обиделись и камень не продают. Между Солнечной и Роррором вражда. Что делать?
Повисло молчание.
Листик не знал, что ответить. Он был не силен в политике, а сглупить, сказать что-то не то, при том королеве…
- Зато знаю я, - Рока тронул свой меч, - прыгучие не желают мира. Ну что же, мы принесем этот мир. На копьях солдат. Ваших солдат, Ваше Величество. Вы великий правитель, о Вас слагают баллады (Писарь, услышав такое, сглотнул), и Вас должны уважать.
Женщина улыбнулась:
- Возможно, Вы правы. Возможно. Но, чтобы начать войну, не достаточно просто начать. Нужен повод. А камень - повод банальный, - "Как же изящно она сказала “банальный”", - народ не поймет.
- Послушайте, Ваше Величество. Я слышал, деревни на юге затронула засуха. В землях Роррора, напротив, полное изобилие. Кажется, прыгучие Вам отомстили, возможно, с помощью ведьм.
- Страны истуканов, - глаза королевы блеснули, - да, да, продолжайте...
- Жители южных земель вовсю говорят об этом. Позвольте мужчинам этих земель выступить с вами, под солнечным знаменем, плечом к плечу с лучшими воинами королевства, чтобы войти в земли Роррора и покарать негодяев. Позвольте забрать трофеи, спасти свои семьи.
- Конечно, - промолвила женщина, - конечно же это довод. Как говорил один знакомый стратег, Ваш стратег, - она посмотрела на Листика, - как же их много, ваших стратегов... Так вот, этот стратег говорил: "Использовать чужое несчастье - последний довод правителя". Ну что же, довод и правда последний. Вы дали дельный совет, капитан, - женщина улыбнулась, - прыгучие будут наказаны.
"Капитан? - думал Листик, - наверно, она перепутала. Вуди Рока такой импозантный, что кажется капитаном. Но... королеве простительно".
- Ваше Величество, - раздался вдруг голос, настолько тихий и робкий, что Листик поначалу даже не понял, что это Ухо. Он думал, голос раздался снаружи, - Ваше Величество, у прыгучих мечи из алмазной стали. Они разрубят любые копья.
- Ах, опасения, - женщина отмахнулась, - я понимаю. Но я королева, и, кажется, я решилась, - как говорил мой отец, "если не будешь стегать кобылу, она не поедет". Необходима встряска, а то народ заскучал.
"Кобылу... Извозчик..."
Листик вдруг вспомнил.
- Ваше Величество, разрешите откланятся. У меня неотложное дело, - сам поражаясь своей наглости.
Но дело и правда было неотложное.
"Дурень ты дурень, - мотал головой капитан, продвигаясь к воротам, - забыть об извозчике. Законченный дурень. Ведь ты обещал, извозчик поверил. Ты обещал, что отдашь ему деньги, как только их разменяшь”.
Времени что-то менять уже не было, и парень решил, что если извозчик ждет и до сих пор находится за воротами, он отдаст золотой. Пускай это много, гораздо больше, чем тот заработал, но он же ждал, волновался, а Листик (о, дурень, дурень) забыл. Парень мотал головой, не желая мириться с той мыслью, что поздно, уже слишком поздно, конечно же, поздно. Не может он ждать. А рукой прикрывал лицо, понимая, что оскорбил королеву, и что уже не вернёшь, ничего не вернёшь. Ни первого, ни второго…
Ближе к воротам парень летел. В этом степенном мире Верхнего города он казался чужим, убегающим прочь, как будто вся эта жизнь, красивая жизнь гостей королевы вовсе не для него, не потому что недостоин, а потому что не для него...
Он пробежал мимо стражи и вбежал в приемное помещение. Слуга улыбнулся, но ничего не сказал, ведь говорить было поздно - Листик был за воротами.
Какие-то нищие подбежали к нему и протянули костлявые руки. Их отогнали гвардейцы, которых рядом с воротами было гораздо больше, чем там, в нижней части нижней Ассуны.
Парень искал глазами, хотя и понял - искать уже нечего. Конечно же нечего.
Он стоял и стоял, как тот истукан из страны истуканов. Потом развернулся и вошел в помещение, то самое, где улыбался вечно довольный слуга.
- Карету, мы выезжаем, - сказал он довольному. Тихо, без всякого выражения.
- Карету, - довольный притворно расстроился. "Как же они похожи", - подумал Листик, вспоминая того, в зверинце.
Ему было грустно. И тяжело. Который раз в своей жизни почувствовать стыд. За то, что такой забывчивый, легкомысленный, за то, что такой... есть это слово... Да, безответственный.
И до конца своей жизни капитан не забудет возницу, когда уходил, в Верхний город, и этот взгляд. Взгляд, опущенный в землю.
- Так совпало, что он отправился ровно в тот день, когда я прибыл ко двору Его Аналитейшества, - Зепар стоял, опустив свою голову, - Ну, Вы помните, там, у причала. Еще спросили, кто я такой.
- Помню, - сказала Росинка.
- Вот... И сразу же это расследование. Вначале его поручили другому, более опытному. Но я то понял - дело нечисто, и попросил, точнее сказать - настоял, чтобы дело доверили мне. У меня, значит, нюх на такие дела.
- Нечистые? - Росинка вдавилась в диван. От прошедшего ее до сих пор лихорадило.
Стены комнаты, где они говорили, были покрыты вычурным излишне узорным арнаментом - наследие эпохи толстых или, как их еще называли, жирных стратегов, эпохи излишеств, во всем - в еде, украшениях, архитектуре. Излишеств в праздниках - их количестве, качестве, в безразмерности измерений, которыми эту эпоху оценивали. Эпоха была настолько насыщена всеми своими излишествами, настолько пропитана вычурностью, что эта вычурость переползла даже сюда - в стены допросной. Там, за пределами стен, эпоха ушла, и в подавляющем большинстве мест от нее ничего не осталось, теперь в моде светлое, чистое, однотонное. Но здесь никто ничего не менял, и в этом была ирония - там, где царило уныние, будто рождался праздник.
- Да,- отозвался Зепар, - в этом деле что-то нечисто...
- Что за дело, скажите же наконец, - девушка выдохнула.
- Скажу, - дознаватель погладил бородку, - да, это дело конечно же... да, - он вздохнул и предложил Росинке бокал. Та поморщилась, но бокал приняла, - Вы же знаете Листика.
- Знаю.
- Так вот, он уплыл. Ну Вы то его провожали. И я, каким то образом… тоже. Весь город его провожал. Ну, почти... И тут начинается странное, - Зепар показал бумагу, - что это, знаете?
- Да, - Росинка прищурилась, - я умею в звукобуквенный.
- Замечательно. И, конечно же, не удивительно. Ведь Вы родная дочь Кнопки, второго писаря Острова.
- Я знаю эту бумагу. В ней говорится, что Листик получает корабль, довольствие, провиант и отправляется в плавание.
- Прекрасная бумага. Прекрасная и по содержанию, и по форме, ведь эту бумагу делают в специальной мастерской Его Аналитейшества. С печатью, с датой, с подписью стратега, верной до последней закорючки. С одним только маленьким уточнением, - Зепар вздохнул и посмотрел на девушку, сочувствуя, то ли ей, то ли бумаге, то ли вообще всей этой истории, - стратег не мог подписать документ.
- Не мог?
- Физически. В этот момент он... как бы это сказать... Его рука, та, которой стратег обычно подписывает важные государственные документы, застряла. В предмете.
- Предмете.
- Да. Он что-то хотел проверить. Произвести расчеты. И вот - рука у стратега застряла. В ночь перед тем самым утром, когда бумага была подписана, - Зепар протянул документ.
Росинка взяла бумагу. Но отдала обратно.
- Голову не морочьте, - грубо сказала девушка, - провести целый день с застрявшей рукой. Какая нелепая чушь.
- Представьте себе, целый день.
- Предмет можно взять и разбить, в крайнем случае.
- Не бьется, - Зепар смотрел не моргая.
- Тогда распилить, разобрать. Ну, что-нибудь сделать. Инструментов то много.
- Предмет слишком ценен. Ее... нельзя ни разбить, ни разобрать. А распилить, это, как-то... чудовищно.
Росинка вдруг рассмеялась.
- Стратег развлекался?
- Скажем так - Его Аналитейшество попал в неловкое положение, засунув руку слишком глубоко... в предмет. Возможно, расчеты были неправильны, возможно, он не учел какие-то обстоятельства, ну, работы то много - и поспешил. Был созван консилиум. Ситуация разрешилась. Но только на следующий день.
- Смотря на лицо Его Аналитейшества, можно подумать, что эпоха жирных стратегов вернулась.
- Не смейтесь, пожалуйста. Вы - девушка умная, я бы сказал - умнейшая. Чтобы в Ваши то годы решать звукобуквенный. И, верно, Вы знаете, что в жизни бывает многое, - дознаватель моргнул, - не надо судить сгоряча.
- Хорошо, - девушка успокоилась, - но стратег мог поставить и левой. Ну, там, закорючку. Парочку закорючек. Почему бы ему не поставить?
- Росинка, - Зепар улыбнулся, - Вы все понимаете. Ну как это так? В таком состоянии... Стратег был расстроен. Ему было плохо, ей было плохо... предмету… - дознаватель развел свои руки, - это какое-то запредельное неуважение к своему состоянию.
Росинка сверкнула глазами:
- Если он извращенец, почему не попробовать?
- Не говорите так о стратеге. Его будем судить, но только потом, когда закончится срок.
- Когда закончится срок, он сложит свои богатства и убежит к королеве. Всегда так бывало.
- Всегда...
- Ну и при чем же здесь я?
- Понимаете... - Зепар казался подавленым, - ее написал Ваш отец. Второй писарь Кнопка.
- Ха! - воскликнула девушка, - ха, ха и еще раз ха, ха. Бумагу мог написать любой, кто умеет писать. Кто умеет решать звукобуквенный.
Дознаватель кивнул.
А после сел на диван, рядом с девушкой, совсем совсем рядом. Сел и произнес :
- Есть два именитых графолога. Один при дворе, другой не отсюда, с северных островов. Так вот, оба этих графолога выяснили, что человеком, писавший бумагу, был Ваш отец. С очень большой достоверностью. Естественно, его взяли под стражу, - дознаватель вздохнул и повернулся к Росинке, - но я не верю, конечно не верю. И я сделаю все, чтобы доказать, что это не так.
Росинка посмотрела в ответ. И не могла оторваться. Что-то было во взоре - решимость и благодушие, все это вместе, и в то же время какая-то сила, словно волнами исходящая от этого человека, что-то такое, что девушка потянулась, к этим глазам, лицу, покрытым щетиной. И тут же сглотнула, рухнув обратно:
- Он может сказать, где он был. Отец был у Пасечника. Я это помню. И Пасечник подтвердит.
- Не подтвердил, - мотал головой Зепар, - и еще... - он опять посмотрел ей в глаза, - Ваш отец перестал говорить. Что-то случилось. Может, шок. Не знаю... Его и пальцем никто не трогал. Даю Вам слово.
Росинка почти усмехнулась.
Но в глазах была сила. Сила и правда. Она верила этому человеку, который уже ее спас, и хочет спасти отца.
- А написать.
- Он не может писать. Кнопка сидит и молчит... Доказать что-то очень не просто. Но мы попытаемся. Вместе. Давайте, мы попытаемся.
Покои королевы оказались самыми высокими, самыми чистыми, самыми светлыми. И сама королева лучилась здоровьем, умом, красотой и капелькой доброты. Последний ингредиент действительно был дозирован, как вишенка на огромном праздничном торте. Переборщить с добротой опасно - чуть подобреешь, не сможешь отбиться от просьб, которыми просто завалят подданные. Для правителей это проблема.
- Моя королева, - Писарь встал на колено, - я сочиню о Вас песню. Самую лучшую песню на свете. И напишу о Вас книгу. Когда научусь писать.
- Я знаю, у Вас получится. Хотя звукобуквенный труден, но Вы старателен, Вы умен. Вы к тому же красив.
Женщина потрепала Писаря по щеке, отчего тот в блаженстве прикрыл свои веки.
Кремень склонил голову. И покраснел. "Она снизошла, - думал боцман, - до такого поганца как я".
Вуди Рока склонился, как рыцарь, пришедший к своей госпоже.
Пончик упал на колени, на оба. Он ждал.
И дождался - королева коснулась макушки. Приятный такой озноб пробежал через повара, Пончик собрался и стал более стройным. Возможно, тянулся к руке. Но, возможно, рука королевы дарила молодость, красоту и здоровье.
Ухо почти не дышал, ожидая прикосновения. Убийца как будто замер. Королева коснулась и их.
Грифель стоял, уставившись в пол. Рука королевы прошлась, как рука пианиста и тут же отправилась к Листику.
- Приветствую Вас, капитан, - сказала она преклоненному, так нежно коснувшись щеки, что парень почти застонал.
- Я ваш, королева. Дайте любое задание, я исполню, - с пылом ответил парень. С пылом и с жаром - ведь щеки горели, как будто он на свидании. Первом и самом важном. Что там стратег. Листик его не видел, но понимал, что встреча с Его Аналитейшеством не оказала бы и доли того возбуждения, которое он испытывал. Что говорить, стратег - управляющий, королева - правитель. Высший и абсолютный, и он...
Листику дали в затылок. Так резко и мощно, что он полетел.
Парень поднялся, и тут же заметил, что падают все. В том числе Грифель. Стоял только Убийца. Но этот затылком чувствовал, потому и смог увернуться. А рядом, как злобная обезьянка, прыгает маленький сгорбленный человечек, с большими ручищами. Прыгает и гогочет.
- Аха-ха, как я их! Аха-ха, королева! Как я их, быстро, одного за другим! Охххохо!
- Успокойся, Муррыло, - королева пыталась его усмирить. Но при этом старалась сдержаться, чтобы не прыснуть, - мой шут, прошу прощения, капитан. Он очень несносный, - последнее слово королева почти провизжала.
"Как странно, - подумал Листик, - такая женщина может визжать?".
Несносный подошел к капитану, вытянул губы и смачно плюнул на грудь. Потом то же сделал другим. Быстро и метко. "Откуда в нем столько слюны?" - думал Листик. Почему-то именно эта мысль не давала покоя.
- Муррыло, не надо. Не видишь, гость не доволен, - королева почти затряслась.
Гость. Так-то их было восемь.
- Сейчас, дорогая, сейчас. Доделаю дело. Третий и важный шаг, - шут напрягся, оставляя гостей гадать, что за шаг они на себе почувствуют.
И вдруг, разревевшись, ушел. Как будто его обидели.
- Не переживайте, - сказала женщина, - он не обиделся.
- Постараемся, - Грифель был зол.
- Он просто такой... чувствительный. Если кто-то не так посмотрит, не в том настроении, может расплакаться, - королева вздохнула.
Листик молчал. Команда молчала. Слов, подходящих тому, что случилось, у них не нашлось.
Они прошли в небольшую беседку из ослепительно белого камня, и сели за стол. Точнее, сел Листик, и королева, команда осталась стоять. Кто стоял из почтительности, кто-то видел, что места в беседке мало, а Грифель, похоже, обиделся, вместо шута, и остался снаружи.
- Я думаю, капитан, что же мне делать, - королева вздохнула ("Как томно она вздыхает"), - гостей очень много, апартаментов уже не хватает. Нужно строительство, новое. А югу от нашей страны лежат земли, богатые земли, там много прекрасного камня, - слово "прекрасного" королева произнесла через нос, - Роррор хотел торговать с другими заморскими странами, но мы не пускали их к морю. Мы говорили - торгуйте с нами, платили хорошие деньги. Теперь же роррорцы обиделись и камень не продают. Между Солнечной и Роррором вражда. Что делать?
Повисло молчание.
Листик не знал, что ответить. Он был не силен в политике, а сглупить, сказать что-то не то, при том королеве…
- Зато знаю я, - Рока тронул свой меч, - прыгучие не желают мира. Ну что же, мы принесем этот мир. На копьях солдат. Ваших солдат, Ваше Величество. Вы великий правитель, о Вас слагают баллады (Писарь, услышав такое, сглотнул), и Вас должны уважать.
Женщина улыбнулась:
- Возможно, Вы правы. Возможно. Но, чтобы начать войну, не достаточно просто начать. Нужен повод. А камень - повод банальный, - "Как же изящно она сказала “банальный”", - народ не поймет.
- Послушайте, Ваше Величество. Я слышал, деревни на юге затронула засуха. В землях Роррора, напротив, полное изобилие. Кажется, прыгучие Вам отомстили, возможно, с помощью ведьм.
- Страны истуканов, - глаза королевы блеснули, - да, да, продолжайте...
- Жители южных земель вовсю говорят об этом. Позвольте мужчинам этих земель выступить с вами, под солнечным знаменем, плечом к плечу с лучшими воинами королевства, чтобы войти в земли Роррора и покарать негодяев. Позвольте забрать трофеи, спасти свои семьи.
- Конечно, - промолвила женщина, - конечно же это довод. Как говорил один знакомый стратег, Ваш стратег, - она посмотрела на Листика, - как же их много, ваших стратегов... Так вот, этот стратег говорил: "Использовать чужое несчастье - последний довод правителя". Ну что же, довод и правда последний. Вы дали дельный совет, капитан, - женщина улыбнулась, - прыгучие будут наказаны.
"Капитан? - думал Листик, - наверно, она перепутала. Вуди Рока такой импозантный, что кажется капитаном. Но... королеве простительно".
- Ваше Величество, - раздался вдруг голос, настолько тихий и робкий, что Листик поначалу даже не понял, что это Ухо. Он думал, голос раздался снаружи, - Ваше Величество, у прыгучих мечи из алмазной стали. Они разрубят любые копья.
- Ах, опасения, - женщина отмахнулась, - я понимаю. Но я королева, и, кажется, я решилась, - как говорил мой отец, "если не будешь стегать кобылу, она не поедет". Необходима встряска, а то народ заскучал.
"Кобылу... Извозчик..."
Листик вдруг вспомнил.
- Ваше Величество, разрешите откланятся. У меня неотложное дело, - сам поражаясь своей наглости.
Но дело и правда было неотложное.
"Дурень ты дурень, - мотал головой капитан, продвигаясь к воротам, - забыть об извозчике. Законченный дурень. Ведь ты обещал, извозчик поверил. Ты обещал, что отдашь ему деньги, как только их разменяшь”.
Времени что-то менять уже не было, и парень решил, что если извозчик ждет и до сих пор находится за воротами, он отдаст золотой. Пускай это много, гораздо больше, чем тот заработал, но он же ждал, волновался, а Листик (о, дурень, дурень) забыл. Парень мотал головой, не желая мириться с той мыслью, что поздно, уже слишком поздно, конечно же, поздно. Не может он ждать. А рукой прикрывал лицо, понимая, что оскорбил королеву, и что уже не вернёшь, ничего не вернёшь. Ни первого, ни второго…
Ближе к воротам парень летел. В этом степенном мире Верхнего города он казался чужим, убегающим прочь, как будто вся эта жизнь, красивая жизнь гостей королевы вовсе не для него, не потому что недостоин, а потому что не для него...
Он пробежал мимо стражи и вбежал в приемное помещение. Слуга улыбнулся, но ничего не сказал, ведь говорить было поздно - Листик был за воротами.
Какие-то нищие подбежали к нему и протянули костлявые руки. Их отогнали гвардейцы, которых рядом с воротами было гораздо больше, чем там, в нижней части нижней Ассуны.
Парень искал глазами, хотя и понял - искать уже нечего. Конечно же нечего.
Он стоял и стоял, как тот истукан из страны истуканов. Потом развернулся и вошел в помещение, то самое, где улыбался вечно довольный слуга.
- Карету, мы выезжаем, - сказал он довольному. Тихо, без всякого выражения.
- Карету, - довольный притворно расстроился. "Как же они похожи", - подумал Листик, вспоминая того, в зверинце.
Ему было грустно. И тяжело. Который раз в своей жизни почувствовать стыд. За то, что такой забывчивый, легкомысленный, за то, что такой... есть это слово... Да, безответственный.
И до конца своей жизни капитан не забудет возницу, когда уходил, в Верхний город, и этот взгляд. Взгляд, опущенный в землю.
- Так совпало, что он отправился ровно в тот день, когда я прибыл ко двору Его Аналитейшества, - Зепар стоял, опустив свою голову, - Ну, Вы помните, там, у причала. Еще спросили, кто я такой.
- Помню, - сказала Росинка.
- Вот... И сразу же это расследование. Вначале его поручили другому, более опытному. Но я то понял - дело нечисто, и попросил, точнее сказать - настоял, чтобы дело доверили мне. У меня, значит, нюх на такие дела.
- Нечистые? - Росинка вдавилась в диван. От прошедшего ее до сих пор лихорадило.
Стены комнаты, где они говорили, были покрыты вычурным излишне узорным арнаментом - наследие эпохи толстых или, как их еще называли, жирных стратегов, эпохи излишеств, во всем - в еде, украшениях, архитектуре. Излишеств в праздниках - их количестве, качестве, в безразмерности измерений, которыми эту эпоху оценивали. Эпоха была настолько насыщена всеми своими излишествами, настолько пропитана вычурностью, что эта вычурость переползла даже сюда - в стены допросной. Там, за пределами стен, эпоха ушла, и в подавляющем большинстве мест от нее ничего не осталось, теперь в моде светлое, чистое, однотонное. Но здесь никто ничего не менял, и в этом была ирония - там, где царило уныние, будто рождался праздник.
- Да,- отозвался Зепар, - в этом деле что-то нечисто...
- Что за дело, скажите же наконец, - девушка выдохнула.
- Скажу, - дознаватель погладил бородку, - да, это дело конечно же... да, - он вздохнул и предложил Росинке бокал. Та поморщилась, но бокал приняла, - Вы же знаете Листика.
- Знаю.
- Так вот, он уплыл. Ну Вы то его провожали. И я, каким то образом… тоже. Весь город его провожал. Ну, почти... И тут начинается странное, - Зепар показал бумагу, - что это, знаете?
- Да, - Росинка прищурилась, - я умею в звукобуквенный.
- Замечательно. И, конечно же, не удивительно. Ведь Вы родная дочь Кнопки, второго писаря Острова.
- Я знаю эту бумагу. В ней говорится, что Листик получает корабль, довольствие, провиант и отправляется в плавание.
- Прекрасная бумага. Прекрасная и по содержанию, и по форме, ведь эту бумагу делают в специальной мастерской Его Аналитейшества. С печатью, с датой, с подписью стратега, верной до последней закорючки. С одним только маленьким уточнением, - Зепар вздохнул и посмотрел на девушку, сочувствуя, то ли ей, то ли бумаге, то ли вообще всей этой истории, - стратег не мог подписать документ.
- Не мог?
- Физически. В этот момент он... как бы это сказать... Его рука, та, которой стратег обычно подписывает важные государственные документы, застряла. В предмете.
- Предмете.
- Да. Он что-то хотел проверить. Произвести расчеты. И вот - рука у стратега застряла. В ночь перед тем самым утром, когда бумага была подписана, - Зепар протянул документ.
Росинка взяла бумагу. Но отдала обратно.
- Голову не морочьте, - грубо сказала девушка, - провести целый день с застрявшей рукой. Какая нелепая чушь.
- Представьте себе, целый день.
- Предмет можно взять и разбить, в крайнем случае.
- Не бьется, - Зепар смотрел не моргая.
- Тогда распилить, разобрать. Ну, что-нибудь сделать. Инструментов то много.
- Предмет слишком ценен. Ее... нельзя ни разбить, ни разобрать. А распилить, это, как-то... чудовищно.
Росинка вдруг рассмеялась.
- Стратег развлекался?
- Скажем так - Его Аналитейшество попал в неловкое положение, засунув руку слишком глубоко... в предмет. Возможно, расчеты были неправильны, возможно, он не учел какие-то обстоятельства, ну, работы то много - и поспешил. Был созван консилиум. Ситуация разрешилась. Но только на следующий день.
- Смотря на лицо Его Аналитейшества, можно подумать, что эпоха жирных стратегов вернулась.
- Не смейтесь, пожалуйста. Вы - девушка умная, я бы сказал - умнейшая. Чтобы в Ваши то годы решать звукобуквенный. И, верно, Вы знаете, что в жизни бывает многое, - дознаватель моргнул, - не надо судить сгоряча.
- Хорошо, - девушка успокоилась, - но стратег мог поставить и левой. Ну, там, закорючку. Парочку закорючек. Почему бы ему не поставить?
- Росинка, - Зепар улыбнулся, - Вы все понимаете. Ну как это так? В таком состоянии... Стратег был расстроен. Ему было плохо, ей было плохо... предмету… - дознаватель развел свои руки, - это какое-то запредельное неуважение к своему состоянию.
Росинка сверкнула глазами:
- Если он извращенец, почему не попробовать?
- Не говорите так о стратеге. Его будем судить, но только потом, когда закончится срок.
- Когда закончится срок, он сложит свои богатства и убежит к королеве. Всегда так бывало.
- Всегда...
- Ну и при чем же здесь я?
- Понимаете... - Зепар казался подавленым, - ее написал Ваш отец. Второй писарь Кнопка.
- Ха! - воскликнула девушка, - ха, ха и еще раз ха, ха. Бумагу мог написать любой, кто умеет писать. Кто умеет решать звукобуквенный.
Дознаватель кивнул.
А после сел на диван, рядом с девушкой, совсем совсем рядом. Сел и произнес :
- Есть два именитых графолога. Один при дворе, другой не отсюда, с северных островов. Так вот, оба этих графолога выяснили, что человеком, писавший бумагу, был Ваш отец. С очень большой достоверностью. Естественно, его взяли под стражу, - дознаватель вздохнул и повернулся к Росинке, - но я не верю, конечно не верю. И я сделаю все, чтобы доказать, что это не так.
Росинка посмотрела в ответ. И не могла оторваться. Что-то было во взоре - решимость и благодушие, все это вместе, и в то же время какая-то сила, словно волнами исходящая от этого человека, что-то такое, что девушка потянулась, к этим глазам, лицу, покрытым щетиной. И тут же сглотнула, рухнув обратно:
- Он может сказать, где он был. Отец был у Пасечника. Я это помню. И Пасечник подтвердит.
- Не подтвердил, - мотал головой Зепар, - и еще... - он опять посмотрел ей в глаза, - Ваш отец перестал говорить. Что-то случилось. Может, шок. Не знаю... Его и пальцем никто не трогал. Даю Вам слово.
Росинка почти усмехнулась.
Но в глазах была сила. Сила и правда. Она верила этому человеку, который уже ее спас, и хочет спасти отца.
- А написать.
- Он не может писать. Кнопка сидит и молчит... Доказать что-то очень не просто. Но мы попытаемся. Вместе. Давайте, мы попытаемся.
