Глава 10
Я сидела на крыше, точно квочка на насесте. Настроение было ни к лешему.
Заснуть прошлой ночью так и не довелось. Насквозь мокрая, под оглушительный грохот грома, под проливным дождем, сама не своя от ужаса, я уже не помню как добралась до дворца невест, прошлепала к своим покоям, оставляя за собой след из воды и грязи и рухнула на пол, едва захлопнув дверь. Перед глазами так и стояло то жуткое существо. Позвав невольницу и с ее помощью выпутавшись из одежек, я кое-как согрелась, завернувшись в одеяло. От переживаний голод стал еще острее, и я едва дождалась утра, но за столом разочарование меня ждало не меньшее, чем за ужином. Нам подали нечто, в чем с большим трудом можно было опознать кислое молоко, но оно было какое-то соленое, жирное, пахло, как по мне, чем-то прогорклым, и я поняла, что если съем это, меня стошнит. Я вызвала распорядителя, Мо Му, которого назначили отвечать за повседневные нужды невест, и затребовала человеческой еды. Тот строго ответил, что прочих девиц все устраивает, а готовить отдельное для меня одной никто не станет. Если так пойдет, каждая невеста захочет себе свои собственные блюда, а это не предусмотрено. Я показала спине удаляющегося распорядителя кулак и поплелась на кухню. Там цопнула яблоко и теперь мрачно жевала его, обозревая открывавшийся передо мною вид. Мне, конечно, следовало ввинтиться в гущу событий и что-то предпринимать, ибо «Витязь» сам себя из лап императора не вызволит, но сейчас, после пережитых страхов, бессонной ночи и на голодный желудок у меня не было ни духу, ни сил – ни на соперничество с девками, ни на то, чтоб очаровывать императоров.
В конце концов, наблюдение тоже полезно, утешила я себя. Поняв, что сегодня не гожусь для решительных действий и единственное мое желание – спрятаться ото всех, я потратила немало времени на то, чтобы найти подходящее местечко на крыше одного из дворцов: укрытое от посторонних глаз, осененное раскидистыми лапами огромной лиственницы с мягонькой хвоей. Отсюда передо мной, как на ладони, развернулась картина дня невест и «божественных» императоров.
Три девки сегодня с утра нас покинули, и собравшиеся на площади проводили их кто сочувственными, кто злорадными взглядами. Осталось нас, как я посчитала, двадцать одна, по три девки на императора. Или, точнее, двадцать одна на одного. Лишь один из них – Камичиро, и только одной из нас суждено стать его избранницей. До чего успокаивает мысль, что это определенно не я. Временами я пробовала себе представить, каково было бы мне, если бы я приехала сюда, всерьез намереваясь стать супругой его величества. Что делала бы тогда? Какие чувства испытывала? Наверное, я ненавидела бы других невест. Извелась бы, пытаясь угадать, кто из семерых император, да как завоевать его сердце. По сравнению с этой задачей моя представлялась мне пустяком. Хотя, по сути, она состояла в том же самом. Мне, как и прочим, надо было понять, кто император, и на всякий случай очаровать всех, чтобы нужный человек – по собственному ли желанию, либо по неосторожности – выдал мне местонахождение шлема. Желательно еще, рассказал бы, как туда пробраться и стащить приблуду, не рискуя быть пойманной. До чего было бы здорово, размечталась я, чтобы Камичиро отдал мне шлем добровольно. Сказал бы: «Вот, Малинка. Прости, ошибся. Передумал я мир порабощать. Забирай «Витязя» и счастливой тебе дороги».
Одернув себя и велев не пороть чушь даже мысленно, я вернулась к созерцанию развернувшихся передо мной картин.
На площадке ратились на деревянных мечах Хоно-Огонек и Тайо-Воруйка. К ним присоединились Брунгильда и О Цзынь, которые то рубились между собою, то менялись с парнями: Брунгильда или императрица против Огонька или Воруйки, а то принимались драться двое на двое, а несколько девок, среди которых Зухра, хлопали в ладоши и подзадоривали. Вроде бы даже вели счет.
Я подивилась тому, что даже в царице змеищ Брунгильда, кажется, не нашла врага. Не то чтобы отсюда было хорошо видно, но я, как ни старалась, не могла разглядеть, чтоб О Цзынька особо жестоко дубасила рыжую воительницу, гнала ее с площадки или пыталась устроить какую иную подлость. По-моему, Брунгильда была единственной среди невест, к которой все без исключения девки, независимо от нрава и уровня притязаний, питали расположение. Возможно, потому, что не видели в ней соперницу. Она была раза в два старше любой из нас, в два раза больше размерами, нежели любой из кузнечиков-императоров, и не скрывала, что у нее есть дети. По-моему, девки полагали, что ее не стоит даже брать в расчет. На мой взгляд, зря.
Кто знает, что на уме у императора и каков его вкус, а в жизни всякое случается. Вон как у нас несколько лет назад. Во всех домах гудели, когда Летко, статный, красивый парень из хорошей семьи, по которому вздыхала добрая половина девок, взял в жены Велемиру, на десять лет старше него самого, с двумя сыновьями. Старцы даже запрещать этот брак хотели, но Летко уперся как баран. Все пророчили им жизнь худую и несчастливую. И что? Мальцы, даром что отца чтят и помнят, Летко обожают как родного, по пятам ходят, в глаза заглядывают, ловят каждое словцо. Велемира расцвела, пополнела, глаза сияют. Дом – полная чаша, хозяйство справное, дитенка родили, и братья не нарадуются на маленькую сестру. Что еще надо? Злые языки стыдливо смолкли, да Летко с Велемирой их никогда и не слушали. Вот как случается. Для любви истинной ни запретов, ни правил нет.
Так что я б и не удивилась, если б вдруг Брунгильда и стала избранницей. Она добрая, с ней весело. Почему не влюбиться? Чтоб пламя вспыхнуло в сердце, одной только красы недостаточно. Вот бы сейчас сказать это Ферфетке. Гляди, расселась на берегу пруда косы чесать, будто в собственных покоях нельзя это сделать. Прекрати, глупая! – хотелось крикнуть мне. Нельзя под открытым небом, грозу накличешь. Это ж все знают. Нет, сидит, пряди между девками своими распределила: причесывайте. Ясно же – красою хочет взоры императоров привлечь. И, главное, ведь есть чем хвалиться. Я сама залюбовалась. Волосы у Ферфетки, что и говорить, загляденье. Длинные, густые, так блестели на солнце, что хотелось зажмуриться – точно нити из золота. И наряд подобрала под стать: легкий, словно облачко, с золотым шитьем. Ни дать ни взять сказочная королевна.
Только не очень ей повезло, потому что прямо напротив нее на другом бережку пруда Снежок (а из них двоих вопрос, кто красивее) постелил себе подстилочку и давай утреннюю зарядку делать. По-ихнему, по-чиньяньски. Когда медленно-медленно руками двигают и ноги переставляют, и дышат при этом глубоко: ты десять раз вздохнуть успеешь, а они за это время только вдох делают. Боевые искусства называется. Только при чем тут бой, не пойму. Когда бой, это ты с кем-то ратишься, а Снежок сам от себя удовольствие получает. Ать! Ать! На ножку припал, ручки в стороны расставил, другой ножкой мееееедленно покружил… Волосы белые на макушке в гульку забраны и серебряной заколочкой сколоты, щиколки тонкие, запястья узкие – лепота! Несколько девок собрались в кучку слегка поодаль и шушукаются, любуются – ах, ах! Горная королевна среди них мнется. Не знает, что делать. Присоединиться бы: научи, мол, добрый молодец, ногами махать, но как ими помашешь, когда одежек на тебе с десяток пудов. Помялась-помялась – и к Замочку пристроилась. Тот как раз гуляет неспешно по бережку пруда. Кафтан шелковый синий – в цвет глаз, лицо сосредоточенное, руки за спину заложены. Идет, думу думает. Изредка только глазами стреляет по сторонам, а так – весь в себе. За ним, на два-три шага позади, несколько девок семенят почтительно. Думы прервать не решаются, но и совсем в покое оставить – тоже. А ну как придет Кумо в настроение побеседовать? Они – вот они, тут как тут, глотки перегрызут друг другу за возможность лишний раз словечком с ним перемолвиться.
Магалехтернис не очень такое понравилось. Все же она не из тех, кто следует за другими. Свернула в беседку, к Медку и Веточке. Первый с девчонками лясы точит, второй рисует каждую желающую на бумажке угольком. Ой, я так тоже хочу! Заберу домой этот листочек, буду перед ребятами хвастать. Вот они обзавидуются! В потешных-то листках богатырей знаменитых рисуют, это не диво, а тут я, Малинка, и на листке мое лицо! Обязательно попрошу Веточку. Вон он какой милаха. Девки, вишь, разрываются, то ли его любить, то ли Золотка. Второй, само собою, загляденье, так и сияет, так и блестит, но смотри, полетишь на этот огонек, да и опалишь крылышки. Он ведь, Кин, со всеми сладкий да любезный. Понадеешься на что-то, глядь – а он уже другой мед в уши льет. Веточка не такой, он добрый. И не потому он девок рисует, чтобы обаять, ему это занятие правда нравится.
Я еще раз окинула взором сады. Неми, точно из инея сделанный – ну чисто Снегурка, только парень. Воруйка с Хоно скачут с мечами, будто пляшут два огонька. У Ами, Веточки, глаза – зелень мха, а когда улыбается, на щеках ямочки, и так уж ему идет темно-зеленый кафтан, серебром расшитый. Кин что-то девчонкам говорит и руками показывает, и я не могу не думать о том, каково бы, чтобы эти ручки меня-то потрогали. А волосы у него! Жидкое золото, чистый мед. Усрамись, Ферфетка. Куда тебе.
- Краше цветов, - пробормотала я вслух, утыкаясь подбородком в колени. Как выразился один из умников, Щепа, начав получать золото за приблуды: «Что делать такому вахлаку, как я, со всем этим добром?».
- Ты заняла мое место, - раздалось позади, и я подпрыгнула от неожиданности.
Поднимаю глаза – Ворон.
Ну, здравствуйте.
- Ничего я не занимала, - как можно любезнее ответила я. – Пожалуйста, располагайтесь, ваше величество.
И подвинулась – чисто для виду, так как места было сколько угодно. Сиди не хочу. Он – нет: стоит, в белом шелке, руки скрестил на груди и смотрит на меня как на таракана.
- Я сюда прихожу, чтобы побыть в одиночестве. Один, - повторил с нажимом, будто я глупая. – Уходи.
Я подумала о том, как, поднимаясь сюда, едва не задохнулась из-за слишком туго затянутого корсета. О том, что мало того что у меня голова раскалывается после бессонной ночи, я и не ела толком – сил никаких. Хочет прогнать меня – пусть выкидывает, а я с места не сдвинусь. Так бы я ему и сказала, будь я самой собой, но Барбара накрепко в меня вдолбила: мужикам не перечь, будь смиренницей. И дамозелька в моем лице пролепетала:
- До чего счастливый случай выпал мне остаться с вами наедине, ваше величество, - и очи долу, будто смутилась от собственной смелости.
Он сел рядом и смотрит на меня. Вчера меня что удивило-то, когда вечером стали расходиться. Похоже, за нашим столом лишь я одна не воспылала к Текки восхищением. «Ах, он такой властный, - щебетали девки между собой, - такой загадочный! Настоящий император!». Ну не дуры? Теперь, поглядывая на него украдкой, я все гадала, чего они в нем нашли, и нехотя пришла к выводу, что есть чего, а я не разглядела. Кожа гладкая, как шелк. Волосы прямые, черные, как смоль, падают на плечи и пол-лица закрывают. Брови – как углем нарисованные. В одном ухе серебряная серьга чуть не до плеча, покрасивей моих (я невольно потрогала собственные), во втором – сверкающий камушек. Ресницы длинные, прямые как стрелы, и тоже чернющие. Я засмотрелась, пытаясь понять: крашеные или нет?
- Чего уставилась?
Я вздрогнула и отвела глаза.
- Простите, ваше величество.
Посидели плечом к плечу, глядя на сады.
- Почему вы любите бывать один, ваше величество? – спросила я.
Ворон повел плечом.
- Пустой болтовни не люблю.
- Вот как? И что же вы любите?
Покосился на меня.
- Красотой любоваться.
От его взгляда меня бросило в краску.
- На тебя, например, приятно смотреть, - продолжал Ворон. – И любопытно.
- Это почему?
Он потрогал мою кудряшку, бросил. Ухватил за подбородок, повернул к себе и давай разглядывать мое лицо, будто это какая-то вещь. Ночная ваза, например. Эпохи династии Кинь. Покрутил мне голову туда-сюда, окинул взглядом платье.
– Интересно, что там, под всей этой краской и одежками?
Улыбнулся, а я осторожненько, будто невзначай, высвободилась и прочирикала:
- Женщине полагается услаждать взор мужчины, разве не так? Я прилагаю к этому все усилия, ваше величество.
- И тебе это прекрасно удается, - в тон мне отвечал он. – Однако что же ты сама здесь делаешь в одиночестве?
Трудно все время врать, и у меня само вырвалось:
- Плохо спала.
- И почему же?
- О вас думала, ваше величество, - брякнула я. – Всю ночь глаз не сомкнула.
Он обнял руками колени, голову на них положил и давай на меня смотреть.
- Правда?
Я чувствовала, что он играет со мной, как кошка с мышью, но как выпутаться, не знала.
- Ну разумеется.
- Разве тебе не полагается очаровывать всех императоров? Так, на всякий случай. Как делают другие девушки, - и Текки кивнул в сторону садов.
- Так я и очаровываю… императора… прямо сейчас, - обливаясь холодным потом, пробормотала я.
- То есть ты думаешь, я император, - уточнил он.
Я кивнула. А что еще делать-то?
- И ты думала обо мне всю ночь, так?
Я опять кивнула. Увязла по самое не могу. И как выбираться – вообще без понятия.
Он выпрямился, положил мне руку на плечо и говорит вкрадчиво:
- Значит, я тебе понравился.
Ох… Сказать «нет»? После того, что я тут наплела? После того, как вчера ему в глаза заглядывала и, простите, грудью полуголой перед ним крутила? Я опять кивнула. А сама озираюсь вокруг – и бежать ведь некуда.
Текки тем временем ближе пододвигается. Я – от него. Бормочу:
- Вы что это, ваше величество?
Он – ко мне. Взял за талию, другой рукой ухватил за подбородок и повернул к себе. Смотрит в лицо:
- Ты же не собиралась просто подразнить меня, правда?
Так сказал, что у меня сердце в пятки ушло. Все его добродушие вмиг пропало. Не улыбается, ласковым не прикидывается. И до того мне отчего-то вдруг стало страшно. Я поняла: он не из тех, с кем можно шутки шутить. Леший его возьми, а вдруг он и впрямь император? А Замочек кто же тогда? Я сглотнула.
- И не думала, ваше величество.
- То есть, - говорит, - если я тебя сейчас поцелую, ты не станешь возражать?
А ведь он взаправду, подумала я, таращась на него как зачарованный кролик. Он покрепче меня ухватил, прижал поплотнее, но не спешил: оглядел сверху донизу, в вырез беззастенчиво потаращился (я прямо краснеть начала), еще раз с ног до головы взглядом окинул, по лицу пальцами провел, прядку за ухо закинул, наклонился… И впрямь поцелует же сейчас, гад.
- Нет! – воскликнула я, вскакивая на ноги.
Крыша-то покатая! Зашатавшись, я не удержалась и поехала вниз. Он только и успел меня за юбку ухватить. Та затрещала, он гогочет, зараза, и орет кому-то:
- Держи ее!
Я с воплем полетела вниз и спелой грушей упала прямо в руки Замочку.
- Прекрасно, - поставив меня на землю с таким видом, будто девки на него каждый день с неба падают, сказал он. - Тебя-то я и ищу. Пошли.
Шикнул на невест, чтоб отстали, схватил меня за руку и поволок за собой. Потащил за собой через сады, переходы и выходы, будто козу на веревочке. Вроде не бежал, но шел таким широким шагом и так быстро, что у меня закололо в боку. Я запыхалась и начала задыхаться.
